Tsushima - Четверть часа в конце адмиральской карьеры

ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА В КОНЦЕ АДМИРАЛЬСКОЙ КАРЬЕРЫ

В. Чистяков

Copyright © 1988

От редакции "Знамени":

Автор предлагаемой публикации работает инженером в научно-исследовательском институте. Давно интересуется историей отечественного флота, напечатал несколько работ в "Морском сборнике". Взгляд В. Чистякова на обстоятельства и подробности Цусимского сражения, вероятно, небесспорен, дискуссионен, но, по нашему мнению. привлечет внимание и интерес читателей.

ЭСКАДРА. Крепость Порт-Артур была отрезана с берега и блокирована с моря. Артурская эскадра, запертая на рейде крепости, уже не представляла собой реальной морской силы и медленно умирала. Исход всей войны теперь целиком зависел от помощи извне.

На Балтике спешно формировалась Вторая Тихоокеанская эскадра. Она, не имея по пути ни одной дружественной базы и ни одной угольной станции, должна была пройти по трем океанам 16 тысяч миль, разомкнуть кольцо блокады, соединиться с остатками Первой эскадры и, составив вместе с ней численно превосходящий противника флот, обеспечить России господство в дальневосточных водах. Без владения морем Россия не могла рассчитывать на успех в борьбе с островной империей.

Решение отправить эскадру было принято и высочайше утверждено 10 августа 1904 года на совещании под председательством царя. Командующим был назначен бывший начальник Главного морского штаба, генерал-адъютант двора и вице-адмирал флота Зиновий Петрович Рожественский.

Первоначально главные силы эскадры насчитывали восемь броненосных судов, разделенных на два отряда, 1-й отряд - четыре новейших эскадренных броненосца: "Князь Суворов" под флагом адмирала Рожественского, гвардейский "Александр III", "Бородино" и "Орел"; могучие двухтрубные красавцы, введенные в строй в течение последнего года, они представляли собой монолитную и вполне современную боевую силу. 2-й броненосный отряд также составили четыре единицы: высокобортный океанский броненосец-крейсер "Ослябя", броненосцы "Сисой Великий", "Наварин" и броненосный крейсер "Адмирал Нахимов".

Увы, в отличие от 1-го отряда 2-й не мог быть назван однородным, тем более современным: "Сисой" и "Наварин" были вооружены устаревшей артиллерией, а "Нахимов" (постройки 1885 года) вообще не годился для линейного боя, и то, что его включили в состав главных сил, было скорее актом чиновного оптимизма, нежели здравого смысла. В довершение всего "Сисой" и "Наварин" были изношены: отправленные с Дальнего Востока в Кронштадт для ремонта, они этого ремонта получить не успели и шли теперь обратно в еще худшем состоянии, чем были до того, как определилась необходимость ремонтировать их. Разнотипность судов 2-го отряда бросалась в глаза даже неискушенному наблюдателю: "Наварин" имел четыре дымовые трубы, "Ослябя" три, "Сисой" две, а "Адмирал Нахимов" - одну.

Главные силы японского Соединенного флота, в бою с которыми должен был решиться спор за владение морем, состояли из 12 боевых кораблей - трех броненосцев типа "Миказа", одного броненосца типа "Фудзи", двух броненосных крейсеров "Касуга" и "Ниссин" и шести броненосных крейсеров типа "Асама".

В отличие от русской эскадры, сформированной "внезапно из судов или только что едва-едва законченных постройкой, или судов устарелых типов", и в которую было "зачислено все, что возможно" ("Красный Архив", 1934 г., N 6), японский линейный флот представлял собой созданную специально для действий против русского флота и прекрасно подготовленную боевую силу, удовлетворявшую всем требованиям современной морской войны.

Очевидно было, что одной лишь эскадры Рожественского недостаточно для получения решающего превосходства на море, и потому снятие блокады с ПортАртура и соединение Второй Тихоокеанской эскадры с Первой (Порт-Артурской) являлось важнейшим и обязательным элементом русского стратегического плана.

2 октября 1904 года, провожаемая низкими тучами и холодным дождем, 2-я Тихоокеанская эскадра оставила рейд Либавы.

"Для угольных паровых кораблей дотурбинной эпохи,- пишет английский историк Вествуд,- поход из Либавы в Японское море при полном отсутствии по пути дружественных баз представлял собой настоящий подвиг - эпопею, заслуживающую отдельной книги".

Действительно, история военных флотов не знала подобного. Трудности, через которые прошла эскадра, были колоссальны. Однако ни энергия адмирала, ни самоотверженность офицеров и команд не могли уже перевесить стратегической недальновидности чинов "из-под шпиля" (из-под шпица Адмиралтейства). Время, бессмысленно упущенное в первые недели войны, наверстать не удалось.

На Мадагаскаре Рожественского ждало известие, в корне изменившее всю ситуацию: 20 декабря 1904 года Порт-Артур пал, и остатки 1-й Тихоокеанской эскадры были затоплены на его рейде. Эскадра Рожественского осталась одна перед лицом японского Соединенного флота.

С этого момента "замысел операции, вначале имевшей некоторые основания", окончательно приобрел "все признаки опасной авантюры, предпринимаемой с негодными средствами" (М. Петров. Трафальгар, Цусима, Ютландский бой. М., 1926).

Рассчитывать на победу в открытом бою Рожественскому не приходилось, ибо противник располагал и численным перевесом, и качественным превосходством. Следовательно, оставалось либо со всей возможной скоростью идти вперед, в надежде проскочить в Японское море до того, как эскадра адмирала Того успеет пройти необходимый после кампании ремонт, либо признать поражение и повернуть назад.

Второе решение было бы политическим, и принять его единолично Рожественский не мог. Оставалось надеяться на здравомыслие Петербурга, однако там никто не желал видеть обстановку в реальном свете. Ни сам царь, ни кто-либо из высших флотских чинов не решились отдать приказ, отзывающий эскадру обратно.

В распоряжении адмирала оставалось единственное средство - ускорить движение вперед, рассчитывая если не на успех, то на спасение. Однако эскадру ожидал еще один удар и вновь от правительственного кабинета из Петербурга,

Вместо того чтобы спешить на Восток со всей возможной скоростью, адмиралу предписывали... ждать. Ибо в Кронштадте спешно снаряжали в поход подкрепление: старый броненосец "Николай I" и три броненосца береговой обороны - "Апраксин", "Сенявин" и "Ушаков". Моряки называли их "самотопами", и в связи с их полной непригодностью для эскадренного боя Рожественский отказался от этих судов при формировании первых двух отрядов. Теперь под влиянием "разжигающих статей Кладо и других не вовремя взявшихся за перо военных писателей" ("Красный Архив", 1934 г., N6) эти "самотопы" как будто обратились в грозные для неприятеля боевые корабли и им предстояло под командованием контр-адмирала Небогатова составить 3-й броненосный отряд эскадры адмирала Рожественского. Напрасно адмирал пытался убедить Петербург, доказывая, что четыре негодных для боя и тихоходных судна лишь ослабят эскадру, понизят ее ход и растянут боевой строй.

Поддержанные высочайшим мнением чины "из-под шпица" упорно стояли на своем, тем более что Николай, загипнотизированный подсчетами будущего численного равенства сил Рожественского и Того, укреплялся в мысли о том, что исходная стратегическая задача все-таки выполнима.

"Двукратно в телеграмме царя на имя Рожественского указывается, что не прорыв во Владивосток ставится целью эскадре, а завладение Японским морем, т. е. бой с главными силами японского флота и поражение их" (М. Петров. Трафальгар...). Рожественскому, правда, удалось получить разрешение выйти с Мадагаскара, не дожидаясь небогатовского отряда. Однако время, потраченное на тяжбу по телеграфу, было на сей раз упущено окончательно. Перед эскадрой неотвратимо встала перспектива боя с сильнейшим и подготовленным противником. Дальше были еще ожидания...

"Нагнал" Небогатов своего флагмана у берегов Аннама (Вьетнама) всего лишь за две недели до решающего дня. Учиться взаимодействию и совместному маневрированию было уже некогда. Рожественский выстроил отряды в походный порядок и повел их, имея перед собой враждебные воды и ждущий в готовности неприятельский флот.

ЗАГАДКА. 14 мая 1905 года у северных "ворот" Цусимского прохода противники встретились. В 1 час 49 минут пополудни левая носовая шестидюймовая башня броненосца "Князь Суворов" отдала пристрелочный выстрел, и сражение, получившее впоследствии название Цусимского, началось.

Итоги известны. Эскадра, посланная решить исход войны, перестала существовать. 22 боевых корабля пошли на дно, за неполные сутки было убито, утонуло, сгорело заживо и пропало без вести 5045 русских моряков. Россия, потерпев небывалую в истории своего флота катастрофу, на долгие годы была отброшена в разряд второстепенных морских держав.

Однако выстрел флагманского "Суворова" обозначил не только начало. Открыв решающую фазу боя, он завершил цепь событий: исчерпывающего объяснения некоторым из них не найдено до сих пор.

Именно так! Казалось бы, все "белые пятна" Цусимы стерты давным-давно, но "маневр Того" - тот самый, который был начат за минуты до выстрела "Князя Суворова" и справедливо считается центральным тактическим эпизодом боя главных сил,- вызывает споры и ныне и по праву может быть назван главной загадкой Цусимского сражения.

Почему?

Прежде всего потому, что до сих пор не выяснена истинная значимость японского тактического хода; мнения историков на этот счет различны, зачастую противоположны. Одни считают "маневр Того" блестящим образцом флотоводческого искусства, предопределившим решительную победу. Другие же, напротив, склонны здесь видеть грубейшую тактическую оплошность, загнавшую Того в "тесный угол" и поставившую его буквально на грань поражения. Кто прав?

Сомнения в правильности "общепринятой" версии Цусимы высказывались уже не раз, но вот английский историк Вествуд в 1970 году сделал поразительное "открытие" фактов, лежавших более полувека у всех на виду! Анализируя победную реляцию японского командующего (которую, кстати, две недели строго редактировал японский Морской Генеральный штаб), Вествуд обнаружил, что в описании начальной фазы боя адмирал Того... лжет! Адмирал самовольно поменял местами два следовавших друг за другом тактических действия, в результате чего радикальным образом нарушилась их причинно-следственная связь. И фальсификация затронула не какие-либо частности, но центральный и принципиальнейший "ключ" боя - все тот же "маневр Того"!

