Tsushima - Появление современного линейного корабля

Глава 2. Иностранная конкуренция

Стэнли Сэндлер

Перевод Д. Якимовича

Появление броненосцев поставило все морские державы в практически одинаковое положение. После того, как ее могучий деревянный флот утратил свое прежнее значение, Британия столкнулась с ситуацией, когда Франция, Россия или США могли, осуществив программу постройки броненосцев, говорить с «Владычицей морей» с позиции сильнейшего. Этот вызов, брошенный иностранными державами – в первую очерель Францией, до некоторой степени – США, опередивших Британию в постойке броненосцев – несомненно заставил нервничать как руководиетлей Адмиралтейства, так и общественное мнение. Британия в середине девятнадцатого века была настолько промышленно развита, что могла обогнать Францию и США по строительству военных кораблей без чрезмерного напряжения. Оба ближайших соперника Британии вынуждены были тратить средства, могущие пойти на флот, на содержание армий, и оба обладали недостаточной промышленно-технологической базой для осуществления своих кораблестроительных программ в срок. В результате, Британия была способна превзойти сопрников не только по числу, но и по мощи отдельных кораблей. [1]

Но достаточная благоприятность сложившейся ситуации не была очевидна в то время. На бумаге орды американских мониторов, многочисленные французские деревянные броненосцы, и даже русский флот представляли собой грозную силу – союз же двух из этих держав выглядел смертельно опасным. Не имея продуманной стратегической доктины, загипнотизированное старым призраком вторжения, Адмиралтейство часто не могло предложить лучшей военно-морской политики, чем постройка большего, чем у соперников, числа броненосцев.

Новые броненосцы стоили дорого и строились медленно. Каждый из них считался бесценным гарантом выживания Британии в условиях неопределенного и постоянно меняющего свои правила военно-морского соперничества. В этой борьбе счет шел не на эскадры, но на отдельные корабли. Поддерживать двухдержавный стандарт было немыслимо до тех пор, пока США не обратила свою энергию на освоение континента, а Франция не оказалась вынуждена возрождать свою армию после катастрофы 1870-71 годов. Ситуация была лаконично изложена сэром Александром Милном (Alexander Miln) в конфиденциальном письме к Первому Лорду Адмиралтейства Х.Л.Корри: «До появления броненосцев мы считали за правило располагать флотом, почти вдвое более многочисленным, чем у Франции для обеспечения относительного равенства с ней; в настоящее время наш броненосный флот уступает французскому; и невозможно полагать, что это совместимо с нашей национальной безопасностью». [2]

В силу малой дальности плавания новых броненосцев и учитывая сосредоточенность американцев и русских на создании флотов прибрежного действия, немудрено, что именно начавшая броненосную революцию Франция рассматривалась Британией как наиболее опасный противник. Еще с тех дней, когда было сделано предположение, будто пароходы могут стать «мостом через канал», кошмары французского вторжения преследовали наиболее впечатлительных руководителей как государства, так и Адмиралтейства. Теперь же, когда Франция располагала как пароходами, так и броненосцами, сравнимыми по количеству и качеству с британскими, вероятность, что французы смогут расквитаться за все поражения, еще более возросла. Адмирал Робинсон беспокоился относительно французской военно-морской мощи в течение всего пребывания на посту Инспектора флота. В 1862 году, по мнению Робинсона, численно французский и британский флоты были равны – по четыре боеготовых и два практически укомплектованных броненосца с каждой стороны. Однако он подозревал, что скорость, артиллерия, броня и однородность французского флота обеспечат ему преимущество. [3] В следующем году герцог Сомерсет, Первый Лорд Адмиралтейства, признал, что превосходство по числу броненосцев над Францией остается все еще не достигнутой целью. [4] Эти сомнения не стали достоянием гласности, и в феврале 1863 года лорд Кларенс Пэйджет заявил в Палате Общин, что флот еще никогда не был в лучшем состоянии, чем сейчас. Он предоставил бюджет, предусматриваший уменьшение расходов на кораблестроение на 245000 фунтов, и отказ от закладки новых броненосцев. [5] Но и это сокращение не удовлетворило сторонников Кобдена, в военно-морских вопросах всегда ставивших экономию превыше силы и эффективности флота. У.Э.Бакстер (W.E.Baxter), например, не только преуменьшал французскую угрозу, но и настаивал, что в случае войны британских деревянных фрегатов, линейных кораблей и торгового флота будет достаточно, чтсобы скомпенсировать любое неравенство в силах. [6] В оправдание Бакстера надо сказать, что на тот момент – февраль 1864 года – Британия скорее могла оказаться в состоянии войны с Федеральными Американскими Штатами – из-за дела Трента и «Алабамы», нежели с Францией – из-за начатого Императором строительства броненосцев.

Однако адмирала Робинсона мало заботили дипломатические тонкости; он полагал свои долгом вновь сделать Британию сильнейшей морской державой мира. Опасения Робинсона нельзя приписать временной панике, поскольку еще в 1871 году, через несколько лет после своей отставки, он писал: «В 1864 году британский флот по боевой мощи не превосходил французский; и... уступал союзному флоту Франции и любой другой державы». [7] К концу 1864 года Royal Navy располагал одиннадцать боеготовыми броненосцами – на пять меньше, чем рассчитывали иметь еще в апреле 1863. [8] Беспрестанные задержки, вызванные недостаточной освоенностью постройки железных кораблей, вряд ли могли успокоить Робинсона. «Эджинкорт» (Agincourt), который по бюджету 1865 года должен был быть введен в строй в октябре, не вошел в состав флота до декабря 1868. Подобные же задержки имели место при постройке «Вэлиэнта» (Valiant) и «Нортумберленда» (Northumberland). В значительной мере их можно списать на запаздывавшие поставки новой артиллерии и необходимость менять проект корабля для установки на нем все более тяжелых и сложных пушек. В результате оценки Парламентом сроков постройки броненосцев оставались чрезмерно оптимистичными – Адмиралтейство не имело склонности оповещать всех о запаздывании своей броненосной программы. [9] Нельзя сказать, чтобы подобная ситуация не повторялась в будущем. Несмотря на все новаторство проектов Рида, было распространено мнение, что с точки зрения технологий британский флот в те годы отставал от французов. Colburn’s United Service Magazine, будучи довольно умеренным критиком, полагал, что осторожность Адмиралтейства в принятии новых изобретений можно извинить тем, что «мы немного потеряем, если будем действовать осторожнее», чем Франция и Америка. [10]

