Отчет о действиях Морских сил Рижского залива
29 сентября - 7 октября 1917 г.
М.К. Бахирев
Положение дел в Рижском заливе накануне начала операции "Альбион"
29 сентября - 7 октября 1917 г.
М.К. Бахирев
Положение дел в Рижском заливе накануне начала операции "Альбион"
Летом 1917 года в бытность мою начальником минной обороны Балтийского моря я получил приказание командующего флотом контр-адмирала Вердеревского ознакомиться с положением дел в Рижском заливе для того, чтобы в случае попытки неприятеля завладения им вступить в командование морскими силами залива.
Командующим флотом, контр-адмиралом Развозовым мне было дано предписание от 20 июля: "В случае начала операций германского флота на Рижский залив, поручаю Вам, Господин Вице-Адмирал, принять на себя общее командование Морскими Силами Рижского залива и Моонзундской позицией для объединения их действий, как то ранее было предложено."
Назначение мое было вызвано теми соображениями, что обстоятельства могли потребовать усиления сил Рижского залива другими частями флота и возможны были трения между вновь пришедшими флагманами и постоянно находившимся в заливе начальником минной дивизии, который все время был младшим во флоте адмиралом (сначала был контр-адмирал Развозов, затем контр-адмирал Старк). Между тем, при появлении врага всем руководить должно было лицо, уже ознакомившееся с положением дел в заливе. Я был старшим из флагманов в действующем флоте, и потому, полагаю, выбор начальства остановился на мне.
Так как формировать новый штаб в это время вследствие недостатка офицеров было крайне затруднительно, мне во время моего пребывания в заливе непосредственно подчинили штаб минной дивизии. В то же время я оставался начальником минной обороны.
Для знакомства с Рижским заливом я несколько раз ходил туда на миноносцах, оставаясь там по нескольку дней, и по возвращении в Гельсингфорс входил с ходатайством к командующему флотом о замеченных мной и доложенных мне нуждах.
После падения Риги, со второй половины августа (21-го числа), я почти беспрерывно находился в Рижском заливе и держал свой флаг на одном из миноносцев минной дивизии. Почти все время жил на стоявшем на Куйвастском рейде транспорте "Либава", на котором помещался штаб дивизии и который был соединен телефоном и юзом с берегом. Миноносец под моим флагом стоял ошвартовленным к "Либаве".
Во время моего пребывания в Рижском заливе в оперативном отношении мне были подчинены находившиеся там корабли, база Рогекюль и Церельские батареи.
Описание происходившего не может быть полным, так как при составлении отчета я не имел всех документов и никаких секретных карт, многие обещанные мне подробные донесения начальников отдельных частей, например, минной дивизии, 2-го дивизиона сторожевых судов, дивизионов тральщиков и т. п. мне не были даны, а донесения о сухопутных операциях совершенно отсутствуют. Цель отчета – пояснить стратегическую обстановку, меры, принимавшиеся для улучшения нашего положения и выполнения данных морским силам задач, состояние материальной части, работу и положение личного состава и дать краткое беспристрастное описание событий с 29 сентября по 7 октября.
Летом 1917 года для противодействия завладению неприятелем Рижским заливом в состав морских сил залива были назначены линейные корабли "Гражданин" и "Слава", крейсер "Баян", минная дивизия, из которой все время часть миноносцев отрывалась для выполнения разных поручений в Финском и Ботническом заливах, небольшая часть тральщиков, всегда крайне ограниченное число сторожевых судов и изредка миноносцы сторожевой дивизии. Потом были даны подводные лодки АГ и английские С. Кроме того в состав сил входили поочередно заградители, теплоходы, "Припять", три канонерские лодки и часть дозорных катеров.
Для защиты собственно Ирбенского прохода была поставлена 305-мм Церельская батарея, которую из-за отсутствия прикрытия (работы начались только осенью) нельзя было считать законченной, и для защиты ее и отчасти подступов к Аренсбургу установили несколько мелких и противоаэропланных батарей на полуострове Сворбе. Предложенное капитаном 1-го ранга Кнюпфером оборудование новых батарей на Сворбе не было исполнено вследствие изменения средств и чрезмерных требований, предъявленных командами за выполнение работ. После нападения 17 сентября неприятельских аэропланов и происшедшего взрыва 305-мм погреба выбыло из строя 7 офицеров и 114 матросов разной специальности. Не все специалисты (и то поздно) были заменены, а из офицеров – никто: их заменить было некем.
В самом Ирбенском проливе давно уже было поставлено и поддерживалось минное поле, которое отнюдь нельзя было считать минной позицией: 1) южный берег пролива принадлежал неприятелю и был сильно укреплен; 2) большая площадь поля давала возможность неприятелю все время производить тральные работы, и мы не могли уловить момент, когда он действительно намерен форсировать проход; к тому же благодаря этому полю мы лишены были возможности постоянного наблюдения за неприятельскими тральщиками; 3) эти тральные работы неприятель мог производить совершенно без поддержки своего флота; 4) при прорыве неприятель благодаря устройству нашей позиции все время был гарантирован от наших атак миноносцами и подводными лодками, так как его защищали наши заграждения, поставленные параллельно берегу (это была, по моему мнению, громадная ошибка); 5) неприятель имел возможность сделать вдоль самого своего берега протраленный фарватер и следить за его исправным состоянием; 6) мы не имели возможности высылать из Рижского залива неожиданно для неприятеля наши миноносцы и подводные лодки к W, в море и, следовательно, 7) это поле лишило нас возможности производить разведки в Балтийском море из Рижского залива.