Столь явная подтасовка могла быть предпринята лишь с единственной целью. По-видимому, истинная картина боя содержала настолько пагубные для репутации Того характерные подробности, что их - даже при наличии блестящего материального результата - надлежало во что бы то ни стало скрыть.

Вот это-то ловко скрытое японцами нечто и станет теперь главным предметом нашего поиска. Но прежде вернемся к началу суток 14 мая 1905 года и начнем с того, что моряки называют "театром" и "обстановкой".

КОНТАКТ. Из океана в Японское море ведет несколько путей, один из них - по Восточному (Цусимскому) проходу Корейского пролива. Главное достоинство этого прохода в том, что он широк, глубок и сравнительно прост в навигационном отношении. В отличие от остальных вероятных маршрутов внезапное ухудшение видимости (скажем, густой туман) здесь не препятствовало бы, а способствовало успеху прорыва русских судов. Свой главный и единственный шанс на спасение (возможность проскочить незамеченным) Рожественский мог реализовать только в Восточном проходе. С этой точки зрения путь по середине водного пространства между Японией и островами Цусима был выбран правильно.

К началу 14 мая эскадра подошла к южному входу в Корейский пролив. Ночь была темной, горизонт закрывала мгла. Коек командам не раздавали, орудийные расчеты бодрствовали у заряженных пушек. Для адмирала на мостик вынесли кресло, и тот в нем дремал, сломленный усталостью.

Всем на эскадре было ясно, что решительный момент приближается. В 2.25 выдвинутый японцами в передовой дозор вспомогательный крейсер "Синано-Мару" заметил в предутренней темноте огни неизвестного судна. Приблизившись, японцы распознали "Кострому", плавучий госпиталь эскадры адмирала Рожественского. Все остальное сделалось вопросом времени, причем недолгого.

В 4.25 "Синано-Мару" уже надежно вошел в хвост русской эскадры, и сразу же с его антенн затрепетала искра шифрованной передачи: "Они здесь!.."

Беспроволочная эстафета передала сообщение на север, в корейский порт Мозампо, где уже несколько суток в готовности стояли главные силы японского Соединенного флота.

Если провести аналогию с сухопутной войной, бухта Мозампо была подобна высоте, господствующей над местностью. Отсюда японский флот мог легко перехватить русскую эскадру на любом из возможных путей ее прорыва, и в первую очередь на самом вероятном направлении - в Восточном проходе.

Сообщение "Синано-Мару" достигло флагманского "Миказа" в 4.40 утра. По прошествии двух часов на японских судах пар был поднят до марки, эскадра выбрала якоря и в походном порядке двинулась в собственно Корейский пролив.

ОБСТАНОВКА И ТАКТИКА. Того имел достаточно времени (считая с падения Порт-Артура, почти пять месяцев), чтобы заранее подготовить варианты встречи с русскими на всех возможных путях прорыва 2-й Тихоокеанской эскадры в Японское море. Поэтому, когда около шести утра Рожественский скомандовал курс норд-ост 60^O и тем окончательно обозначил свое намерение, адмиралу Того не понадобилось напряженно размышлять, он просто приступил к исполнению заранее разработанного плана "Восточный проход".

Оба командующих прекрасно сознавали, что битва будет решающей. От ее результатов зависел исход борьбы за владение морем, исход самой войны и даже, как объявил Того сигналом по флоту, "судьба империи". Рожественский имел основания полагать, что японский командующий постарается свести необходимый риск к минимуму и применит самые надежные, самые беспроигрышные тактические приемы.

Лучшим способом действий в правильном бою двух броненосных флотов считался в то время "маневр поперечной палочки над буквой "Т", то есть охват головы или хвоста неприятельской колонны. Сторона, осуществившая такой охват, получала возможность сосредоточить на выбранной цели всю мощь огня своего стреляющего борта, в то время как противник, используя лишь половину артиллерии, мог отвечать только в узкие носовые или кормовые углы, причем сосредоточению его огня мешали бы ближайшие к неприятелю свои же корабли. Таким образом флот, выигравший начальную позицию "палочки над "Т", получал над своим противником не менее чем двойное огневое превосходство и в первые же минуты боя мог нанести ему непоправимый урон.

Если бой предполагается в открытом море, а силы врагов примерно равны, успех маневра "палочки" зависит от многих случайных факторов. Совсем иное дело, если один из противников вынужден форсировать подготовленную к обороне узкость. Здесь его путь жестко определен и обороняющаяся сторона может заранее рассчитать маневр, чтобы встретить неприятеля в уже готовой позиции "палочки над "Т".

Эскадре вице-адмирала Рожественского приходилось именно идти в узкость. А главные силы Соединенного флота Японии под командой адмирала Хейхатиро Того обороняли эту узкость.

Следовательно, помимо явного материально-технического превосходства (считая и полуторное превосходство в скорости эскадренного хода), японцы располагали всеми без исключения выгодами внешней обстановки. Для победы им оставалось только исполнить заранее выверенный план.

СБЛИЖЕНИЕ (АДМИРАЛ ТОГО). Путь японцев от Мозампо к месту боя состоял из трех отрезков, рисующих характерную ломаную линию. Сначала Того шел курсом ост-зюйд-ост к северной оконечности островов Цусима (1-й отрезок); затем, круче склонившись к югу, он пересек Восточный проход слева направо и вышел в заранее назначенную точку в 10 милях севернее острова Окино-сима (2-й отрезок); повернув далее на 315^O, он вновь начал движение к оси прохода, однако на сей раз уже справа налево и строго придерживаясь географической параллели.

Внешняя сторона действий Того настолько информативна, что восстановление скрытого за ней плана не составляет особого труда. Назначенная им точка поворота, последующий путь поперек прохода - и, наконец, преднамеренная медлительность на последнем участке сближения (за полтора часа прошли 12-13 миль, то есть со скоростью до 8 узлов, тогда как японский эскадренный ход был порядка 16 узлов) - красноречиво свидетельствуют, что:

а) место встречи с противником было выбрано в северных "воротах" прохода, то есть на линии островов Цусима - Окино-сима;

б) скорость сближения была подобрана так, чтобы к моменту прихода "на вид" неприятеля обеспечить себе позицию впереди и справа от головных судов русской эскадры.

Намерение Того дождаться противника на параллели точки поворота вполне объяснимо. Указанные "ворота" были самой северной и ближайшей к Мозампо узкостью, что позволяло Того надежно упредить русских в назначенном для боя месте и обеспечить себе необходимый запас времени и маневренного пространства.

Исходная позиция справа от русского курса также была обусловлена географическим фактором. Западную границу прохода обозначал непрерывный берег больших островов Цусима, а восточная граница, проходящая по группе мелких островов, была скорее условной, и в принципе позволяла Рожественскому свободу движения вправо, за формальные пределы прохода.

"Проницаемость" восточной границы не могла устроить адмирала Того, давно уже взявшего за правило не оставлять противнику ни малейшего шанса, потому он и назначил исходную позицию для "палочки" именно с востока.

Такая диспозиция надежно отрезала Рожественского от желанных для него просторов Японского моря. Путь вперед и вправо ему закроет стальная японская "палочка", путь влево преграждает твердь островов Цусима. Получается жесткий угол, выход из которого - только назад...

Составленный Того план действий был образцовым. Он был прост, прекрасно согласован с обстановкой и надежно обеспечивал японской стороне начальный тактический перевес.

Разведка у японцев также была поставлена безукоризненно. С рассвета и до начала боя разведывательные отряды неотрывно следили за эскадрой Рожественского, что существенно облегчало Того задачу предварительного развертывания и давало возможность точно согласовывать свои движения с движениями противника.

Совсем иначе выглядят действия Рожественского. Большинство историков полагает, что он вообще не имел сколь-нибудь конкретного плана и, отказавшись от каких-либо попыток воздействовать на обстановку, заранее подчинил себя неизбежности боя и поражения.

СБЛИЖЕНИЕ (АДМИРАЛ РОЖЕСТВЕНСКИЙ). Как упомянуто, около 6 утра Рожественский скомандовал эскадре курс норд-ост 60^O - на середину Восточного прохода. С этого момента путь его точно соответствовал всем предварительным допущениям адмирала Того.

В 9.50 броненосные силы русской эскадры начали перестроение в боевую линию, то есть в одну кильватерную колонну.

Это перестроение, пожалуй, было единственным движением Рожественского, которое не вызвало впоследствии острой критики. Действительно, поскольку русский адмирал не выслал вперед разведку, он мог, по-видимому, лишь догадываться об истинном месте японских главных сил. Ожидая их внезапного появления, он поспешил загодя изготовиться к встрече и заранее перестроил эскадру из походного порядка в боевой.

Увы, это как будто вполне разумное и соответствующее канонам тактики действие некоторое время спустя свел на нет сам же адмирал Рожественский.

В 12.00 на судах взяли полуденную обсервацию и уточнили место. По прошествии пяти минут, по-прежнему следуя серединой прохода, Рожественский скомандовал эскадре еще одну перемену курса. Исполняя, рулевые поставили курсовую отметку против румба норд-ост 23^O, что означало последний отрезок пути. Ни мысов, ни препятствующих движению островов впереди уже не было - карандашная черта прокладки указывала теперь точно на Владивосток.

В 12.20 на "Суворове" взвился новый сигнал и эскадра начала еще одно перестроение. Следуя за флагманом, 1-й броненосный отряд совершил два последовательных поворота и оказался отделенным от основного строя. Теперь вместо прежней боевой линии получился необычный порядок двух параллельных, смещенных уступом колонн; правую составил отстоящий от левой колонны на 8-10 кабельтовых и продвинутый вперед на половину своей длины отряд четырех новейших броненосцев типа "Бородино".

Этим странным "уступом", который свел на нет все выгоды прежней боевой линии, Рожественский продолжал идти вплоть до появления на горизонте неприятельских главных сил.

В отличие от действий Того, объяснимых и вполне логичных, действия русского адмирала вызывают по крайней мере недоумение.