Из-за слабости своей военно-морской разведки Royal Navy практически не мог определить, что ему следует делать, чтобы отвечать на усиление прочих морских держав. Даже система морских атташе была слабой: в отличие от прочих морских держав, Адмиралтейство не назначало атташе в каждую страну, обладающую военным флотом, а держало одного атташе в Европе, и одного – в США, да и то - после Гражданской войны.

Политика секретности, которой следовали континентальные державы, гарантировала, что атташе придется отрабатывать свое жалованье пост атташе не будет синекурой. Однако Royal Navy, казалось, не считал необходимым соблюдать хотя бы элементарную секретность. Рид часто врыжал возмущение той легкостью, с которой иностранные морские офицеры и инженеры могли посещать британские военно-морские заводы и верфи. [11] В то же время и Рид, и многие частные верфи строили броненосцы для стран, которые – как, например, Пруссия – стремились усилить свой флот. Некоторые из этих броненосцев даже превосходили современные им британские; сэр Уильям Армстронг (William Armstrong) совершенно свободно поставлял свои пушки за границу.

Пример того, как действовала предпочтенная Адмиралтейством «система» можно найти в мемуарах лорда Кларенса Пэйджета. Адмиралтейство, заинтересовавшись первым в мире мореходным броненосцем – французским «Глуар» – отправило Пэйджета, Секретаря Адмиралтейства, узнать об этом корабле все, что возможно. Наняв лодку, Пэйджет незамеченным подплыл к броненосцу, и, заранее измерив свой зонтик, успел определить высоту пушечных портов над водой прежде, чем появившийся французский офицер не прогнал его. [12] Учитывая такие методы ведения разведки немудрено, что Адмиралтейство полагало, будто для противостояния одному только французскому флоту необходимо построить шестьдесят три броненосца первого ранга, и тридцать один – второго. [13]

Адмиралтейство не только не имело четких сведений об иностранных кораблестроительных программах – но не располагало даже своей собственной, более-менее ясно очерченной, программой. Единственной политикой, которой старались придерживаться, было удержание умеренного, но четкого превосходства по числу броненосцев над Францией. Однако даже эта политика могла оказаться подорвана из-за стремления урезать кораблестроительные программы из соображений экономии. Никаких попыток удержать двухдержавный стандарт со стороны Адмиралтейства не было – достижением считалось уже просто опередить французов. Как сэр Фредерик Грэй (Frederick Gray) пояснял в своей статье, призванной оправдать военном-морскую политику вигов в 1861-66 годах, «Совет Адмиралтейства строил корабли, только если они были абсолютно необходимы для обеспечения равенства нашего флота с флотами прочих держав».[14]

Временами в Палате Общин звучали призывы обеспечить «мировое господство на море», однако ответ Парламентского секретаря, данный в 1864 году, примечателен своей расплывчатостью. По его словам, Адмиралтейство будет строить броненосцы «в числе достаточном, чтобы наша страна всегд занимала выгодное положение относительно иностранных держав».[15] Возможность установить двухдержавный стандарт (как европейский, так и мировой) появилась в результате непредвиденного развития событий. Наиболее впечатляющим из них стало сокрушительное поражение Франции в войне с Пруссией в 1870 году. Флот Императора не смог предотвратить поражения, хотя, возможно, что неспособность пруссаков организовать в условиях превосходства вражеского флота на море хотя бы подобие блокады позволила французам, благодаря поставкам вооружения из Британии и США, затянуть сопротивление. Другой соперник Британии, США, вопреки ожиданиям, не развязал против Британии или Канады войну сразу после Аппоматокса. Британскому Адмиралтейству оставалось с удовлетворением наблюдать, как исчезает флот США – расхваленные мониторы, внушавшие опасения рейдеры, устарвешие деревянные фрегаты распродавались, шли на слом и разбирались на стапелях. К концу 1870 года лорд Галифакс мог с полным основанием написать Гладстону: «Я полагаю, что мы более чем способны противостоять любой силе, которая может быть при любых возможных (я бы даже сказал – хоть сколь-нибудь вероятных) обстоятельствах направлена против нас».[16] В Ежегоднике Британского высшего кораблестроительного училища отмечалось, что в следующем году у Франции будет лишь один башенный корабль береговой обороны, тогда как у американцев не будет вообще ни одного мореходного броненосца.[17] Комитет по проектам продемонстрировал свою уверенность в превосходстве над любой другой державой, порекомендовав Британии придерживаться политики строить столько-же, и даже больше, чем любая другая морская держава. Несмотря на такие громкие слова, из содержания кораблестроительной программы следует, что комитет учитывал упадок соперников, и не учитывал возможности создания враждебной коалиции. [18]

