Броненосец береговой обороны "Адмирал Ушаков" в Цусимском бою
Кап. 2р. А. А. фон Транзе, Копенгаген
Двадцать пять лет прошло со дня Цусимского боя. Много прожито, много пережито. Прошедшие годы и особенно события последних пятнадцати лет (война и революция) частью вычеркнули, частью сгладили в памяти многое из того, что в свое время было хорошо известно участникам этого боя, что видели и слышали его очевидцы.
Основываясь на этом, я не мог бы взять на себя смелость дать не только более или менее подробное описание Цусимского боя в общем, но даже и в частности подробно описать действия броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» в этом бою, а поэтому ограничусь изложением отдельных не связанных между собою эпизодов, характеризующих понимание воинского долга и проявление личной доблести командира, офицеров и матросов броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков».
«Адмирал Ушаков», идя концевым кораблем кильватерной колонны броненосцев, в самом начале боя четырнадцатого мая, вследствие неисправности одной из главных машин, должен был идти на буксире парохода «Свирь». Ликвидировав неисправность и отдав буксир, стали догонять далеко ушедшую вперед сражающуюся свою эскадру.
Командир броненосца капитан 1 ранга Владимир Николаевич Миклуха-Маклай, увидев впереди тоже отставший, накренившийся, горящий, осыпаемый японскими снарядами броненосец «Наварин», выйдя на левый его траверз, как бы прикрывая «Наварин», приказал застопорить машины и открыть интенсивный огонь по неприятелю.
Командир «Наварина», капитан 1 ранга барон Фитингоф, справившись с креном и пожарами, в мегафон крикнул нашему командиру: «Спасибо, Владимир Николаевич! Иди вперед с Богом!»
Ночью, после минных атак японских миноносцев, продолжая идти согласно последнего сигнала Адмирала Рожественского «Курс NO 23° Владивосток», «Адмирал Ушаков», вследствие малого хода, уменьшившегося до семи узлов из-за сильного дифферента на нос от полученных в дневном бою пробоин, оказался в море один, отстав от кильватерной колонны, состоявшей из броненосцев «Император Николай I» (флаг Адмирала Небогатова), «Орел», «Генерал-Адмирал Апраксин» и «Адмирал Сенявин».
Рано утром, 15 мая, были сделаны приготовления к погребению убитых в дневном бою. Убитые были положены на шканцах, приготовлена парусина обернуть их и балластины для груза. Собрались офицеры и команда. Началось заупокойное богослужение, но когда на горизонте за кормой показались силуэты быстро идущих четырех японских крейсеров «Матсушима», «Итсукушима», «Хашидате» и «Нийтака», командир попросил священнослужителя иеромонаха о. Иону ускорить и сократить отпевание, так как не сомневался в неизбежности боя.
Когда японские крейсеры приблизились на дистанцию нашего огня, командир приказал предать убитых морю и пробить боевую тревогу, под звуки которой и под пение: «Вечная память» тела убитых, с привязанными балластинами были опущены в море.
Продолжая идти тем же курсом, японские крейсеры прошли на север, не открывая стрельбы, что нас очень удивило, так как, имея большое преимущество в силах, они, без сомнения, могли был весьма быстро покончить с нашим подбитым броненосцем. Уже находясь на японском крейсере «Якумо» в качестве пленных, от японских офицеров мы узнали причину этого непонятного нам случая: нам была показана карта, на которой от Цусимского пролива были нанесены несколько расходящихся на север курсов, по которым, согласно заранее выработанного плана, японские корабли должны были искать и преследовать остатки русской эскадры в случае ее поражения. «Вы все равно никуда не могли бы уйти, мы знали, в каком вы состоянии; те крейсеры шли на присоединение к главным силам», — сказали нам японские офицеры.
Часов около 10 утра слева по носу были видны дымы многих кораблей и слышна недолгая артиллерийская канонада. Только после стало нам известно, что это происходила сдача судов Адмиралом Небогатовым.
Продолжая по возможности идти курсом «NO 23°», уклоняясь в сторону от каждого замеченного на горизонте дыма, около часа или двух пополудни увидели на горизонте на носу силуэты около двадцати японских кораблей. Стало ясно, что прорыв невозможен, а бой и гибель неизбежны. Командир повернул от неприятеля, от которого отделились в погоню за нами два корабля. Стали готовиться к последнему бою: выбросили за борт оставшиеся от отражения ночных минных атак на верхней палубе и на мостике снаряды мелких скорострельных орудий, готовили из бревен плотики, чтобы к ним привязывать раненых, разнесли по кораблю спасательные пояса и койки; команда и многие офицеры переоделись во все чистое и новое; одному из офицеров командир, выйдя из своей каюты, сказал: «Переоделся, даже побрился, теперь и умирать можно».
