Флот
   
ПОБЛИЗОСТИ ОТ КАТАСТРОФЫ.

Если бы на заре становления советского авианосного флота в конце семидесятых годов прошлого столетия вы спросили у посвящённых: "А что же представляет наибольшую угрозу для крейсеров проекта 1143?" - вы застыли бы в недоумении от прозвучавшего парадоксального вывода. Вам бы ничего не сказали об одновременном затоплении четырёх смежных отсеков, пожарах и взрывах в десятках погребов разномастного боезапаса или падении самолёта на палубу. А озвученная наибольшая опасность в виде отчётно-перевыборных партийных собраний на борту авианосца, может, и не повергла бы вас в шок, но была бы воспринята на уровне не самой удачной первоапрельской шутки.

А теперь обо всём по порядку.
В первые месяцы пребывания такр "Минск" на Востоке (с 3.07.1979 г.) произошли события, прилично встряхнувшие экипаж и командование. Вначале это был пожар, начавшийся в каютах офицеров БЧ-7 на третьей палубе и продолжавшийся более пяти часов, затем первый обрыв бриделя (их ещё будет много) и срыв с бочки 17 августа во время тайфуна "Ирвинг". Течение этих событий подводило к мысли, что случиться с нами может всё, что угодно, и в трудную минуту надеяться на силы спасателей особо не стоит.
В очередной раз с бочки нас сорвало в ноябре по схеме, апробированной месяц назад на старшем брате - "Киеве". 274-метровые громады с водоизмещением 44 тысячи тонн уходили в свободное плавание в узкости с выведенными машинами во время отчётно-перевыборных партийных собраний. Чем не знак с небес?

Такр "Киев", Северный флот.

Обрыв бриделя на "Киеве" случился при ветре всего лишь 18 метров в секунду. Вначале крейсер прошёл в десятке метров от банки, что не позволило ему стать на долгое время памятником посреди бухты Ваенга на радость супостату. Следующей его целью был бпк "Адмирал Юмашев", стоявший у седьмого причала, которому была уготована роль "Запорожца" после братания с КАМАЗом.
- Двести метров сто пятьдесят... сто... пятьдесят...
Пронесло...
Дальше путь взбесившейся махины лежал к 19-му причалу, где, прижав к берегу левым бортом героически боровшийся слабосильный рейдовый буксирчик, такр величаво остановился прямо под окнами штаба Северного флота, не повредив, на удивление, ни бульбу гидроакустической станции, ни винто-рулевую группу и ни одного забортного устройства. Со словами: "Свершилась мечта!" - командир бригады сошёл прямо с трапа на берег, что навсегда вошло в анналы истории отечественного флота.

Такр "Минск", Тихоокеанский флот.

Конечно, как и положено в подобных ситуациях, Командира у нас на борту не было, а старший помощник не был допущен к самостоятельному управлению кораблём на ходу. Вахтенный офицер определял место по бочке, которая давно уже оторвалась от бетонного массива и спокойно плавала рядом, крепко уцепившись бриделем за родной крейсер. Человека с повязкой привели в чувства огни бухты Павловского, показавшись внезапно для него в неприличной близости от борта.
Во время длительных партийных форумов комсомольцы собирались группками и, лишённые присмотра со стороны партийного руководства, самостоятельно решали свои наболевшие проблемы. Наша ячейка "заседала" в медицинской каюте N121, где нас и застал сигнал "учебной тревоги". Дыхание старпома, усиленное корабельной трансляцией, походило на предсмертные хрипы загнанной лошади. Судя по тому, что он долго не мог начать говорить, стало понятно: случилось что-то из ряда вон. "Минск" с двумя проставками у правого борта, к которым были пришвартованы барказ и ПСК, и с мусоросборочной баржой с левого, неумолимо двигался к молу бухты Павловского. Секретарь парткома Руслан Коротаев с паническими нотками в голосе выпытал штурмана Пашу Фомичёва о перспективах нашего дрейфа в надежде обрести мало-мальскую надежду на благоприятный исход.
- Паша, до мола метров триста! Это полный ...?