То, что Британия рассматривала Вторую Империю как своего основного соперника на море, было неизбежно. Франция имело преимущество на старте, приступив к осуществлению программы постройки броненосцев (Программа 1858 года) раньше британцев. Боязнь вторжения и географическая близость Франции и Британии гарантировали, что британские Адмиралтейство, Парламент и пресса не смогут оставить ее без ответа. Понимание того, что британское промышленное превосходство позволит превзойти французов как по количеству, так и по качеству броненосцев, помогало сдерживать возможную панику. Но французский вызов дал образец для повторения и совершенствования. Заложенная после «Глуар» серия французских броненосцев выглядела – по крайней мере, на бумаге – достаточно грозно: десять однотипных кораблей, вооруженных 5-тонными (165-мм) пушками и защищенных броней толщиной 5.9 дюйма (впрочем, большая чать этих кораблей в итоге была вооружена заметно более тяжелыми – 240-мм и 194-мм пушками – Прим.пер.). Британцы могли выставить против них корабли разных пяти типов – вооруженных 6¼-тонными (7-дм) пушками, с броней толщиной от 4.5 до 5.5 дюйма. Однако вскоре французская программа начала замедляться. Некоторые корабли типа «Прованс» (Provence), заложенные в 1862 году, не вошли в строй до 1867. Это обстоятельство, быстро и точно обнаруженное и доложенное в мае 1862 года героцогу Сомерсету, дало последнему уверенность, что британский флот в следующем году будет не слабее французского. [19] К концу 1863 года британский флот уже немного опережал французский – шесть броненосцев против пяти. Впрочем, адмирал Пэрис хвастался, что «мы настолько обгоняем другие народы, что в данный момент наше преимущество безусловно». [20]

В 1864 году Британия извлекла, наконец, выгоду из превосходства своих верфей и технологического преимущества: баланс сил еще ощутимее склонился в ее пользу. Новые железные броненосцы были, безусловно, сильнее тех, что французы – все еще испытывавшие сомнения относительно железных корпусов – могли им противопоставить. (Вряд ли стоит уверенно говорить о «сомнениях» французов. Желание строить железные броненосцы у них было. Не было возможности – в силу слабости своей железной промышленности – построить все запланированные броненосцы из железа. – Прим.пер). Адмирал Робинсон осознавал это преимущество – но все еще беспокоился относительно неоднородности британского броненосного флота. [21] Среди броненосцев, вошедших в строй в 1864 году, был «Ройял Соверен» – оснащенный башнями Кольза, что стало еще одним зримым воплощением технологического превосходства Британии. В следующем году превосходство британцев несколько уменьшилось – но они все еще располагали четырнадцатью броненосцами против одиннадцати французских. Из новых британских броненосцев два являлись небезызвестными лэйрдовскими таранными корабми береговой обороны. Они были куплены у фирмы из Биркенхэда не только для сохранения превосходства по числу броненосцев, но и из желания противопоставить что-то появившемуся у французов интересу к кораблям береговой обороны. [22]

В этом году благодаря, в частности, взаимным визитам флотов трения между двумя странами пошли на убыль. И в Шербуре, и в Портсмуте состоялись обычные торжества, банкеты и фейерверки, но офицеры обоих флотов не упустили возможности ознакомиться с броненосцами соперника. Дюпюи де Лом, Directeur du materiel французского флота, и создатель «Глуар», внимательно изучил «Ройял Соверен». [23]

К концу 1866 года превосходство Британии значительно выросло: против четырнадцати французских броненосцев она имела двадцать один. Но этого Адмиралтейству было мало. Робинсон вывел из состава действующего флота два первых броненосца – «Уорриор» и «Блэк Принс» – возможно, из-за слабости защиты ватерлинии и рулевой машины. Однако, можно предположить, что небронированные оконечности французских деревянных броненосцев ослабляли их флот еще сильнее – по такому счету – на четыре броненосца. [24] (Во-первых, надо заметить, что «небронированные оконечности французских деревянных броненосцев» представляли собой довольно малые небронированные участки надводного борта в носу и корме, достаточно далеко от ватерлинии. Во-вторых, «слабость защиты ватерлинии и рулевой машины» была присуща также двум броненосцам типа «Дифенс» и в несколько меньшей степени – «Гектору» (Hector). Если же добавить сюда четыре британских деревянных броненосца с небронированными участками надводного борта то получим «ослабление флота» на девять кораблей. – прим. пер). Отношение Робинсона к «Уорриору» можно рассматривать как своего рода декларацию намерений: как соратник своего Главного Строителя он вполне разделял веру Рида в необходимость защиты корабля по возможности толстой броней как можно большей площади. Эти два человека не считали невозможным, что новые пушки, разрабатываемые такими людьми как сэр Уильям Армстронг, могут повлиять на Адмиралтейство в степени достаточной для принятия решения о сокращении площади бронирования или полному отказу от нее.

Совет Адмиралтейства разделял мнение Робинсона о незначительности превосходства британского флота над французским. Раздраженные французской программой, осуществление которой поставило их под невыносимое давление требовавших исправить положение прессы и Парламента, члены Совета полагали, что Франция не испытывает потребности в мощном флоте мореходных броненосцев, который является для нее «предметом роскоши и тщеславия», который она с трудом может себе позволить. И этот «предмет роскоши и тщеславия» к концу 1867 года благодаря достоинствам новых французских тяжелых пушек, по официальному мнению Совета «мог иметь дело с нашими кораблями практически на равных». [25]

Вызов, брошенный французами, не только ускорил постройку британских броненосцев, но и оказал опрееделнное влияние на их проектирование. Помимо мореходных кораблей, французы также заложили внушительный отряд броненосцев для действий у берега. В отличие от броненосных батарей времен Крымской войны и нескольких слабых канонерок, артиллерия этих кораблей устанавливалсь в неподвижных или вращающихся башнях. Робинсон опасался, что в случае войны эти корабли смогут стать щитом, прикрывающим флот вторжения от английских броненосцев, или помешать последним атаковать французское побережье. Чувствуя, что Британия уступает французам по кораблям береговой обороны, он потребовал постройки безрангоутных двухвинтовых броненосцев с вращающимися башнями Кольза. [26] До конца десятилетия вдобавок к «Ройял Соверен», «Принс Альберт» и таранам Лэйрда Адмиралтейство заложило еще семь броненосцев береговой обороны – в основном, под воздействием аргументов Робинсона. Если бы не это, то, возможно, изобретение Кольза – несмотря на давление общественного мнения – было бы проигнорировано.