Во-первых, Рожественский как будто полностью отказался от разведки, ограничившись тем, что выслал лишь слабый передовой дозор. Во-вторых, он не оказывал ни малейшего противодействия неприятельским разведывательным крейсерам и они наблюдали за русской эскадрой совершенно беспрепятственно. Случайно возникшую стрельбу по "Идзуми" он оборвал сердитым сигналом "не бросать снарядов понапрасну", а на семафор командира "Урала" - вспомогательный крейсер "Урал" располагал самой мощной на эскадре радиотелеграфной станцией,- запросившего разрешения перебивать в эфире японские радиопереговоры, он ответил столь же резким и тоже запрещающим сигналом: "Не мешать!".

В-третьих, наконец, перестроение в "уступ"... Зачем адмиралу понадобился строй, вдвое ослабивший боевую мощь эскадры? Тем более что в условиях ограниченной видимости противник мог открыться внезапно, и тогда Рожественский, имея слабейшие суда в самостоятельной колонне, рисковал быть разбитым по частям в первые же минуты боя.

Итак, с одной стороны мы наблюдаем стремление к бою, образцовый план и четкое его выполнение; с другой же, напротив, видимое отсутствие какойлибо руководящей идеи, пассивность и безразличие.

Сближение флотов представляло собой самую первую, неявную фазу боя.

"МАНЕВР ТОГО". Время 1 час 20 минут пополудни (по русским часам), мачты противников уже встали над выпуклостью горизонта, и до появления флотов из мглы оставались секунды.

Рожественский в строе "уступа" шел курсом норд-ост 23^O, придерживаясь оси прохода.

Того медленно продвигался по створу назначенных им "ворот" курсом чистый вест. "Стол-кадр" в момент визуальной встречи противников нарисовал бы гигантский треугольник: в одной из вершин - русская эскадра, в другой - японская, третья вершина обозначена невидимой точкой пересечения их курсов.

Для завершения "палочки над "Т" Того оставалось повернуть примерно на 55^O вправо и лечь на попутно-сходящийся с русскими курс. Простейшее вычисление показывает, что 30 минут спустя после такого поворота "Миказа" вышел бы в точку пересечения курсов в 30 кабельтовых по носу русского головного "Князя Суворова", то есть японская линия пришла бы в позицию идеальной "палочки над "Т", имея русского флагмана в пределах досягаемости орудий в всего своего левого борта.

Расчет был точен, исполнение - блестяще. От воли и умения Рожественского не зависело уже ничего, ситуацию контролировал противник.

Секунды утекали неотвратимо, и призрак катастрофы вставал все явственней. Сейчас по фалам "Миказы" вспорхнет и развернется роковой сигнал, затем последует четкий поворот всей линии вправо на расчетные 55 градусов, затем - "палочка", затем...

Произошло же, однако, иное.

"Миказа" действительно повернул, но не вправо, а влево, и не на попутно-сходящийся, а на встречно-пересекающийся с русскими курс!

Почти одновременно с этим Рожественский скомандовал еще одно, последнее перестроение. Четыре сильнейших броненосца прибавили ход и начали выходить в голову левой колонны, вновь образуя с ней единую боевую линию.

Японцы пересекали русский курс, заходя на левую сторону эскадры Рожественского. Затем "Миказа" еще круче довернул к югу, и теперь противники сближались почти "лоб в лоб", находясь друг к другу левыми бортами и стремительно сокращая дистанцию.

Невероятно, однако фортуна повернулась к Рожественскому лицом. Гибельная "палочка над "Т" не состоялась. Того вдруг сам отказался от нее... Почему? Впрочем, недоумению на мостиках "Князя Суворова" суждено было перерасти в изумление. Ибо в следующий момент...

"- Смотрите! Смотрите! Что это? Что они делают? - крикнул Редкий (вахтенный начальник броненосца "Князь Суворов" лейтенант А. А. Редкий. - В.Ч.), и в голосе его были и радость, и недоумение.

Но я и сам смотрел, смотрел не отрываясь от бинокля, не веря глазам: японцы внезапно начали ворочать "последовательно" влево на обратный курс!" - рассказывает участник Цусимского сражения капитан 2-го ранга В.И. Семенов в своей книге "Бой при Цусиме".

Изумление и радость лейтенанта Редкина объяснимы. Все японские корабли теперь должны были последовательно, один за другим прийти в некоторую точку и повернуть на 180^O, причем эта точка оставалась неподвижной относительно моря, что значительно облегчало пристрелку русской стороне.

"...А кроме того, даже при скорости 15 узлов перестроение должно было занять 15 минут, и все это время суда, уже повернувшие, мешали стрелять тем, которые еще шли к точке поворота",- продолжает Семенов.

Несколько мгновений изменили ситуацию в корне. Положение русской эскадры из безнадежного сделалось исключительно выгодным; на долгие четверть часа она становилась безраздельным хозяином положения. "- Да ведь это - безрассудство! - не унимался Редкий,- ведь мы сейчас раскатаем его головных!..- "Дай-то бог!.." - подумал я..."

Рожественский приказал открыть огонь, В 1 час 49 минут пополудни левая носовая шестидюймовая башня броненосца "Князь Суворов" отдала пристрелочный выстрел. Прицел был взят хорошо, и первый снаряд Цусимского сражения миновал неприятельского флагмана лишь с небольшим перелетом.

Этот поворот "последовательно", которым японский адмирал окончателыо отобрал у себя все выгоды заранее подготовленной "палочки" и в ходе которого он сам подставил себя под сосредоточенный русский огонь, впоследствии и назвали знаменитым "маневром Того".

МИФ. Традиционно считают, что Того не просто выиграл сражение, но выиграл его как флотоводец, продемонстрировав "высокие образцы" тактического искусства.

Совсем иначе оценивают роль адмирала Рожественского. Считается почти очевидным, что его тактика представляла собой цепь грубейших оплошностей, причем львиная доля всех его так называемых ошибок была совершена им до открытия огня, то есть на предварительных фазах боя.

Обратимся же к ситуации, которая сложилась у северных "ворот" прохода в 1 час 49 минут пополудни 14 мая. Японцы только что вошли в поворот, носовая шестидюймовка броненосца "Князь Суворов" отдала пристрелочный выстрел.

К этому моменту тактическое положение русской эскадры вдруг сделалось исключительно выгодным, так как она выиграла для себя первый залп, получила неподвижную точку пристрелки и возможность бить по противнику всем левым бортом своей линии.

Того же, напротив, оказался в "тесном углу". Связанный выполнением маневра, он подставил себя под русский огонь и вплоть до окончания поворота не мог ответить всеми стволами своей эскадры, то есть он уступил Рожественскому начальное огневое превосходство.

Трудно поверить, но факт: Рожественский, несмотря на все свои так называемые ошибки, незримый тактический поединок выиграл, а Того ту же неявную фазу боя проиграл, притом проиграл ее по всем без исключения пунктам.

Что же дал Того его пресловутый "маневр"?

В 1917 году автор капитального труда о Цусиме капитан 1-го ранга граф Капнист сравнил "маневр Того" со знаменитым маневром Нельсона при Трафальгаре и с прямотой убежденности заключил, что "расчеты... Нельсона и Того были аналогичны" и что "оба адмирала пожали неисчислимые плоды своей разумной отваги".

Отвага подразумевает риск. Безусловно, поворот Того под дулами русских пушек был рискован. И, казалось бы, риск здесь вполне оправдал себя, ибо результатом "маневра Того" явился несомненный тактический успех - японская эскадра пришла в позицию "палочки над "Т" слева от головы русской линии.

Однако можем ли мы объявить отвагу японского адмирала "разумной", а риск, связанный с его маневром, оправданным?

Нет. Мы видели, что для завершения заранее рассчитанного плана Того оставалось лишь скомандовать поворот вправо на 55 градусов, и та же самая "палочка" была бы осуществлена в совершенной безопасности, за пределами досягаемости русских пушек. Следовательно, для достижения той же цели Того избрал не лучший, но худший из всех возможных способов. Мало того! Всеми тактическими преимуществами, полученными им к моменту открытия огня, Рожественский был обязан исключительно "маневру Того", то есть, повторим, японский адмирал сам вручил своему противнику то, чего тот был заранее и безнадежно лишен, и сам подставил свою эскадру под русские пушки. В течение долгих четверти часа "маневр Того" работал не на японскую, но на русскую сторону, и победу Соединенный флот одержал не благодаря, но вопреки странному решению японского адмирала.

Вывод: "маневр Того" явил собой не "блестящий образец", но грубейшую тактическую оплошность, и утверждение о якобы "тактической победе" японского адмирала есть миф.

Однако хотя сущность "маневра Того" ясна, причины его остаются загадкой, и остается тот же вопрос: почему?

ПОЧЕМУ? Вот что пишет американский биограф адмирала Того Эдвин Фальк: "Визуальный контакт открыл, что русская формация отличается от доложенной разведчиками (то есть от строя двух параллельных колонн.- В.Ч.), так как Рожественский в последний момент предпринял попытку вывести 1-й отряд в голову "Ослябе" и выстроить одну боевую линию. В момент, когда Того увидел русские корабли, этот маневр находился в процессе исполнения. Он заметил также, что острова Цусима уже не блокируют русском прямой путь во Владивосток и что в связи с этим неприятель склонил свой курс еще более к северу.

Этот новый курс русских обусловил его решение предпринять атаку не с правой, а с левой стороны, и тем отсечь русских от их цели. Новый русский строй делал такую атаку возможной, ибо фланг 1-го отряда был теперь ничем не защищен и открыт для нападения".

Из построений Фалька следует, что изменение обстановки, столь резко повлиявшее. на замысел Того, состояло в появлении двух неожиданных обстоятельств: "нового строя русских" (находившегося, правда, в процессе формирования) и нового их курса, проложенного севернее того, что ожидали японцы - точно на Владивосток. Все это вместе - опять же по Фальку - вынудило Того пересечь курс неприятеля и атаковать русских не с правого, как было перед тем задумано, а с левого борта.

Желая во что бы то ни стало оправдать предвзятое положение о тактическом "гении" Того, Фальк готов принести в жертву этой концепции решительно все - начиная с фактической последовательности событий и кончая нормами здравого смысла. Как мы сейчас увидим, моделирование ситуации "по Фальку" не выдерживает серьезной критики - достаточно обратиться к документам и показаниям очевидцев.