- Ну вы и залупили, Руслан Палыч: каких триста метров?!
- Что, Паша, не триста?!! - не унимался обрадовавшийся парторг.
- Конечно, нет. Тут и... сто пятьдесят вряд ли будет...
Посланный на подмогу дежурный буксир МБ-175 доложил о прибытии в наше распоряжение, но честно предупредил, чтобы на него не надеялись по причине старости, ветхости и давно вышедших сроков планового ремонта. Вскоре он исчез из поля видимости ходовой, скрывшись под форштевнем. Через мгновение вверх взметнулся чёрный столб дыма и замкомандира по авиации подполковник Петрук могильным голосом произнёс: "Переехали..." На радость публике страшно дымящий буксир без трубы, сбитой бриделем, появился по правому борту. Вздох облегчения сменился надрывным криком по всем линиям:
- Человек за бортом!
Вдоль правого борта, взывая о помощи, в ледяной ночной воде проплывал матрос, выпавший с аварийного буксира. Как он смог уцепиться за конец, брошенный моряками с юта, и подняться в той обстановке на борт - фантастика. В это же время добросовестно исполняющий на мусорной барже свои обязанности какой-то дежурный дед жалобно просил поднять его на борт крейсера. Звук вопиющего в пустыне услышан не был:
- Дед, терпи, не до тебя!
"Минск" был спасён героическими усилиями механиков, сумевшими дать ход через восемнадцать минут вместо тридцати нормативных. (Дрейф "Киева" от срыва до посадки продолжался 17 минут). Здесь было всё: знание матчасти, выверенные своевременные действия и готовность к очевидному риску при принятии непростого и ответственного решения по эксплуатации силовой установки в нештатном режиме. При резко усилившемся ветре не имевший допуска старпом Николай Петрович Соломахин с блеском вывел из западни "Минск", обвешанный гроздьями ржавого железа, и благополучно поставил всю эту армаду на якорь. Командир эскадры чудом сумел высадиться на крейсер только через час после постановки, где публично расцеловал счастливого и гордого старпома в знак признания его заслуг...

И вдруг на следующее утро нас будит сигнал "Аварийная тревога". Запыхавшийся старпом, с трудом преодолевая такие же, как вчера, дыхательные спазмы, делает объявление, от которого холодеют внутренности:
- Аварийная тревога! Пожар в ангаре!
Где-где, а вот именно в ангаре пожар совершенно не к месту. Вспомнилось, что беда одна не приходит, что есть закон парности случаев и другая чертовщина.
Через несколько минут амплитуда колебания маятника ситуации с максимума драматизма переместилась в минимум расслабухи, явившей собой максимум идиотизма. Это было сродни моментальному падению "стрелки" с верхней точки сразу на пол-шестого. (Да простят меня за подобную метафору, но точнее не скажешь.) Оказалось, что перетрухнувший вчера на мусорке дед решил испить утреннего кофею, для чего растопил дровяную печку. Г-образная труба дымохода оказалась направленной прямо в воздухозаборную шахту вентиляции ангара. Ангар заполнился дымом, о чём и доложила бдительная вахта.
Со штурманами и механиками мы тщательно анализировали эту непростую ситуацию. Мне кажется, что я ничуть не сгустил краски фразой: "Минск был спасён...". Ни сейчас, ни тем более тогда не хотелось думать о последствиях посадки на скалы нашего исполина при функционирующих системах электроснабжения корабельных потребителей. А кто бы снимал корабль? Помнится, как однажды необходимо было немедленно сниматься с якоря при резком усилении ветра, а у борта стояли проставки с лесами для покрасочных работ. (Крейсер готовился к параду во Владивостоке в честь Дня ВМФ.) Якорь-цепь надраена, как перетянутая первая струна, а с берега с часовой задержкой передали счастливую весть: "Минуту ждать, с Владивостока выходит буксир "Машук". А буксиру этому "пилить" в Стрелок часа два с половиной максимальным ходом. Отдали проставки и снялись. А через трое суток, при съёмке одной из них с мели в бухте Широкой, погиб матрос с рейдового буксира.

