Е. М. Шувалов
Сканирование – Борис, Х-Мерлин
Правка и редактирование - Г.А. Шишов
«Морской исторический альманах», серия “Корабли и сражения”, С.-Петербург, 1995г.
Выяснение и исследование обстоятельств Цусимского сражения началось вскоре после поступления первых же сообщений о нем. В итоге трудами, можно так выразиться, исследователей первого поколения - современников сражения, включая и его участников, сложились определенные точки зрения, выработались версии событий, дополненные в советское время стереотипами обличительного характера.
Все же многое так и осталось недостаточно изученным или даже вообще забытым. Подробности не привлекали исследователей того времени, ибо их в первую очередь интересовали важнейшие причины поражения русской эскадры, причем это относилось как к отечественным, так и к зарубежным проработкам. Частично тому способствовали противоречия в свидетельствах участников сражения, требующие кропотливого изучения и не всегда позволяющие дать строгое объяснение тому или иному событию.
Точки зрения, версии, выдвинутые исследователями первого поколения, можно назвать (условно, так как между ними имелись расхождения) "традиционными", и нужно признать, что в целом они верно характеризуют произошедшее. Это, конечно, не означает, что не требуется дополнительных, более подробных исследований, новых подходов к событиям того времени.
Не потому ли время от времени, преимущественно в периодике, появляются материалы, показывающие, что интерес к событиям, связанным с Цусимским сражением, сохраняется. Положительной стороной этих публикаций является стремление их авторов отойти от трактовок общего характера, которых вполне достаточно, и обратиться к подробностям сражения. Уточнение обстоятельств открывает возможность вносить обоснованные коррективы в описания и оценки, сделанные предыдущими исследователями.
Показательно, что такие работы выполняются "дилетантами" (в лучшем значении этого слова), поскольку "профессионалы" устранились от исследования подробностей сражения (не та школа!), предпочитая, да и то в редких случаях, заниматься пересказом давно известного (примером может служить описание сражения в книге профессоров В. А. Золоторева и И. А. Козлова "Русско-японская война 1904—1905 гг. Борьба на море", 1990 г.).
Но с другой стороны, начинает проявляться чрезвычайно отрицательная тенденция. Не удовлетворяясь прежними трактовками, отдельные авторы не опровергают их мотивированно, а пытаются подменить собственными версиями, тенденциозно комбинируя сведения из первоисточников, или того хуже, искажая свидетельства участников сражения. Они не указывают на ошибки, неточности, неясности в работах предыдущих исследователей, не объясняют, в чем эти работы не удовлетворяют их личному представлению о произошедшем, на какие вопросы не отвечают. Вместо этого используется аргументация общего характера, направленная на подрыв доверия читателя к сложившимся точкам зрения в надежде утвердить свои.
Причины указанного явления здесь не разбираются, можно только предположить, что они могут быть самыми разнообразными: от чисто амбициозных ("мой подход", "моя точка зрения") до благородного стремления "улучшить" произошедшее "в нашу пользу", представить ход сражения как хотелось бы, а не как произошло на самом деле.
Довольно образно характеризует подобную методологию редакция сборника "Наваль" (1, с. 22): "О Цусиме написано столько противоречивого, что если брать только какую-то часть данных, априорно считая ее достоверной, а все остальные, не работающие на авторскую версию, "опустить", то можно доказать все, что угодно". Если в этой фразе слово "доказать" взять в кавычки, а еще лучше заменить словом "нагородить", то будет в самый раз, ибо откуда взяться тем самым "авторским версиям", под которые еще только нужно подбирать "работающие на них" аргументы, обеспечивающие доказательность?!
Редакция "Наваля" относит открытое ею явление к ряду статей "новой волны цусимских публикаций", в которых представлены различные точки зрения — от традиционных до экстравагантных, однако редакция не поясняет, в чем эти точки зрения заключаются и кто какую проповедует.
В противопоставление редакция преподносит две статьи, помещенные в сборнике, — Владимира Кофмана и Вячеслава Чистякова — как пример аналитического подхода, "не берущего на веру исходные данные, а наоборот, ставящего их под сомнение". Здесь уже проявляется отсутствие элементарной логики: если не верить исходным данным, то на каких же данных основывать анализ?! Неудивительно, что и Кофман и Чистяков отнюдь не придерживаются указанного редакцией "Наваля" принципа, по своему усмотрению ставя под сомнение и даже отвергая одни исходные данные и принимая на веру другие.
Аналогичное представление складывается после ознакомления со статьями В. В. Цыбулько в "Морском историческом сборнике" (2, 3).
Нет никакого сомнения, что подобного рода публикации вводят в заблуждение читателя, знакомого с общим характером сражения, но не вдававшегося в подробности. Посему нельзя не обращать внимания, оставлять их без критики. Иначе в самом скором времени картину Цусимского сражения исковеркают до неузнаваемости.
Замечания и возражения по конкретным трактовкам и решениям указанных выше трех авторов невозможно рассмотреть здесь полностью, поэтому критика носит выборочный характер, затронуты вопросы, которые автор настоящей статьи счел наиболее показательными.
Имеется в виду маневр перестроения броненосных отрядов русской эскадры в единую боевую колонну перед началом боя, когда вследствие несвоевременного подхода отряда, долженствующего стать головным (1-й отряд, составлявший первоначально правую колонну), корабли остальных двух (2-й и 3-й, составлявшие левую), чтобы пропустить его концевые корабли вперед, вынужденно снизили ход до полной остановки и оказались в беспорядке, позволив неприятелю получить преимущество при открытии огня.
Данное обстоятельство не вызывало сомнений со времени первых исследований, поскольку имелись свидетельства многих участников сражения, наблюдавших лично указанное происшествие с кораблей, находившихся в непосредственной близости один от другого в процессе маневра ("Орел", "Ослябя", "Сисой Великий"). Чистяков и Цыбулько, каждый по-своему, предприняли попытку ревизии принципиальных представлений о характере этого маневра.
Чистяков, вознамерившись изменить "устоявшуюся в наших умах картину самым радикальным образом" (1, с. 20), базирует свои обоснования, по сути дела, на одной-единственной фразе Рожественского. Другие аргументы, наподобие советов задним числом "сэра Реджинальда", являются, так сказать, подкрепляющими. И поскольку в представлении Чистякова эта фраза приобрела столь решающее значение, приходится ее здесь воспроизвести:
"Когда в 1 час 49 минут "Суворов", приведя на норд-ост 23°, открыл огонь ,.. "Ослябя" находился не на створе мачт "Суворова", а несколько левее, сажен на 10, на 15. Поэтому я приказал поднять сигнал: "2-му отряду быть в кильватере 1-го"...".
Фраза приведена Чистяковым с искажением, на самом деле начало ее таково: "...Когда в 1 ч 49 м "Суворов", приведя на NO 23°, открыл огонь, мне показалось, что "Ослябя" находится..." (а не "находился"; далее как у Чистякова). Чистяков устранил оттенок предположительности в показании адмирала (у нас, у русских, говорят: перекрестись, если показалось!). Он либо умышленно не стал раскрывать смысла фразы, либо не потрудился в него вникнуть, решив, что имеется достаточно доказательств завершения перестроения отрядов в "линию" (боевую колонну) к 1 ч 49 м. И эта линия, как утверждает Чистяков, представляла собой "растянутый уступ" вследствие смещения 1-го отряда от колонны 2-го и 3-го вправо на те самые 10—15 сажен.
Согласно трактовке Чистякова, такое построение получилось в результате того, что "оказывается, приведя на норд-ост 23°, "Суворов" не вышел на линию курса "Ослябя"..., при этом представляя давным-давно известное в качестве "эврики", он старается внушить читателю, будто все это произошло чуть ли не по умыслу Рожественского. Но такое толкование не соответствует даже тому, что содержится в приведенных Чистяковым фразах адмирала.
