русский | english 

главная | о сайте | FAQ | авторы сайта | поиск | карта сайта   

• Новости сайта
• Корабли
• Библиотека
• Войны
• Люди
• Ссылки
• Форумы

Предыдущая страница: вернуться

Г. Колоколов

Сканирование и редактирование – Г.А. Шишов

На крейсере "РОССИЯ". (Из дневника)

Санкт-Петербург - "Цитадель"
1997

Дневник Георгия Колоколова — это рассказ участника лихих операций Владивостокского отряда крейсеров. Поначалу этот рассказ кажется несколько суховатым и монотонным, но он полон внутреннего напряжения, которое к концу повествования раскручивается пружиной тяжелейшего боя с японской эскадрой.

Воспоминания Колоколова представляют особую ценность, так как это своего рода взгляд изнутри. Автор не пишет о стратегических планах и тактических задачах, — он их просто не знает. Его дело — выполнять, Служить. Именно так, с большой буквы, ведь для него это служба Долгу, Отечеству, Народу...

В судьбе Г. Колоколова много неясного. 24-летним лейтенантом в 1904 г. пришел он на крейсер "Россия". Служил вахтенным начальником и за бой 1 августа получил орден св. Станислава 3 ст. с мечами и бантом.

После Русско-японской войны Г. Колоколов служил на крейсере "Жемчуг", командовал миноносцами "Твердый" и "Грозовой". В 1911 г. был предан Военно-морскому суду Владивостокского порта "за служебные подлоги". Приговорен к заключению в Крепость на полтора года. С Высочайшего соизволения срок был сокращен наполовину. 30 июня 1912 г. Г. Колоколову возвратили, все права, утраченные по суду, и лишь 10 апреля 1916 г. его произвели в старшие лейтенанты.

Дневник Г. Колоколова был издан в 1916 г.

---

27 января 1904 г. Спокойно стоял я на вахте с 8 до 12 часов дня. Был морозный, ясный солнечный день, и бухта Золотой Рог с расположенным на берегу Владивостоком, смотрела очень весело; на блестевшем льду, покрывавшем залив, выделялись фигуры наших крейсеров, перекрашенных только накануне в боевой цвет, темно-серый с зеленоватым отливом. Эти мрачные гиганты-корабли напоминали всем о возможном в ближайшем будущем начале военных действий. Но все как-то изверились в возможность войны, потому что нам приходилось переживать столько напрасных волнений по этому поводу за мое почти трехлетнее пребывание на Дальнем Востоке, что ни известия о дипломатическом разрыве, ни спешный отъезд японцев из города нас особенно не тревожили. Не в первый раз, думаем, собираются воевать, да все оказывается пустяками; хотя все же в воздухе носилось что-то тревожное и мы понемногу свозили лучшие деревянные вещи. В это достопамятное утро у нас на крейсере шла усиленная работа. Кроме дерева свозили на берег еще пустые гильзы; в минном городке, что недалеко, верстах в трех от города, в лаборатории, комендоры изготовляли сверхкомплектный запас снарядов; и на льду вокруг крейсера сновали толпы матросов. Словом, кипело необычное оживление, так как получили подтверждение быть в постоянной боевой готовности. Около 9,5 часов утра принесли телеграмму Командующему отрядом крейсеров; я ее принял и послал с вахтенным унтер-офицером. Не прошло и пяти минут, как выбегают командир со старшим офицером, оба сильно взволнованные, приказывают сделать три холостых выстрела из пушки и поднять сигнал — сигнал тревоги. Мы уже были предупреждены, что значит такой сигнал, и теперь у всех замерло сердце: вот она, вот как начинается война. У всех защемило сердце, каждый старался разгадать свое будущее. Но думать было некогда, поднялась суматоха, все бегали, волновались, кричали. Вскоре нас, женатых офицеров, отпустили ненадолго на берег попрощаться с семьями; командующий отрядом уже объявил о начале военных действий. Между тем, в воздухе развевались сигналы: "крейсерам приготовиться к походу".' Итак, около полудня мы уйдем (стоим в двухчасовой готовности). Стремглав лечу по льду на берег, там на извозчике во всю прыть домой. Такого подъема духа еще не приходилось испытывать: спокойно сидеть не мог, хотелось бегать-, кричать всем на улице, что война объявлена, что мы сейчас уходим. А в городе пока еще не знали о начале войны, о минной атаке в Артуре. К 12 часам дня все были уже в сборе на крейсере, и ледоколы обкалывали лед кругом корабля. На Адмиралтейской пристани, на берегу и на льду стояла масса народа — весть о войне и нашем уходе уже успела облететь весь город — многие плакали, слышались пожелания. Мы все, и офицеры, и команда, толпились наверху по бортам, желая может быть в последний раз взглянуть на близких и знакомых', на дорогой нам всем Владивосток, где мы обыкновенно подолгу стояли. Вот, наконец, отдали концы от бочек, ледоколы расчистили воду вокруг нас от льда и стали разворачивать крейсер. На берегу послышалось "ура!", замахали шляпами, платками; команда, посланная по вантам, из всех сил старалась отвечать. Развернулись и медленно пошли среди колотого льда из бухты. Крепость салютует, по берегам выстроены войска, провожают нас криками ура!.. На душе жутко от неизвестности и горделивое чувство: идем, мол, вас защищать. Куда-то мы направляемся? — этот вопрос теперь занимает всех.

Около 4-х часов дня уже весь отряд из четырех крейсеров: "Россия" впереди, потом "Громобой", "Рюрик" и "Богатырь", в кильватерной колонне, направлялся к острову Аскольд, около 30 миль от Владивостока. Перед нашим уходом было получено известие о том, что "Цесаревич", "Ретвизан" и "Паллада" взорваны. На ночь приготовились к отражению минной атаки.

Поздно разошлись спать, ведя в кают-компании нескончаемые разговоры о будущей войне, о взорванных судах, спорили об японском флоте. Наконец, усталые за день от тревог, волнений и забот, расходимся по каютам; не раздеваясь, бросаемся на койки, под руками фуражка, револьвер и таблицы стрельбы. Спать приходиться не долго; только успел заснуть, будит вестовой: "Ваше Благородие, тревога". "Начинается", — мелькнуло у меня в голове. Моментально вскакиваю, накидываю на себя пальто, вылетаю наверх. Люди стоят у орудий, кругом темно, только луч прожектора, прорезывая тьму ночи, как бы ощупывает, нет ли в ней чего-нибудь подозрительного. Обхожу батарею, смотрю, все ли готово. Команда напряженно всматривается во мрак ночи, но ничего не видно. Никто не разговаривает, и тишину нарушает только постукивание машин. Тревога оказывается ложной — вахтенному начальнику показалось, что где-то несколько раз мелькнул красный огонь. Команда: "разойтись"; спускаемся вниз и опять целый час сидим в кают-компании. Бросаюсь на койку, но, несмотря на утомление, сразу не могу заснуть: разные мысли лезут в голову; стараешься откинуть воспоминания и мысли о семье, о близких и родных, о всем, что дорого, предаться в руки судьбы — будь, что будет, иначе трудно идти в бой. Да и работы будет достаточно, чтобы заглушить подобные мысли.