Таким образом, в Ирбенском проходе минной позиции у нас не было, было лишь минное поле, засыпанное и засыпаемое минами: неприятель тралил, мы подбавляли мин. Тем не менее обстановка заставляла продолжать такую позиционную борьбу.
Главная база морских сил Рижского залива – рейд Куйваст, связанный удобным и безопасным от неприятеля путем с портом Рогекюль, находился сравнительно далеко от Ирбенской и Домеснесской позиций. Базироваться же на вспомогательные базы вблизи Сворбе, например, Аренсбург и бухту Пия нельзя было, так как мы не имели возможности и средств соответственно оборудовать их, как для временной стоянки больших судов (против подводных лодок), так и для подхода к ним ночью. Для защиты самого Куйваста было поставлено к югу от него минное заграждение и удлиненно существовавшее боновое. Я хлопотал об увеличении скорострельности 254-мм Моонской батареи, но ввиду скорого появления в Рижском заливе неприятельских сил к работам приступить не успели.
Благодаря прекращению в 1917 году работ по углублению Моонзундского канала (глубина в 1916 году доведена до 26.5 фута (9.5 метра) и предполагалась значительно больше), помощи кораблям морских сил Рижского залива от главных сил Балтийского моря ожидать нельзя было, так как даже "Андрей Первозванный" и "Республика" (бывший "Император Павел I") не считались способными уменьшать свою осадку для прохода этим каналом.
Штаб командующего флотом считал высадку неприятеля на острова Эзель и Даго невероятной. Я же лично придерживался того мнения, что при форсировании Ирбенского прохода для овладения Рижским заливом неприятелю выгодно обеспечить свою операцию путем овладения важнейшим из островов Моонзунда – Эзелем с его батареями на полуострове Сворбе и путем запирания наших морских сил во внутренних водах Моонзунда. Поэтому я обратился к командующему флотом с просьбой об устройстве добавочных батарей на островах Эзель и Даго. Из-за отсутствия свободных орудий в этом было отказано, и командующий флотом приказал только поставить батареи из имевшихся в его распоряжении 130-мм орудий на некоторых выдающихся мысах южного берега Эзеля от Аренсбурга до Кюбосара и в Перновской губе на мысе Лиу (эти батареи в 1917 году не были поставлены).
Гарнизон на островах также нельзя было считать достаточно сильным, и командующий флотом на приказание главнокомандующего северным фронтом усилить гарнизон Пернова и его района, выделив части из крепости Императора Петра Великого и Моонзундской позиции, ответил ему юзограммой 30 августа, что выделение частей невозможно, так как крепость и позиция требуют не только оставления всех частей, но и укрепления их, что помимо этого части не укомплектованы, а некоторые не окончили формирования.
Посты службы связи, одной из наиболее исправных и сохранивших порядок частей Рижского залива, были расположены в Аренсбурге и от Цереля по западным пунктам островов Эзель и Даго. На южном же берегу Эзеля их не было, и когда в Рижском заливе появились неприятельские подводные лодки, нам самим пришлось установить пост на Кюбосаре, для чего были назначены сигнальщики с больших кораблей (мое распоряжение от 26 августа и 7 сентября пост открыл свои действия). Около этого же времени служба связи оборудовала пост Вейланде.
Начальник службы капитан 1-го ранга Новопашенный шел навстречу нашим нуждам, просьбы наши им исполнялись, если к тому представлялась возможность. Разведок фактически мы производить не могли, но все же достаточно были осведомлены о движении и возможных намерениях неприятеля из его телеграмм. Жаль только, что последние по причинам, изложенным ниже, не всегда своевременно получались.
Воздушные аппараты, несмотря на наличие у нас нескольких отличных летчиков, по техническим качествам уступали немецким, которые брали верх также и своим количеством. Число истребителей было недостаточно. Аппараты часто портились, и исправление их задерживалось. За несколько дней до высадки немцев на Эзеле, именно 26 сентября, мне пришлось юзограммой донести командующему флотом, что вследствие неисправности гидропланов летчики на Сворбе не могут вылетать, чтобы распознать появившиеся неприятельские корабли, и просить о присылке исправных, взяв их с мест, где менее нужны. Бухта, выбранная кем-то для гидропланов на рейде Куйваст, оказалась годною для подъема их только в тихую погоду и когда нет зыби. В самом начале существования воздушной базы один аппарат из имеемых двух, пробуя лететь, сломался.
Крупнейшим злом было немецкое шпионство, с которым при создавшихся в то время обстоятельствах бороться было совершенно невозможно. Кто угодно под видом солдат мог свободно проезжать по Моонзунду и Рижскому заливу, узнавать наши безопасные фарватеры и быть на островах: никакого осмотра не было ни в Рогекюле, ни в Аренсбурге. Несколько раз об этом указывалось мной начальнику охраны Моонзунда и контр-адмиралу Свешникову, доносилось и докладывалось начальству, но их приказания просто не исполнялись. На местных жителей тоже положиться было нельзя, тем более, что не везде обращение наших команд с ними было вполне человеческое. Не мудрено, что немцы знали о наших силах, наших порядках, наших секретах много более, чем можно было предполагать. Как потом уже, после занятия немцами Моонзундских островов выяснилось, была целая неприятельская организация, которая входила во многие учреждения, обо всем имела сведения, агенты ее служили даже на железной дороге Гапсаль–Ревель. Наблюдалось замечательное явление – в важных случаях и при ожидании крупных событий телеграфные и телефонные провода не были исправлены. Так как суда, приходившие в Рижский залив, делались мне подчиненными и все необходимые для них сведения должны были получать из штаба минной дивизии, для избежания лишней огласки о некоторых заграждениях, ставимых нами, с разрешения командующего флотом я не извещал его штаб, так что сведения о них были известны весьма небольшому числу лиц. Этим только я и объясняю взрывы нескольких неприятельских судов за период конец сентября – начало октября.