На деле построение "растянутого уступа" было невозможно, ибо адмирал для того и подавал сигнал, чтобы устранить, как ему показалось, смещение "Ослябя" (фраза о поднятии сигнала однозначно говорит об этом). Независимо от того, дошел бы "Суворов" до линии курса левой колонны, не дошел бы или, наоборот, "перевалил" бы за нее, "Ослябя" был обязан стать строго в кильватер (в пределах кильватерной струи) концевого корабля 1-го отряда — "Орла". Если бы "генерал-адъютант" (так торжественно Чистяков величает Рожественского) задумал осуществить нечто подобное "растянутому уступу", ему ни в коем случае не нужно было подавать сигнал, "Ослябя" так и шел бы, никуда не уклоняясь.
Невозможно установить, что имел в виду Рожественский, указав число 10-15 сажен. Находясь в боевой рубке, он не мог видеть "створ мачт" "Суворова", а после его выхода на боевой курс и кораблей левой колонны тем более, так как в это время все внимание было обращено на противника. Наблюдать ситуацию, отображенную показанием адмирала, можно было лишь в тот период, когда "Суворов", описывая циркуляцию, еще только выходил на боевой курс, и "Ослябя" мог просматриваться под некоторым углом к диаметральной плоскости корабля Рожественского. Таким образом, 10-15 сажен, скорее всего, некоторая угловая мера, приблизительная глазомерная оценка, ибо как расстояние это значение настолько мизерно (ширина броненосца), что Рожественский в процессе поворота попросту не обратил бы на него внимания, даже и не заметил бы такого незначительного смещения. Можно полагать, что в действительности смещение (значение расстояния между левой колонной и вышедшим на боевой курс "Суворовым") оказалось, существенно, большим, чем принял Чистяков на основании фразы адмирала, содержание которой вызывает сомнение. Кроме того, имеются свидетельства, по-иному освещающие ситуацию.
Обосновывая возможность умышленного построения Рожественским "растянутого уступа", Чистяков представляет дело так, будто "отстояние" в 10-15 сажен было призвано гарантировать безопасность маневра сближения левой и правой колонн. Но совершенно очевидно, что столь незначительное расстояние безопасность обеспечить не может. Чистяков пишет: "…С умыслом или нет, но генерал-адъютант совершил как раз то, что советовал ему задним числом, разумеется, сэр Реджинальд (указывал на желательность некоторого поперечного отстояния одной колонны от другой - Е. Ш.), - он именно выдвинул 1-й отряд из-за "тени" левой колонны, сохранив между ними "желательное" поперечное отстояние в 10-15 сажен... ".
Что означает слово "сохранив"? Не хочет ли Чистяков сказать, что до "выдвижения" 1-го отряда из "тени" обе колонны некоторое время шли в отстоянии 10—15 сажен?! Получается, — если отсчитывать указанное "отстояние" от "створа мачт", как показывал Рожественский, — что корабли обеих колонн шли, чуть ли не касаясь бортами (морская сажень - 1,83 м, полуширина броненосца— 11,5 м или 6,3 саж.). Явный абсурд!
И вообще, что вкладывает Чистяков в понятие "вышел из тени", "закрыт ослябским бортом", "вышел из-за борта"? Схему сближения он не привел, и осталось неясным, как он представляет себе взаимное перемещение колонн и отдельных кораблей. Ситуация с "выходом из тени" практически могла сложиться только при параллельном движении колонн или их сближении под очень острым углом. Но большинство участников показало угол сближения 4R (45°), в их числе все чины штаба Рожественского, а уж им-то было виднее всех. Меньшая часть, причем с достаточно отдаленных кораблей, показала угол 2R (22,5°), но здесь нельзя не учитывать, что корабли 1-го отряда, выходя на боевой курс, описывали циркуляцию, и в определенный период угол сближения мог казаться меньшим, чем первоначальный. Пожалуй, единственным, кто показал существенно меньшее значение угла сближения, был сам Рожественский. В своих донесениях он конкретного значения не указывал, однако, давая показания следственной комиссии, представил расчет, целью которого являлось доказательство своевременности выхода 1-го отряда в голову боевой колонны. Согласно этому расчету (вообще говоря, довольно несуразному), угол сближения составляет около 8°.
Как видим, вариантов достаточно. Нет никакого сомнения, что вопрос установления достоверного значения угла сближения, являющегося весьма важным элементом маневра, требует исследования. Время однозначных установок еще не наступило. Все же весь комплекс свидетельств позволяет с достаточной уверенностью полагать, что сближение колонн происходило под относительно большим углом и никаких "закрытий бортом", "выходов из тени" и т. п. реализоваться не могло. Идея и обоснования Чистякова в отношении "растянутого уступа" даже в малой степени не отвечают фактической обстановке маневра и являются лишь плодом фантазии.
Ниже приводятся свидетельства участников с кораблей, причастных к эпизоду сближения на последней стадии маневра. Читатель, ознакомившись с достаточно полным материалом, может сделать собственные выводы.
Старший офицер Шведе: "...В 1 ч 32 м на броненосце "Орел" люди заняли места по боевому расписанию…" здесь и далее опущены сведения, не относящиеся непосредственно к маневрированию, главным образом часто повторяющиеся перечисления кораблей в отрядах — Е. Ш.). На "Суворове" подняли сигнал: "2-му броненосному, отряду... вступить в кильватер 1-му броненосному отряду"... В 1 ч 50 м с "Князя Суворова" был открыт огонь и поднят сигнал "1". Вслед затем, почти одновременно, открыли огонь "Ослябя", "Император Александр III, "Бородино" и "Орел" и остальные суда нашей колонны. Из левой 6-дюймовой носовой башни "Орла" была начата пристрелка по "Миказа" (согласно сигнала Адмирала "1", так как цифра "1" значила стрелять по первому судну в неприятельской колонне). Расстояние до "Миказа" было около 50 кабельтовых. В это время неприятельская колонна, следуя за "Миказа", начала приблизительно на траверзе "Ослябя" поворачивать последовательно влево (на нас) и ложиться на параллельный курс. Неприятель стал отвечать, причем огонь был сосредоточен на "Ослябя", шедшем головным левой колонны. "Кн. Суворов", не дойдя немного до линии курса левой колонны (ответ на "эврику" Чистякова! — Е. Щ.), повернул вправо и лег на прежний курс норд — ост 23°. "Ослябя" же и вся левая колонна, уменьшив ход до самого малого, чтобы пропустить 1-й броненосный отряд, стали склоняться вправо, вступая ему в кильватер... Когда броненосец "Ослябя" вступил в кильватер "Орлу", то у него уже было несколько пробоин в носу и начался пожар на обвалившемся носовом мостике..." (4, вып. 3, с. 519).
Чистяков процитировал свидетельство, начиная со слов "В 1 час 50 минут", и оборвал цитату словами "... и остальные суда нашей колонны". Основываясь на том, что в данном месте слово "колонна" употреблено в единственном числе, он увидел в этом подтверждение своему тезису о завершении перестроения к моменту открытия огня. А то, что в сокрытой им большей части цитаты Шведе все еще свидетельствует о левой колонне и повреждениях "Ослябя", а следовательно, и об открытии огня до момента вступления последнего в кильватер "Орлу", для Чистякова, видимо, значения не имеет.
Старший артиллерист "Орла" Шамшев: "Бой начался пристрелкой из 6" носовой левой башни по броненосцу "Микаса", дистанция 57 кабельтовых по дальномеру Барра и Струда. Вступили в бой с дистанции 55 кабельтовых. Вследствие преимущества хода неприятель удалился..." по непроизводительности огня по "Микасе", перевел огонь на крейсер "Иватэ". Дистанция 32 кабельтова... С поднятием на "Суворове" боевого флага мы могли открыть огонь по неприятелю, но дистанция была так велика, что пришлось выжидать, и в порядке постепенности с другими броненосцами "Орел" вступил в бой после "Бородино". Стрельбу начали с 57 кабельтовых (по Барру и Струду) пристрелкой. Сосредоточили огонь по "Микасе"... "(4, вып. 4, с. 266).