28 января. Идем Японским морем к неприятельским берегам. Утром, после подъема флага, все мы вертелись наверху около начальства, стараясь узнать какие-нибудь новости, и, главное, цель и план нашего похода. Окружили толпой и пристали к флаг-офицеру с просьбой посвятить нас в тайну нашего плавания, что он и исполнил после долгих уговоров. Оказывается, мы собираемся произвести демонстрацию у Сангарского пролива с целью отвлечь к нему часть Японского флота с юга и оттуда пойти на рекогносцировку бухты Гензан, где, по нашему предположению, происходит высадка японских войск. Ночью будем приближаться к неприятельским берегам. Мороз пока изрядный — на вахту надеваешь все, что только лезет на тебя.

29 января. Отстоял вахту с 12 до 4 часов ночи, так называемую "собаку"; по мере приближения к Японии становится теплее. Ночь темная, ни зги не видно. Идем без огней, все люки и иллюминаторы задраены, чтобы ни один луч света не выдал нашего места. Единственное, но очень действенное средство защиты ночью от миноносцев — полная темнота; даже такие громады, как "Громобой", идущий нам в кильватер в двух кабельтовых, виден плохо, "Рюрик", который шел за "Громобоем", различают лишь сигнальщики с хорошими глазами. Напрасно вглядываемся в ^темноту: ни я, ни сигнальщики, ни люди "у орудий ничего не видим. Усталый, с утомленными от напряжения глазами, сменяюсь наконец в 4 часа с вахты, ложусь и сплю, как убитый.

Утром встал около 9-ти часов, церемония подъема флага отменена — люди урывают время, чтобы отдохнуть. Около 10-ти часов вдруг слышу наверху команду: "горнисты, барабанщики по батареям". Что это? Значит тревога! Все мчатся наверх. Мы у входа в Сангарский пролив. Хороший ясный день, дует не резкий ветер, в воздухе чувствуется мягкость, и невольно сравниваешь здешний климат с нашим суровым побережьем Азии.

На горизонте чернеет дымок, к которому мы приближаемся. Какое, судно, военное или нет, какой нации? Мы поворачиваем на дым и увеличиваем ход. Вот можно различить его корпус; видно, что он старается уйти от нас — поставил паруса; прибавили еще ход. Нагнали поближе и сделали холостой выстрел — приказание остановиться и показать флаг. Поднимает — японский. Пароход небольшой, тонн в 1000, я помню, видел его несколько раз во Владивостоке. Делаем сигнал: "оставить корабль". По этому сигналу команда парохода должна на шлюпках съехать с него; после этого мы хотели его потопить. Между тем, ветер стал все крепчать, мало-помалу переходить в шторм, и бедные японцы, по-видимому, не решаются пуститься на утлых ладьях к берегу, находящемуся милях в 6—5. Делаем второй холостой выстрел — не уходят. Тогда стреляем боевым ему прямо в борт — только дым пошел изнутри парохода, очевидно снаряд, пробив борт, разорвался и произвел пожар внутри; японцы бросаются к двум шлюпкам, спускают их и отваливают.

Волны катят громадные, и бедные скорлупки то взлетают кверху, то совсем исчезают между гребнями валов. Приказано "Громобою" спасти людей со шлюпок, а сами начинаем расстреливать пароход. Около часу описывали наши крейсера циркуляции вокруг парохода, пока его не удалось потопить снарядами: то "Рюрик" мешал, то "Богатырь" становился на створе с пароходом. Вот уже пароход накренился, стал садиться кормой, потом вдруг его нос поднялся, и он вертикально пошел ко дну. Имя этого парохода мы успели прочитать еще раньше; это был "Нагаура-Мару".

Между тем, слева показался другой пароход — маленький каботажник. Ему тоже были сделаны предупреждающие сигналы и холостой выстрел, но там, видно, не поняли, или прямо не хотели оставлять судна; пустили в него снаряды, отчего пароход сильно накренился. Мы повернули назад и ушли в надежде, что ему удастся добраться и выброситься на берег, известить там своих о нашем пребывании в японских водах; нам собственно только и надо было пошуметь у Сангарского пролива. В виду начинающегося шторма, мы больше не могли оставаться у берегов и пошли в море по направлению к бухте Шестакова, к Корее. Шторм, между тем, разыгрывался свирепый, у нас все предметы катались, стучали, крейсер вздрагивал от перебоя винтов. Когда я вступил в 8 часов вечера на вахту, трудно себе представить, что творилось вокруг, в море: оно прямо кипело, от брызг стоял какой-то туман, вершины громадных валов вкатывались на полубак, а он у нас очень почт тенной высоты; соленые брызги кололи лицо, как иголки. На мостике трудно было удержаться от ветра на ногах, и приходилось помогать руками, перетягиваясь от предмета к предмету. Хорошо еще, что здесь не так холодно, как во Владивостоке, всего около —1°. За эту ночь у нас снесло железный входной люк на полубаке, вырвало и утащило привинченные к палубе ящики с запасными частями мелких орудий, сломало и унесло в море левый выстрел.

30 января. Утром ветер несколько стих и волна начала мало-помалу спадать. За вчерашний день продвинулись мало, и у Кореи, идя таким ходом (10 узлов), будем не ранее послезавтра.

Стоял на вахте с 4 до 8 вечера. Около 7 часов налетел сильный шквал от S со снегом и туманом. Ну, думаю, опять начинается вчерашняя история; нет, ничего — скоро разъяснило, и ветер утих.

31 января. Наверху свежо и холодно, покачивает нас изрядно. Уже третий день дует шторм, мы изменили курс и идем против волны малым ходом. Вперед продвигаемся очень медленно, миль по 5 в час. Если будем продолжать идти таким образом и погода не стихнет, то подойдем к берегам Кореи не ранее как послезавтра.

Вахту стоял с 12 до 4 дня. Пришлось стоять на мостике в валенках, закутавшись в тулуп и высовывая один только нос, чтобы что-нибудь разглядеть впереди, что при часто налетавших шквалах со снегом и туманом было делать довольно трудно. Нам еще на головном корабле легче на вахте, но задним зато трудно держаться в кильватере и на определенном расстоянии. Третий день мотает, надоело это удовольствие ужасно. На ночь, по обыкновению, зарядили орудия и приготовились к отражению минной атаки. Предосторожность излишняя, так как никакой миноносец не сунет нос в такую погоду в открытое море, да и не найдет нас так далеко от берегов.