Рид, проектируя свои мореходные броненосцы, не был особенно впечатлен мощью французского флота. На его взгляд столь превозносимая однородность французского флота «символизировала что-то близкое к посредственности». [27] Это его мнение указывает на одно из редких расхождений с Робинсоном, всегда завидовашего единообразию французского флота.

Неофициально Адмиралтейство по прежнему опасалось французского броненосного флота. В январе 1867 года лорд Леннокс, Первый Секретарь Совета, писал Дизраэли: «Насколько Вам известно, по количеству броненосцев первого ранга мы практически сравнялись с французами... превосходя их по общему числу кораблей». [28] Леннокс верно оценил общее превосходство Royal Navy по числу броненосцев, но он не обладал точными разведданными чтобы верно оценить масштаб этого превосходства. Два месяца спустя адмирал Милн признал, что флот «несколько уступает французскому», не помянув о качественном превосходстве британцев – которое они стремились поддержать на должном уровне. Предполагалось, что сравнивая корабли одного ранга, требуется ставить во главу угла именно их количество. [29] (На самом же деле британский флот на конец 1866 года имел на семь броненосцев больше, чем французский).

Мало что представляет большую сложность, нежели сравнение военных кораблей разных стран. Но любопытно оценить, насколько справедливы были опасения Первого Морского Лорда. Спроектированные Дюпюи де Ломом броненосцы типа «Белликьез» (Belliqueuse) вполне сравнимы с броненосцами Рида благодаря умеренному водоизмещению и размерам, бронированию, и полному рангоуту. [30] «Белликьез» имел деревянный корпус, защищенный по ватерлинии 6-дюймовой броней. Такая же броня защищала и батарею, в которой были установлены четыре 7¾ (194-мм) и четыре 5-тонные (164-мм) пушки. Благодаря машине мощностью 1227 индикаторных лошадиных сил корабль развил на мерной миле скорость 11.78 узла. Постройка корабля шла с 1865 по 1869 год. (Здесь автор допускает ряд неточностей, в частности, путая одиночный броненосец «Белликьез» с броненосцами типа «Альма» (Alma). Последние и впрямь строились в указанные годы, «Белликьез» же вошел в строй в 1866 году. Батарея была защищена не 6, а 4.7-дюймовой броней. Кроме того, его вряд ли можно считать «сравнимым» с броненосцами Рида – кроме уже поминавшихся «малых деревянных», так как он имел водоизмещение лишь 3717 тонн. – Прим.пер).

«Беллерофон», заложенный в 1863 и вошедший в строй в 1866 году, имел железный корпус, построенный по революционной «бракетной» системе. Пояс и батарея были защищены 5-6-дюймовой броней. Вооружение состояло из десяти 12-тонных орудий, машина мощностью 6520 л.с. позволяла развивать скорость более четырнадцати с половиной узлов. Сравнение будет еще больше в пользу броненосца Рида, если учесть, что «Беллерофон» вошел в состав Флота Канала уже в апреле 1866 года.

Можно возразить, что сравнение будет неточным, так как «Беллерофон» был заложен за год до первого броненосца типа «Белликьез» (на самом деле – спустя несколько месяцев). Но эта неточность была допущена в силу того, что одновременно с «Белликьезом» в Британии броненосцы не закладывались.

Более точное сравнение можно сделать, взяв два корабля с деревянными корпусами. «Лорд Клайд», спроектированный Ридом деревянный броненосец, нес броню толщиной 4.5-5.5 дюйма, не имея, таким образом, преимущества на «Белликьезом». Но его вооружение состояло из двадцати четырех 7-дюймовых пушек, и он развивал скорость тринадцать с половиной узлов (мощность машины – 6700 и.л.с). Французский броненосец строился четыре года, британский – меньше трех (дата закладки – сентябрь 1863, ввод в строй – июнь 1866). Сравнение показывает, что британские броненосцы качественно превосходили французские, не в последнюю очередь потому, что, несмотря на новые задачи, британские верфи справлялись с работой быстрее. (Это сравнение не показывает ничего, кроме того, что броненосец первого ранга водоизмещением семь с половиной тысяч тонн превосходит броненосец второго ранга вдвое меньшего водоизмещения, предназначенный лишь для колониальной службы. Остается удивляться, почему не было проведено сравнение «Белликьеза» и, например, строившегося одновременно с ним британского деревянного броненосца того же водоизмещения – «Палласа». Последний был чуть быстрее «Белликьеза», но уступал ему по бронированию и количеству пушек. К тому же «Белликьез» был в 1866 году единственным мореходным броненосцем второго ранга во французском флоте, тогда как в британском, помимо «Палласа», имелось еще три деревянных броненосца – еще более слабых и тихоходных, постройка которых – при всем уважении к британским верфям – заняла от двух до пяти с половиной лет. – Прим.пер.)