Мичман Щербачев ("Орел"): "…Я вскакиваю в башню, закрывая броневую дверь; вся прислуга на местах; циферблаты боевых указателей еще ничего не показывают. Я приказываю перевести свою 12" башню на левый борт, так как бой начнется оттуда. Мы приближаемся к "Ослябя", который уменьшил ход, чтобы пропустить нас; на нем подняты шары на "малый ход". Не помню точно, на "малый ход" или на "стоп". Что шары были — это верно. Весь левый борт у него в огне; он уже начал бой. Неприятель отвечает. Вокруг него ("Ослябя" — Е. Ш.) поднимаются не всплески, а громадные, черные столбы воды и дыма; неприятельские снаряды рвутся об воду. Мы описываем циркуляцию, и я вижу неприятеля. Броненосцы его последовательно поворачивают влево (на нас) и, следуя в кильватер "Микасе", выстраиваются в одну колонну, ложась на параллельный нам курс. Я смотрю на часы: 1 час 50 мин (за особую точность не ручаюсь, так как я свои поставил приблизительно по судовым). На циферблате стрелка начинает двигаться и показывает "пристрелка". Впереди слышны выстрелы: наш отряд вступает в бой. Вот и у нас начинается стрельба из левой носовой 6" башни..." (4, вып. 1, с. 68-69).
Ограничившись одной неполной фразой из свидетельства Шамшева ("С поднятием на "Суворове" боевого флага мы могли открыть огонь по неприятелю...") и тремя предпоследними фразами из свидетельств Щербачева, Чистяков обосновывает этим самым отсутствие помехи в стрельбе "Орлу" со стороны "Ослябя", но при этом скрывает от читателя ясно указанную участниками сражения причину задержки в открытии огня "Орлом" — слишком большое расстояние до цели.
Лейтенант Славинский с "Орла" (его показания Чистяков не привел вовсе): "...По боевому расписанию я находился в так называемой "пристрелочной" левой носовой 6" башне броненосца... Из башни я заметил уже кильватерную колонну неприятельских судов из 4 броненосцев и 8 бронированных крейсеров, перешедшую на нашу левую сторону, поворачивающую на 16 румбов, чтобы идти параллельным курсом с нами, и открывшую огонь по "Ослябя"; "Ослябя" отвечал неприятелю, "Суворов" также, мы же молчали за дальностью расстояния. Я заметил, что "Ослябя" и шедшие за ним суда уменьшили ход до малого, чтобы пропустить нас, и склонились немного вправо, чтобы скорее вступить нам в кильватер. Когда мы вступили в строй, т. е. заняли место впереди "Ослябя", то он уже имел пробоины в носовой части и сбитый гафель. В 1 час 40 мин (явная ошибка или опечатка в источнике - Е. Ш.) попал, согласно полученному по боевому указателю приказанию из боевой рубки, я открыл пристрелку чугунными снарядами по головному флагманскому броненосцу "Микаса" с расстояния 57 кабельтовых..." (4, вып. 1, с. 57).
Подполковник Осипов ("Ослябя"): "...В это время (1 ч 30 м — появление главных сил неприятеля — Е. Ш.) броненосец "Кн. Суворов" переменил курс влево и сделал сигнал: "2-му броненосному отряду вступить в кильватер 1-му отряду1; броненосец "Ослябя", чтобы скорее войти в кильватер, уменьшил ход, подняв шары... В 1ч 40м пополудни броненосец "Кн. Суворов" начал поворачивать на курс норд-ост 23°, а броненосец "Ослябя" начал приводить в кильватер 1-му бронен. отряду. В 1ч 45м пополудни начался бой..." (4, вып. 1, с. 94).
Лейтенант Саблин: "...Как только показалась неприятельская эскадра, "Суворов" повернул влево и, увеличив ход, приблизился к левой колонне и начал ее обгонять, приказав "Ослябе" вступить в кильватер..." (4, вып. 2, с. 297).
Лейтенант Казмичев: "…в это время (начало поворота японской эскадры на 16R - Е. Ш.) к своему месту подошел 1й отряд; чтобы дать ему возможность скорее занять место и избежать скученности, "Ослябя" уменьшил ход и сейчас же получил несколько пробоин по ватерлинии и небольшой крен на левую сторону. Говорят, что тут "Ослябя" на мгновение вышел из строя, но, по-моему, это просто был положен немного влево руль, чтобы избежать таранного удара в идущий впереди "Орел"..." (4, вып. 1, с. 101; вып. 4, с. 305).
Лейтенант Овандер ("Сисой Великий"): "...Адмирал, очевидно, хотел стать в голове колонны, а потому он стал описывать координат влево. Вследствие того, что разность хода была 2 узла, то 1й броненосный отряд уходил вперед очень медленно, а так как бой уже начался, то командир эскадренного броненосца "Ослябя", желая, очевидно, помочь эскадре поскорее выстроиться, т. е. дать выйти вперед 1 броненосному отряду, сперва уменьшил ход, а потом, сейчас же за этим, застопорил машины. Мы шли точно в 2 кабельтовых в кильватер эскадренному броненосцу "Ослябя", и расстояние стало вдруг сильно уменьшаться, так что почти моментально были переведены ручки машинного телеграфа с полного хода на средний, со среднего на малый и наконец - на стоп машины. Расстояние между судами нашей колонны сделалось из-за этого сразу всего около 1/2 кабельтова. Произошел этот маневр в продолжение, может быть, не больше 2 мин, т. к. прямо видно было (заметно), как мы стали наседать на эскадренный броненосец "Ослябя"… "Ослябя" изменение хода и остановку машин нам ничем (сигналом, семафором и пр.) не показал (Овандер мог не заметить шаров, поднятых на фок-pee "Ослябя" - Е. Ш.). Сколько времени мы стояли в куче с застопоренными машинами и шли затем малым ходом - не помню. 1й броненосный отряд не описал координат влево до конца, а потому, когда он выстроился, то был несколько кабельтовых вправо от нас, вследствие чего..."Ослябя" стал делать (описывать) координат вправо, чтобы вступить в кильватер 1 броненосному отряду. Следуя эскадренному броненосцу "Ослябя", мы стали тоже описывать координат вправо..."
Из столь разносторонних свидетельств Овандера Чистяков соблаговолил привести лишь концовку, да и ту в урезанном виде. У свидетеля она такова: "...Пока наш отряд стоял, затем шел малым ходом и описывал координат вправо, он был страшно поражаем огнем неприятеля, попадания которого были прямо удивительны..." (4, вып. 1, с. HI-112).
Приведенные здесь свидетельства не нуждаются в подробных комментариях, ибо говорят сами за себя, характеризуя конечную фазу маневра перестроения во всех деталях. Но Чистяков извлек из них только те места, в которых увидел подтверждение своим идеям, выразившимся в построении им так называемого "растянутого уступа". Именно с помощью такого приема он оспаривает традиционное представление о маневре и его последствиях, внушая читателю, что "неоспоримый якобы факт" неудачного маневрирования - не более, чем выдумка А. С. Новикова-Прибоя, заблуждение Овандера, других свидетелей и предыдущих исследователей.
Цыбулько, подобно Чистякову, построил свою версию, используя схему, приложенную к рапорту командира миноносца "Бравый" Дурново, фактически не принимая во внимание свидетельства других участников сражения. Объявив, что "значение документов, представленных с миноносца "Бравый" (вахтенного журнала, рапорта командира и чертежей), как объективных источников информации исключительно велико", он добавил, что "наиболее ценные сведения" содержатся именно в схеме (чертеж ±7). Ценность же этих сведений, как можно понять, состоит в расположении двух колонн на боевом курсе и местоположении "Бородино" на траверзе "Ослябя", причем данная позиция отнесена Цыбулько к 1 ч 49 м (3, с. 94).