В кают-компании военные переговоры, начинающие уже надоедать всем, иногда сменяются воспоминаниями и рассказами на посторонние темы. Начинается также критика начальства. По-видимому, новый начальник отряда крейсеров не проявляет особенной энергии, все жалеют старого. Посмотрим, что будет дальше.

1 февраля. Черт знает, что такое. Шли к Корее, а в 6 часов утра, когда мы находимся на меридиане Владивостока, вдруг приказано повернуть и идти в свой порт. Это называется — действовать без всякого плана: надоело крейсировать — пойдем домой, 100 миль прошли быстро и к 3 часам стали при входе в бухту Золотой Рог на якорь среди битого льда. На берегу масса народа, все интересуются нашим походом. Узнали печальные подробности события под Порт-Артуром. В газетах прочли агентские телеграммы о бомбардировании нашим отрядом Хакодате — удивительно изобретательная публика.

11 февраля. С 1-го по сегодняшний день стоим во Владивостоке, грузились углем, и сегодня в 11 часов утра отряд начал выходить в море. Около 3 часов дня были уже на горизонте берегов и направились, как нам объявили в Гензан. Опять пошла та же боевая жизнь, постоянное ожидание встречи с неприятелем.

Во время стоянки в Золотом Роге мы отдохнули, хотя и стояли при входе, но были защищены льдом.

В нескольких милях от Скрыплева встречали только плавучие отдельные льдины, а за Аскольдом льда совсем уже не было.

День проходит вяло, а ночью плохо спится в закупоренных каютах с задраенными иллюминаторами и люками. Тут же внизу шумит рулевая машина и боевые динамомашины, часть которых работает малым ходом. Духота страшная, приходится ложиться в пустых каютах, ближе к выходному люку.

Идем пока на S, предполагаем завтрашний день продержаться в море, а к Корее подойти числа 13-го. Публика в кают-компании заявляет, что нехорошее число, но все довольны возможностью встречи с неприятелем где-нибудь у Гензана, чтобы наложить ему за Артурскую историю.

12 февраля. Вахту стоял с 4 до 8 утра. Ночь была темная, луна заходит теперь около 1 часа. Приятно становится на душе, когда наступает мало-помалу рассвет и все предметы начинают обрисовываться, сзади за кормой различаешь все яснее выступающие силуэты остальных крейсеров.

Днем часа четыре занимались морскими эволюциями, а часов в 6 легли на SW и пошли к месту нашей цели, т.е. на линию Гензан-Вузунь, по которой, вероятно, перевозятся большие транспорты войск. Предстоит тяжелая вахта, с 12 до 4 ночи темно, ничего не видно, еще прозеваешь неприятельский миноносец, тем более, что подходим к берегам Кореи, как говорят, уже занятой японцами.

А 850 человек, полагаясь на твою бдительность, отдыхают после дня учений и работы и может быть перед завтрашним боем. Что-то теперь поделывают мои — волнуются, верно, сильно. Сам стараюсь не думать о возможных случайностях в бою и представляю из себя теперь часть механизма крейсера. 13 февраля. Увы, в Гензане никого не нашли. Целый день ходили большим ходом до 15 узлов, взад и вперед близ берегов, ничего не видели, ни одного дымка. Раз, впрочем, была фальшивая тревога — кашалота, пускающего фонтан на горизонте, приняли за дым. Все оживились, выскочили наверх с биноклями, трубами, в ожидании увидеть неприятельский корабль. И вдруг — стадо кашалотов. Даже обидно. Опять все мрачно шагают по кают-компании. Изредка кто-нибудь начинает ворчать, что отчего же не спуститься к югу, к Мозампо, раз здесь ничего нет. Все с этим согласны, но так много говорили и горячились по этому поводу, что нет охоты разговаривать, и теперь молчат. Начальство с нашим мнением не согласно и предпочитает, проболтавшись здесь день, направиться к северу, обследовать северные берега Кореи. Гм! Что же, может быть там, раз здесь в лучшем порту по восточному побережью ничего нет. Да потом и известно, что неприятель сосредоточивается в Южной Корее и Маньчжурии.

Опять поход впустую. Вахта вечерняя с 8 до 12 ночи. В 6 часов повернули и пошли 8-ми узловым ходом прочь на ночь от берегов. Перед вахтой было передано семафором с "Рюрика", что там принимают какую-то телеграмму, прочесть, конечно, не могут, не зная японских знаков. Значит, вблизи есть наблюдательный пост или военное судно. В 12 часов ночи прибавили ходу до 9 узлов и направились опять к берегам. Погода чудная, 5 градусов тепла, ясная лунная ночь, ветра нет.

Замечательно красиво отливают серебристым блеском луны горные снежные вершины Корейского берега. Все время на вахте стоишь и любуешься.

14 февраля. Сегодня немного холоднее, всего +1°. Разбудили меня в 8,5 часов утра с объявлением, что пробита тревога. Моментально вскакиваешь, наскоро умываешься, надеваешь на себя револьвер, бинокль и прочее, и летишь наверх. Оказывается, подходим к Гензану. Вход в самую бухту заслонен мысом, потому оттуда неожиданно может выскочить всякая штука. Впрочем, наш командующий не рискнул подходить близко, и мы милях в четырех повернули и пошли вдоль берега. Вскоре из-за мыса была видна и глубина бухты, но к общему огорчению никаких транспортов или пароходов не заметно. Целый день шли вдоль берегов, огибая все бухты, и ничего не видели, кроме нескольких корейских шаланд в море и по берегу кое-где разбросанных фанз. На ночь опять отошли в море, а завтра будем продолжать обследование берегов к северу. Очевидно, ничего пока в Корее, по крайней мере, северной, не предпринято неприятелем, но идем дальше для очистки совести.

15 и 16 февраля продолжали осматривать берега Кореи, на ночь уходя в море. Полнейшее безделье, на всех нашло сонное настроение, сидят по каютам или же бродят по кают-компании, позевывают и, посматривая на часы, спрашивают, скоро ли чай или обед. Д. сядет за пианино и начнет наигрывать свои вальсы, для верности ударяя каждую ноту по два раза, или кто-нибудь заведет подаренный кают-компании в начале войны какой-то сердобольной барыней музыкальный ящик, и вся публика принуждена слушать одни и те же восемь пьес подряд. Кто-нибудь из невольных слушателей, наконец, не выдерживает и

вылетает из каюты, слышится громкий разговор, крышка пианино захлопывается, ящик замолкает, а Д. уходит к себе в каюту, обиженно ворча себе под нос. И опять тишина и ничегонеделание, лень даже за книгу взяться, прямо какая-то апатия находит. Сегодня, 16-го, болтаемся под Владивостоком, а завтра утром войдем в бухту. Увижусь с семьей, хотя дежурный, но постараюсь подменяться. Мало-помалу все начинают отправлять свои семьи в Россию, подумываю и я об этом. -

С 17 по 22 февраля стояли во Владивостоке. Мало утешительного узнали за это время. Дела наши идут, по-видимому, неважно, неподготовленность к войне во всем.