В декабре 1867 года новые французские мореходные броненосцы сократили преимущество британцев до трех кораблей. Однако французы достигли этого в том числе и купив два старых броненосца сомнительной боевой ценности у США – монитор «Онондага» (Onondaga) и батарейный «Дандерберг» (Dunderberg), переименованный в «Рошамбо» (Rochambeau). И тем не менее, Первый Лорд Х.Л.Корри настаивал в конфиденциальном меморандуме, что по числу кораблей первого ранга Франция практически равна Британии. Считая плавучие броненосные батареи – боеспособность которых вряд ли стоило высоко оценивать – Корри насчитал тридцать пять французских броненосцев. По крайней мере, он был последователен в своих расчетах, учтя британские батареи «кинбурнского» типа и малые броненосные канонерки – практически утратившие боевую ценность. В итоге он насчитал тридцать один британский броненосец. [31] Какова бы не была численность флотов – а после 1864 года британцы имели в среднем на четыре броненосца больше – качественное превосходство британских броненосцев было весомым. Как уже отмечалось, сравнение одного толко числа кораблей не давало такой уверенности в превосходстве британского флота, которая могла бы иметь место. Дизраэли, сознательно демонстрировавший презрение к военно-морским вопросам, смог осознать эту ситуацию: «Что до взглядов Адмиралтейства на настоящее положение французского флота, то они, на мой взгляд, сильно искажены обычными преувеличениями и искуственными приукрашиваниями, всегда сопутствующими их оценкам. Пять французских броненосцев несут устаревшее слабое вооружение – тогда как из наших этот гибельный недостаток может быть упомянут в отношении лишь одного». [32]

Утомительный процесс сравнения числа броненосцев двух стран продолжался до 1870 года – несмотря на то, что британцы увелчили свой отрыв, введя, наконец, в строй несколько броненосцев первого ранга – и затем еще увеличив это преимущество. [33] Но предрассудки Адмиралтейства и прессы относительно французской угрозы не стоит списывать на фантазии ума, перегруженного впечатлениями эпохи стремительных и поражающих воображение технологических перемен. Французы первыми построили мореходный броненосец, и их корабли не выглядели слабейшими в сравнениис британскими. Но время было на стороне британцев, позволяя им получить выголу от технологического и финансового превосходства; кроме того, имелась и все возрастающая угроза со стороны Пруссии, в итоге положившая конец французскоу вызову британской морской мощи. [34] С тех пор Франция должна была искать себе союзника на море, и Британия могла вновь установить двухдержавный стандарт.

III

Американцы бросили вызов Британии в 1862 году – начав постройку мониторов, и бросив их в первые мире бои броненосных кораблей. Когда новости о сражении на Хэмптонском рейде достигли Британии (на что в те годы, предшествовавшие прокладке трансатлантического кабеля, требовалось определенное время) мониторы янки стали не забавной новинкой, а объектом настоящего общественного помешательства. [35] Могло ли повториться унижение 1812 года? Американские бахвалы ни в малой степени не работали на успокоение общественного мнения. New York Herald, бывшая для многих консервативных британцев символом вульгарности и необразованности ультра-республиканского Севера, заявляла «Соединенные Штаты внезапно захватили лидерство в гонке морских вооружений... и теперь скипетр выпал из их рук, и «Империя берет теперь курс на Закат». [36] Чарльз Фрэнсис Адамс (Charles Francis Adams), американский посланник при Сент-Джеймском дворе, писал своему сыну, что «Монитор» (Monitor) стал «основной темой разговоров в городе». [37] В Уайтхолле, тем не менее, преобладали спокойные настроения. Адмирал Робинсон, отдавая должное энергии и изобретательности строителей мониторов, все же считал новые броненосцы «не более, чем плотами», пригодными для рек и гаваней, но не могущими представлять угрозу в океане. [38]

Основным результатом вступления США в военно-морскую гонку стали временные изменения в британской морской стратегии. Раньше немногочисленные драгоценные броненосцы сразу входили в состав флота Канала. Теперь же некоторые из них были отправлены в западное полушарие для охраны британских интересов от новых американских кораблей. То, что янки могут атаковать Royal Navy в качестве возмездия за поддержку Британией конфедератского мятежа, больше не представлялось маловероятным развитием событий. Адмирал сэр Джеймс Хоуп (James Hope), командующий Северо-Американской и Вест-Индской эскадрой, писал герцогу Сомерсету, что нью-йорский консул проинформировал его, будто «бытует мнение, что закончив свою Гражданскую войну, они начнут новую с нами, чтобы отомстить за наши воображаемые преступления». Адмирал Хоуп заключал, что «момент можно считать критическим... к которому надо приготовиться, но чем тише – тем лучше». [39] Пальмерстон, учитывавший такую вероятность, предложил строить легкие корабли с тяжелыми пушками для залива Св.Лаврентия. Они могли бы пересечь Атлантику под парусами, без артиллерии – которая могла быть отправлена позднее. Каким образом небронированные канонерки должны были сражаться с мониторами не объяснялось. [40] С окончанием Гражданской войны боязнь неминуемой морской войны с США усилилась. Галифакс и Новая Шотландия были повергнуты в состояние паники известием, что броненосцы США уже отправились в поход – в оснонвом, чтобы отомстить за урон, нанесенный «Алабамой». [41] Спустя несколько месяцев лорд Генри Леннокс (Henry Lennox), Первый секретарь Адмиралтейства, предупредил Дизраэли, что что война с США должна рассамтриваться «как наиболее опасная из всех возможных». [42]