Визуальный контакт, свидетельствует официальный японский историк, состоялся в 1 час 39 минут, то есть около 1 часа 20 минут по русским часам. Рожественский же, показывают русские документы, скомандовал перестроение в 1 час 30 минут пополудни, то есть десять минут спустя. Следовательно, Того увидел именно то, о чем ему доложила разведка и что он ожидал увидеть - строй двух колонн. По свидетельству английского офицера Пэкинхема, наблюдавшего все с палубы броненосца "Асахи", уже после поворота Того на пересечку русского курса "стало возможным разглядеть русские линии во всей их длине. В п р а в о й колонне (разрядка моя.- В.Ч.) неясно вырисовывались громады четырех самых больших броненосцев..."

Упоминание о "правой" колонне и "линиях" во множественном числе ясно свидетельствует, что даже после решения Того пересечь русский курс Рожественский все еще шел в строе двух колонн и Того внешних признаков перестроения русской эскадры не наблюдал.

Во-вторых, известно, что с 12.05 балтийская эскадра шла курсом норд-ост 23^O, и нужды переменять этот курс у Рожественского не было - он и так был проложен точно на Владивосток, и ни в 12.05, ни тем более полтора часа спустя острова Цусима, вопреки утверждению Фалька, не блокировали русским прямой путь к месту их назначения.

Наконец, путь влево был русским уже закрыт берегами Цусимы, так что Того своим заходом налево не препятствовал, а способствовал маневренной свободе Рожественского, оставляя для него открытой всю правую половину румбов.

И все же, хотя объяснения Фалька грубейше расходятся с истинным положением дел, в общей исходной идее биограф японского адмирала прав - причиной броска влево и последующего "маневра Того" мог послужить лишь внешний фактор, обусловленный неким действием адмирала Рожественского. Каким?

НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО. Незадолго до встречи с противником Рожественский должен был, очевидно, предпринять нечто внезапное, заставшее Того врасплох.

Однако мы знаем, что, как ни странно, последний час сближения флотов характерен не столько действиями, сколько очевидным бездействием русской стороны. Достаточно длительное время Рожественский шел в строе двух колонн прежним курсом норд-ост 23^O, а последнее перестроение начал лишь после того, как Того обозначил новое направление атаки.

Единственным действием русского адмирала, которое по-настоящему (а не по Фальку) предшествовало первому повороту Того, было перестроение в "уступ", законченное в 12,30, то есть почти за час до визуальной встречи противников. Так может быть, разгадку "маневра Того" и следует искать в этом странном перестроении Рожественского?

Многие из действий русского командующего принято считать нелепыми. К адмиралу Того историки проявляют больше снисхождения, однако по сути его внезапный отказ от всех своих преимуществ и явно нецелесообразный бросок влево странен не менее (если не более), чем "уступ" Рожественского. Что же получается? Вслед за нелепым действием одной стороны еще большую нелепость производит другая сторона, а результат - ситуация, редкая по своим выгодам для заведомо слабейшего противника.

Случайность? Или же умысел, хитрость?

Попробуем, вглядываясь в действия Рожественского, не подменять их анализ ссылками на патологическую бездарность адмирала.

"ОСНОВА ИДЕИ И ДЕЙСТВИЙ". Рожественский скомандовал перестроение в "уступ" в 12.20 по меридиану Владивостока. Эскадра Того к этому времени миновала точку поворота и лежала на курсе вест, идя со скоростью 7-8 узлов. Не высылая вперед разведку, Рожественский как будто не мог знать ни численного состава, ни места, ни намерений своего противника.

Но... действительно ли русский адмирал вел свою эскадру "вслепую", ожидая внезапного нападения японцев в каждый ближайший момент?

Отнюдь нет. Ибо Того вовсе не обладал полной свободой в определении времени, места и направления будущего удара. То, что Рожественский решил прорываться именно Восточным проходом, уже ограничивало японцев в выборе возможных тактических решений и делало основные черты их плана в известной мере предсказуемыми: Рожественский мог с хорошей степенью достоверности предвидеть, что бой состоится в какой-то из узкостей и противник заранее расположится для флангового охвата. Русскому адмиралу недоставало лишь сведений о численности неприятеля и о назначенном Того конкретном месте встречи.

Однако сведения о количественном составе главных сил адмирала Того Рожественскому были, по сути, не нужны. Он обязан был предположить, что в решающий бой японский адмирал выставит против него максимальную силу, то есть все свои 12 броненосных судов. Рассчитывать на меньшее было бы недопустимой самоуспокоенностью.

Оставалось, таким образом, предугадать место предстоящей встречи. В том, что это будет одна из узкостей Восточного прохода, сомневаться не приходилось. Но где? На какой из сорока миль Того расположится для боя, выстроив "поперечную палочку"?

Сведения нужной точности могла обеспечить лишь разведка, то есть вид деятельности, от которого Рожественский будто бы отказался.

Именно "будто бы". Ибо суждение о полном отсутствии у русских разведки неверно. Такое суждение, основанное на опыте предыдущих войн, можно назвать доцусимским, так как оно не учитывает, что у противников появилось новое, принципиально отличное от прежних средство связи - радио)

Японцы использовали радиосвязь охотно и без малейшей опаски. Они применяли радио точно по назначению, то есть для приема и передачи всяких сообщений. Иное дело русские. "Кораблям эскадры было воспрещено сноситься по телеграфу без проводов и приказано неотступно следить за получающимися телеграммами", свидетельствуют участники (Русско-японская война 1904-1905 гг. Действия флота. Документы. Кн. 3. Вып. 1, С-Пб., 1912).

Рожественский слушал. Японцы - болтали. Позже им придется осознать, что, нещадно эксплуатируя эфир, они сами вручили противнику новое, невиданное дотоле средство разведки]

Оценивая интенсивность искрового сигнала, опытные телеграфисты могли с хорошей точностью определить расстояние до передающей станции. Конечно, в условиях открытого моря этого было бы недостаточно, ибо станция может находиться в любой точке окружности, проведенной из данного центра данным радиусом. Иное дело в узкости. Четкий "коридор" Восточного прохода однозначно давал Рожественскому направление на эскадру Того и место противника на пересечении с упомянутой окружностью.

Теперь становится понятен резкий сигнал адмирала командиру крейсера "Урал": "Не мешать!" Ибо переговоры японцев были насущно необходимы. Каждая японская депеша (снабженная, кстати, нешифрованной подписью передавшего ее корабля) исправно работала на разведку Рожественского.

ПРИМАНКА. Минутная стрелка обежала первую четверть после полудня. Эскадра идет пока в строе боевой линии, но вот-вот последует сигнал к перестроению в "уступ". Курс-норд-ост 23^O, на Владивосток. Японцы к тому времени повернули на вест и уже около получаса на сравнительно малой скорости "поднимаются" к оси прохода.

Рожественский знал, что японцы уже заступили ему дорогу. Он знал также, что главные силы Того находятся на расстоянии всего 35 миль, у северных "ворот" прохода. Наконец, изменение расстояния до передающих станций позволяло ему с хорошей точностью вычислить, что Того прекратил движение встречным курсом и держится теперь на створе "ворот".

Не составляло труда предугадать, что японцы применят самый беспроигрышный тактический прием - "палочку над "Т". Конечно, Того постарается рассчитать ее лучшим образом, согласуя свой ход со скоростью русской эскадры.

И, конечно, он расположится для атаки справа от русского курса, ибо маневр влево Рожественскому ограничивали острова Цусима.

Что мог противопоставить японскому плану вице-адмирал Рожественский? Ничего. Поворот назад исключался, маневр был стеснен узкостью, оставалось идти вперед, под неотвратимо нависшую "палочку". Японский командующий назначил место, выиграл время и выбрал наилучшую из возможных позицию. Имея ко всему прочему полуторный запас скорости, он владел инициативой и контролировал обстановку.

"Малочисленной и совершенно слабой стороне,- писал Клаузевиц, - которой уже не может помочь ни осторожность, ни мудрость, в тот момент, когда ее покидает осознавшее свое бессилие искусство, хитрость еще предлагает свои услуги как единственный якорь спасения".

Сложившаяся обстановка означала для Рожественского беспощадный расстрел. Следовательно, последний шанс адмирала - так изменить обстановку, чтобы Того сам отказался от маневра охвата.

"Хитрец вызывает в суждении противника... такие ошибки, которые представляют последнему дело не в настоящем свете и толкают его на ложный путь",- писал Клаузевиц.

Но что могло бы подтолкнуть на "ложный путь" японского командующего, на стороне которого были все выгоды сложившейся ситуации? Только одно - внезапное предложение еще более верного, решительного и, если угодно, более красивого средства достижения победы.

И вот... В 12.20, исполняя сигнал адмирала, русская эскадра перестроилась в две параллельные колонны. С точки зрения тактики Рожественский совершил недопустимое - расчленил свои силы. Тихоходный и разнокалиберный "музей образцов" (восемь судов 2-го и 3-го отрядов) оказался отделен от боевого костяка эскадры и более не составлял единого целого с четырьмя новейшими броненосцами типа "Бородино". Если бы противник теперь явился вдруг слева на расстоянии прицельного выстрела, участь левой колонны - слабейшей и лишенной поддержки "ведущего квартета" - была бы решена в считанные минуты. Иначе говоря, Рожественский отдавал "музей образцов" на съедение, как бы предлагая противнику разбить себя по частям.

Надо ли удивляться, что впоследствии историки дружно признали "уступ" Рожественсного бессмысленным.

Однако новый строй русских, при всей его выгодной для противника нелепости, содержал одну существенную и досадную для Того деталь - по странному стечению обстоятельств "музей образцов", предназначенный в жертву, был выставлен слева от русского курса, то есть с противоположной от японцев стороны. Неприятельскому командующему предлагалась как бы альтернатива - либо прежняя "палочка над "Т", либо отказ от нее и стремительный бросок на левую сторону, где японцам - стараниями русского адмирала уже обеспечено полуторное численное и подавляющее огневое превосходство.

Приманка, вводящая в искушение, выставлена. Рожественский сделал ход, ему оставалось последнее, самое невыносимое, - ждать.