22-го утром была получена телеграмма с о-ва Аскольд, что оттуда заметили 8 неприятельских кораблей, идущих к Владивостоку. Команду с "России" уже уволили на берег, это было воскресенье, и меня послали собрать ее на крейсер, так как был сигнал развести пары во всех котлах и приготовиться к походу. Около 12 часов мы были уже готовы, пары разведены, трапы заварены, люди на судах. Все время к нам с берега одно сообщение за другим: "два трехтрубных, четыре двухтрубных и два однотрубных и одномачтовых направляются к Аскольду легли в Уссурийский залив, открыли огонь".

Мы стояли у входа в Босфор, прикрытые горой со стороны Уссурийского залива, и о начале стрельбы узнали лишь по последнему сообщению. Командующий, по-видимому, не решается выходить, видя преимущества противника, хотя мы все и возмущаемся между собой, так как в случае аварии, получения повреждения, мы дома, зато неприятельскому кораблю пришлось бы идти чиниться очень далеко. Наконец, около 1 часу дня, мы начинаем сниматься с якоря. Слышны отдаленные пушечные выстрелы.

Съемка с якоря осложнилась тем, что "Громобой" стал дрейфовать и наваливаться на нас, и портовым баркасам пришлось растаскивать крейсера в разные стороны. Лишь около 3-х, в четвертом часу, мы вышли; в это время неприятель, не дождавшись нас, прекратил огонь и уходил на SW. Пройдя Скрыплев, мы повернули на удалявшуюся неприятельскую эскадру и пошли втроем 16-ти узловым ходом, оставляя "Рюрик" идти, сколько может дать. У нас, между тем разносили снаряды, обматывали шлюпки концами, наливали в них воды, чтобы не загорались в случае попадания снарядов, палуба тоже поливалась водой. С жутким любопытством мы вглядывались в видневшийся на горизонте рангоут уходившего неприятеля, в ожидании, что он, увидя нас, повернет обратно и вступит в бой. Так прошли 20 миль, как будто стали даже сближаться, но скоро стемнело и мы повернули обратно. По возвращении во Владивосток нам тотчас же сообщили результаты бомбардировки. Оказывается, обстреливали город из Уссурийского залива вдоль Светланской улицы. Снаряды попадали в восточную часть города, Матросскую слободку, Гнилой угол и в порт; один разорвался в казармах экипажа, тяжело ранив 4 матросов, одну женщину убило; в районе Морского госпиталя тоже упало несколько штук, но все более или менее благополучно для нас. Много снарядов, говорят, не разорвалось. Эта бомбардировка дала толчок отправить семью; хорошо, что на этот раз окончилось счастливо, а что может случиться при частом повторении японцами подобного номера? Да и обоюдные волнения и беспокойства: они — за меня в море, а я за них. Нет, надо всецело отдаться теперь службе, не думая ни о ком и ни о чем постороннем.

23 февраля. Опять появилась японская эскадра и, покрейсеровав между Аскольдом и Скрыплевым, ушла на юг. Наш отряд хотя и был вполне готов к выходу и с разведенными парами, но из бухты не выходил.

25 февраля. Проводил семью. Отправились большой компанией, так как начинается, по-видимому, бегство из города. Народу на вокзале масса, и единственный поезд в Россию переполнен. Жизнь идет у нас своим чередом. Неприятель не появляется, хотя сигнальные посты и устраивают тревоги, но все ложные — принимают шаланду за неприятельский корабль, камни за миноносцы и проч. Стоим у входа в бухту, защищенные льдом от атаки миноносцев. Днем учения и занятия, вечером сидишь в кают-компании и мирно беседуешь или занимаешься чем-нибудь. Только на вахте несколько неспокойно, так как с захода солнца у нас бьют дробь-атаку (сигнал для приготовления к отражению атаки). Орудия заряжаются, боевые фонари готовы осветить самый вход в бухту, смена артиллерийской прислуги рассыпана по борту и смотрит кругом. Потом, когда лед растает, будет, конечно, опаснее, теперь же никакая атака немыслима, разве поставить миноносцы на лыжи и поднять паруса. Вахтенного начальника беспокоит лишь появление наверху недавно назначенного командира, человека доброго в душе, но болезненного и вследствие сего крайне раздражительного. Не успокоится до тех пор, пока не найдет, за что можно обрушиться на вахтенного начальника.

3-го марта. Сегодня вечером приехал к нам контр-адмирал Иессен. Пока остановился на "России", но, говорят, хочет плавать на "Громобое". Думаем все-таки, что он останется у нас. Были бы очень рады, если бы наши ожидания сбылись, так как, находясь на флагманском корабле, имеешь много преимуществ перед остальными. Главное, это быть больше в курсе всех новостей, всегда впереди других кораблей и т.п. Завтра вечером уезжает наш старый командующий.

4-го апреля. Адмирал остался у нас. Встретили Пасху у него. За все время мы уходили три раза, каждый раз на один день и все для учений. В половине марта "Россия" и "Громо-j бой" ходили к м. Поворотному, в 60 милях от Владивостока. На той же неделе весь отряд ходил на эволюции, тоже и сегодня. В данное время мы возвращаемся. Скучно, что нет настоящих походов. Говорят, наместник не пускает. Адмирал, кроме того, выходил и отдельно на рекогносцировки на "Богатыре", на "Рюрике" и "Лене". На последней неудачно, так как "Лена" села на мель в самом Босфоре.

10-го апреля. До сегодняшнего дня стояли в бухте. Но уже вчера отвязали сети, почему можно было предположить, что идем в поход. Действительно, с утра начали разводить пары, а в 9 часов утра снялись с бочек и всем отрядом вышли из бухты. Туман густейший, и пришлось простоять часа три на якоре в Босфоре, не доходя минного заграждения. Наконец, около 2 часов дня, туман рассеялся, и мы пошли дальше. При стоянке в Босфоре соединили крейсера телефонами. У Скрыплева опять стали на якорь и послали портовый баркас за провизией, так как о походе адмирал объявил даже своему флаг-офицеру лишь утром, когда приказывал разводить пары. Приняли свежей провизии на 10 дней. Подошли к нам миноносцы №№ 205 и 206, и командиров всех судов пригласили к адмиралу. Долго о чем-то было совещание, после которого "Рюрик", как тихоход был отправлен назад, а мы, три крейсера и два миноносца, в 6 часов вечера снялись с якоря и пошли... неизвестно куда. После долгих упрашиваний нам сообщили план крейсерства: идем в Гензан, где миноносцы произведут атаку, после чего будут отправлены обратно, а крейсера пойдут Японским морем к Сангарскому проливу и будут бомбардировать Хакодате. Крейсерство очень интересное, придется, вероятно, побывать в бою; ведь уже третий месяц войны, а мы пороха еще не нюхали.