Схема, однако, существует не сама по себе, а входит в контекст показаний Дурново: "...За дальнейшими движениями эскадр наших и неприятеля (после сигнала "2-му отряду вступить в кильватер 1-му" - Е. Ш.) можно следить по чертежу, составленному совместно с командиром и офицерами крейсера "Алмаз" (находился в гораздо большем удалении от места событий, чем даже "Бравый" - Е.Ш.). Не имея возможности дать точные движения отрядов на чертеже, составленном только по некоторым характерным моментам боя, можно с уверенностью сказать, что чертеж дает картину, более или менее близкую к действительности. В 1 ч 40 м (так! ошибка или опечатка - Е.Ш.) начался бой, причем первый выстрел произвел "Ослябя"(! - Е.Ш.) по головному из неприятельских кораблей с расстояния 29 кабельтовых. Неприятель тотчас же открыл огонь и сосредоточил его на "Ослябя", при этом перелеты и рикошеты ложились около "Бородино" и "Орла", т. к. они занимали положение согласно чертежу ±6. Со временем строй исправился и броненосцы образовали одну кильватерную колонну..." (4, вып. 2, с. 275).
Из этих слов следует, что на чертеже (схеме) изображено положение не к моменту 1 ч 49 м, как представил Цыбулько, а к более позднему — известно, что открытие огня японцами произошло около 1 ч 52 м, а по "Ослябя" около 1 ч 54 м. Обращает внимание показание, что первым открыл огонь "Ослябя", о чем свидетельствовали и некоторые другие участники. Скорее всего, такое впечатление могло складываться при наблюдении за головными кораблями под некоторыми ракурсами (принято несомненным, что первым открыл огонь все-таки "Суворов"), когда внимание обращено на корабль, более заметный среди других. "Бравый" находился на расстоянии 8-10 кабельтовых от места происшествия, и взаимное местоположение сближавшихся различными курсами кораблей правой и левой колонн воспринималось с него, вне всякого сомнения, с некоторым искажением, что отмечает и сам Дурново.
Схему, выполненную, что называется, "от руки", имеющую приблизительный характер, Цыбулько принял в качестве "опорной" для своих обоснований, пытаясь даже представить ее в виде "факта", восстановить с ее помощью обстановку в начале маневра. С другой стороны, он не только не стремится рассмотреть вариант, основанный на свидетельствах офицеров "Орла", "Ослябя" и следовавших за ним кораблей, т. е. как раз тех, кто более других мог пролить свет на создавшуюся ситуацию, но старается этот вариант дискредитировать. С этой целью он представляет читателю свидетельства Шведе в виде некой "версии", призванной "доказать обратное", "перелицевать факт", как будто показания старшего офицера не могут служить установлению того самого "факта". Цыбулько хочет убедить читателя, что Шведе в своем рапорте преднамеренно умолчал о построении двух колонн на боевом курсе, ибо в противном случае ему нельзя было обосновать открытие огня "Орлом" в 1 ч 50 м, поскольку (по мнению Цыбулько!) имелась помеха со стороны "Ослябя".
Весьма забавно, что и Чистяков и Цыбулько, отказавшись от рассмотрения свидетельств офицеров "Орла" в отношении характера сближения и взаимного расположения колонн, опираются на них, каждый по-своему, при обосновании совершенно противоположных точек зрения. Чистяков всеми силами доказывает, что никаких помех стрельбе "Орлу" не было и не могло быть, тогда как у Цыбулько "факт" помехи является одним из "краеугольных камней " версии. Кто же из них прав, точнее "более не прав"?!
Всем комплексом свидетельств участников сражения, включая и тех, показаниями которых пользуются Чистяков и Цыбулько, однозначно показано, что в момент боя ни один из кораблей русской эскадры не создавал помех в стрельбе какому-либо другому. Причина задержки стрельбы "Орлом" также определена однозначно — слишком большое расстояние до назначенной цели в момент открытия огня "Суворовым". О помехе со стороны "Ослябя" — ни слова. Намерение Цыбулько "доказать .обратное" явно несостоятельно.
Опровержение Чистяковым якобы имевшихся со стороны некоторых участников сражения утверждений о помехе в стрельбе "Орлу" со стороны "Ослябя" в соединении с так называемым "вытеснением" являются плодом фантазии самого Чистякова, который от имени читателя выставляет предположение о том, что к 1 ч 49 м "концевой "Орел" или даже "Бородино" не успели выйти из-за борта "Осляби"...". Оригинальный прием! Предположить то, о чем ни один из непосредственных наблюдателей рассматриваемого события не свидетельствовал, а затем, ссылаясь на отсутствие свидетельств ("Возможно ли, чтобы кто-нибудь из "орловских" офицеров запамятовал бы о подобном эпизоде?"), доказывать этим, что такого не могло быть.
Столь же фиктивным является опровержение Чистяковым "легенды о вытеснении" из строя "Бородино" и "Орла". В первую очередь эту легенду Чистяков приписывает "баталеру Новикову", цитата из которого приведена на с. 18 (1). Но разве там Новиков-Прибой пишет о каком-то "вытеснении"? У него ясно сказано, что "Ослябя" потому и пропускал "Бородино" и "Орел", чтобы никаких "вытесненных" (это по Чистякову, ибо ни один из участников такого слова в показаниях не употреблял) кораблей не оказалось.
И поэтому таковых действительно не было, зачем же придумывать нереальную ситуацию, а затем ее же и опровергать?! Автором "легенды о вытеснении" является не кто иной, как сам Чистяков, которому она понадобилась для подтверждения идеи мифического "растянутого уступа".
Согласно свидетельствам, на последней стадии маневра перестроения отрядов в единую колонну имела место остановка "Ослябя" (или значительное снижение его хода) из-за необходимости пропустить концевые броненосцы задержавшегося с перестроением 1-го отряда и стать в кильватер "Орлу", избежав столкновения с ним. Чистяков и Цыбулько, каждый по-своему, отвергают необходимость остановки по указанной выше причине. Однако скрыть сам факт остановки они не решаются (об этом свидетельствует слишком много очевидцев) и поэтому придумывают различные объяснения такому противоречию.
Цыбулько объясняет необходимость остановки тем, что нужно было "быстро вывести вперед корабли 1-го отряда" (ведь по его версии, "Бородино" и "Орел" находились в "тени" левой колонны). Данная трактовка, однако, сама по себе вызывает неприятие: со снижением скорости еще куда ни шло, но застопорить так, чтобы создалась обстановка, чреватая столкновениями, внести расстройство в боевой порядок, поставить собственный корабль в уязвимое положение — все это никак не походит на целесообразные действия, тем более такого опытного командира, как Бэр. Или Цыбулько по примеру Чистякова, не будучи "свидетелем Цусимы", решится отрицать получившийся в тот момент "кавардак"? Ну а настоящая причина столь радикальных и рискованных действий известна.
Чистяков, хотя и отметил факт остановки, причину его не указал, да он и не в состоянии этого сделать, поскольку согласно его версии 1-й отряд полностью выдвинулся из "тени" левой колонны и остановка бессмысленна, но Чистякову она нужна, чтобы отвергнуть возможность обстрела "Ослябя" в момент этой остановки. Для этого он составляет еще одну искусственную позицию — расположение "Орла" точно (!) за корпусом "Ослябя", находившимся в неподвижности ("Орел" же имеет ход 9 узлов), после чего приступает к вычислениям, заключающимся в определении времени выхода "Орла" из-за борта "Ослябя" и отхода на некоторый интервал. Распространяться о вычислениях смысла нет, ибо они элементарны, а вот откуда Чистяков взял, где вычитал, что "Ослябя" остановился именно в 1 ч. 49 мин.?!
Для выхода отряда из 4-х кораблей последовательным поворотом на любой новый курс требовалось около 4-х минут. Вопреки пониманию Чистякова приведенная выше фраза Рожественского отражает не "момент перестроения", а всего лишь выход "Суворова" на боевой курс и открытие им огня. Именно здесь Рожественский, а всед за ним и Чистяков, впадают в противоречие. Адмирал силился доказать, что к 1 ч 49 м на боевом курсе оказался 1-й отряд целиком. Но тогда получается, что "Суворов" вышел на боевой курс около 1 ч 45 м и целых 4 минуты шел, не открывая огня. Никто, в том числе и Рожественский, о таком обстоятельстве не упоминает, наоборот, подчеркивается, что "Суворов" открыл огонь, как только вышел на боевой курс. Но в этом случае последний корабль 1-го отряда мог выйти на боевой курс только около 1 ч 54 м (нужно еще учитывать, в начале или в конце минуты происходило то или иное событие). Именно к этому моменту могло произойти сближение "Орла" и "Ослябя" с остановкой последнего, и именно в этот момент начался обстрел "Ослябя" неприятелем, что, по словам самого Чистякова, "в официальном японском описании зафиксировано с полной достоверностью". Безапелляционный вывод Чистякова о том, что "Ослябя" ни секунды не представлял собой "неподвижную мишень", явно необоснован.