Волна катила с левой кормовой четверти, встречая на пути хвост небогатовского отряда. В бледной голубизне расплывалось солнце, горизонт закрывала мгла. Команды обедали. Ели торопливо и наскоро, не покидая постов, расчеты, например, прямо у орудий, по-турецки скрестив ноги... Стрелки хронометров, пройдя никому не ведомую черту, начали отсчитывать последний час сближения.

Мыслей адмирала нам знать не дано, известно лишь, что внешне он был непроницаем и суров, как обычно. Однако есть все основания полагать, что в последний час перед боем он переживал самую тяжелую, самую мучительную в своей жизни неопределенность.

Удалось ли угадать? Верен ли расчет "за противника"? Действительно ли Того выбрал лучший вариант и сближается сейчас справа, выдерживая расчетную скорость? Если да, то приманка расположена верно, вынуждая неприятеля к колебанию. Если же нет...

Беспокоили также разведчики-японские, разумеется. С одной стороны, пристальный взгляд их оптики был необходим, ибо что толку в приманке, если тот, кому она предназначена, не видит ее? С другой же... Рожественский желал демонстрировать японцам "слона", однако была и "муха", некая подробность, которую во что бы то ни стало нужно было пока скрыть от адмирала Того.

ЧУВСТВА И РАСЧЕТ. Ставка на здравомыслие противника оправдала себя. Его разведчики, как мы знаем теперь, были на высоте - и Того "увидел" (их глазами) именно то, что желал показать ему вице-адмирал Рожественский.

Однако наивно было бы думать, что Того, едва получив донесение о новом строе неприятеля, "клюнул" на приманку. Увы, нет. В отличие от многих позднейших исследователей он почти мгновенно распознал в "нецелесообразном" строе Рожественского первый шаг хитрости.

Кто-то другой на месте Того, возможно, не смог бы устоять при виде беззащитной неприятельской колонны и немедленно бы скомандовал новый курс и ход до полного. Хейхатиро Того, однако, давно уже не был пылким юношей. Годы службы и опыт войн приучили его к разумной осторожности, тем более что от исхода предстоящей битвы зависело решительно все, вплоть до "судьбы империи".

Главным недостатком приманки Рожественского была ее очевидность. Слишком явственно был подставлен архаичный "музей образцов", и слишком настойчиво призывал он противника отказаться от почти готовой "палочки над "Т".

Приманка взывала к чувствам. Того же предпочитал руководствоваться расчетом. И вновь, как много раз до этого, хладнокровие и осторожность оправдали себя. Несложный расчет показал, что даже если Того немедленно бросится на пересечку русского курса самым полным ходом и кратчайшим путем, то все равно выигрыш драгоценного времени останется за Рожественским. С какого бы румба ни появилась атакующая японская эскадра, русский командующий успеет перестроить свои суда обратно в боевую линию, и тогда состоится то, ради чего и была затеяна вся хитрость с "нелепым" перестроением: слева японцам откроется уже не "музей образцов", а вся русская линия, успевшая изготовиться к бою и ожидающая неприятеля, и вместо "палочки над "Т" произойдет скоротечная и нерешительная сшибка на встречных курсах.

Командующий Соединенным флотом не поддался искушению; он остался на параллели островов Цусима-Окино-сима и по-прежнему медленно "поднимался" к оси прохода, не выказывая ни малейшего намерения атаковать левую колонну русских. Ход его по-прежнему был согласован так, чтобы к моменту визуального контакта оказаться впереди и справа от головного русского "Князя Суворова".

Казалось бы, Рожественскому не удалось подтолкнуть своего противника на "ложный путь". Так, наверное, считал и адмирал Того, не зная пока, что истинная ловушка Рожественского явится перед ним час спустя.

НОРД-ВЕСТ 34^O. Решительная минута приближалась. Наблюдатели, подняв бинокли, напряженно всматривались в горизонт. Давно уже сходящиеся для смертного боя противники вот-вот должны были прийти на вид друг друга.

"...В 1 час 39 мин. (около 1 час 20 мин. пополудни по меридиану Владивостока.- В.Ч.), наконец, вдалеке на зюйд-весте показалась неприятельская эскадра",- писал японский историк. Момент настал. Перед нами кульминация умственного противоборства командующих, характерная, если можно так выразиться, чрезвычайной плотностью решений и действий. Главные события, целиком определившие тактическое "лицо" боя, уместились в необычайно короткий (по меркам предыдущих морских войн) промежуток времени - всего 25 минут.

Мы уже знаем, что к немедленному результату хитрость Рожественского не привела и что она по крайней мере в течение часа никак не отразилось на образе действий адмирала Того. Казалось бы, "маневр Того" никак не связан с "уступом", то есть перестроением, предпринятым за час до того русской эскадрой. Но в промежутке между этими событиями противники... увидели друг друга, или, говоря языком донесений, пришли на расстояние прямой видимости. Визуальный контакт флотов непосредственно предшествовал странным действиям японской стороны, то есть "маневру Того". Да, это факт: сначала Того увидел русскую эскадру, а затем, минуты спустя, бросился на пересечку ее курса. Похоже, сам вид русской эскадры заключал в себе неожиданное для Того и не предусмотренное его планами "нечто", которое и обусловило столь же внезапную перемену замысла японского командующего.

Конечно, лучше всех истину мог бы прояснить сам адмирал Хейхатиро Того, но в этом отношении, увы, обольщаться не следует. Свидетельства адмирала столь неточны, что даже далекий от предвзятости историк Вествуд приходит к выводу об умышленной фальсификации. Кстати, многие японские источники грешат тем же, что и донесение командующего Соединенным флотом - неточностями, противоречиями и отсутствием цифровых данных. В некотором роде исключение представляет собой "Описание военных действий на море в 37-38 гг. Мэйдзи", изданное японским главным штабом вскоре после войны. Вот строки из него:

"Адмирал Того приказал начать бой и... в 1 час 40 мин. приказал своим главным силам - 1-му и 2-му боевым отрядам-лечь на курс норд-вест 34^O".

Полезно вспомнить, что для завершения тщательно подготовленной "палочки над "Т" японцам оставалось сделать лишь одно движение - повернуть вправо на курс, сходящийся с русским под углом порядка 60^O. Этим маневром Того привел бы свою эскадру в идеальную позицию охвата головы русской линии.

Того же, как известно, повернул не вправо, а влево, что и повлекло за собой все дальнейшее, вплоть до критического для японцев "маневра Того". Из "Описания" следует, что визуальный контакт и момент японского поворота действительно соседствовали так, что теснее некуда - их разделяла всего одна (1) минута. Однако стоит положить на карту назначенный адмиралом Того новый курс норд-вест 34^O, как мы увидим, что он вовсе не означал ожидаемого нами броска на левую сторону русской формации. Напротив! Исполняя "приказ начать бой", японцы повернули не на противника, а от него, и новый их курс норд-вест 34^O был не встречным, а попутно-сходящимся с курсом русской эскадры, причем сходился под оптимальным углом порядка 60^O!

Находка неожиданная. Оказывается, Того все-таки сделал последнее движение. Оказывается, его внезапному броску на пересечку русского курса все-таки предшествовал штатный поворот вправо - согласно расчету "палочки над "Т". Сравнение различных источников и сопоставление косвенных данных позволяют предположить - с большой долей уверенности,- что Того лежал на курсе норд-вест 34^O (то есть продолжал выполнять свою "палочку") не менее пяти минут.

Пять минут!.. Безвестный японский историк дал нам ценнейшее звено событий. Стало быть, "спусковым крючком" неожиданного решения Того был вовсе не факт появления русской эскадры. Нет! Возникло что-то иное и - чуть позже, по прошествии по крайней мере пяти минут и - наверняка уже после того, как Того осуществил расчетный поворот и лег на расчетный курс нордвест 34^O. И можно не сомневаться, что "нечто", которого не было в 1 час 40 минут и которое вдруг явилось в 1 час 45 минут, могло быть связано только с движениями эскадры Рожественского - с ее курсом, скоростью и характером строя.

Мы знаем, что к моменту визуального контакта русская эскадра шла в строе двух параллельных колонн и что Рожественский скомандовал перестроение в линию лишь после поворота Того на пересечку русского курса (даже, утверждают некоторые очевидцы, после того как "Миказа" показался перед носом головного "Суворова"). Следовательно, с 1 часа 40 минут до 1 часа 45 минут русская эскадра шла в том же порядке "уступа", то есть важный для Того фактор - строй противника - на протяжении всех пяти минут оставался неизменным.

Но... что же получается? Получается почти парадокс: внезапное - для Того - изменение обстановки состояло как раз в том, что русский строй вопреки ожиданиям не изменился.

ЛОВУШКА. В сказанном нет бессмыслицы. Русским необходимо было перестроиться перед боем, и Того, без сомнения, этого перестроения ждал.

Для командующего Соединенным флотом все определилось час назад: хитрость Рожественского не удалась, а сам русский адмирал пока - мог полагать Того - не знает о своей неудаче, ибо разведки не вел и сработала ли подставленная им приманка, не ведает. Теперь же, с приходом флотов на вид друг друга, тот факт, что японцы открылись справа от русского курса (в двух румбах по носу головного "Князя Суворова"), лучше всяких слов должен убедить Рожественского, что хитрость его разгадана.

Русскому адмиралу оставался выбор: либо вновь перестроиться в линию и тем хотя бы отдалить предстоящий разгром, либо идти в прежнем строе, то есть всерьез отдать на съедение слабейшие отряды.

Либо - либо. Либо японская "палочка", либо расстрел "музея образцов". Последнее, очевидно, гарантировало бы скорый и безусловный конец всей русской эскадры. Потому, мог полагать Того, обратное перестроение русских в линию должно состояться. В этом убеждал здравый смысл. Поэтому, едва лишь русские встали из мглы, на "Миказа" взвился заранее приготовленный сигнал, и Того начал охват "головы" неприятельской линии, хотя ни "головы", ни самой русской линии пока, конечно, не видел. Но что же с того? Рожественскому некуда деться, он сам скомандует перестроение в одну колонну и сам подставит голову своего "ведущего квартета" под уже пришедшую в движение японскую "палочку".