В дальнейшем вопрос безопасной стоянки на рейде исследовался и совершенствовался многими командирами и штурманами "Минска" и "Новороссийска", вышестоящими штабами. Меняли место стоянки, экспериментировали со способами постановки. В этой сложной борьбе случались и победы, и поражения. А вот постоять у причалов эскадры нашим мастодонтам так и не удалось. На виду у всех они медленно умирали, выбивая драгоценный ресурс котлов, турбогенераторов и других механизмов на внешнем рейде.
Но в тот день всё закончилось благополучно. Печально лишь то, что героическому старпому так и не предоставили допуск к управлению кораблём на ходу.
А ведь могли - экстерном, например...

На утро приехали в Артиллерийскую бухту, где нас поджидал катер. Смотрим на родной любимый крейсер и видим, труба задымила, якоря выбраны, крейсер висит на бриделях, которые заведены на якорные бочки, - значит, старпом с механиком готовят крейсер к съёмке и выходу в море - всё без проблем!
      Вдруг видим, как с Южной бухты к крейсеру направляется белый штабной катер, на красном флаге - две белых звезды, значит, идёт вице-адмирал! А кто? Кого это чёрт понёс на крейсер? Вроде бы никто по плану не должен нас провожать! А, поскольку, замполит захватил три бутылочки свеженького пивка, мы, естественно, перед посадкой в крейсерский катер это пивко с величайшим смаком и выпили. Уходили-то мы в плаванье намного месяцев. Нам, естественно,  хотелось  постоять ещё немножечко на родной севастопольской земле. Кто же думал, что белый штабной катер с двумя белыми звездами на красном полотнище пойдёт в такой ранний час на крейсер. Шутя, говорю старшине катера:
      - Криво руля, полный  вперёд! И катер рванул с места, как резвый жеребец!
      Подскочили к крейсеру, вахтенный офицер докладывает:
      - Товарищ командир! На крейсер прибыл вице-адмирал Медведев Павел Николаевич, проводить митинг по случаю выхода на боевую службу. Думаю про себя:
      - Только митинга нам и не хватало! Ведь до съёмки с якорей и бочек 30 минут каких-то осталось!
      Спрашиваю по громкоговорящей связи на ходовом мостике старпома:
      - Как с приготовлением корабля к бою и походу? Старпом отвечает:
      - Всё по плану, поднимаем давление в котлах, добро на съёмку от оперативного дежурного флота получено. Спрашиваю:
      - На Флот доложили, что на борту Член Военного Совета?
      - Доложили!
      - Что в ответ?
      - Гробовое молчание!
      Всё, думаю, митинга, зная крутой партийный характер Пал Николаевича - не избежать!
Все трое, я, замполит и командир полка поднимаемся ко мне в каюту. Бодро здороваюсь:
- Здравия желаю, товарищ Член Военного Совета!
      - Здравствуйте, товарищи! Я делал утреннюю зарядку! Смотрю, вы в боевой поход готовитесь, и подумал, что без митинга никак уходить в море нельзя!
      - Товарищ Член Военного Совета, так нас же в этот поход три месяца назад уже провожали, и митинг был, и плавали без замечаний, а  мы зашли в Севастополь только лётчиков сменить. Уже котлы под давлением, нужно сниматься с якорей и выполнять поставленные задачи!
      - Как вы не понимаете главного, товарищ командир! Партийное слово победу куёт!
      - Есть, товарищ Член Военного Совета. А по связи говорю старпому на ходовой мостик:
      - Стройте людей свободных от вахты и приготовления корабля к бою и походу на полётной палубе в каре, доложите ОД Флота о задержке съёмки по причине проведения митинга.
      Старпом дал команду на построение, доложил на Флот. Но никаких указаний от Флота не последовало. Отменить митинг никто! не рискнул, и не рискнул бы. Наблюдал за съёмкой крейсера и Командующий Флотом из своего рабочего кабинета, но он имел право только на волнение, и не более того! Партийный митинг - он и в Африке митинг, страшнее заклинания шамана!