Как выше было указано, большие суда, входившие в состав МСРЗ, были "Слава", "Гражданин" и "Баян". Вследствие предположения, что неприятель имеет протраленный фарватер вдоль южного берега Ирбенского пролива, и возможность прорыва его миноносцами и легкими крейсерами, я усиленно хлопотал о присылке в Рижский залив сравнительно быстроходных с сильной скорострельной и дальнобойной артиллерией крейсеров "Богатырь" и "Олег", которые раньше были более года под моей командой, знали меня и участвовали вместе со мною в нескольких походах к германским берегам. В присылке их мне было отказано. На линейном корабле "Слава" дальность 305-мм артиллерии была увеличена до 115 кабельтовых, на "Гражданине" же оставалась старая – 88 кабельтовых. Благодаря прекращению работ по углублению Моонзундского канала линейных кораблей больше нельзя было ожидать в Рижском заливе. Большие корабли относительно машин и вообще материальной части не жаловались мне. Совсем другое дело обстояло с минной дивизией и мелкими судами, которые за весьма малым исключением требовали постоянных переборок и исправлений в Рогекюле или Ревеле и Гельсингфорсе после небольших походов и даже стоянок в Аренсбурге и Куйвасте. Самой исправной частью были английские подводные лодки С, о которых могу отозваться лишь с величайшей похвалой: все поручения исполнялись ими точно, не только безропотно, но и с полным желанием принести военную пользу. Наши подводные лодки АГ, недавно вступившие в строй, благодаря малой опытности личного состава и, вероятно, несовершенству механизмов, часто выходили из строя. К тому же у этих лодок база почему-то стояла на Финляндском берегу и мне, несмотря на многократные просьбы, удалось вытащить ее в Рогекюль только к самому концу (начальника дивизиона мне не удалось видеть). Лодки для исправления ходили в Ревель. Я просил несколько раз начальника дивизии подводного плавания о замене неисправных, и когда была возможность, капитан 1-го ранга Владиславлев мои просьбы исполнил и выслал мне один раз "Леопард", в другой раз – "Кугуар". "Леопард" (командир лейтенант Трофимов), несмотря на свою большую величину, блестяще выполнял данное ему поручение по наблюдению за входом в Двину. "Кугуар" же 24 сентября вследствие неисправности отказался выйти на данную ему работу.
Дивизия траления и сторожевых судов, где зимний ремонт сильно задержался, ввиду большой работы в Балтийском морс, Финском и Ботническом заливах могли уделить только незначительную свою часть в Рижский залив, а надобность в этих судах, особенно после появления в заливе неприятельских подводных лодок и падения Риги очень усилилось. Транспорты к Менто, в Аренсбург и Пернов уже нельзя было посылать без конвоя, и потому наличные сторожевые суда только и занимались этим делом и отвлекались от своих прямых обязанностей. Я лично несколько раз просил командующего флотом об увеличении числа мелких судов и посылал ему юзограммы с просьбой о скорейшей присылке 2-го дивизиона сторожевой дивизии с начальником дивизиона (14 сентября, 22 сентября), в которых указывал, что для надобностей Морских сил Рижского залива остаются всего два сторожевых судна. С такими же просьбами я обращался и касательно тральщиков, причем направлял юзограммы и начальнику дивизии траления. 24 сентября последний ответил мне, что за неимением свободных, ни одного тральщика дать не может. Как обстояло дело с присылкой мне мелких судов, лучше всего характеризует моя юзограмма командующему флотом от 28 сентября, то есть накануне самого появления германцев, в которой я доношу, что у меня остался только один тральщик "Минреп" и последняя русская подводная лодка вышла из строя. Того же числа мной была получена неожиданная для меня юзограмма начальника оперативной части штаба командующего флотом, что 28 или 29 перейдет в мое распоряжение первый дивизион моторных катеров-тральщиков, для того чтобы на всякий случай протралить выход из Соэлозунда. Того же числа юзограммой № 202 я просил начальника штаба минной обороны выслать в мое распоряжение мелкосидящие "Зею", "Бурею" или "Иртыша". Раньше, 13 сентября, на случай боя и вывода из него поврежденных кораблей я потребовал присылки буксира со всеми принадлежностями.
С падением Риги обстановка для нас значительно ухудшилась: 1) мы потеряли вторую важную базу для подводных лодок и мелких судов, и в то же время неприятель, до сих пор не имевший в Рижском заливе удобного места для стоянки своих судов и порта для ремонта их, сразу приобрел таковые и 2) правый фланг нашей армии, упирающийся в море, оказался не защищенным. Заметно стало свободное хождение неприятельских подводных лодок по заливу, постановка ими минных заграждений и обстрел наших берегов.
Главнейшей задачей, поставленной мне, было содействие нашей армии в обороне Рижского побережья и, в частности, Перновского района. Конечно, это содействие должно было выразиться прежде всего в воспрепятствовании неприятелю форсировать Ирбенский пролив.