Секунды складывались в минуты, "палочка" опускалась все ниже, но Рожественский все так же шел строем двухколонн. По-видимому, надеялся на что-то. На чудо?

Эскадры сходились. Того, прямой и бесстрастный, держал "Суворова" в стеклах бинокля. А Рожественский, будто зачарованный видом неприятельской мощи, все медлил. Почему?! Реконструируя происшедшее, можно представить его так.

Прошла минута, прошла другая. Утекла третья, а "музей образцов" все так же следовал в отдельной колонне. На четвертой минуте Того опустил бинокль - нужды в нем более не было, ибо Рожественский сам уже решил свою судьбу. Время, отпущенное ему на перестроение, истекло. Того мог торжествовать. Получалось, Рожественский перехитрил сам себя. Непростительное его промедление привело к тому, что "музей образцов" из приманки обратился в самую настоящую жертву. Теперь ничто не мешало Того уничтожить русскую эскадру по частям.

Надо отдать должное оперативности японского адмирала. Из драгоценных секунд он не упустил ни одной.

Того отказался от готовой "палочки над "Т" - без сожаления! Он скомандовал немедленную перемену курса - на противника. Рукояти телеграфа встали на "самый полный" и перегретый пар, брошенный в цилиндры, толкнул поршни с чудовищной силой. Расшибая волну, броненосцы набрали ход, чтобы как можно скорее "атаковать головные суда левой колонны".

То, что было дальше, Фальк назвал "скачкой вперегонки со временем". Сравнение красочное, тем более что дрожь палуб и режущий лица ветер добавляли напряженности и азарта. Однако в отличие от настоящих скачек результат гонки был предрешен. Того не то что предвидел финал - он знал его. Рожественский недопустимо промедлил, и теперь никакая сила, никакое чудо не могли помочь ему успеть совершить необходимое перестроение. Узлы хода и кабельтовы дистанции - все, втиснутое в расчет, работало на адмирала Того.

"Миказа", мощно вспахивая воду, достиг воображаемой линии, протянувшейся от "Князя Суворова" к Владивостоку. Пройдя ее в доли секунды, он устремился дальше, на левую сторону русского курса. За ним, с очередностью вагонов курьерского поезда, летели махины "Сикисима", "Фудзи", "Асахи"... Обернувшись влево. Того удовлетворенно кивнул - глядя в лоб флагманскому "Суворову", он отчетливо видел, что русские все еще идут в двух колоннах. Расчет, согласно которому Рожественский не мог успеть с перестроением, подтверждался блестяще.

В 2 часа 02 минуты (или в 1 час 42 минуты по русскому времени), когда вся японская линия перешла на левую сторону русского строя. Того довернул еще к зюйду. Теперь противники, имея друг друга в левых носовых четвертях, сближались встречными курсами. Расстояние между "Миказа" и русскими головными броненосцами стремительно сокращалось.

Можно представить себе, что в течение двух-трех следующих минут Того вообще не смотрел в направлении противника. Может быть, демонстрировал хладнокровие. Как бы ни было, вновь подняв стекла "цейсса", он не поверил глазам. Объекта атаки, левой колонны русских, больше не существовало. Не было у них и сумятицы спешного перестроения.

Первым, мощно расталкивая воду, вздымался флагманский "Князь Суворов", а за ним... Да! За ним, заканчивая выравнивать линию, шла в кильватер вся русская эскадра.

Произошло невероятное - Рожественский успел. Вместо разнокалиберного "музея" на Того надвигалась боевая линия, возглавляемая грозным "ведущим квартетом".

Чудо? Нет. Просто расчет Того был неверен, а хитрость Рожественского, обнажив скрытое до поры "второе дно", удалась превосходно.

"УСТУП". Мог Рожественский всерьез рассчитывать, что противник, за плечами которого сорок лет службы, семь лет обучения в Англии, пять войн и несколько морских сражений, с готовностью "клюнет" на примитивную приманку "музея образцов"? Вряд ли. Тем более что отличительной чертой характера флотоводца Того была скорее разумная осторожность, нежели склонность к риску.

Надо полагать, что Рожественский не надеялся на немедленный результат, и демонстрация отделения левой колонны была лишь, если можно так говорить, демонстрацией его хитрости, это был камуфляж, прикрывающий истинную ловушку - "уступ".

Да, именно эта подробность русского строя была взведенной пружиной ловушки, подготовленной Рожественским. Впрочем, она заключала в себе и главный риск. Можно лишь догадываться, что творилось в душе адмирала в течение долгих пятидесяти минут, пока эскадра шла навстречу невидимому противнику строем уступа.

Удалось ли японским разведчикам разглядеть, что правая колонна русских продвинута вперед? Если удалось, сочли ли они необходимым доложить об этом адмиралу Того? И, если доложили, усмотрел ли Того в "небрежности" русского строя ее истинный смысл, чреватый для него опасными последствиями?

Теперь мы знаем, что Рожественский мог быть спокоен. Расстояние, мгла, стелющийся над морем дым и не слишком выгодный ракурс наблюдения способствовали тому, что Того "будто бы собственными глазами" увидел именно то, что и намеревался показать ему русский командующий, то есть правильный строй двух колонн. Важно, что даже после прихода русских в пределы видимости неприятельские наблюдатели не реагировали на "уступ", не различили его. Скорее всего, убедившись, что русские действительно идут в строе двух колонн, Того не дал себе труда измерить точное расстояние до головных "Суворова" и "Осляби".

"В правой колонне,- писал английский наблюдатель кэптен Пэкинхем,неясно вырисовывались громады четырех самых больших броненосцев, по сравнению с которыми остальные суда казались пренебрежимо малыми".

Эта впечатлившая англичанина "громадность" головных броненосцев была обусловлена не чем иным, как их относительной близостью к японцам, ибо линейные размеры кораблей первой и второй колонн отличались незначительно - так, шедший впереди левой колонны "Ослябя" длиной даже превосходил адмиральского "Князя Суворова" (более чем на 10 метров!), и, поставленный с ним рядом, он ни в коем случае не мог бы казаться "пренебрежимо малым".

Характер "уступа" русских сам, что называется, лез в глаза, но Пэкинхем, об аккуратности и педантизме которого ходили легенды, ни словом не упоминает о какой-либо особенности строя Рожественского, молчаливо подразумевая, что это был правильный строй.

Если бы русские действительно шли в правильном строе двух колонн (то есть "Суворов" находился бы точно на траверзе левого головного - "Осляби"), то для исполнения маневра, которого ждал Того, правой колонне - 1-му отряду Рожественского - предстояло бы пройти вперед всю свою длину.

Вычисления адмирала Того были точны, однако посылка была неверная. Как и Пэкинхем, Того не видел, что правая неприятельская колонна уже продвинута вперед на половину своей длины и что для обгона "музея образцов" ей потребуется не 25 минут (расчетные), а вдвое меньше.

В 1 час 45 минут (по меридиану Киото) Того принял решение и скомандовал перемену курса - круто влево, навстречу русским. Он не знал пока, что в его распоряжении нет и половины расчетного времени и менее всего мог предположить, что сам подгоняет свою эскадру в распахнутую дверцу ловушки. В 2 часа 5 минут (тоже по меридиану Киото) балтийская эскадра закончила формирование линии и, грозно развернув башни на левый борт, изготовилась к встрече. "Уступ" Рожественского, не разгаданный противником до последней минуты, сработал точно в соответствии с замыслом. Ловушка, подготовленная русским адмиралом, захлопнулась.

"ТЕСНЫЙ УГОЛ". Роли противников поменялись, почти побежденный Рожественский воспрянул, а Того, почти торжествовавший победу, вдруг явственно ощутил могильный холодок поражения.

Да, именно так. Новая позиция японцев была не просто невыгодной, но в прямом смысле слова гибельной.

"В то время как Того рассчитывал, что в начальный период боевого соприкосновения корабли левой русской колонны будут закрывать его от прицельного огня правой, последняя уже завершала перестроение и выходила в голову левой колонны... Так что если бы Того не отказался от своего намерения и продолжал бы "спускаться" на контркурсах с русской линией, то в определенный момент броненосным крейсерам его арьергарда противостояли бы четыре броненосца типа "Суворов", и японские крейсера... в течение нескольких минут были бы разнесены в клочья".

Последнее верно. Не уступавшая русским в средствах нападения японская эскадра существенно уступала им в средствах защиты. Крейсера японского арьергарда, хотя и называясь "броненосными", не могли противостоять русским снарядам калибра 305 миллиметров, и потому прохождение на контркурсах "под розгами" прицельного огня было бы для них равносильно безусловной гибели. Здесь, конечно, Того было уже не до жиру, быть бы живу. Движение навстречу русским означало катастрофу, разгром, потерю на первых же залпах половины корабельного состава. Спасением мог быть только поворот обратно, причем немедленный, ибо жерла русских пушек уже пришли в движение, нащупывая цель.

Скорейшим способом перемены курса был поворот "все вдруг", то есть одновременный поворот всех судов линии на 180^O. Скорейшим, однако не лучшим. При повороте "все вдруг" порядок судов в колонне менялся на противоположный, и по окончании маневра флагманский "Миказа" оказался бы замыкающим, а линию возглавил бы последний из концевого отряда крейсеров. В результате Того со своим штабом оказался бы выключенным из руководства боем, ибо эффективное управление - из-за ненадежности и уязвимости тогдашних средств связи - мог осуществлять только головной корабль, и чаще всего по принципу "делай, как я".

Мог ли Того решиться на такое? Мог ли он сам, добровольно, в первые же секунды боя устраниться от командования и вверить "судьбу империи" какому-то младшему флагману, еще и ошарашенному внезапно свалившейся на него ответственностью?

Нет, ни в коем случае. К победе ли, к поражению, но в голове эскадры должен идти "Миказа", тем более что в глазах всей Японии флагманский корабль и сам флагман составляли нераздельное целое.

Значит, оставалось последнее. В 1 час 45 минут пополудни на фалах развернулся сигнал, предписывая эскадре поворот "последовательно" влево на обратный курс.