      Пока я докладывал свои соображения по поводу проведения митинга, на корабль прибыл капитан 1 ранга Касатонов Игорь Владимирович, начальник штаба 30 дивизии противолодочный кораблей, вездесущий и всё знающий офицер, морской штабист до корней волос. Он же и сын адмирала Флота Касатонова Владимира Афанасьевича (1910 - 1989 г.г.). Владимир Афанасьевич был Героем Советского Союза. Звание Героя получил за поход на знаменитой атомной подводной лодке К-181 подо льдами на Северный полюс в 1963 году. Он в должности Командующего Северным Флотом был старшим на походе, а до Северного Флота был Командующим Черноморского Флота. Окончил службу 1-ым Заместителем Главнокомандующего ВМФ. Кавалер 14 орденов, из них - 3 ордена Ленина. Сын был всегда достоин и славы, и чести отца. И далеко не случайно, что и сам вырос по службе до 1-го Заместителя Главнокомандующего ВМФ.  Не случайно и то, что самый младший член семьи Касатоновых получил на Северном Флота уже в наше время в должности командира атомного ракетного крейсера звание контр-адмирала.
      Начальник штаба 30 дивизии Игорь Владимирович Касатонов был  не только добрым служакой, но и скромным человеком. Прослужив 4 года в названой должности, после окончания Военно-морской академии он опять был назначен начальником штаба 30 дивизии. И никакого ропота, никаких просьб и обид. Так что бытующее мнение, что дети маршала будут маршалами, а дети мичмана – мичманами, в наше время было не верное. В СССР в годы так называемого застоя, которые тайные злые силы превратили в годы нашего затмении, всё, или почти всё, в большей степени зависло от человека, его трудолюбия, его отношения к делу! У этого красивого человека всё по жизни абсолютно заслужено, всё справедливо.
      Семья Касатоновых - это образец служения Отечеству, где Честь флотского офицера возложили как символ флотской династии на алтарь России, но никогда не отдавали её никому - ни Богу, ни Государю.
      Адмиралы этой флотской семьи, как видно сегодня, всегда соблюдают главный принцип офицера Отечества: - Душу Богу, Жизнь - Государю, Сердце - жене, а Честь - никому.
      Я любил, и до сих пор люблю адмирала Касатонова И. В. за тончайшее  знание и флотской службы, и содержание души флотского офицера.  Будучи старпомом на "Ленинграде" я получил от него урок на всю жизнь. За то, что один из мичманов крейсера прибыл на корабль не в трезвом виде, я в своей каюте ругал  мичмана на чём свет стоит.  Проходя мимо каюты, Игорь Владимирович заглянул ко мне, и, ничего не говоря,  вышел. А во время обеда говорит:
      - А я думал ты механика ругаешь за то, что турбогенератор вывели из строя, а ты на пьяного мичмана старпомовское время дорогое тратишь.
      Потом я в службе не раз замечал, что даже большие начальники занимаются тем, что умеют делать, а не тем, чем положено заниматься.
      Зная в совершенстве флотскую службу, Игорь Владимирович любил и пошутить, да так, что до некоторых его шутка через сутки доходила. Кто-то из штабных офицеров пожаловался, что нет возможности нормально отдохнуть во время обеденного перерыва, часок и подремать не мешает. А на флоте обеденный перерыв всегда оканчивается коротким сном команды корабля. И вот перед очередным обедом Игорь Владимирович делает объявление:
      - Больше нарушать флотский распорядок дня не будем. Поэтому за ближайший час пообедаем, поспим, и без десяти минут до истечения этого часа прошу офицеров штаба быть в катере, пойдём проверять корабли, идущие на боевую службу.
Таким был этот офицер, но на проведение митинга и он повлиять никак не мог. Поэтому стал таким же участником митинга, как и все мы.
      Вот и построены все свободные люди от вахт и приготовления корабля к бою и походу в каре. А это полусонные лётчики и  авиационные технари (летать-то не скоро!), коки да хлебопёки. Человек 500 вышло на построение. Тут и корабельный оркестр в полном составе с сияющими на солнце духовыми трубами, сыгравший на этом построении злую шутку, и не по злому умыслу, а в результате высочайшей крейсерской дисциплины.