В показаниях Шведе и Шамшева ясно просматривается свидетельство о неодновременности открытия огня. Если бы на боевом курсе к 1ч 49 м находился весь 1-й отряд, его броненосцам не было бы нужды открывать огонь в порядке постепенности. Логика подсказывает, что они открывали огонь по мере того, как каждый их них выходил на боевой курс. А до того они шли под заметным углом к линии курса левой колонны, на что указывают свидетельства их движения на циркуляции при выходе на новый курс. Напрасно Чистяков старается слова Шведе "почти одновременно" отождествить со словом "одновременно", доказывая этим отсутствие помехи в стрельбе и нахождении всего 1-го отряда на боевом курсе. Этому, кстати, противоречат и слова Щербачева, которого Чистяков пытается привлечь в союзники; если бы дело обстояло так, как хочет представить Чистяков, то Щербачев слышал бы выстрелы не только впереди, но и сзади, ибо "Ослябя" уже стрелял. Тезис о выходе всего 1-го отряда на боевой курс к моменту открытия огня "Суворовым" безоснователен, т. к. не согласуется с характером маневрирования и приводит к неразрешимым противоречиям.
Здесь можно также отметить безосновательность претензий со стороны Цыбулько к Шведе. Свидетельство последнего показывает, что момент открытия огня – 1ч 50м (привычнее 1ч 49м) однозначно отнесен только к "Суворову". Фраза, касающаяся "Орла", означает, что остальные корабли открыли огонь позже, насколько - вопрос другой. В смысле оценки времени понятие "почти одновременно" достаточно растяжимо, хотя и не более, чем употребленное Цыбулько - "в начале Цусимского боя", когда, по его мнению, "Орел" не стрелял из-за помехи со стороны "Ослябя". Таким образом, у Шведе не было причины скрывать наличие двух колонн на боевом курсе, просто он (впрочем, как и другие участники) не мог свидетельствовать о том, чего не было. Обвинять участника сражения в фальсификациях у Цыбулько нет никаких оснований.
Общий характер и отдельные детали маневра перестроения понятны и легко показываются, если не доказываются всем комплексом свидетельств. Разногласия могут возникать только в некоторых деталях, поскольку "кинематика" маневра довольно сложная: последовательный выход броненосцев правой колонны на циркуляции на боевой курс и одновременный координат вправо кораблей левой колонны (необходимы уточнения моментов подачи и исполнения сигналов, изменений курсов, установление фактических траекторий движения и поминутного местоположения кораблей). Для радикального пересмотра "традиционной" точки зрения здесь оснований нет.
Выясняя причины малой эффективности "первого удара", по его мнению, выигранного Рожественским, Чистяков обвиняет "некоего Лаура", якобы установившего значения курсового угла от "Суворова" на "Микаса" к моменту открытия огня равное 34°, в том, что эта его "не слишком доброкачественная" легенда ввела в заблуждение исследователей, поскольку при этом количество действовавших башенных орудий занижается вдвое.
Произведя соответствующий подсчет, Чистяков показывает, что при заниженном количестве орудий получается неестественно большой процент попаданий в японские корабли. Отсюда им делается вывод о "ложной предпосылке" версии "курсовой 34о", тем более, что согласно показанию генерал-адъютанта, которому "мы" (?) предпочли "смутные расчеты Лаура", "Микаса" просматривался всего на румб впереди траверза "Суворова". Все это послужило Чистякову еще одним подтверждением, что к 1 ч 49 м весь 1-й отряд, в том числе и "Орел", вышедший из-за борта "Ослябя", мог действовать по противнику, причем всеми своими башнями (очевидно, процент попаданий приходил в этом случае "в норму"). Рожественский в течение первых 15 минут боя сохранял решительное огневое превосходство.
Итак, Лаур разоблачен, непонятно только, как в числе проводников его версии оказался сам Чистяков. В своей более ранней статье "Четверть часа для русских пушек" ("Морской сборник" ± 2, 1989 г.) он привел схему, где указан пеленг от "Суворова" на "Микаса" в 11°, а это и есть курсовой угол 34° от курса NO 23°. Конечно, такое можно объяснить случайным заблуждением, если бы дело обстояло таким образом, как трактует Чистяков, но все дело в том, что "блаженной памяти Лаур" к приписываемой ему Чистяковым версии "курсовой 34°" не имеет никакого отношения. В тексте его книги ("Цусима", 1911 г.) нет не только какого-либо "смутного расчета" на указанную тему, но даже и числа такого — 34°.
Суть же вопроса вкратце такова. В японском "Описании..." есть словесное указание (5, с. 87) о том, что "неприятель в это время (в момент изменения курса японской эскадры на NO 67°, т. е. начало "петли Того" - Е. Ш.) находился от нас на SO 11° в расстоянии 8000 м (43 каб. - Е. Ш.)". Там же на вклейке между с.80 и 81 помещена схема, соответствующая указанному выше описанию, но без обозначения пеленга. В графическом изображении, насколько удалось установить автору этих строк, пеленг впервые появляется на одной из схем в статье М. И. Смирнова ("Морской сборник" ± 4, 1913 г.; имеется и отдельное издание). В дальнейшем эта схема перекочевала в работы М.А. Петрова и некоторых других исследователей. В результате местоположение "петли Того" закрепляется и на общей схеме боя (сражения), выполненной полковником Балтийским по указанию Смирнова, принявшего за основу общую схему боя из японского "Описания..." с внесением некоторых изменений. Эта схема и является до наших дней наиболее распространенной, но, конечно, не единственной, заслуживающей внимания, отличаясь в различных вариантах только определенным количеством упрощений и неточностей по отношению к оригиналу.
Местоположение "петли Того" на вышеупомянутой схеме совершенно не соответствует свидетельствам участников сражения с русской стороны (не только показанию генерал-адъютанта), и приходится удивляться, что даже маститые исследователи не решились внести должные исправления, хотя имеются схемы, на которых местоположение "петли" соответствует показаниям русской стороны. Получается, что "наиболее распространенная" схема существует как бы сама но себе, словесные показания - сами по себе. По существу, наличествует очаг недоразумений и путаницы. Нет сомнения, что по крайней мере фрагмент "наиболее распространенной" схемы сражения, отвечающий начальному периоду боя, нуждается в корректировке, имеющей целью устранение несоответствия между словесными обоснованиями, принимающимися в качестве главенствующих, и их графическими отображениями. Таким образом, корректировка не означает радикального изменения "традиционной" точки зрения, а лишь расширяет ее границы.
Если исходить из реальностей, то скорее всего пеленг из японского "Описания..." соответствует более раннему моменту времени, чем указано (до входа "Микаса" в "петлю" и выхода "Суворова" на боевой курс"). Не исключено, что японская сторона специально внесла искажение, связанное с местоположением "петли", чтобы смягчить впечатление опасности для эскадры Того, которая могла подвергнуться атаке русских броненосцев. Стоит взглянуть на схему в ее настоящем исполнении, как становится очевидным, что нападение на "петлю" строем фронта неосуществимо, в лучшем случае получается какой-то "растянутый пеленг". Обсуждая возможность такой атаки, участники сражения, а за ними и исследователи всегда подразумевали поворот 1-го отряда (также и "Осляби") влево "все вдруг" примерно на 8R, невзирая на "курсовой 34°", присутствующий на упомянутой схеме. Другими словами, по крайней мере русская сторона (не нашел автор этих строк иной трактовки и в зарубежных исследованиях) исходила из местоположения "петли Того" примерно на траверзе повернувшего на боевой курс 1-го отряда и никакими "ложными предпосылками" (курсовой 34°) не руководствовалась.