Отправляя меня в августе в Рижский залив, командующий флотом передал мне, что использование вверенных мне морских сил зависит от моего усмотрения сообразно обстоятельствам, но нужно помнить, что они, особенно минная дивизия, будут нужны при обороне Финского залива и, самое важное, центральной позиции. Если немцы прорвутся в залив и мы будем заперты с юга в Моонзунде, я своевременно получу от него в зависимости от общего плана указания, как поступить с кораблями.
Как видно из всего вышеприведенного, нельзя сказать, чтобы обстоятельства сложились для нас вполне благоприятно, но при обыкновенных условиях могла быть надежда задержаться в заливе до появления льда в расчете, что к весне многое изменится к лучшему.
Для приведения всего в возможный порядок сверх выше указанных мер и беспрестанных надоедливых просьб командующему флотом и его штабу, для выполнения задачи предпринято было усиление минного поля в Ирбенском проливе и на подходе к нему от W со стороны Балтийского моря. Когда позволяла погода и обстоятельства, в местах, где работали немецкие тральщики и нами предполагался делаемый ими фарватер, по ночам ставились минные банки с теплоходов и дозорных катеров; к W работала преимущественно "Припять" с ее энергичным и смелым командиром старшим лейтенантом Медведевым 2-м. Была усилена так называемая Домеснесская позиция. Для защиты 305-мм Церельской батареи от обстрела ее неприятельскими кораблями в направлении от W на NW от нее был поставлен ряд банок.
Когда началось движение немецких судов в Балтийском море у Либавы и Виндавы, я доложил командующему флотом о желательности иметь подводные лодки на внешней позиции, снаружи Ирбенского прохода. На это начальник штаба командующего флотом сначала ответил мне, что они будут высланы, но когда я справился о точном месте, где они находятся, мне 4 сентября неожиданно ответили, что подводные лодки к Ирбену высланы не будут.
Чтобы по возможности оградить себя со стороны моря. нами предложено было с "новиков" поставить минные банки вдоль берега Балтийского моря, в районе Либава–Виндава–Люзерорт. Не имея сведений, где в море ходят наши подводные лодки, я отправил к командующему флотом офицера с докладом о предполагаемой экспедиции и через него получил ответ, что ее следует отменить, так как возможная при этом потеря одного или нескольких миноносцев сильно повлияет на моральное состояние команд.
На нашей главной опоре при попытке неприятеля прорвать Ирбенский проход, 305-мм Церельской батарее, установленной с таким трудом только благодаря энергии капитана 1-го ранга Кнюпфера, работы с весны оставляли желать много лучшего, и орудия, и погреба не были защищены до осени. У капитана 1-го ранга Кнюпфера происходили трения со строительной частью позиции и, по его словам, он тщетно добивался исполнения своих законных и насущных требований от штаба позиции. Лично и через меня (так как батареи в боевом отношении при появлении неприятеля в Ирбенском проходе были подчинены мне) для ускорения работ он просил командующего флотом подчинить ему строительную часть, но последний вследствие существующих законоположений не мог этого исполнить. Команды батарей были достаточно обучены и настроение людей было довольно бодрое, в чем лично я мог убедиться во время одного из посещений батареи, когда произошел налет неприятельских аэропланов. Взрыв погреба 17 сентября при значительных жертвах произвел, по докладу капитана 1-го ранга Кнюпфера, на команду удручающее впечатление.
Придавая крайне важное значение Церельской батарее, сейчас же после телеграфного донесения командующему флотом о взрыве погреба, юзограммой (17 сентября) я просил его распоряжения о срочной замене офицеров. 20 сентября по получении от капитана 1-го ранга Кнюпфера сведений об убитых и раненых специалистах юзограммой просил начальника штаба командующего флотом о скорейшей замене их по возможности желающими и знакомыми с крупной артиллерией и повторил просьбу капитана 1-го ранга Кнюпфера о назначении начальником технической части одного из артиллерийских офицеров дредноутов и командира 305-мм батареи также оттуда. Вследствие неисполнения моих просьб 25 сентября юзограммой донес командующему флотом: "Сейчас батарея № 43 без офицеров. Как доносил, на нее нужен опытный артиллерийский офицер с дредноутов, иначе батарею нельзя считать действующей. Присоединяюсь к просьбе чинов на Сворбе и прошу о назначении старшего лейтенанта Машукова. Рекомендуют также Михайлова с "Полтавы". № 183 р. Бахирев". Не получив ответа, с просьбой о нем обратился к командующему флотом 27 сентября, и только тогда был командирован Машуков сроком на 2 недели и назначен механик-электрик мичман Розенберг. Остальные офицеры заменены не были. Выбывшие из строя специалисты-матросы заменены были поздно и небольшой частью и, к сожалению, присланы были не лучшие люди.
Во время моего командования 1-й бригадой линейных кораблей я усиленно хлопотал об изготовлении для 305-мм орудий удушливых снарядов, и мне удалось добиться их получения. Снаряды были безопасны в обращении и имели достаточное количество ядовитого вещества. Узнав, что летом 1917 года бригада отказалась от них, я, переговорив с капитаном 1-го ранга Кнюпфером, юзограммой 11 сентября просил о присылке их на Церельскую батарею. Снаряды пришли на Гапсаль уже после ее сдачи.