Японские крейсеры «Ивате» и «Якумо», идя большим ходом, сходящимся курсом, шли на сближение.
На головном из них был поднят какой-то длинный сигнал. На броненосце пробили боевую тревогу. Когда японские крейсеры, находясь сзади нашего правого траверза, были в пределе дальности наших орудий (63 кабельтова), командир приказал дать залп. Крейсеры на наш огонь не ответили. К нашему удивлению, на фок-мачте головного крейсера «Ивате» мы увидели большой русский коммерческий флаг и только . тогда, разглядев вымпел переговоров по международному своду, поняли, что сигнал относится к нам. Когда доложили командиру разобранную часть сигнала: «Советую Вам сдать Ваш корабль...» и что есть еще и продолжение сигнала, командир сказал: «Ну, а продолжение сигнала нам знать не надо», приказал не подымать «до места» ответное «ясно вижу», чтобы, продолжая сближаться, крейсеры подошли бы еще ближе. Когда же дистанция уменьшилась до возможной действительности нашего огня, командир приказал поднять ответ «до места», а со спуском его снова открыть огонь. Японские крейсеры, пользуясь своим огромным преимуществом в ходе и большею дальнобойностью своих орудий, отойдя за пределы досягаемости наших снарядов, открыли огонь по броненосцу. Так начался наш последний неравный бой.
Вскоре же начались попадания в броненосец, появились пробоины, вспыхнули пожары. Наши же снаряды ложились безнадежно далеко от неприятеля. От пробоин образовался крен, выровнять который из-за перебитых труб отливной системы не представлялось возможным. Крен на правую сторону все более и более увеличивался, а, из-за крена, дальность полета наших снарядов все более и более уменьшалась; этим обстоятельством пользовались японские крейсеры, подходя все ближе и ближе к броненосцу. Наконец, как следствие крена, заклинились обе башни. Одно из двух 120-мм орудий правого борта было разбито; загорелись снаряды в беседках на верхней палубе. Действовало только одно оставшееся 120-мм орудие для подбодрения команды и... «на страх врагам». Японские крейсеры, видя, что наш огонь почти совсем прекратился, подойдя почти вплотную, в упор расстреливали броненосец из всех своих орудий (на обоих крейсерах восемь 8" и тридцать 6"). Тогда командир приказал открыть кингстоны и взорвать трубы циркуляционных помп и, не давая «отбоя», разрешил команде спасаться «по способности», бросаясь в море. Все шлюпки были разбиты или сгорели.
Минный офицер, лейтенант Борис Константинович Жданов, помогал судовому врачу доктору Бодянскому за кормовой башней привязывать раненых к плотикам и койкам и спускать их в море. Когда доктор спросил его: «А что же у Вас самого нет ни пояса, ни круга?», Жданов ответил: «Я же всегда говорил всем, что я в плену никогда не буду!» Сняв фуражку, как бы прощаясь со всеми вблизи находящимися, он спустился вниз. После рассказывали, что стоявший у денежного ящика часовой, чуть ли не в последний момент снятый со своего поста, слышал револьверный выстрел из каюты Жданова.
Когда за несколько минут до гибели в броненосец попало одновременно несколько снарядов, один из которых взорвался, ударившись об носовую башню, часть матросов, стоящих за башней, бросилась за борт и нечаянно столкнула в море стоявшего у борта офицера. Сигнальщик Агафонов, увидя, что офицер, отдавший ему свой спасательный круг, упал в море без какого бы то ни было спасательного средства с револьвером и биноклем на шее, не задумываясь, бросился с верхнего мостика, с высоты 42 фута, за борт на помощь к погибавшему офицеру.
«Адмирал Ушаков», перевернувшись, шел ко дну; кто-то из плавающих матросов крикнул: «Ура «Ушакову»! — с флагом ко дну идет!» все бывшие в воде ответили громким долгим «ура», и действительно: до последнего мгновения развевался Андреевский флаг. Несколько раз был он сбит во время боя, но стоявший под флагом часовой строевой квартирмейстер (строевой унтер-офицер) Прокопович каждый раз вновь поднимал сбитый флаг. Когда разрешено было спасаться, старший артиллерийский офицер, лейтенант Николай Николаевич Дмитриев в мегафон крикнул с мостика Прокоповичу, что он может покинуть свой пост, не ожидая караульного начальника или разводящего, но Прокопович, стоя на спардеке вблизи кормовой башни, вероятно, оглох за Два дня боя от гула выстрелов и не слыхал отданного ему приказания. Когда же к нему был послан рассыльный, то он был уже убит разорвавшимся вблизи снарядом.