Того знал, что дарит противнику неподвижную точку пристрелки и драгоценные 15 минут. Он знал, что уступает Рожественскому важнейший первый залп. Он знал, наконец, что все орудия левого борта русской линии нащупывают сейчас одну и ту же цель - головного "Миказа" под флагом командующего Соединенным флотом. Выхода, однако, не было. Из всех зол Того выбрал меньшее, хотя само по себе отнюдь не малое. Получалось почти как в сказке: прямо пойдешь - арьергард потеряешь, обратно пойдешь - голову расшибут...

Вот этот-то поворот, необходимую плату за одну лишь возможность спасения, маневр, посредством которого Того буквально уносил ноги, и оценили впоследствии как "блестящий образец" и назвали "маневром Того", по аналогии с "маневром Нельсона". Но слова остаются словами. А обратившись к фактам, видим здесь полную и решительную тактическую победу адмирала Рожественского. Хитрость его удалась, дерзкий замысел воплотился, и Того пришлось лихорадочно выбирать между поражением безусловным и поражением весьма вероятным.

Здесь можно было бы подвести черту.. Ответы на все "почему" как будто получены, причины события ясны, и загадки "маневра Того" больше не существуют. Однако...

Однако в 1 час 49 минут пополудни битва не кончилась, а только началась выстрелом. "Суворова". Результат известен. Сутки спустя Россия потерпела поражение, балтийская эскадра перестала существовать, было убито, утонуло, сгорело заживо и пропало без вести 5045 русских моряков. Вновь, хотя и по другому поводу возникают "почему".

Почему бой, начатый с явным преимуществом русских, обернулся для них катастрофой? Почему начальный тактический выигрыш Рожественского не имел продолжения и не только не привел к победе, но и не позволил эскадре уйти от поражения?

ТРАГЕДИЯ. После того, как Рожественский привел эскадру в исключительно выгодную позицию, ведущая роль перешла к артиллеристам. В течение завоеванной адмиралом четверти часа им предстояло закончить пристрелку, перейти к стрельбе на поражение и нанести противнику возможно больший урон. Иначе говоря, реализовать созданное Рожественским тактическое превосходство.

Время 1 час 49 минут пополудни. Цель - неприятельский флагман "Миказа". За первым выстрелом "Суворова" согласно загрохотала вся эскадра. Часы ожидания истекли, наступил бой.

"Сердце у меня билось, как никогда... Если бы удалось!.. Дай, господи!.. Хоть не утопить, хоть только выбить из строя одного!" - вспоминал В.И. Семенов.

Пушки ревели, взбитая снарядами вода вставала стеной. Адмирал, впервые за долгие часы ставший лишь наблюдателем, молча стоял у прорези боевой рубки. Теперь ответственность за исход сражения целиком легла на артиллеристов.

"Я жадно смотрел в бинокль... Перелеты и недолеты ложились близко, но самого интересного, т.е. попаданий... нельзя было видеть: наши снаряды при разрыве почти не дают дыма, и, кроме того, трубки их устроены с расчетом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадание можно было бы заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь свалит, подобьет... Этого не было..."

Попаданий как будто не было. Японские корабли, последовательно проходя точку поворота, оставались как будто невредимыми. По мере их прихода на новый курс ответный огонь усиливался.

"Началось с перелетов. Некоторые из длинных японских снарядов на этой дистанции опрокидывались и, хорошо видимые простым глазом, вертясь, как палка, брошенная при игре в городки, летели через наши головы... После перелетов пошли недолеты. Все ближе и ближе... Осколки шуршали в воздухе, звякали о борт, о надстройки..."

Наконец повернул последний в японском строю - крейсер "Ивате". Время, отпущенное Рожественскому для решительного удара, истекло. Ни потопить, ни даже "выбить из строя хоть одного" русским артиллеристам не удалось. Позиционное преимущество окончательно перешло к неприятелю, огонь его креп, попадания учащались, и, хотя до формального окончания боя оставались сутки, участь русской эскадры была уже решена.

Казалось бы, ясно, что в предоставленные им четверть часа русские артиллеристы не смогли добиться главного - попаданий. Приведенные своим адмиралом в редкостно выгодные условия, они - увы! - оказались не на высоте и "провалили" бой.

Об этом впоследствии с горечью писал сам 3.П. Рожественский: "...Я ввел в бой эскадру в строе, при котором все мои броненосцы должны были иметь возможность стрелять в первые моменты по головному японской линии с расстояния прицельной их досягаемости для главных калибров... Очевидно... первый удар нашей эскадры был поставлен в необычайно выгодные условия... Выгода этого расположения нашей эскадры должна была сохраняться от 1 часу 49 минут до 1 часу 59 минут или несколько долее, если скорость японцев на циркуляции была менее 16 узлов. Но, без сомнения, наша неспособность воспользоваться этой выгодой лежит всецело на моей ответственности; я виноват и в дурной стрельбе наших судов и в том, что она не удержалась так, как я им предоставлял возможность держаться".

Так при невольном содействии самого адмирала, не дожившего до вскрытия некоторых поистине ошеломляющих фактов, родился еще один миф, наиболее правдоподобный и долговечный из всех: миф о никудышной боевой подготовке и якобы "дурной" стрельбе русских морских артиллеристов.

КАРТОННЫЙ МЕЧ. В 1892 году решением Морского технического комитета (МТК) на вооружение русского флота был принят облегченный артиллерийский снаряд, превосходящий по своим бронебойным свойствам все зарубежные образцы. За счет снижения веса начальная скорость снаряда была увеличена почти на 20 процентов, что позволяло поражать броню на невиданных доселе дистанциях - до 5,5 километра. Конструкция запальной трубки, которой снабжали новый снаряд, отвечала той же цели - улучшить его бронебойное действие. "Нарочито замедленное действие этого взрывателя предусматривалось для того, чтобы снаряд, пройдя первую... преграду, взорвался внутри корабля".

Новому снаряду, казалось, не было равных на всех флотах, и русские моряки всерьез считали, что располагают лучшим в мире оружием.

Никто не подозревал пока, что на первый взгляд прогрессивное решение МТК было на самом деле роковым и расплата за него наступит тринадцать лет спустя, в северных "воротах" Цусимского прохода. В отличие от русского японский снаряд не обладал повышенной бронебойностью. Прилежно следуя за английскими учителями, японские проектанты сделали ставку на фугасное действие разрывного заряда.

"Японские снаряды, не в пример нашим, рвутся не только от удара об твердый предмет, но и об воду, причем выпускают черный дым, дают массу осколков и поднимают громадный столб воды. Это, собственно говоря, не снаряды в нашем смысле, а прямо особого сорта мины, которые... производят одинаковый эффект как на дальнем, так и на ближнем расстоянии... Очень обидно и горько, что у нас не могли додуматься до такой простой идеи..." - писал в своем донесении командир крейсера "Олег" капитан 1-го ранга Добротворский.

"Казалось, не снаряды ударялись о борт и падали на палубу, а целые мины... Они рвались от первого прикосновения к чему-либо, от малейшей задержки в их полете. Поручень, бакштаг трубы, топрик шлюпбалки - этого было достаточно для всесокрушающего взрыва... Стальные листы борта и надстроек на верхней палубе рвались в клочья и своими обрывками выбивали людей; железные трапы свертывались в кольца; неповрежденные пушки срывались со станков..." - вспоминал после Цусимского боя В.И. Семенов.

Так выглядело на практике то, что в книгах называется "сильнейшим фугасным действием". Ставка японцев не на бронебойность, а на силу взрывчатого вещества торжествовала успех. Пикриновая кислота - она же лиддит, она же знаменитая "шимоза" - исправно разрывала борта, вспучивала палубы, выкашивала людей смертельным разлетом осколков...

"А потом - необычайно высокая температура взрыва и это жидкое пламя, которое, казалось, все заливает] Я видел своими глазами, как от взрыва снаряда вспыхивал стальной борт. Конечно, не сталь горела, но краска на ней! Такие трудногорючие материалы, как койки, чемоданы, сложенные в несколько рядов, траверзами, и политые водой, вспыхивали мгновенно ярким костром... Временами в бинокль ничего не было видно - так искажались изображения от дрожания раскаленного воздуха..." (Вл. Семенов. "Бой при Цусиме", С-Пб., 1912).

В довершение всего "шимоза" давала выброс удушливого дыма, который действовал, по сути, как отравляющее вещество. Люди, вдохнувшие его, умирали потом в мучениях...

На мостиках, палубах, в башнях и казематах русских броненосцев творился ад. В силу вступал еще один фактор, предусмотренный конструкторами "шимозы". По их расчетам, картины разрушений и смерти должны были нравственно сломить бойцов, и цельный организм экипажа должен был обратиться в скопище зараженных паникой существ, утративших волю и желающих лишь одного - спасения. Но вот эти расчеты не оправдались. Паники не было. Истекающие кровью, обожженные, отравленные газами русские моряки не покидали постов до конца, и орудия, которые могли стрелять, стреляли.

Нет, дух экипажей не был сломлен. До последних мгновений люди верили, что они платят смертью за смерть, что снаряды их попадают в цель и что на японских судах - несомненно! - творится нечто подобное. И что, возможно, перелом близок, и надо лишь продержаться, потерпеть, пересилить, превозмочь, выдюжить.

Увы. Ни стойкость, ни мужество, ни даже профессиональное умение не могли перевесить неравенства средств, ибо ответный ущерб, наносимый неприятелю русскими снарядами, был ничтожен.

Прежде всего сказались дистанции боя. Расстояние между противниками превышало предельные 5,5 километра, и потому главное свойство облегченного русского снаряда - его бронебойность - переставало работать. Ни русский, ни какой-либо другой снаряд в мире не мог пробить на этих дистанциях лист 203-миллиметровой крупповской брони.

Во-вторых, конструкция взрывателей. Их "нарочитое замедление" приводило к тому, что при попадании в небронированные поверхности русский снаряд пронзал оба борта навылет, не успев взорваться.

В-третьих, фугасное действие пироксилина. Оно (особенно в сравнении с японской "шимозой") было чрезвычайно слабым. Даже если взрыватель "с замедлением" ухитрялся сработать, то разрыв заряда причинял неприятелю ничтожные повреждения. Ни о настоящем фугасном, ни об осколочном, ни тем более о зажигательном действии русских снарядов не могло быть и речи.