Для наблюдения за Ирбенским полем и для противодействия неприятельским тральщикам на нем сначала у Сворбе, а с появлением неприятельских подводных лодок в Аренсбурге держались дежурные отряды, в состав которых с конца августа входили миноносцы типа "Новик", угольные миноносцы, одна канонерская лодка и весьма редко, когда позволяли обстоятельства, сторожевые суда. На обязанности старшего на рейде лежала постоянная связь со мной и капитаном 1-го ранга Кнюпфером, в пасмурную погоду или при появлении неприятельских тральщиков – посылка в мешок (участок Ирбенского пролива, свободный от мин и предназначенный для маневрирования при отражении атак противника), смотря по обстоятельствам, сторожевых судов, миноносцев или миноносцев с канонеркой. Этому отряду могли даваться и другие поручения. Когда позволяла погода, наблюдение за минным полем производилось гидропланами и дозорными катерами капитана 2-го ранга Кира-Динжана. Кроме того на позицию у Домесненса посылалась подводная лодка.
Маневренное пространство на Ирбенской позиции следовало постоянно тралить, но этого выполнить нельзя было, так как штаб командующего флотом вследствие больших работ в других местах Балтийского моря не мог уделить нам значительного количества тральщиков. Поэтому работы здесь производились редко и преимущественно контрольными галсами. С появлением в Рижском заливе неприятельских подводных заградителей исправным тральщикам приходилось постоянно работать в южных выходах из Моонзунда и в местах, где были обнаружены немецкие подводные лодки.
Домеснесскую позицию, чтобы не обнаружить ее границ, совсем не тралили, тем более, что ее в районе почти постоянно находилась наша подводная лодка.
13 сентября в маневренном мешке у шаровой вешки № 4 в пасмурную погоду взорвался на мине заграждения или был взорван самодвижущейся миной посланный из Аренсбурга на разведку эскадренный миноносец "Охотник". Ни командир, ни офицеры не пожелали оставить судно и вместе с ним пошли ко дну. Из сбивчивых объяснений спасшейся команды я склоняюсь к тому мнению, что "Охотник" был подорван миной с неприятельского гидроплана или подводной лодки, так как в это время он стал на якорь и матросы видели несколько низко летевших аэропланов. 21 сентября мешок был протрален контрольными галсами, у вешки № 4 более тщательно, и мин обнаружено не было. Конечно, не отпадает возможность того, что "Охотник" погиб от неприятельской мины заграждения. На мое донесение о гибели "Охотник" я в тот же день получил телеграфное запрещение посылать по одному миноносцы в опасные зоны с требованием неуклонного исполнения всеми этого правила. Это приказание вследствие крайней малочисленности исправных миноносцев было почти равносильно отмене посылок их куда-либо. Да и зону отправлявший "Охотника" начальник дозорной группы не мог считать опасной, так как в этих местах часто ходили миноносцы и канонерки, и в ясную погоду мешок виден с Цереля и батарей. Как потом передавали, посылка этой юзограммы командующим флотом была вынуждена обстоятельствами: для сохранения боевой силы ему нельзя было не считаться с мнениями и постановлениями разных комитетов и собраний команд. Тем же я объясняю отмену выхода подводных лодок к W от Ирбена и постановка с "новиков" минных банок вдоль О-го побережья Балтийского моря от Либавы до Люзерорта.
На случай форсирования неприятелем Ирбенского прохода были составлены инструкции для действия судов и батарей в маневренном пространстве и на Домеснесской позиции и специально для Рижского залива разработан маневренный код. Для подводных лодок были назначены места на случай прорыва неприятеля и отхода наших кораблей в Моонзунд. Было подозрение, что на берегу у Домеснеса неприятелем установлена сильная батарея, присутствие которой в значительной степени изменило бы положение в пользу немцев. Попытка осмотра воздушными аппаратами была неудачна; поэтому 31 августа были посланы три "новика" обстрелять берег у Домеснеса с целью обнаружения неприятеля. На берегу замечены были пожары, но неприятель на выстрелы не отвечал.
После отступления нашей армии от Риги для защиты ее правого фланга против Петерскапелле нашими миноносцами 27 августа было поставлено минное заграждение с расчетом, чтобы наши корабли свободно могли маневрировать между ним и берегом и вместе с тем оно служило бы зашитой от неприятельских подводных лодок. В штаб стоявшего на фланге VI корпуса был отправлен офицер с несколькими матросами для устройства сообщения сигналами при подходе наших кораблей. По моей просьбе для защиты наших мелких судов на берегу была установлена аэробатарея и станция беспроволочного телеграфа, были разработаны карты квадратов и восстановлены сожженные при отступлении армии шифры. 26 августа я вошел в радиосвязь с VI Сибирским корпусом. Для выяснения требований, которые нам предъявляет армия, и чем и как мы можем помочь ей, был отправлен в штаб XII армии состоявший в моем распоряжении капитан 2-го ранга Муромцев.
При уходе из Риги старшему морскому начальнику капитану 1-го ранга Постельникову не удалось закрыть вход в реку затоплением данных ему для этого пароходов (обещанных раньше капитаном 2-го ранга Котовским барж с камнями и цементом не было) и снять ограждение входа в Двину. В Риге остались лоцмана и, по полученным мною сведениям, были спрятаны до 50 паровых и моторных барказов и катеров. Трудно было думать, что неприятель будет сидеть, сложа руки, и не постарается в возможно кратчайшее время протралить и обставить вход в реку. Сначала предполагалось перекрыть вход в Двину минным заграждением, но потом, так как оно было бы недолговечно и могло стеснить нас самих, особенно в осеннюю погоду, решено было действовать подводными лодками. Поэтому и для наблюдения за входом было установлено их дежурство. Посылались действовавшие всегда без отказа английские лодки и один раз временно данный в мое распоряжение "Леопард". Лодки подходили через заграждения к Усть-Двинску вплотную и ходили вдоль самого берега. Предположения наши оправдались, фарватер был огражден и, по-видимому, протрален. На берегу был поставлен ряд прожекторов. Я просил штаб армии временами посылать летчиков, чтобы знать, что происходит на реке.