Как видим, вопрос "версия курсовой 34°", поднятый Чистяковым, выходит за рамки эпитетов (взяты в кавычки), адресованных им капитану Лауру.
Все упомянутые авторы используют в качестве аргументов расчеты (вычисления) на основании предварительных теоретических предпосылок.
Взявшись разоблачать Лаура и доказать правоту генерал-адъютанта относительно местоположения "петли", Чистяков произвел компьютерный расчет курсовых углов, изобразив результаты на схемах. При этом он отметил, что в отличие от Лаура проводит расчет "действительно по японским данным". Однако на его расчетных схемах курс русской эскадры показан как NO 23°, тогда как в японском "Описании...", откуда Чистяков черпает данные, значение курса составляет 34° (5, с. 86). Одно это ставит под сомнение расчет Чистякова, так как неизвестно, каким путем получены расстояния между русскими и японскими кораблями, приведенные в "Описании...", — расчетным или с помощью дальномеров.
Но допустим, что в "Описании..." опечатка и приведенные расстояния даны применительно к курсу NO 23°...
При решении произвольного треугольника ("школьной задачки") Чистяков использует расстояния "Микаса"—"Суворов" (6400 м), «Сикисима»—"Суворов" (6800 м) на момент 2 ч 10 м и на свою беду зачем-то привел еще расстояние "Фудзи"—"Суворов" (6200 м) на момент 2 ч 11 м. Если изобразить перемещение всех четырех кораблей на его же схеме, то получается, что в 2 ч 11 м "Фудзи" никак не мог оказаться на расстоянии 6200 м от "Суворова", если шедший впереди него "Сикисима" в 2 ч 10 м находился от последнего в 6800 м. Иначе придется признать, что "Фудзи" находился на 650— 800 м ближе к "Суворову", чем остальные два японских корабля. Будет ли Чистяков отстаивать подобный абсурд? Совершенно ясно, что принятые им "японские данные" нуждаются в выверке" и, несомненно, в корректировке.
Чистяков обрадовал читателя неслыханным везением: "первые два корабля японской линии открыли огонь одновременно". Но что значит "одновременно"? Время, действительно, указано одно - 2 ч 10 м, но это вовсе не свидетельство одновременности открытия огня: один корабль мог открыть огонь в начале 10-й минуты, другой - в ее конце, а при скорости 15-16 узлов корабли за минуту проходили 465—495 м, т. е. порядка 2,5 каб. И это при промежутках между мателотами, "вряд ли превышающими" (это по Чистякову) 3-4 кабельтова! Какова же точность расчета при таких соотношениях исходных параметров?
Использование ЭВМ не имеет смысла там, где достаточно циркуля и транспортира. Определение углов треугольника в значениях до пятого знака после запятой излишне, поскольку Чистяков весьма широко варьирует значениями промежутков между кораблями - от 3 до 6 кабельтовых, хотя сам же перед этим оговаривал, что это расстояние вряд ли превышало 3-4 кабельтова (вот и пойми его!). А дело в том, что расстояние в б каб. ему крайне необходимо, ибо без него никак не получились бы, как он выразился, "наиболее доверительные" (!) значения курсового угла от "Суворова" на "Микаса", составляющие 78-79° (7 румбов), с помощью которых он и доказывает правоту Рожественского, глазомерно определившего местоположение японского флагмана на румб впереди суворовского траверза.
Заключение в кавычки слова "доверительные" никак не устраняет впечатления, что Чистяков не представляет сути этого понятия. "Доверительная вероятность" или "уровень доверия" характеризует не какое-либо "значение", а уровень достоверности определения того или иного значения; понятно, что никакого вероятностного подхода в расчете Чистякова нет, да он и невозможен, ибо значения расстояний и скоростей выступают здесь как величины не случайные, а задаваемые. Чистяков специальным подбором значений расстояний между японскими кораблями - 3 и 6 каб. - установил такое среднее значение курсового угла (по двум крайним вариантам - см. его схемы к "компьютерному расчету"), которое составило 78-79°. Таким образом, вся его так называемая расчетная серия - не более, чем, простите, хитроумная "подгонка под ответ". Данный пример ясно показывает, что выбор исходных данных для расчета совсем не "школьная задачка".
Не состоятельны и подсчеты Чистякова по оценке точности стрельбы. Выше упоминалось о его несправедливых обвинениях в адрес Лаура и Новикова-Прибоя, но и без этого его трактовки не отвечают логике.
После первого выстрела "Суворова" 1-му отряду требовалось около 4-х минут, чтобы полностью выйти на боевой курс, после чего вся русская броненосная колонна могла вести огонь полным числом башенных орудий (если, конечно, не принимать во внимание сравнительно кратковременного периода того самого "кавардака", факт возникновения которого Чистяков не признает), разве что имелись трудности для концевых кораблей из-за дальности расстояния до противника. Причем же здесь 15 минут японского поворота? Чистяков на целых 10 минут увеличил время стрельбы всего 10-ю крупными орудиями — необоснованно заниженным числом их (кстати сказать, Лаур определил число крупных орудий минимум в 16, отмечая трудность пользования ими для концевых кораблей). Никто из участников с русской стороны не утверждал, что в течение первых 15 минут боя русские броненосцы вели огонь половинным числом башенных орудий, наоборот, подчеркивалось, что подобная ситуация начала складываться позже, когда японцы начали быстро опережать нашу эскадру и, например, "Микаса" вышел из сектора обстрела кормовых башен "Орла".
Участники тогда не знали, что в 1913 году Смирнов составит схему с начальным курсовым углом на неприятеля 34°. Между тем, картина маневра по их свидетельствам позволяет установить количество действовавших орудий поминутно с момента открытия огня. То же самое можно отнести и к японской стороне.
Странно читать у Чистякова, что в 1905 году не было даже самого понятия залповой стрельбы. Такое понятие, надо полагать, возникло, как только на корабле появилось более одного орудия. Имелись и системы центральной наводки, хотя и не очень совершенные. Пример боя "Евстафия" с "Гебеном" скорее подтверждает возможность обеспечения высокого процента попаданий при стрельбе японцев в Цусимском бою, близкого к теоретически предельному. Ведь указанного Чистяковым процента попаданий "Евстафий" добился в скоротечном бою, фактически за период пристрелки. Не секрет, что русские морские артиллеристы значительно подтянулись в этом отношении к началу 1-мировой войне, уроки Цусимы не прошли для них даром. Что же касается "чуда" с якобы небывало высоким процентом попаданий с русской стороны, то оно сотворено самим Чистяковым путем подбора исходных данных для расчета, призванного утвердить его версию.
Определение эффективности стрельбы, на этот раз японской, проводит и В. Кофман, решивший проанализировать данные по количеству попаданий снарядов различных калибров в броненосец "Орел". Свой анализ, имевший целью установить достоверное число попаданий, он завершает словами: "Очевидно, что "Орел" получил не более 70 попаданий, из них 12-дюймовых - всего 6 или 7. Откуда взялась эта "очевидность", Кофман не разъясняет, равно как и то, каким образом установлены указанные им значения, ввиду чего читателю приходится самому разбираться в этом.
Проработка сведений из четырех источников, приведенных Кофманом в виде таблицы 3 (1 с. 11), и их сопоставление с его же выводом о числе попаданий наводит на мысль, что указанные им значения ни что иное, как результат усреднения данных трех (из четырех) источников по группам снарядов в зависимости от их калибра. Кофман суммирует количество попаданий, после чего делит - когда на 3, когда на 2 (в зависимости от отсутствия или наличия вопросительных знаков в данных Феррана).