Около 9 часов опять сгустился туман — началось уже туманное время года, с мая по август. Боимся за миноносцы: уж очень они малы и тихоходны, чтобы идти далеко с нами 15-ти узловым ходом. Около 10 часов действительно миноносцы исчезли в тумане, да и кругом ничего не видно. Уменьшили ход до 7 узлов и начали свистать; лишь часа в два ночи отозвались: один — где-то впереди, а другой сзади.

11-го апреля, воскресенье. Утром туман, но "Громобой" все-таки виден сзади, миноносцы рядом с нами. Во время молитвы, около 10-ти часов, с "Богатыря" дали знать, что там получаются по беспроволочному телеграфу какие-то знаки. Приложили присланный из Артура японский шрифт, студент по японскому отделению Восточного Института — переводчик при штабе адмирала, перевел: "густой туман мешает передвижению и сообщению расстояний, направления и хода". Адмирал предположил, что встретившаяся нам японская эскадра прошла милях в 20-ти от нас. Вероятно, так и было.

По-видимому, шли с транспортами, так как туман не мог мешать движению эскадры военных судов. Больше телеграмм не было, значит, мы разошлись с ними, они шли на север, может быть к Владивостоку. Бели бы не было тумана, то послали бы миноносец обратно с предупреждением о неприятеле, но теперь посылать опасно, может нарваться. День прошел спокойно, к вечеру туман рассеялся. С 2-х часов до 7-ми вечера шли 7-ми узловым ходом, потом прибавили до 12-ти, чтобы подойти к Гензану завтра утром.

Бомбардировку Хакодате разработали серьезно: рассчитали число выстрелов на форты и город (6-дм орудиям по 3 на форты и по 5 штук на город, а 8-дм по 2 на форты и по 3 на город). Стрелять будем не более получаса, в общем с отряда будет выпущено около 400 снарядов. Дай-то Бог, чтобы бомбардировка удалась. Все ликуем.

12 апреля. Сегодня утром нас разбудили, в виду подхода к Гензану. Погода вначале была скверная; сыро и шел дождь, но к 8 часам утра прекратился. К этому времени мы подошли миль за 30 к Гензану; потребовали командиров миноносцев. Им дана инструкция идти в бухту Гензан, взорвать находящиеся там японские суда и поджечь, если есть на берегу, провиантские склады.

Снабдили миноносцы всем необходимым, дали подрывные патроны, посадили бледных от волнения студентов-переводчиков. Около 9 часов миноносцы полным ходом отправились по назначению, а мы потихоньку пошли за ними в виде поддержки. На горах уже зеленеет трава, и с берега тянет весной. До 2 часов мы ходили взад и вперед, пока не вернулись миноносцы. Они донесли, что в Гензане никого не было, кроме небольшого японского парохода "Гойо-Мару", который они взорвали, и нескольких корейских лодок. Своим появлением в бухте миноносцы произвели большой переполох — никто не ожидал русских. На пароходе японский флаг был быстро заменен корейским, на всех береговых зданиях, на лодках тоже подняли корейские флаги. Миноносцы подошли к пароходу, отправили шлюпки для осмотра судна, отбирания бумаг, арестования капитана и прочее. Оказалось, и то капитан был в это время на берегу, а остальная команда во время этого осмотра быстро села в лодки и удрала на берег. Это уже неосмотрительность командования миноносцев, так как могли их заарестовать и добыть полезные сведения. Заложили подрывной патрон, но взрыва почему-то не последовало, тогда миноносец "206" миной затопил пароход. На берегу, рассказывают, собралась огромная толпа корейцев. Из-за того, что миноносцы в течение своего поиска ходили полным ходом, у них засорились трубки. Пришлось взять их на буксир и, идя 5-ти узловым ходом, направиться к бухте Шестакова. В 4 часа дня миноносцы исправились, стали у нас грузиться углем. В 5 часов дня увидали идущий навстречу пароход. Приказано "Богатырю" поскорее осмотреть и взорвать пароход. Тот ^подошел к пароходу и сделал сигнал: "оставить судно в течение 15 минут". Адмирал напомнил сигналом о документах, и с "Богатыря" отвалил к пароходу катер. Команда с парохода, между тем, на нескольких лодках подошла к "Богатырю", который стал их выгружать, а с "Громобоя", чтобы не терять времени, пошел катер с подрывными патронами — взорвать пароход. Долго мелькали на палубе огни, пока там не были заложены 18 фн. патроны, и шлюпка отвалила. Минут 6, пока горел шнур, все напряженно ожидали, время тянулось долго, и вдруг раздался негромкий звук взрыва, и большой огненный столб поднялся над погибающим судном. Уже начало темнеть и картина взрыва была очень эффектна. Через 3 минуты пароход затонул. Миноносцы, между тем, были снабжены провизией, инструкциями и письмами командиру порта и отправлены во Владивосток. Все от души пожелали им благополучно вернуться домой, избегнув встречи с японцами. По нашим расчетам, встреченная нами в тумане неприятельская эскадра должна уже возвращаться на юг, извещенная о нашем пребывании в Гензане. Миноносцы ушли, а наши крейсеры пошли 18-ти узловым ходом прочь от берега на NO 81, прямо на Сангарский пролив. Был уже 9-ый час вечера. Мы все радостно беседовали в кают-компании о сегодняшнем успехе. Второй потопленный пароход носил имя "Хогинуро-Мару". Но больше всего было разговоров о предстоящей бомбардировке. Время летело быстро, и когда мы, около 11 часов, хотели уже расходиться по каютам, влетает в кают-компанию вахтенный унтер-офицер и докладывает старшему офицеру, что прямо по носу открылся идущий нам на пересечку большой пароход без огней. Кто уже спал — вскочил, и все мы быстро очутились наверху. Сразу после светлой кают-компании ничего не видно. Подошли поближе и сделали холостой выстрел. Пароход открыл отличительные огни, он перешел нам на правую сторону, застопорил машину и находился кабельтова в 1,5 всего. С мостика его спрашивают по-английски: "Какой нации?" Довольным голосом отвечают: "Японской!", "Катер к спуску"; садятся в него вооруженные люди, два офицера, лейтенант П. и мичман Д., катер отправляется на пароход за шкипером. Приезжают несколько японцев, один в военно-морской форме отдает при входе на трап старшему офицеру свою саблю. Вид у него ошеломленный. Оказывается, мы остановили военный транспорт в 4000 тонны "Кинчиу-Мару". "Сколько на нем команды", — спрашивают у японца. Отвечает: "210 человек" Предложили ему передать на судно, чтобы все оттуда перебирались поскорее на наши крейсера. Между тем на транспорте шел аврал: бросили что-то за борт, спускали шлюпки. Одна за другой они стали приставать к нам и к "Громобою"; пленных японцев оцепляли караулом и пересчитывали. Больше все кули и прислуга парохода, военных матросов немного, несколько солдат. Всех морских офицеров посадили в наши пустые каюты и приставили часовых. Вглядывался в выражение их лиц, но ничего не мог прочитать.