Для наблюдения за западным берегом Рижского залива временами посылались вдоль него миноносцы и подводные лодки. Для охраны восточного берега Рижского залива и Перновского водного района вдоль берега был установлен ряд наблюдательных постов, и начальником охраны (с подчинением мне) 30 августа командующий флотом назначил капитана 2-го ранга Нелидова, в ведение которого состояли речная флотилия, средства Усть-Двинской крепости и катера морской охраны. Я просил командующего флотом ускорить постройку морской 130-мм батареи на мысе Лиу, которая могла стрелять поперек губы и защищать предполагаемые наши заграждения. Кроме того просил об установке в Перновском заливе двух 152-мм сухопутных батарей Канэ с готовыми уже платформами, которые были в распоряжении северного фронта. Для обучения стрельбе по кораблям существовавших уже Перновских сухопутных батарей (в чем, мое мнение, они сильно нуждались) мной в их распоряжение был дан плавучий щит. Кроме того. для защиты Пернова предлагал дать канонерскую лодку "Грозящий" с ее 152-мм орудиями. Когда начали получаться тревожные сведения о движениях неприятеля в Балтийском море, с заградителей и миноносцев, 28 сентября поставлены были минные заграждения против Гайнаша и при входе в Перновский залив.
Опыт показал, что при наличии в Рижском заливе (особенно ночью) малого числа приметных мест для определения, плавание в нем для подводных лодок в навигационном отношении не было особенно легким; и потому решено было ставить заграждения только в случае крайней надобности.
В смысле техническом суда Рижского залива, как и весь Русский флот, благодаря плохо законченным ремонтам и почти отсутствию постоянного правильного наблюдения офицерского состава за материальной частью, в 1917 году значительно понизились по сравнению с предыдущими годами. Приходилось наталкиваться на такие вещи, которые предугадать совершенно было невозможно. Для пояснения приведу несколько характеризующих состояние материальной части примеров. 26 августа посланные к Петерскапелле наши миноносцы дважды были атакованы неприятельскими аэропланами и не могли открыть огня из своих аэропушск. Миноносец сторожевой дивизии, поставленный ночью к вехе для указания места ее входившему с моря кораблю, не мог открыть прожектора. Когда 4 октября для окончательного уничтожения "Славы" по ней были выпущены несколько мин Уайтхеда, взорвалась только одна. Ввиду важности случившегося я просил расследовать дело, и главный минер Балтийского флота капитан 2-го ранга барон Мирбах сказал мне, что после тщательной проверки происшедшего оказалось, что взрывов не произошло только вследствие небрежного хранения мин и отсутствия ухода за ними. "Хивинец", все время стоявший в Гельсингфорсе и никем не беспокоимый, пришел в Рижский залив с таким числом часов (до 800) работы котлов, что сразу начал проситься временно вывести его из строя. Много подобных случаев было с механизмами и котлами. Часто работы, которые раньше производили судовыми средствами и продолжительность которых определялась часами, теперь передавались мастерским и тратилось время на переход из Куйваста в Рогекюль и обратно. Кадры опытных кондукторов и сверхсрочнослужащих были уничтожены! И вообще молодежь старалась вытеснить стариков с кораблей.
Корабли, с весны базировавшиеся на Моонзунде, благодаря стараниям бывшего начальника минной дивизии контр-адмирала Развозова в смысле военном, то есть стрельбе артиллерийской и минной, постановке мин заграждения и тому подобное, можно сказать, были обучены удовлетворительно; к сожалению, того же нельзя сказать про суда, пришедшие в конце лета.
Что самое тяжелое, при разработке планов операций и при выполнении их нам приходилось принимать в расчет и моральный элемент, который нельзя было считать равной силы с противником: уже опыт с нашей армией показал, насколько в этом смысле мы мало надежны.
Команда под влиянием агитации не доверяла офицерам; при постоянной близости к неприятелю результатом этого явилась излишняя нервность, в опасные минуты переходящая в растерянность, а в трудные – превращавшаяся даже в панику (случай с "Громом" 1 октября, со "Славой" 4 октября). Чего раньше не замечалось, на походах в теплую и ясную погоду вдали от неприятеля и в местах, где присутствие заграждений трудно предполагать, весьма многие одевали капковые жилеты. Во время стоянки в Аренсбурге мало кто ложился спать. Забота о своей безопасности доходила до того, что 11-й дивизион эскадренных миноносцев при стоянке на Аренсбургском рейде, где, кажется, бояться мало чего было, для своей охраны требовал катера и даже нарядил делегацию для поиска подходящих барказов. Главнейшей заботой "Славы" по приходе ее на Куйвастский рейд были постоянные запросы о глубине в Моонзундском канале.
Дисциплина, можно сказать, отсутствовала, и в командах было сознание полной безответственности и уверенности, что они все могут сделать со своими начальниками.