      Начали митинг. Слово для доклада предоставили Члену Военного Совета вице-адмиралу Медведеву Павлу Николаевичу. Член говорил напористо, убедительно, с каким-то политическим  азартом! Однако это никак не помешало задремать нашему замполиту, усталость после моих угощений взяла своё, тем более, что Член говорил довольно долго! Когда Член окончил помпезно-пламенную речь, мой Николай Дмитриевич уже спал, держась за мою руку. Видя неординарность ситуации, сопровождающий Члена капитан 1 ранга из политуправления буквально прыгнул к Николаю и ткнул того пальцем в бок. Мы с Колей командовали раньше эсминцем "Напористый", я очень хорошо знал этого трудягу моря, как человека ответственного и болеющего за дела на корабле. Сейчас эта ответственность и подвела. Николай встрепенулся, мгновенно отреагировал, строевым шагом подошёл к микрофону и громогласно произнёс:
      - Товарищи! Разрешите митинг на этом считать закрытым.
      Наш начальник оркестра в смысл митинга не вникал, но своё дело знал в совершенстве. Когда мы выделяли по приказанию коменданта гарнизона хоронить чью-нибудь военно-морскую тёщу - весь Севастополь рыдал, так   душевно играл наш оркестр. Один раз мы с замом пошли посмотреть, за что так любят на похоронах наш оркестр, так забыли, зачем и пришли, шли вместе с процессией и как белуги на крючке плакали! Начальник оркестра лихо взмахнул рукой, и оркестр - грянул гимн! Офицеры взяли под козырёк, капитан 1 ранга из политуправления хватился за голову, наш замполит, опомнившись, побледнел, а Пал Николаевич начал бегать вокруг микрофона и искренне  кричать:
      - Товарищи! Товарищи! Товарищи!..
      Но товарищам было всё это и непонятным, и уже затянувшимся процессом, поэтому они стояли молча плечо к плечу в монолитном строю, не шевелясь и ни на что не реагирую. Отгремел оркестр, опустили руки по швам, и наступила гробовая пауза. Тишину нарушил капитан 1 ранга из политуправления, как ни  в чём не бывало, сказал:
      - Товарищи! Продолжаем митинг. Слово для выступления представляется…
      Окончили митинг, единогласно приняли очень важную для нас резолюцию, уже без особого  энтузиазма  сыграли гимн, потому что никто не знал, играть гимн второй раз или нет, и дали команду:
      - Разойдись!
      Пал Николаевич пораженческой походкой пошёл в каюту командира крейсера, мы (я и замполит), как его пленные плелись следом. Каждый ждал самого важного, что же после этой ситуации скажет Член! Зашли в каюту. Старпом по связи не говорил, а кричал,  что котлы нельзя больше держать под парами, что они взорвутся, но Член думал думу. Подошел ко мне. Взялся за пуговицу. Начал крутить, открутил. Пуговиц на тужурке было шесть. Когда открутил последнюю пуговицу,  заглянул мне в глаза и, почуяв, стойкий запах нашей вечерней трапезы как-то тихо, тихо спросил:
      - Сынок, а ты Босфор переплывёшь?!
      - Переплыву!
      - Идите на ходовой мостик, а Вы, товарищ замполит проводите меня к катеру.
      Сказать в глаза политработнику всё, что он думает о нём, Павел Николаевич не стеснялся. Так что выдал он нашему Николай Дмитриевичу такой заряд для бодрости, что тому на оставшиеся три месяца боевой службы воспоминаний хватило!
Снялись мы с бочек лихо и быстро. Все только ждали команды командира. По моей команде с ходового мостика:
      - Отдать бриделя! Обе машины вперёд малый! Оркестр, играть "Славянку!".
      Секунд через 40 корабль сдвинулся с места и начал набирать ход. Только я скомандовал:
      - Обе вперёд средний! как вахтенный офицер у трапа докладывает:
      - Катер с адмиралом под винты потянуло.