После того, как «Адмирал Ушаков» скрылся под водой, японцы еще некоторое время продолжали расстреливать плавающих в море людей. Значительно позже, вероятно, получив по радио приказание, спустили шлюпки и приступили к спасению погибающих. Спасали долго и добросовестно; последних, как говорили, подобрали уже при свете прожекторов.
В японских газетах при описании боя и гибели броненосца «Ушаков» было напечатано, что когда к плавающему в море командиру броненосца подошла японская шлюпка, чтобы спасти его, Миклуха-Маклай по-английски крикнул японскому офицеру: «Спасайте сначала матросов, потом офицеров». Когда же во второй раз подошла к нему шлюпка, он плавал уже мертвый на своем поясе. Так погиб в Цусимском бою 15 мая 1905 года броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» и его командир капитан 1 ранга В. Н. Миклуха-Маклай, а с ним старший офицер капитан 2 ранга Мусатов, минный офицер лейтенант Жданов, старший механик капитан Яковлев, младший механик поручик Трубицын, младший штурман прапорщик Зорич, комиссар чиновник Михеев и около ста матросов. В кают-компании броненосца был прекрасно написанный портрет адмирала Ф. П. Ушакова. Часто на походе офицеры обращались к портрету и спрашивали: «Ну, что нам суждено?» И им казалось, что на портрете лицо адмирала меняло свое выражение. Было решено, что в случае боя, тот из офицеров, кто будет в кают-компании, должен посмотреть на портрет, чтобы узнать, доволен ли своим кораблем Адмирал? Один из офицеров, бывший случайно в кают-компании незадолго до гибели корабля, взглянул на портрет, и ему показалось, что «Адмирал изъявляет свое удовольствие».
* * *
Построенный незадолго до революции и названный в честь командира броненосца «Адмирал Ушаков» эскадренный миноносец «Капитан 1 ранга Миклуха-Маклай», революционным пролетариатом, («взбунтовавшимися рабами», по выражению господина-товарища Керенского) был переименован в «Спартак» в память вождя взбунтовавшихся римских рабов. Под «водительством» комиссара Раскольникова («красного мичмана» из черных гардемарин Ильина) «Спартак» и эскадренный миноносец «Автроил» в ноябре 1918 года передались в Ревеле англичанам, имея своими командирами офицеров — не большевиков. Переданные англичанами Эстонии, эти два эскадренных миноносца под именами «Вамбола» и «Леннук» числятся теперь в эстонском флоте.
В 1912 году я имел счастье командовать миноносцем в финляндских шхерах в морской охране Е. И. В. Государя Императора. Во время Высочайшего смотра миноносцу Его Величество, спустившись в командирскую каюту и увидев висящую на стене фотографию броненосца «Адмирал Ушаков», изволил меня спросить: «Почему у вас фотография «Адмирала Ушакова»?» Я ответил: «Я участвовал на нем в Цусимском бою». «Доблестный корабль», — сказал Государь Император, на что я позволил себе ответить: «Если когда-либо Вашему Императорскому Величесту благоугодно будет назвать новый корабль именем «Адмирала Ушакова», я почту за счастье служить на нем и, надеюсь, уже с большим успехом». «Почему с большим успехом?» — спросил Государь, делая ударение на слове «большим». «Потому, что тогда мы на нем потерпели поражение,» — ответил я. «Нет, это была победа духа. Один из лучших кораблей будет назван именем «Адмирала Ушакова», — милостиво изволил сказать Его Величество. Слова Государя Императора несказано меня обрадовали. Царское слово крепко: уже во время войны в Николаеве был заложен крейсер «Адмирал Ушаков», но незаконченный до революции, не под этим именем, и не под Андреевским флагом, и не в строй Российского Императорского Флота вступил он для защиты чести и целости Великой России, а, достроенный при коммунистической власти, под красным флагом, в составе красного черноморского советского флота, под каким-то ничего русскому сердцу и уму не говорящим названием, вроде «Коминтерн», «Профинтерн» и т. п., или под опоганенным словом «товарищ», служить III Интернационалу для достижения торжества бредовой коммунистической идеи — всемирной социальной революции.
Но возродится Великая Россия, возродится под славным Андреевским флагом Русский Флот, а в нем — крепко верю — в честь когда-то грозного для турок «Ушак-Паши» и в память доблестно погибшего в Цусимском бою броненосца, один из кораблей с честью и гордостью будет носить имя «Адмирал Ушаков», а другой — имя его доблестного командира капитана 1 ранга Миклухи-Маклай.
* * *