Судовые комитеты желали вмешиваться во все, в чисто военную часть, и даже требовали своего присутствия при наборе и разборе оперативных телеграмм. На некоторых кораблях такой контроль даже был осуществлен и даже вскрывались секретные пакеты. Когда немцы обратили свое внимание на Рижский залив, неприятельские агенты и их приспешники, конечно, повели более усиленную пропаганду среди команд. Распускались невероятные слухи о положении среди страны, на фронтах, указывали точную сумму, за которую генералами была продана Рига. Если стать на точку зрения команды, верившей этим вздорным слухам, требование контроля делается легко объяснимым. Но все дело в том, что при осуществлении его секрет уже переставал оставаться секретом и, главное, к этому делу примазались бы темные силы с нечистыми от немецких денег руками. На этом же основании я уже раньше докладывал командующему флотом о недопустимости передаваемых шифром приветственных и подбадривающих радиотелеграмм, посылаемых кораблями друг другу. (Замечательно, что в этих телеграммах более всего желали лечь костьми в Рижском заливе корабли, заведомо не могшие пройти Моонзундом). Против оперативного контроля я боролся всеми возможными мерами и, наконец, добился, чтобы он был уничтожен на тех кораблях, где уже существовал.
Приказания начальников обсуждались комитетами, а то и общими собраниями команды и часто не исполнялись. Здоровых кораблей, можно сказать, не было и перемен к лучшему нельзя было ожидать. Начальник минной дивизии контр-адмирал Старк передавал мне, что падение дисциплины и вообще ухудшение отношений между офицерами и командами усилилось с присоединением к морским силам Рижского залива "Славы" и "Хивинца".
Политиканство распространилось вовсю: чуть не ежедневные сборы делегатов с кораблей, вечные переговоры по семафору и клотиковыми лампочками, частые митинги на берегу, общие собрания на кораблях только отвлекали людей от дела, которое и так-то не особенно спорилось, и держали и без того нервничающие команды в еще более напряженном состоянии. Некоторые командиры миноносцев, чтобы хоть немного направить умы людей к настоящему военному делу, просились на несколько дней перейти ближе к неприятелю, к Сворбе или в Аренсбург, где чаще были налеты неприятельских аэропланов.
Юзограммы и телефонограммы политического и распорядительного (от разных комитетов) характера передавались в первую очередь, чисто оперативные задерживались, так что мне несколько раз и словесно и по юзу пришлось просить распоряжения командующего флотом о прекращении этого беспорядка.
30 августа общее собрание доверенных делегатов морских и крепостных сил Рижского залива потребовало от меня учреждения оперативного контроля, и. когда я на это не согласился, оно по телефону обратилось с этим требованием к командующему флотом, причем в разговоре указало, что общее собрание команд находит обоснованным не доверять мне до принятия выборного контроля (к сожалению, о выраженном мне недоверии я узнал много позже). Командующий флотом имел после этого разговор с ними и со мной и, согласившись со мной, просил дело уладить.
3 сентября на "Славе" в судовом карцере командой был арестован старший инженер-механик капитан 2-го ранга Джелепов за отказ дать подписку на резолюции относительно происходивших в то время событий. На следующий день мне пришлось его на миноносце отправить в Гельсингфорс на "Кречет" в распоряжение штаба командующего флотом. Командир "Славы" капитан 1-го ранга Антонов незадолго до боя докладывал мне, что он вообще в своей команде не уверен и что во время какой-либо операции возможен случай, что команда решит не идти в назначенное место и в случае неисполнения ее желания перевяжет его и офицеров.
20 сентября возвращавшийся с дежурства из Аренсбурга "Победитель" под брейд-вымпелом начальника 11-го дивизиона эскадренных миноносцев капитана 2-го ранга Пилсудского вошел на рейд Куйваст большим ходом, раскачал транспорт "Либаву" со стоявшим у его борта "Новиком" и оборвал швартовы у некоторых тральщиков и дозорных судов, бывших у пристани. По просьбе контр-адмирала Старка, не раз требовавшего уменьшения хода на рейдах, я объявил свое неудовольствие "Победителю" за большой ход. На это "Победитель" поднял сигнал: "Флот извещается, начальник минной дивизии страдает от качки." Большая часть судов на рейде этот сигнал отрепетовала. Мною была послана юзограмма (21 сентября) командующему флотом с мотивированной просьбой об отчислении меня от должности командующего морскими силами Рижского залива (приложение 3). С нарочным мною был отправлен более подробный рапорт об этом, также представлен подобный рапорт контр-адмирала Старка. Дело затянулось до высадки немцев на Эзель 29 сентября, когда, конечно, было уже не до решения этих споров.
К сожалению, этот случай никого ничему не научил, и тот же "Победитель" под тем же брейд-вымпелом повторил 1 октября этот в высшей мере не морской маневр уже в боевой обстановке на Кассарском плесе, когда он прошел большим ходом мимо канонерской лодки "Храбрый", шедшей малым ходом с ошвартовленным к ней подбитым неприятельскими снарядами "Громом". Швартовы были оборваны, и это было причиной гибели "Грома" (рапорт командира "Храброго" от 3 и 13 октября, донесение командующему флотом начальника минной дивизии).
Падение дисциплины среди команд выразилось и во многих кажущихся мелочах, но в жизни кораблей имеющих громадное значение: вахтенная служба упала, уезжали в отпуск и в бесчисленные политические и хозяйственные командировки нужные для боя люди и тому подобное.
Несмотря на все это, я был уверен и теперь мне кажется, я был тогда прав, что добрая половина судовых команд, пробывших с ранней весны в Рижском заливе, искренне желала дать отпор врагу и отстоять залив от овладения неприятелем.
На морских батареях люди очень заботились о возможности своевременного отступления, и прислуга Моонзундских батарей для этой цели даже требовала в свое исключительное распоряжение буксиры. С сухопутными войсками, расположенными на островах, дело обстояло, по-видимому, хуже.