Некоторые из них оказались говорящими по-русски, многих — бывших обывателей Владивостока — все больше содержателей притонов, узнали наши матросы.

Между тем, выгрузка пленных окончилась, собиравшиеся было улепетнуть шлюпки были пойманы, и адмирал приказал послать опять катер взорвать транспорт, предварительно обойдя все помещения и убедившись, что согласно словам японского капитана, там никого не осталось. Взяли капитана с собой и отправились. Катер отвалил от крейсера. Вот на палубе транспорта замелькали фонари, это наши осматривают. Прошло несколько минут и оттуда слышен голос П: "на транспорте вооруженные солдаты, сдаваться не хотят!" "Отваливать". Через несколько мгновений катер вышел из-за кормы транспорта. П. с него кричит: "на транспорте четыре 47-мм пушки!" Тотчас наша команда была убрана вниз, на верхней палубе оставлена лишь артиллерийская прислуга верхней батареи и та положена. Катер спрятался за крейсер, а мы приготовляемся выстрелить миной. Вот минный офицер командует: "Пли!". Мина вылетает из аппарата. Попадет или нет?

Попали в угольные ямы, поднялся черный столб, и транспорт стал садится. Между тем, японские солдаты высыпали на верхнюю палубу и открыли по крейсеру из ружей страшный огонь. У нас сыграли: "открыть огонь!" Я скомандовал в своей верхней центральной батарее: "2 кабельтова". Гром орудий, щелканье пуль о железо крейсера сливались в оглушительный рев. В начале стрельбу с транспорта я принял за наши пулеметы и никакого жуткого ощущения не испытывал, пока один из недалеко сидевших за щитом орудия комендор не .крикнул мне: "Ваше Благородие, вас испортят, японцы стреляют!" Каюсь в своей слабости: узнав, что этот непрерывный треск происходит от японских пуль, я потерял спокойствие и спрятался за щит орудия. Да, чувство скверное, жуткое, когда слышишь, как вокруг тебя сыпятся пули и мелкие снаряды и по всему борту идет непрерывающаяся дробь. Мы открывали огонь несколько раз на короткое время, когда их огонь уж чересчур усиливался. Главное, мы не могли двинуться с места, так как за нами стоял спрятавшийся от пуль катер. Долго тянулось время, пока тонул транспорт, уже, мы несколько освоились с пулями и выходили из-за щитов. До чего, однако человек ценит собственную персону. Минут через 17 транспорт окончательно погрузился вверх кормой. И то, в момент погружения оставшиеся несколько человек не переставали стрелять в наш. Погибли героями, надо отдать справедливость. Было уже около 2 часов ночи, когда "Кинчиу-Мару" затонул, и мы опять большим ходом пошли скорее в открытое море. Усталые, но веселые, мы спустились вниз и стали расспрашивать П., что он видел на пароходе. По его словам, там было около 300 солдат 37-го пехотного полка. Когда он при втором посещении транспорта вместе с японским капитаном обходил судно, встретил наверху нескольких человек и усадил на катер. На его удивление, капитан объяснил, что больше никого нет. Обходя транспорт, в одной из кают он нашел и арестовал шесть пехотных офицеров. Один из матросов, между тем, прибежал к нему и доложил, что трюм полон солдатами. Сунулись было туда, но их встретили дикие вопли и щелканье затворов винтовок. Тогда П. и крикнул на крейсер о солдатах, а сам с командой поспешил на катер. Все оружие, которое было нами захвачено — сабли и ружья, старший офицер приказал бросить за борт к нашему великому огорчению. Ну, скорее прилечь подремать, через час на вахту.

13 апреля. Утром с большим трудом, сильно усталому и после бессонной с волнениями ночи, пришлось простоять вахту с 4 до 8 утра. Когда рассвело, во многих местах, в трубах, кожухах и шлюпках, на мостике в рулевой рубке увидели отверстия от японских пуль. Удивительно неравномерен их бой: в одном месте прострелен косяк рубки и пуля дальше еще срезала край медного колпака. В другом месте пуля, пробив один борт деревянной шлюпки, осталась внутри ее, не пробив второй борт. Вчерашняя стрельба окончилась благополучно для нас, так как ранены только те из команды, которые не могли лечь за бортами — рулевые, но к счастью, легко, в ноги на вылет, без повреждения кости. Сегодня днем адмирал рассудил, что имея на борту пленных, рискованно предпринимать бомбардировку крепости, во время которой мало ли что может с нами случиться и пленные могут принести большой вред. Поэтому днем, около 4 часов, легли на бухту Преображения, не рискуя идти прямо во Владивосток, где неприятель, может быть, забросал вход минами. Решение идти обратно, пожалуй правильно. День был хороший, ясный и теплый. Лишь к вечеру опять сгустился туман, продолжавшийся затем до утра. В кают-компании весь целый день отсыпались после вчерашней ночи.На борту имеем пленных: 52 человека пароходной прислуги, кули и военных матросов, и 15 офицеров морских и сухопутных, последние кажутся сильно удрученными. Остальные на «Громобое".

Из опроса пленных оказалось, что они за 2 дня до встречи с нами отделились от эскадры Камимуры, а за полчаса их бросил конвоир — контр-миноносец, считавший свою миссию провести транспорт в Гензан исполненной, тем более, что севернее Гензана стояла японская эскадра. Кто мог ждать нашего появления у них в тылу? Японец, капитан-лейтенант, показал, что они приняли нас за английские крейсера, подобные типу "Россия" и плавающие в восточных водах. И когда спросили их нацию, они были уверены, что мы — англичане, лишь прибытие катера с русскими офицерами рассеяло их заблуждение. Из офицеров никто ничего существенного не показал, низшая братия была болтливее. Один японец, хорошо говоривший по-русски и живший, говорят, раньше во Владивостоке, рассказал, что отряд адмирала Камимуры из 10 крейсеров, между которыми есть "Кассуга", "Идзуми", "Чиода" 4 номерных и др., 2 контр-миноносца и 2 транспорта. Между последними и был утопленный нами, шедший из Симоносеки во Владивосток для заминирования проходов. Идя на север, понадобилось из бухты Плаксива кажется, перевезти в Гензан часть 37-го пехотного полка, для чего и был отправлен транспорт "Кинчиу-Мару". Этот транспорт имел на себе до 1500 тонн угля, воду и продовольственные припасы. Прямо случайность, значит, что мы не встретились с Камимурой.