В-четвертых, наконец, заполнявший снаряд пироксилин имел повышенную влажность (до 30 процентов), и, даже когда взрыватели срабатывали нормально, добрая половина русских снарядов не разрывалась.

"Выйдя на верхнюю палубу, я прошел на левую сторону между носовой 12-ти- и 6-дюймовыми башнями посмотреть на японскую эскадру... Она была все та же!.. Ни пожаров, ни крена, ни подбитых мостиков... Словно не в бою, а на учебной стрельбе! Словно наши пушки, неумолчно гремевшие уже полчаса, стреляли не снарядами, а... черт знает чем!.. С чувством, близким к отчаянию, я опустил бинокль..." (В. Семенов).

Ни сам Семенов, ни кто-либо еще из русских моряков не подозревали тогда об истинном соотношении сил, обусловленном качеством оружия. Точный анализ, проведенный десять лет спустя, вскрыл поистине ошеломляющую картину. Выяснилось, что по весу выбрасываемого в минуту взрывчатого вещества (главный поражающий фактор) японцы превосходили русских не в два, не в три, не в пять, но... в пятнадцать раз! Если же учесть относительную взрывную силу "шимозы" (по сравнению с пироксилином большую по крайней мере в 1,4 раза), соотношение в пользу Того и вовсе устрашает - больше, чем двадцать к одному! И это при условии "штатной" сухости пироксилина и нормальной работы взрывателей, то есть если бы разрывался каждый из русских снарядов, попавших в цель. Введя еще одну поправку, получаем, что соотношение сил в пользу японцев - до тридцати к одному!

Благословляя моряков "кровью смыть горький стыд родины", царское правительство вручило им картонный меч. Ни искусство адмирала, ни мастерство специалистов, ни стойкость и мужество команд не могли спасти от гибели эскадру, посланную в бой с преступно негодным оружием.

Но что же все-таки русские артиллеристы? Действительно ли их подготовка была никуда не годной, а стрельба "дурной"? Нет. И японские корабли "вовсе не были такими невредимыми, какими казались", говорят историки, основываясь на свидетельствах очевидцев.

Прежде всего для многих, кто находился на палубах японских кораблей, "маневр Того", вовсе не показался "блестящим образцом", ведь сразу же вслед за поворотом "Миказы" дал себя почувствовать сосредоточенный русский огонь.

"Первый пристрелочный выстрел с "Суворова" дал перелет, но вскоре верный прицел был найден, и, согласно наблюдениям находившегося на борту "Асахи" британского морского атташе, русские снаряды хорошо ложились вокруг японских броненосцев. Припомнив похвальные отзывы о русской стрельбе и наблюдая "хорошую точность" и "кучность" огня русских броненосцев, британский атташе готов был думать, что Того загнал свои корабли в безвыходный "тесный угол", - читаем мы в книге Вествуда "Свидетели Цусимы". Вот что писал сам этот вышеупомянутый атташе, кэптен Пэкинхем:

"Первый пристрелочный выстрел Рожественского лег всего лишь в двадцати двух ярдах (около 20 м, меньше ширины корпуса броненосца!) по корме "Миказы"... и быстро последовавшие за ним другие русские снаряды ложились почти так же близко... Часть русского огня преследовала "Миказу" в то время как остальная часть, постепенно усиливаясь, концентрировалась в точке японского поворота. Я с интересом наблюдал, как каждый последующий корабль приближался к "горячей точке" и входил в нее, с удивительным везением избегая серьезных повреждений".

Как видим, о "дурной стрельбе" нет ни слова. Напротив, отмечена четкая концентрация огня в двух точках, причем в считанные минуты! Что же касается "удивительного везения" японцев, то здесь Пэкинхем вполне искренен, он не мог знать, что русские снаряды почти безвредны. Между тем "первые русские залпы избавили японцев от приятных иллюзий. В них не было и намека на беспорядочную пальбу, напротив, для дистанции в 9 тысяч ярдов это была необычайно точная стрельба, и в первые же несколько минут "Миказа" и "Сикисима" получили ряд попаданий шестидюймовыми снарядами. Того, отдав команду, уже не мог отменить маневра, и потому ощутил неприятную тревогу".

И вот, наконец, что по тому же поводу писал уже знакомый нам Эдвин Фальк, биограф и почитатель таланта адмирала Того: "Процент попаданий у русских был низок, однако их снаряды столь плотно ложились вокруг японского флагмана, что тот терпел попадание за попаданием".

Отмечая факт, американский историк почему-то стесняется быть точным. Дело в том, что особой "плотности" русского огня быть не могло, ибо стреляли по "Миказа" только пять головных судов, а остальные семь сосредоточили огонь по точке японского поворота. Следовательно, те "попадание за попаданием", которые Фальк не в силах отрицать, могли быть обусловлены только исключительной точностью русской стрельбы. Кстати, судя по японским источникам (которые склонны занижать собственные повреждения и потери), "Миказа" получил в этом бою около тридцати попаданий снарядов крупных калибров.

Много это или мало?

Если учесть, что успех артиллерийского боя всегда "питает сам себя" и что разрушения на русских кораблях нарастали лавиной (пожары, гибель людей, выход из строя орудий и приборов управления огнем), то можно с высокой степенью уверенности заключить, что большинство попаданий "Миказа" получил в краткие минуты полной интенсивности русского огня, то есть во время "маневра Того". Тем более что по завершении поворота "Миказа" занял позицию в голове японской "палочки" и с тех пор находился в зоне досягаемости лишь одного-двух русских головных броненосцев (которые, кстати, более остальных терпели от сосредоточенного японского огня).

"Шестидюймовая бортовая броня "Миказы" была дважды пробита русскими снарядами с дистанции 8000 метров, и примерно в это же время (на протяжении первых 15 минут боя.- В.Ч.) 12-дюймовый снаряд разорвался на правом крыле мостика, едва не задев осколками самого Того".

Нетрудно представить, что осталось бы от мостика и от командующего Соединенным флотом, если бы начинкой русского снаряда была "шимоза"! И это в первые минуты боя, в самом начале того, что было признано впоследствии "блестящим" японским образцом!

От русского огня терпел не только "Миказа". Русских попаданий (судя по отметинам, их было всего 150) не избежал ни один из японских кораблей. "Броненосный крейсер "Асама" был вынужден покинуть линию уже в 2 часа пополудни (то есть на протяжении тех же 15 минут! - В.Ч.), после того как три последовательных попадания вывели из строя его руль". Так обошелся "Асаме" почти мгновенный его проход через "горячую точку". Что было бы с ним да и с остальными судами японского арьергарда, если бы русские снаряды взрывались, а не просто долбили металл "мертвым весом"?

"Вполне возможно,- полагает Вествуд,-что если бы разрывалась большая часть русских снарядов (если хотя бы пироксилин в них не был сырым! - В.Ч.), то результат сражения мог бы стать иным".

Нет, орудия эскадры стреляли не в белый свет. Адмирал был неправ, принимая на себя вину. Упрека не заслужил ни он сам, ни его подчиненные. Русские артиллеристы оказались на высоте и вполне достойными своих товарищей со славных "Варяга" и "Стерегущего". Но им вручили "картонный меч".

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Победителей не судят. Побежденных же, напротив, вправе осудить любой. Едва лишь известия о разгроме достигли обеих столиц, как вновь в газетах запестрела фамилия "Рожественский".

Кто должен понести личную ответственность за гибель тысяч людей, потерю флота и постигший Россию национальный позор?

Получивший четыре тяжелых ранения (в том числе и проникающее ранение черепа) и впавший в беспамятство адмирал был снят с погибавшего "Суворова" подошедшим миноносцем и сутки спустя попал в японский плен. Затем месяцы лечения, путь через охваченную революцией Россию в Петербург.

Весь остаток жизни был для Рожественского прямым продолжением цусимского ада. Пресса, незримо, но умело направляемая господами "из-под шпица", объявила его главным и едва ли не единственным виновником национальной катастрофы.

"Это были господа, отнюдь не исповедовавшие идеи "зло для зла"... Цели их были чисто практические, "шкурные". Надо было во что бы то ни стало сохранить в общественном сознании ту картину боя, которая была наспех, в первые же дни создана патентованными стратегами... Ведь если бы... выяснилось, что не отсутствие таланта и тем более мужества и самоотвержения, а полная негодность оружия, с которым люди, верные долгу, были посланы не в бой, но на бойню, были причиной этого неслыханного разгрома? Если бы каждому до очевидности ясно стало, что виноваты не те, что "не все погибли", а пославшие их на бесславную гибель? Что бы случилось? Что могло бы случиться? Какими последствиями могло бы грозить такое просветление общественного сознания для господ, мирно проживающих под шпилем адмиралтейства и даже вне его?.." - спрашивал позднее В.И. Семенов, вспоминая обстоятельства Цусимского боя (Семенов В. И. "Цена крови". С-Пб.- М., 1910 г.).

Впрочем, многие современники заблуждались искренне. То, что истинным победителем в Цусимском бою оказалась неодушевленная "шимоза" и что, таким образом, сугубо техническая частность свела на нет блестящий успех флотоводца, не умещалось в сознании морских теоретиков "доцусимской" школы. Верно оценить происшедшее мешали сложившиеся еще во времена паруса "вечные и неизменные" принципы...

Россия получила жестокий урок. К чести ее, несмотря на потуги господ "из-под шпица" свалить все на личность, выводы были сделаны правильные. Однако тот, кто так дорого заплатил за науку, не увидел возрожденного флота.

Бывший командующий пережил свою эскадру на три года семь месяцев и семнадцать дней. В ночь на новый 1909 год сердце его остановилось.

...Провожавших было немного - родственники, близкие друзья и те, кому полагалось по службе. Печальную колесницу сопровождал по Невскому батальон лейб-гвардии Семеновского полка. Гроб был покрыт Андреевским флагом, поверх его утвердили парадную треуголку адмирала и перекрещенную с ножнами шпагу. Падал редкий снег, было морозно.

Процессия долго шла до ворот Тихвинского кладбища Александро-Невской лавры. Там тело предали земле, и над последним пристанищем адмирала треснул винтовочный залп салюта. Моряк и честный воин, способный в иных обстоятельствах умножить славу русского флота, закончил свой путь.