Общее положение дел, конечно, не могло не отразиться и на офицерах: вечные недоразумения и трения с командой, взаимное недоверие породили нервность, частые ослушания, малое желание что-либо делать и безнадежность на улучшение отнимали энергию у офицеров. Редко, правда, но все же были разговоры среди офицеров, что все равно с такою командою ничего не поделаешь и нет никакой надежды на военный успех. Некоторые офицеры и даже командиры из-за нервного расстройства должны были покинуть свои корабли. Командир "Славы", в политическом отношении самого беспокойного корабля, капитан 1-го ранга Антонов за стоянку в Моонзунде изнервничался, часто прихварывал; по моему докладу командующему флотом и по совместному обсуждению с ним, все-таки решено было не сменять его, так как трудно было найти охотника командовать "Славой", да и команда корабля не всякого командира приняла бы.
В количественном отношении боевые корабли офицерским составом были укомплектованы сносно; но на судах, особенно больших, был значительный процент совсем неопытных молодых мичманов, которые к тому же в училище или гардемаринских классах проходили сокращенный курс. Были и мичманы военного времени. Были случаи, что продвигались вверх офицеры, в мирное время не по своей воле ушедшие со службы и во время войны вновь принятые на нее.
На "Хивинце" перед самым началом немецкой операции не было ни командира, ни старшего офицера, и в командование вступил совсем молодой лейтенант Афонасьев. С "Храброго" командиру из-за его родства с генералом Корниловым пришлось уйти. (Правда, его заместил достойнейший старший офицер старший лейтенант Ренненкампф.) На некоторых кораблях были командиры, выбранные самими командами. Опыт с выборными начальниками во флоте оказался неудачным; выбирались большею частью не лучшие кандидаты, а часто из-за покладистого характера; да и сами выборы происходили не всегда без инициативы и помощи самих избираемых. В защиту некоторых известных мне выбранных командиров судов Рижского залива ("Охотник", "Гром" (8) и некоторых других) должен сказать, что на своих прежних должностях это были прекрасные офицеры, из которых выработались бы отличные капитаны, но их большой недостаток – непрохождение всех необходимых ступеней службы и малая для командования опытность в военно-морском деле, что и сказалось в особенно трудные минуты.
Батареи и вспомогательные суда были укомплектованы хуже, а замена выбывавших из строя офицеров почти не осуществлялась.
Выше мной было указано на большую нехватку офицеров на Церельской батарее уже при появлении немцев, то же самое можно сказать и про флотилию капитана 2-го ранга Нелидова: с самого начала поступления ее в мое ведение я хлопотал о назначении на ее суда морских офицеров (моя юзограмма в штаб командующего флотом 11 сентября), сам капитан 2-го ранга Нелидов ездил с моего согласия в штаб с просьбой о том же; штаб не мог найти свободных офицеров, и, когда неприятель был уже на островах и входил в Рижский залив, на обоих вооруженных артиллерией пароходах не было ни одного морского офицера (моя юзограмма начальнику штаба 3 октября).
Существуют подозрения, что в некоторых случаях, когда начальство находило нежелательным выполнение какого-либо приказания, оно действовало через команду, которая общим собранием выносила соответствующее постановление, и часто добивалось отмены приказания. Такие случаи в Рижском заливе мне не известны, и я уверен, что их там не было.
При появлении немцев не все сошло гладко, но как офицерство не было низко поставлено, как ни старались унизить его еще больше все, кому не лень, оно терпеливо оставалось на своих постах, стремилось принести пользу России и родному флоту и, в общем, жаждало воинских подвигов.
Командующий флотом был в гораздо худших условиях, чем я в Рижском заливе, и большую часть времени ему приходилось уделять на то, что собственно не имело прямого отношения к командованию флотом. Как он говорил позже мне, некоторые отказы его в моих просьбах делались не потому, что он не соглашался с моими доводами, а исключительно благодаря внешним обстоятельствам, совершенно не касавшимся боевого дела. Мне передавали, что некоторые срочные его приказания мне и ответы на мои просьбы делались чинами штаба во время частых, вынужденных разными причинами, его отлучек с флагманского корабля.
Первое время после падения Риги в Балтийском море было тихо, но с половины сентября я начал получать от капитана 1-го ранга Новопашенного и из штаба XII армии тревожные извещения о движении немецких судов в Балтийском море на О ив районах Либавы и Виндавы.
11 сентября мною получено известие, что в ближайшее время ожидается приход в Балтийское море больших неприятельских сил. Дал знать об этом капитану 1-го ранга Кнюпферу.
20 сентября XII армия сообщила мне, что ночью ожидается нападение и высадка неприятеля на Эзель. Уведомил об этом Аренсбург, начальника Моонзундской позиции и капитана 1-го ранга Кнюпфера.
26 сентября, по телеграмме капитана 1-го ранга Новопашенного, на параллели Фильзанда находился один отряд неприятельских миноносцев, вообще в море их две флотилии.
27 сентября начальник оперативной части штаба командующего флотом уведомил меня, что 28-го назначаются неизвестные нам операции германского флота Балтийского моря. Сообщил содержание контр-адмиралу Свешникову и приказал капитану 1-го ранга Кнюпферу быть особенно внимательным.
В последние дни с появлением тревожных известий о германском флоте я задержал в Рижском заливе некоторые суда, которые должны были идти на отдых.
Все, что происходило со времени поднятия моего флага в Рижском заливе до появления немцев у берегов Эзеля и Даго, достаточно освещают сохранившиеся у меня копии важнейших юзограмм и телефонограмм (приложение 4).