Этот же японец рассказал, что наши казаки на днях сожгли занятое японцами корейское селение Сень-шень.

Значит, беспроволочный телеграф может сослужить хорошую службу — очевидно, в воскресенье были приняты телеграммы с эскадры Камимуры. Приказано больше в море не пользоваться телеграфом, а держать его всегда на прием.

14 апреля. Утром, около 9 часов, подошли к бухте Преображения, что в 100 милях к северу от Владивостока и стали спускаться вдоль берега. У Поворотного маяка сигналом спрашивали о японцах. Ответили, что по-видимому, у Владивостока неприятеля не было. Пошли дальше, около 4 часов дня прошли Аскольд, с него узнали уже наверное, что неприятеля не было и полным ходом, чтобы придти в порт до захода солнца (так как с заходом закрываются боны), направились домой. Пришли в 8 ч. вечера.

15 апреля. Днем стали свозить пленных на берег, от нас 67 человек, остальные с "Громобоя" — с "Кинчиу-Мару" и с "Богатыря" — с "Хогинуро-Мару". В бухте много лодок со зрителями, а на Адмиральской пристани, куда свозили японцев, и на Светлановской улице стояла такая толпа народу, что удивляешься, откуда во Владивостоке столько жителей. Мы проводили своих пленных приветливо, снабдив их, у кого не было, шляпами, кого сапогами, на некоторых надели матросские фуражки. Вообще, во время плавания у нас японцы пользовались большими заботами: их часто выводили гулять, правда с караулом, обедали офицеры в нашей кают-компании после нас за отдельным столом. Кроме обычной нашей пищи, им давали их кушанья, рис и т.п. Но, впрочем, не было русского пересаливания, как на берегу, где, судя по рассказам возвратившегося с вокзала проводить пленных, публика им в вагоны насовала вин, сигар, папирос. Да, я забыл, командир транспорта передал нам благодарность команды за обращение с ними.

15 апреля. Встаю в 8 часов утра и узнаю, что у нас разводят пары и мы готовимся к походу, так как пришла японская эскадра, и согласно донесению, в составе, показанном пленными японцами. Значит, Камимура, узнав о нашем дебоше у него в тылу, отправился искать нас, но, видя затем, что мы ушли пошел следом во Владивосток. Около 1 часа ночи японские миноносцы были в Уссурийском заливе, подходили к самому Скрыплеву, а один залез даже в Босфор. Как это вам нравится? И с батарей почему-то не стреляли, хотя и знали, что с миноносцев, вероятно, бросают мины. Как потом рассказывали, увидев японские миноносцы, батареи, посланные для их отражения, стали готовиться к бою и через час передали в штаб крепости по телефону: "батарея готова, куда прикажете стрелять?". Японцы, конечно, не были столь любезными ожидать, пока мы приготовимся, и к этому времени уже скрылись во мраке ночи. Утром японская эскадра около часу или полутора, между 10 и 12, походила по Уссурийскому заливу, причем на концевом корабле, судя по донесению, поднимался красный флаг, и тогда со все судов что-то, по-видимому мины, бросали в море. Затем неприятель пошел к Амурскому заливу, а по городу потянулись мирные обыватели со скотом, пожитками, детьми на противоположную, восточную часть города, боясь бомбардировки со стороны Амурского залива. Мы так и не вышли — уж очень напуганы случаем с "Петропавловским" и не решаемся проходить Босфор, который ночью безнаказанно изволили посетить японские миноносцы. Около 2 часов неприятельская эскадра стала держаться у о. Шкота. Для наблюдения за ней пошли 8 наших миноносцев.

16 апреля. Японцы все стоят у о. Шкота, а мы в бухте, т.к. проход не протрален. Наши батареи молчат. Словом, как будто ничего нет, а комендант, между тем, экстренно сообщает адмиралу, что японцы на китайских шлюпках высаживаются в Кангауз и Стрелке (бухты милях в 20-ти и 30-ти от Владивостока). Сами идти не можем, просим командира порта послать миноносцы. Тем тоже опасно — куда им, береговой обороне, вступать в бой с эскадренными. Послали туда конно-охотничью команду. Правда, высадились немного, всего две лодки, и то, говорят, уже вернулись, а все-таки позволять им делать беспрепятственно что угодно обидно, хотя в данном случае помешать нечем. В городе же — паника. Ходят слухи, что японцы высаживают 15 транспортов, и скоро эта цифра вырастает до 60, затем до 100. Тогда начинают уже не верить и успокаиваться.

С завтрашнего дня начинаем тралить проход.

17 апреля. Японцы сегодня утром отошли на S. При уходе, по сообщениям крепости, у них было девять одномачтовых судов. Стольких одномачтовых у японцев нет; уж эти сухопутные наблюдатели — вечно ошибаются: то выдумают неприятеля, когда его нет, то путают число труб с числом мачт. Усиленно тралим катерами.

Первая неудача на суше; Тюренченский бой глубоко всех поразил. Неудач на суше не ожидали — глубоко верим в мощь нашей армии.

23 апреля. Японцы высадились в Бицзыво и заняли станцию Ва-Фан-дянь; Артур отрезан. Как-то наша эскадра?

28 апреля. Сообщение с Артуром восстановлено, но, думаю, ненадолго. Вот злополучная война!

30 апреля. Артур отрезан; и на этот раз основательно. Дай им Бог выдержать осаду.

2 мая. Одно другого лучше! Новый сюрприз: "Богатырь" выскочил на камни в бухте Славянка, милях в 25 от Владивостока. Узнали об этом вечером, в море был густой туман. Утром адмирал поднял флаг на "Богатыре", пошел, кажется, в Посьет, но в тумане в Амурском заливе выскочил на берег. Завтра утром идем его выручать. Лишь бы японцы случайно не находились вблизи и не взорвали бы его за ночь.

3 мая. Утром приехал с "Богатыря" наш Р., которого адмирал взял с собой в поход. Он рассказал нам историю посадки крейсера на камни. Они вышли 2-го утром в густой туман и, не доходя минного заграждения, встали на якорь — командир отказался категорически проводить свое судно через заграждение в такой туман. Видя, что уговоры не действуют, адмирал принял на себя ответственность и сам взялся провести корабль. Прошли заграждение — туман еще гуще. Опять отдали якорь.