Как будет показано в главе 7, Адмиралтейство вскоре поняло, что не стоит полагать американские мониторы кораблями, встреча с которыми в открытом море может быть опасной. Хотя американский Секретарь флота и заявлял, что его мониторы «более чем способны состязаться с монтcруозными дорогостоящими европейскими броненосцами», он был вынужден признать, что они предназначались не для океанских плаваний, а лишь «для охраны гаваней и действий против берега». [43] Трансатлантическое плавание монитора «Миантономо» (Miantonomoah), состоявшеся в том же году, поставило это удобное признание под сомнение. Times, потрясенная видом монитора («что-то среднее между кораблем и водолазным колоколом»), предположила, что «Миантономо» является предшественнком целого флота мореходных мониторов. [44] Мнение, будто монитор большего водоизмещения сможет по меньшей мере безопасно пересекать океан было подкреплено удачным путешествием однотипного с «Миантономо» монитора «Монаднок» (Monadnock) с восточного побережья США на западное – вокруг мыса Горн. Адмиралтейство, однако, предпочло не полагаться в определении возможностей мониторов на прессу, а отправило кэптена Байтси (Bythsea) в трансатлантическое путешествие на борту «Миантономо». Кэптен Байтси отметил, что в некоторых отношениях мониторы превосходят британские высокобортные корабли, являлся, например, более устойчивой артиллерийской платформой. Однако более важным было его заключение, что вряд ли броненосец, которому для пересчения Атлантики требуется буксир (как то было с «Миантономо») может считаться серьезной угрозой вдали от берега. [45] В конце 1866 года МИД сообщил Адмиралтейству, что, согласно данным военно-морского атташе, что у США «нет ни броненосцев, способных к крейсированию в море, ни готовности строить их в данный момент». [46] Еще больше успокоили Инспектора проблемы «супер-Алабам» – небронированных истребителей торговли «Вампаноа» (Wampanoag), «Айдахо» (Idaho), «Матауаска» (Matawaska) [47], а вскоре и вовсе многочисленные мониторы благодаря неизбежной послевоенной экономии превратились в разбросанные вдоль устий рек восточного побережья США гниющие остовы. Дизраэли, несомненно, испытал немалое облегчение от того, что никто больше не будет использвоать угрозу мониторов как оправдание увеличения расходов на строительство броненосцев. «Мы успешно противостояли требованиям, и теперь все повернулось так, что американцы не располагают ни флотом, ни броненосцами – кроме как пригодными к обороне берега». Однако адмиралы не оставили Дизраэли в покое. «Теперь они вновь вытащили старое пугало – французскую угрозу», жалуется он. [48] Лорд Джон Рассел, тем не менее, опасался американских истребителей торговли. В письме Хью Чайлдерсу, занявшемуся при новом либеральном правительстве активной реорганизацией Адмиралтейства, он выражал уверенность, что Линкольн и Сьюард не нарушат мир, но добавлял: «Я не вижу способа удостовериться в том, что Грант не бросит нам перчатку». Чайлдерс, впрочем, был ближе к пониманию реальности, и к «немалому облегчению» Рассела объяснил, что у американцев нет броненосцев, которые они могли бы послать через Атлантику. Позднее он в том же духе выступил перед Палтой Общин. [49]

Секретный доклад (1870-71 года) британского морского атташе в Вашингтоне подтвердил, что некогда мощный флот сгнил, броненосцы разбираютс на стапелях, а администрация поражена взяточничеством и неэффективность в худшем стиле эпохи Гранта. «Миантономо» и «Монаднок» все еще были в хорошем состоянии, но прогресс военного кораблестроения привел к тому, что они быстро устарели во всех отношениях. Их 15-дюймовые гладкоствольные пушки может и могли произвести дать какой-нибудь эффект в ближнем бою, но до того, как они смогли бы сблизиться их броня, состоящая из пятнадцати слоев дюймового железа могла быть разбита вдребезги нарезными пушками большинства британских броненосцев тех лет. Грозный «Диктатор» (Dictator), который Эрикссон проектировал как мореходный монитор, хотя и был достроен, но его проектная шестнадцатиузловая скорость превратилась в скромные двенадцать узлов, а вместимость его угольных ям и паропроизводительность котлов оказались сокращены вдвое. В итоге «Диктатор» оказался не более, чем броненосцем береговой обороны. Определенное количество мониторов второго и третьего ранга находилось в в разной степени ремонта или развала (многие из них имели деревянные корпуса). Из всех мониторов второго ранга в строю оставались лишь три, и один, сочтенный неисправным, был передан военно-морскому училищу. Из сорока одного монитора третьего ранга в строй могли ыбть введены также только три. Атташе, кэптен Уорд, продемонстрировал, что такое положение дел не было результатом технической отсталости. Наоборот, оно отражало общее для американского народа в дни мира негативное отношение к военным расходам. Общество было отвлечено от моря "high outside wages", гибкой и чуткой внутренней торговлей, новыми полями деятельности для промышленников и рабочих на Западе, и врожденной мечтой каждого американца быть хозяином самому себе, и работать на саого себя». [50] Этот упадок не был краткосрочным: спустя десять лет США все еще не могли похвастаться ни одни мореходным броненосцем, и возрождение началось лишь с принятием программы «Нового флота» в 1880-х годах. С окончанием Гражданской войны США не только утратили роль великой морской державы, но и отказались от всяких притязаний на своеобразие и пионерство в области военного кораблестроения. [51]

Британию можно считать матерью броненосных флотов. Только Франция и США воздержались от постройки своих кораблей на британских верфях – или хотя бы покупки британских проектов. [52] Адмиралтейство не видело ничего плохого в постройке иностранных броненосных флотов британскими частными верфями, поскольку такие заказы ставили эти флоты в некоторую зависимость от Соединенного Королевства – и уж конечно, сами верфи были крайне заинтересованы в сохранении такого порядка вещей. Несравненный опыт железного кораблестроения делал британские частные верфи настоящим магнитом для иностранных заказчиков, заботящихся о мощи и престиже своих военно-морских сил. Хотя второстепенные морские державы никогда не воспринимались Британией в качестве соперников, их броненосные флоты все же имели определенное значение, так как заставляли Адмиралтейтсво – подобно тому, как это делали американские мониторы – держать броненосцы в отдаленных уголках земного шара, где раньше базировались лишь деревянные корабли. Кроме того, небольшое превосходство в численности британских броненосцев над французскими могло быть сведено на нет союзом Франции с какой-либо из таких второстпеннных держав.