      Мгновенно остановили правую машину, дал малый ход назад. Катер отбросило от корабля так, что тот чуть не опрокинулся. Убедившись, что ЧВС не утонул, мы благополучно поплыли дальше, но такие реверсы с паровыми котлами  не допустимы, а когда котлы под парами высокого давления (до 40 атмосфер!) и корабль в узкости или бухте на ходу - тем более. Можно ход потерять! Пока мы ползли по рейду, как сытый судак по лиману, раздался внутри корабля глухой взрыв. Сердце у меня ёкнуло, мгновенно всю мою сущность пронизала мысль:
      - Доминтинговались! Какой-то котёл взорвался.
      Из трубы повалил устрашающий командирское сердце  белый густой пар с котельным дымом.
      Механик докладывает:
      - Полетели трубки в четвёртом котле, прошу ограничить ход до 14 узлов.
      А впереди проливы, хочешь, не хочешь, а пройти Босфор и Дарданеллы нужно за светлое время суток. Так требует наш договор с Турцией. Но самая большая опасность поджидает капитанов больших судов в Босфоре,  так как в Босфоре действуют на корабли с большой осадкой два течения: поверхностное - из Чёрного моря в Мраморное море, и глубинное - из Мраморного моря в Чёрное море. Спасает ситуацию только скорость корабля, так как корабль более уверенно слушается руля. Минимальная скорость крейсера в Босфоре - 12 узлов, иначе можно потерять управление, а на поворотах иногда приходилось правой или левой машиной и больший ход давать.
      Остановили котёл. Часа через два произвели первый более-менее детальный визуальный осмотр, оказалось, что 8 трубок разорвало избыточным паром и их нужно менять. Приняли решение, как только остынет котёл неисправные трубки заглушить, а утром котёл ввести в действие, что бы в полнагрузки работал для страховки. Входить в Босфор на трёх котлах крейсеру категорически запрещалось. Докладывать о происшествии на Флот не стали, иначе крейсер нужно было бы возвращать с боевой службы. Пригласил представителя особого отдела, посоветовался с ним, тот меня известил о том, что по своей линии такой доклад он уже сделал. Флот молчал. На рассвете ввели в действие аварийный котёл, и, перекрестясь, я начал входить в пролив. Через два часа вышли из Босфора, рубашка на спине была мокрой. Механик доложил, что потеряли 150 тонн котельной воды. Но у меня была "своя" цистерна с котельной водой про запас ёмкостью 500 тонн. На непредвиденный случай, так что обстановка по котельной воде была терпимой. Опять вывели котёл из действия, а Дарданеллы проходил под тремя котлами, выбился из планового графика движения на 3 часа, опаздывал, а это уже многовато на таком дальнем пути, как в северную Атлантику.
      Только, пройдя Дарданеллы, доложил на Флот о проходе проливов, как тут же получил запрос:
      - Срочно доложить, что случилось с котлом.
      Да, думаю, доклад  особиста сработал! Дали на Флот спокойную телеграмму:
      - Следуем согласно плана перехода. Материальная часть в строю.
      Замечаний  нет. Начали заглушку потёкших трубок. Не стану же я докладывать, что из-за митинга, чуть было боевую службу не сорвали. Больше меня не трогали, а личный состав котельной команды совершал настоящий героизм, в котле с температурой под 70 градусов глушил взорвавшиеся трубки. На матросов надевали противопожарные костюмы, поливали со шлангов водой, меняли через несколько минут работы и продолжали аварийную работу по срочнейшему ремонту. Пройдя Сицилийский пролив, котёл был введён в действие, а дальше начали развивать самый полных ход, что бы вовремя пройти пролив Гибралтар. Крейсер Гибралтар прошёл в строго запланированное время. Вот что значила партийная сила митинга! А дальше мы провели в северной Атлантике запланированное учение, посетили славный город Ленинград, приняли на борту крейсера театральную труппу Товстоногова, побывали в Балтийске, там нас проверил Командующий Балтийским Флотом адмирал Владимир Васильевич Сидоров, дал нам время отдохнуть, и с победой без замечаний вернулись в родной Севастополь. Митингов не проводили, одного на весь поход хватило. А затем я уехал учиться в  Военно-морскую академию в Ленинград.