Почему же Кофман исключил из расчета один из источников, им же приведенных, а именно сведения из книги В. П. Костенко "На "Орле" в "Цусиме"? Прямо на этот вопрос он не отвечает, но исподволь создает у читателя впечатление о недостоверности сведений Костенко, причем обосновывает такую свою установку не путем выявления конкретных ошибок и сомнительных мест в книге, а использует аргументацию общего и косвенного характера, изобилующую противоречиями и искажениями. К дискредитации участника сражения Кофман приступил с самого начала своей статьи:"... Костенко был одним из немногих "чистых (?! - Е. Ш.) наблюдателей" с русской стороны и, может быть, единственным вполне квалифицированным. Каково! большинство остальных, значит, "нечистые" и не вполне квалифицированные. И тут же: "...Но не следует и переоценивать (а кто, собственно, "переоценивает"? - Е. Ш.) достоверность приведенного им описания самого боя, и в особенности — повреждений "Орла". Еще молодой человек и отнюдь не специалист в артиллерии, он по вполне понятным причинам допустил немало ошибок в оценке действия снарядов противника, впервые попав в бой, и в какой бой!.."(можно подумать, что кто-то уже побывал в "таком" бою). А потому Кофман взял да и отбросил "данные Костенко" вовсе, а вот данные Феррана, наполовину состоящие из знаков вопроса, оставил.
В чем конкретно состояли ошибки Костенко, Кофман не указал, продолжив свои высказывания насчет молодости, неопытности участника, недостатка у него времени для подробного осмотра повреждений и т. д. Читаешь Кофмана— и создается впечатление, что он либо незнаком с материалом, либо, если когда-то что-то читал, то основательно запамятовал, либо искажает умышленно — сплошные передержки и нелогизмы.
Разве книга Костенко издавалась во времена "молодого и неопытного"? Разве в ней не могли быть использованы различные данные? Сведения о многих попаданиях в "Орел" подробно зафиксированы в рапорте Шведе, а также в свидетельских показаниях других офицеров броненосца. В свидетельствах самого Костенко на следственной комиссии сведений по данному вопросу не приводится, там он в основном освещает вопросы перегрузки, остойчивости, технического состояния корабля. Известно, что осмотр повреждений "Орла" начался сразу после окончания дневного боя и продолжался всю ночь, так как исправлялись некоторые повреждения. Но участие самого Костенко в осмотре было ограниченным, ибо накануне сражения он получил серьезную травму ноги и передвигался на костылях. Осмотр и фиксирование повреждений — труд коллективный, с участием офицеров (в том числе специалистов-артиллеристов) и команды. Далее, не без влияния Костенко, осмотр продолжался до самого прихода "Орла" в Майдзуру на 3-й день после боя, а позже — с берега, что позволило выявить попадания, недоступные для наблюдения с палубы. Какие же там "немногие часы" до сдачи корабля, о которых вещает Кофман!
Костенко до возвращения из плена успел воспользоваться тем самым фотоальбомом с изображением повреждений "Орла", который Кофман хочет представить как достояние исключительно "японцев и англичан". Ряд изображений приложен к рапорту Шведе и имеется в книге Костенко (приведены изображения и в "Навале"). Непонятно, что отрицательное нашел Кофман в том, что Костенко многое записал в плену со слов моряков? Да, им был составлен отчет о повреждениях "Орла", заслуживший, кстати сказать, высокую оценку, однако сведения из этого отчета, равно как и сведения, приведенные в книге, нельзя рассматривать как "данные Костенко", это — сведения с русской стороны.
Нет сомнения, что у японцев, а возможно, и у англичан (не очень-то самураи делились информацией со своими союзниками) было больше времени для осмотра, но нужно еще показать, что они это преимущество использовали, нужно ли им было скрупулезно фиксировать все попадания (нашим-то было нужно) или сообщать о всех попаданиях (имеются соображения, почему японцам, как и англичанам после 1916 г., было выгодно занизить число попаданий). У японцев и других забот хватало. На уверение Кофмана, что японцы и англичане обследовали "Орел" "в натуре", можно лишь сыронизировать: уж конечно, нашими-то он обследовался непосредственно еще до боя и на модели.
Итак, милостью Кофмана основательные, так называемые "данные Костенко" вдруг пропали, будто вовсе не бывали. Ну что же, рассмотрим данные "иностранных специалистов" (свои-то никуда не годятся), обладающих большим опытом. Их данные, по словам Кофмана, "несколько расходятся". "Несколько" - это по 12" снарядам в 4 раза, по 8-10" в 1,5 раза, по 6" в 2 раза; и только по 3" и менее - удивительное совпадение (исключая Феррана, поставившего вопросительный знак): 20 и 21. Можно не сомневаться, что Пэкинхем не один мундир изодрал, лазая по изуродованному броненосцу и подсчитывая с точностью до единицы число попаданий "трехдюймовых и менее" снарядов (здесь нужно отметить, что у Костенко число попаданий таких снарядов отсутствует, ибо при столь значительном уровне разрушений подсчитать их было совершенно невозможно; откуда Кофман взял общее число попаданий - 300 осталось неизвестным; возможно, из книги Новикова-Прибоя, где одна из глав называется "У нас триста пробоин", но пробоины - это не попадания).
Но повернется ли язык назвать "экспертами" тех, кто показал: одни - 12 попаданий 12" снарядами, другие - 5?! А ведь согласно свидетельствам участников следы попаданий 12" снарядов резко отличались от других. Весьма сомнительным выглядит в таблице небольшое (по данным иностранных источников; у Феррана здесь вообще знак вопроса) количество попаданий 8-10" снарядов, поскольку в течение сравнительно длительного времени, особенно после потопления "Ослябя", "Орел" подвергался обстрелу со стороны японских броненосных крейсеров (японские броненосцы стреляли главным образом по головному кораблю, и к концу боя "Орел" попал под их сосредоточенный огонь, при этом участились парные попадания 12м снарядов).
Непонятно, как может Кофман заявлять, что "Орел" получил 6-7 попаданий 12" снарядами, если опытные, по его же словам, японцы, располагавшие временем для детального осмотра, показали: 12 попаданий. Почему он указывает общее число попаданий "не более 70", тогда как столь опытный, как и японцы, Пэкинхем показал: 76. Если Кофман "отбросил" данные Костенко как "максимальные", то почему оставил "минимальные" данные Феррана? Даже в этом допущена некорректность (пренебрежение правилами определения среднего), позволившая занизить количество попаданий. Правда, как Кофман ни старался снизить число попаданий в "Орел", Чистяков все же превзошел его: взял да и заявил без какой-либо тени смущения — "Орел" получил в общей сложности порядка 30 попаданий (вдвое меньше, чем у Кофмана), "но крупными калибрами только три" (возможно, позаимствовал у Феррана). Видимо, трудно представить более выразительный пример "аналитического подхода", если даже сама редакция "Наваля" была вынуждена отреагировать, правда, весьма "обтекаемо". Мол, возможно, в действительности число попаданий в "Орел" было "несколько большим", но все равно, приводимое Чистяковым значение "ближе к истине" (слава богу, уже и истина объявилась!), при этом под "истиной", скорее всего, понимаются все те же расчетные цифири Кофмана. Не ускользает от внимания и оттенок сарказма редакции относительно якобы "канонизированности" "данных Костенко", достоверность которых наконец-то можно подвергнуть сомнению. Непонятно, чем вызвано столь негативное отношение, тем более что, вопреки утверждению редакции, каких-либо "серьезных оснований" для сомнений как раз и нет. Русские данные могут быть опровергнуты только аргументами, основанными на фактическом материале по осмотру "Орла" противоположной стороной (отчеты, описания, свидетельства). Когда такой материал появится (с русской стороны это имеется), можно будет производить сравнительный анализ. А подмена основательных данных рассуждениями общего характера и цифирьками, полученными путем тенденциозного подбора исходных данных для расчета, — не пример ли легковесного подхода или даже крайней необъективности исследователя.
Спору нет, данные русской стороны нуждаются в исследовании и уточнениях; в частности, количество попаданий по числовым данным превышает количество конкретно охарактеризованных, и нет гарантий, что в какой-то мере их количество не завышено. Но нельзя же на этом основании огульно исключать их из рассмотрения, полагаясь исключительно на "иностранные данные", тем более неизвестно как полученные и существенно различающиеся между собой. Последние, конечно, подлежат исследованию, но только не в роли основных.