По мнению Адмиралтейства наибольшего внимания из всех второстепенных морских держав заслуживала Россия. Быстро включившись в гонку новых морских вооружений, Россия заказала британским верфям свой первый броненосец – спущенную на воду в мае 12863 года броненосную батарею. Почти сразу же по получении новостей с Хэмптонского рейда два строящихся в Кронштадте деревянных фрегата начали переделываться в броненосцы – мало уступающие по броне, вооружению и скорости британским броненосцам тех лет. В следующем году русское Адмиралтейство начало строить броненосцы на своих собственных верфях.

Опасаясь осложнений с европейскими державами из-за польского восстания 1863 года, русское Адмиралтейство озаботилось береговой обороной. Русские офицеры были посланы в Британию, Францию и США для изучения новейших методов постройки броненосцев. Доклады офицеров из США произвели наиболее глубокое впечатление, и русское правительство приняло мониторы «как родные». За редкими исключениями русский флот не строил мореходные броненосцы как до русско-турецкой войны 1877 года, так и некоторое время после. [53] Первые русские мониторы были построены в соостветсвии с разработками Эриксона: их броня состояла из одиннадцати слоев дюймового железа, вооружение – из 9-дюймовых нарезных или 15-дюймовых гладкоствольных пушек, их одновременная закладка должна была дать России средство защиты своих интересов на Балтике. Однако вскоре башня Кольза взяла верх над эрикссоновской, и после 1864 года русские башенные корабли строились по образцу британских. На самом деле, русские по сути шли след в след за Адмиралтейством в деле развития башенных броненосцев: «Адмирал Спиридов» был аналогом «Вайверна», «Адмирал Лазарев» – «Принса Альберта», «Минин» – «Монарха», «Петр Великий» - «Девастейшна». [54] (Не желая недооценивать роль британского опыта в создании русских башенных кораблей, все же стоит отметить, что «Спиридов» – увеличенный, и более сильно забронированный вариант «Лазарева» – вряд ли занимает в «линии эволюции» место меньшего, чем «Принс Альберт», «Вайверна», а «Минин» так никогда и не был достроен как башенный броненосец – Прим.пер.)

Британское Адмиралтейство было озабочено появлением русских мониторов, которые – войди Россия в союз с Францией – могли склонить чашу весов на сторону последней: пока Royal Navy был бы занят противостоянием с французами в Канале и Средиземноморье, русские мониторы могли выйти из Балтики, проскользнуть в Северное море и бомбардировать английские порты и прибрежные города. [55] Однако такие построения были надуманными; вскоре Адмиралтейство осознало, что русские башенные корабли представляют угрозу не большую, нежели американцы. По данным кэптена Томсона, основанным на его личных наблюдениях, русские мониторы были не более чем плавучими батареями, неспособными ни к океанским плаваниям, ни к любому выходу в море в плохую погоду. [56] Кэптен Джеймс Грэхем Гуденаф (James Graham Goodenough) через три года подтвердил это наблюдение, доложив «здесь нет ни одного башенного корабля, способного выйти из Балтики». Кроме того, он настаивал, что русские батарейные броненосцы уступали «Уорриору» и «Дифенсу». [57]

Попытки русских привести свой флот в соответсвие с современными требованиями привели к постройке безрангоутного мореходного башенного броненосца «Петр Великий», по образу «Девастейшна». Рид, ушедший в отставку с поста Главного строителя счел, что «Петр Великий» представляет более чем достойного соперника «Девастейшну». Похвала Рида этому кораблю – учитывая чудовищную медлительность постройки «Девастейшна» и «Тандерера» (Thunderer) и распространенное недовольство базовым проектом – вполне понятна. Однако учитывая обычное для русских верфей качество постройки корабля, угроза, которую мог представлять «Петр Великий» можно до известной степени оспаривать. [58]

Намного большую оригинальность русские проявили при создании двух совершенно круглых в плане броненосцев береговой обороны. Они несли броню толщиной от 11 до 18 дюймов, и по две пушки весом 28-40 тонн (280-305 мм). В них идеи Рида об уменьшении водоизмещения и длины и увеличении водоизмещения и толщины брони были доведены до логичного (и абсурдного) завершения. Только такая форма корпуса могла позволить дать такое вооружение кораблю с осадкой в четыре с половиной фута – необходимой для действий у побережья Черного моря. [59] Рид громко хвалил эти блюдцеобразные броненосцы, и размышлял о создании улучшеных «поповок», пригодных для океанского плавания. Однако здесь здравый смысл явно оставил его в одиночестве. Несмотря на уверения, будто броненосцы отвечали всем требованиям, предъявляемым к мореходным кораблям – Рид заявил, что прошел на «Адмирале Попове» сотни миль – они, попав в любое течение, начинали беспомощно вращаться вокруг своей оси, заставляя экипаж испытывать головокружение. [60] Любопытно, что с началом войны 1877 года русские, не имевшие на Черном море больше ни одного броненосца, оставили «поповки» бездействовать. Учитывая это, усилия Рида по рекламированию этих броненосцев сильно смахивают на пропаганду его собственных теорий. Намного более точный доклад кэптена Гуденафа не только обрисовывает всю неудачность проекта, но и проливает свет на обстоятельства, при которых он был одобрен. По мнению Гуденафа «Попов» был «любимым проектом» члена Морского Технического Комитета (адмирала Попова), «полностью контролировашего постройку и модернизацию кораблей без всякого вмешательства Кораблестроительного отдела». [61] В целом, обстоятельства напоминали отношения Адмиралтейства с кэптеном Кользом при Чайлдерсе, и забавно было видеть в роли одного из самых энергичных сторонников адмирала Попова именно Рида. «Поповки» стали дорогой, но – по счастью – не приведшей к катастрофе ошибкой.