Не менее поверхностны рассуждения и подсчеты Кофмана и Чистякова в отношении процента попаданий. Вопрос этот сложный, и чтобы квалифицированно обсуждать его, необходимо использовать хотя бы элементарные положения теории и техники стрельбы. Аналогии же, проводимые Кофманом и Чистяковым, без какого-либо анализа конкретных обстоятельств в каждом конкретном случае чисто формальны. Например, утверждается, что корабли времен испано-американской войны мало чем отличались от броненосцев русско-японской войны в отношении артиллерии и организации стрельбы. Как же так! А дальнобойные японские (английские, итальянские) орудия, а дальномеры, а оптические прицелы, а иная методика пристрелки, наконец! Хочется посоветовать выше указанным авторам для начала ознакомиться с Запиской старшего артиллериста "Авроры" Лосева (4, вып. 2, с. 128—137) и со статьей Л. Г. Гончарова в "Морском сборнике" ± 6, 1935 г., чтобы узнать, в чем японская методика пристрелки отличалась от русской.
Неблагополучно с расчетами и у Цыбулько. Задумав по-новому подойти к вопросу установления взаимного визуального контакта противников, он почему-то не представил ни схему маневра сближения, ни схему расчета. В результате впал в ошибку и поставил в затруднительное положение читателя, вынуждая его заниматься поправками. Ошибка заключается в неправильном сложении векторов скоростей противников (вместо разности векторов заложена в расчет их сумма). В результате после поворота японских кораблей около 1 ч 20 м на курс NW 34° (см. "наиболее распространенную" схему сражения) значения скорости сближения по линии курса русских кораблей составило у Цыбулько 1,75 каб/мин, тогда как фактически она составляет 0,25 каб/мин. (здесь также можно указать на не рассмотренный Цыбулько факт более интенсивного удаления повернувших японских кораблей в направлении, поперечном курсу русских, что в условиях ограниченной видимости могло привести к временной потере визуального контакта).
Результат ошибочного расчета вошел как элемент версии Цыбулько в число его обоснований по установлению момента обнаружения японским адмиралом Того головных русских броненосцев, который Цыбулько определил на 1 ч 15 м (его по неизвестной причине не удовлетворяет момент, указанный в японском "Описании..." - 1 ч 21 м). К тому же Цыбулько исказил смысл фразы Того в его рапорте, представив дело так, будто "в 1 ч 27 м японский флагман увидел русскую эскадру на всю глубину ее построения", тогда как в источнике, на который ссылается Цыбулько (4, вып. 3, с. 635) сказано однозначно: "...В 1 час 45 минут (японское время, соответствующее 1 ч 27 м "русского" - Е. Ш.) в первый раз я увидел неприятеля..." Эта отметка времени позже была скорректирована в "Описании...". Ни здесь, ни в других японских источниках о каком-либо моменте обнаружения русской эскадры на всю глубину нет и слова. Заявленное Цыбулько время обнаружения 1 ч 15 м следует считать необоснованным (2, с. 31—32).
Невозможно признать обоснованным и тот метод подбора исходных данных, который использует Цыбулько при определении элементов маневрирования расчетным путем. Например, объективность и исключительность информации с "Бравого" (в том числе и упоминавшегося чертежа ±6) он обосновал тем, что эта информация была представлена на месяц раньше, чем был опубликован рапорт Того о сражении, а Рожественский, видите ли, сомневался в объективности донесений русских офицеров, которые, по его мнению, базировались на материалах указанного рапорта (причем тут, спрашивается, "мнение Рожественского", и разве отсутствие влияния рапорта Того гарантирует от ошибок!). Приняв в качестве "опорной" весьма приблизительную схему (чертеж ± 6), Цыбулько фактически бездоказательно выбрал значение угла сближения правой и левой колонн равное 2R. Здесь он сослался на мнение специалиста о якобы невозможности выполнения маневра с углом сближения 4R, о котором свидетельствовало большинство участников, в том числе и чины штаба за исключением самого Рожественского. С этим нельзя согласиться, ибо возможность или невозможность выполнения определяется различным сочетанием ряда факторов, в частности, начального взаимного расположения колонн и значения расстояния между ними. Какие исходные данные выдал Цыбулько специалисту— неизвестно, зато видно, как он их подбирает для собственного расчета. Начальное положение колонн он взял от Рожественского — "Ослябя" на траверзе "Суворова". Но расстояние между колоннами в 8 кабельтовых он от Рожественского не берет, а определяет его расчетом, хотя указывает, что участники давали значения от 8 до 20 кабельтовых, и, следовательно, вариантов для исследования было достаточно. Осталось фактически необоснованным принятие Цыбулько хода левой колонны в 8 узлов, поскольку общепринятое значение составляет 9 узлов. Эти и другие необоснованные положения могут лишь свидетельствовать о тенденциозности автора при проведении им исследований. Данные, полученные Цыбулько в результате расчета, достоверными быть признаны не могут.
Выбранных примеров, думается, достаточно, чтобы проиллюстрировать уровень и методы некоторых из авторов "новой волны цусимских публикаций". Имелось намерение показать, что проблема состоит не в устранении отдельных ошибочных неточностей, а в существенном изменении методологии исследований. Как понимает автор этих строк, так называемые "традиционные" версии являются тем фундаментом, на котором только и возможно реализовать аналитический подход. Что понимает под версиями "экстравагантными" редакция "Наваля", ему догадливости не хватило. Можно лишь уловить, что редакция в неявном виде отождествляет понятие "традиционные" с понятием "неправильные". Однако, как представляется, уважаемая редакция явно поторопилась объявить статьи Кофмана и Чистякова примерами "аналитического подхода". Вряд ли кто с этим согласится, ибо они-то из всей "новой волны" как раз и являются наиболее выразительными образчиками метода "все что угодно" и "в свою пользу. Редакция "МИС" статьи Цыбулько не комментировала, но после получения замечаний от одного из читателей предоставила ему страницы для общего критического разбора.
Прежде чем отвергать сложившиеся представления, вносить в них корректировки, исследователь должен ознакомиться со всеми ("всеми", конечно, в практическом смысле) материалами по данному вопросу (отсюда необходимость предварительного изучения всего имеющегося наследия по принципу — чем больше, тем лучше), что называется, идти от свидетельств участников, от всей суммы первичных материалов, а вовсе не от какой-то ее "части", тем более той, которая подтверждает каким-то образом полюбившуюся идею.
Анализ должен заключаться не в подборе аргументов для устранения тех или иных свидетельств, представляющихся по какой-то причине "неправильными", а в проработке вариантов с сопоставлением противоречивых сведений, на основании чего только и может быть найдено наиболее достоверное решение. Здесь должен главенствовать принцип: семь раз прикинь, семьдесят раз подумай — один раз напиши. Попытки же решить проблемы наскоком, стремясь поскорее заявить о своих открытиях, представлять дело так, будто наконец-то найден "золотой ключик", ничем, кроме конфуза, закончиться не могут. Поэтому целью данной статьи является призыв к исследователям, особенно начинающим и молодым, более строго, взвешенно и самокритично относиться к своим изысканиям, отдавая дань уважения работам предыдущих исследователей, тем более участников сражения.
Что касается непосредственно статей трех вышеназванных авторов, то они требуют серьезной переработки (по существу, должны быть написаны заново) с соответствующими объяснениями, чтобы не оставлять читателя, знакомого с общей картиной боя, но не вдававшегося в подробности, в заблуждении.
После всего здесь написанного сам собой напрашивается вопрос: критиковать-то автор хорош, а вот что он сам может предложить? Отвечаю: если представится возможность, готов изложить свою точку зрения по всем разбиравшимся и другим вопросам. И тогда уже придет моя очередь принимать возражения критиков. Ничего унизительного в этом не вижу, лишь бы критика была аргументированной и конструктивной.
Остается пожелать исследователям событий Цусимского сражения успехов в решении их трудных задач. Минула 90-летняя годовщина сражения, и представляется желательным, чтобы хоть часть вопросов была по-настоящему сдвинута с мертвой точки.