Остальные русские броненосцы вряд ли представляли угрозу для Британии. В 1872 году Инспектор получил доклад, в котром говорилось, что из двадцати девяти русских броненосцев (из которых не менее двадцати несли броню не толще 4.5 дюймов) лишь девять были пригодны для действий в открытом море: четыре башенных корабля и пять батарейных фрегатов. Но даже эти корабли за очень малым исключением годились только для службы на Балтике». [62]

Единственными впечатляющими русскими броненосцами были броненосные крейсера – первые в мире корабли этого типа. Броня сводилась к поясу вдоль ватерлинии и защите орудий. Хотя и не являющиеся капитальными кораблями, эти крейсера, сошедшие на воду в начале 1870-х интересны как первые в своем роде. Британские попытки построить собственные броненосные крейсера заканчивались появлением в составе флота новых броненосцев второго ранга, для которых – в силу их неудовлетворительного вооружения, бронирования, а главное – скорости, просто не было осмысленных задач.

Тем не менее, угроза, которую представлял русский флот, была в реальности намного слабее, чем на бумаге. Страдающий от подавлявшей инициативу на местах централизованности (необходимой, по видимому, стране со столь обширной территорией), небрежной работы верфей и недостаточного интереса к нему общества и правительства, русский флот был силен лишь в береговой обороне. Все, чего он мог добиться за пределами Балтики – так это заставить британский Парламент открыть кошелек для своего собственного флота.

Из второстепенных морских держав – Италии, Австрии, Испании и Пруссии – в первой половине 1860-х годов наибольшую обеспокоенность Парламента и Адмиралтейства вызвала первая, активно взявшаяся за строительство и покупку броненосцев. Никто не опасался вторжения или обстрела британских берегов итальянским флотом; вопрос заключался в способности Британии защищать свои интересы на Средиземноморье – где всему итальянскому флоту могли противостоять лишь два британских броненосца. Делу не помогли и заверения сэра Джона Хэя, утверждавшего, что итальянцы смогут собрать целых восемнадцать броненосцев, которые «смогут прийти и вышибить британского командующего на Средиземном море сквозь Гибралтарский пролив подобно тому, как полисмен выгоняет пьяницу из пивной». [63] Однако более трезвая оценка герцога Сомерсета позволила считать, что итальянцы располагают пятью броненосцами в строю и девятью на стапелях. [64] Даже десять лет спустя, осуществив программу, должную избавить их от позорных недостатков, обнаженных битвой при Лиссе, итальянский флот располагал не более чем шестнадцатью броненосцами. [65] Еще раньше вездесущий кэптен Хор счел себя вправе заявить, что внимательное изучение кораблей и верфей итальянского флота привело его к заключению, что состояние оного со времен катастрофы 1866 года не улучшилось. По отдельности итальянские брооненосцы были мало интересны с точки зрения корабельной архитектуры, и многие из них, собственно говроря, были построены на британских верфях. [67]

Австрийский флот мог представлять угрозу только в союзе с флотом какой-либо другой державы. Постройка австрийских броненосцев сильно зависела от британской промышленности, поставлявшей, например, броневые плиты и тяжелые поковки; оригинальностью конструкции они также не отличались. Победа при Лиссе способствовала возникновению мечтаний об австрийской военно-морской экспансии, но официально была принята много более осторожная политика, в соответствии с которой большая часть броненосцев была переведена в резерв. [68] Из восьми броненосцев первого ранга, построенных к 1872 году, в строю был только один. Учитывая, что корпуса большинства броненосцев были деревянными, идея хранить корабли в резерве была здравой – это позволяло продлить срок их службы.

Германский флот опоздал к началу гонки. В 1864 году пруссаки купили два броненосца в Англии, и спустили на воду на своих верфях еще два в 1867 году. [69] Закон о флоте от 1867 года предполагал постройку шестнадцати броненосцев первого ранга, однако прежде, чем франко-прусская война прервала кораблестроительную программу, в строй вошли лишь четыре. После войны были построены три рангоутных башенных броненосца – напоминавших «Монарх», но превосходивших его по артиллерии. Влияние Рида ощутилось еще сильнее, когда германское адмиралтейство заказало ему проектирование еще двух броненосцев, на этот раз – типичных для Рида – казематных. Однако, морская мощь Германии, определенно подчиненная нуждам армии, могла восприниматься как угроза в будущем – но никак не в настоящем. Способности этой нации в промышленности и организации вызывали уважение британских наблюдателей, и через тридцать лет, при содействии нового кайзера, Германии было суждено бросить британскому флоту самый опасный вызов со времен Трафлаьгара. [70]

Анализируемый период нельзя сравнивать с эпохой военно-морской гонки конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Наиболее резкие особенности соперничества наций, по счастью, не проявлялись. В излишней враждебности не было нужды, в частности потому, что все державы временами могли думать о выходе на первое место по мощи флотов; французы – благодаря своему быстрому старту в броненосной гонке, британцы – мощи своей индустрии, американцы – неуязвимым мониторам и огромным, но еще неиспользованным возможностям. Но безопасность наций еще не была так неразрывно связана с мощью броненосного флота, как это было перед Первой Мировой войной. Первые броненосцы являлись, скорее, средством защиты своей страны от вторжения, чем проведения каких-либо агрессивных авантюр. Хотя британские торговцы и могли мучаться кошмарами, в которых мониторы или французские броненосцы уничтожали все прибрежные строения и склады, Адмиралтейство и правительство разделяло их страхи в достаточно малой степени, хотя, конечно, и беспокоилось о безопасности колоний и морской торговли. С тем, как боязнь французского вторжения сходила на нет – чтобы окончательно улетучиться после 1870 года – и Америка все явственнее демонстрировала нежелание демонстрировать силу вдали от своих берегов, Royal Navy мог со все большим основанием хвалиться свои господством на море, тем более ощутимым, что оно зиждилось на обладании не менее чем сорока броненосными кораблями.