В конце-концов, после долгих пререканий командир, снявший с себя ответственность за то, что может произойти, пошел дальше со скоростью 10 узлов. Курс был проложен на S-ую оконечность о-ва Антипенко, а оттуда в открытое море. Около 1 часа дня штурман спросил у адмирала разрешение ворочать считая себя уже у Антипенко. Все сидели в это время в кают-компании за столом. Уменьшили ход до 8 узлов. Только штурман поднимался на мостик, чтобы приказать изменить курс раздался один сильный толчок, потом другой. Все быстро вскочили со своих мест и понеслись наверх. Первою мыслью было у них: японская мина. Видят — перед носом сквозь туман сереет отвесная скала. Когда вахтенный начальник увидел перед собою берег, он дал задний ход и положил руля на борт, что было уже поздно. При здешних туманах это и не удивительно Курс был проложен правильно, но, говорят, девиация была не верна, вероятно.

С раннего утра мы разводили пары, чтобы идти на выручку "Богатыря". У пришедшего с мыса Брюс миноносца узнали, что "Богатырь" сидит на камнях у самой SW оконечности мыса пробоин в нем еще нет, лишь вдавлина во 2-м отсеке. Вода в первых двух, а в 3-м отсеке лишь в междудонном пространстве.

Около полудня лишь мы снялись, только "Россия", и пошли. К 3-м часам подошли к "Богатырю"; около него — пароход "Надежный", безуспешно стягивает его с камней. Было довольно тихо, командир отправился на крейсер; там решили eго раньше разгрузить, снять с передней части все, что только возможно: башню, орудия, мачту и т.п., и тогда только стаскивать. В противном случае, дно может продавиться, и крейсер затонет. Посмотрим, что выйдет.

Часов около 5 дня стал разыгрываться шторм, пришлось прекратить всякое сообщение с "Богатырем" и поднять шлюпки.

Хотели на ночь послать сторожевые катера, но погода не позволила.

3 мая. Стоял на вахте ночь на 3-е с 12 до 4 утра. Шторм здоровый. Невдалеке чернеет качающийся силуэт "Богатыря" и луч его прожектора, направленный на берег, упирается то в небо, то в море. На берегу горит костер, около копошаться люди. Что это такое? Неужели свозят команду? Положим - шторм, и волна может разбить крейсер о камни.

Около 1 час. 30 мин. ночи с "Богатыря" вдруг пускают на берег спасательную ракету — дело, очевидно, плохо, надо спасать команду. В то же время'получаем с "Богатыря" телеграмму: "прислать все шлюпки к "Богатырю".

У меня мороз продрал по коже; думаю, крейсер погибает. Командир и старший офицер были уже наверху, разбудили команду и офицеров. Волна громадная. Как шлюпки выгребут, не зальет ли их? С четверть часа, пока разносили тали, мы сигналили миноносцам, стоявшим в глубине залива, не будучи в состоянии держаться в море, — но не получили ответа: спят видно, пользуясь штормом, отдыхают, тем временем спустили шлюпки, команда в спасательных поясах пошла к "Богатырю", наваливаясь изо всех сил и на буксире парового катера. Их темнеющие в море контуры то скрывались совершенно в волнах, то выскакивали вверх.

Всю ночь пришлось свозить команду с "Богатыря" на берег. Особенно трудно было держаться у крейсера, где волна била в него со всех сторон: и с моря, и с берега, и от камней.

Днем, благо стихло, привезли команду к нам, оставив на берегу для охраны крейсера 150 человек, командира и почти всех офицеров: последние не хотели уходить от своего корабля. Накормили мы бедных "богатырцев", много пришлось пережить им за эти сутки. Неловко было даже и расспрашивать их о происшедшем, и без того тяжело им. Офицеры поели и отправились на берег к крейсеру, а мы с частью команды с "Богатыря" снялись и пошли во Владивосток.

Оказывается, благодаря шторму, камни, на которых сидел "Богатырь", пробили двойное дно, и водой залило первые четыре отсека.

Старший техник, видя это, доложил адмиралу, что если переборка не выдержит, зальется и пятый отсек, и крейсер пойдет кормой ко дну, или же сломается пополам. Тогда-то и начали свозить команду на берег. К счастью переборка выдержала.

"Богатырь" сидит на камнях, таким образом, основательно: несколько из них вошли внутрь корпуса.

С 13 по 18 мая почти все время ежедневно ходим в Славянку, выходя около 4,5 часов утра и возвращаясь на ночь, около 9, во Владивосток, или всем отрядом, или только "Россия". Лишь два раза нам дали отдыхать: в день приезда вице-адмирала Скрыдлова, один раз, причем контр-адмирал Иессен перенёс свой флаг на "Громобой", а потом на "Богатырь"; у нас несколько дней держал флаг командующий флотом, а потом начальник 1-й эскадры вице-адмирал Безобразов.

Работы по съемке "Богатыря" подвигаются медленно; пробовали его два раза тащить, да ничего не вышло. Теперь "Богатырь" разоружается, под боковые пробоины подвели пластыри; сняли носовую башню, всю артиллерию, переднюю мачту, трубы. Одним словом, работы было вдоволь, а тут, как нарочно, почти каждый день сторожевые миноносцы производят ложные тревоги: камни в тумане принимают за миноносцы, корейские шаланды — за неприятельские корабли, звезды или зарницу — за прожекторы. Нередко мы бросали все работы, баркасы с водолазами, шлюпки с людьми и выходили в открытое море для прикрытия Богатыря и, проходивши взад-вперед часа четыре получали известие, что тревога ложная. I Итак, с "Богатырем" пока неважно, хотя всякий желающий и применяет свой способ для снятия крейсера. Один инженер, например, предложил взорвать вошедшие во внутрь камни; водолазы сверлили их дней десять и, когда уже было все готово хотели подрывать камни, вдруг вспомнили, что в соседнем помещении находится залитый машинный погреб — работа насмарку. Поговаривают о походе на север — это что-то новое, и не стоит для этого, по-моему, посылать три больших крейсера, крейсера чтобы топить рыбачьи лодки.

22 мая. Все стоим или ходим к "Богатырю". Усиленные слухи о нашем прорыве в Артур.

23 мая. Пришел первый пароход с военной контрабандой и привез нам 3500 тонн угля. Последствия объявления порто-франко начинают сказываться. Жаль, что поздно объявили, и то до войны у нас были бы сделаны запасы всего необходимого Команда, например, сидит уже два месяца без сахара.

Все время минные катера тралят Уссурийский залив, главным образом выходы, но ничего не находят.

28 мая. Пришел второй пароход, но на сей раз несчастливо, ибо в милях в 1,5 к S от Скрыплева наткнулся на какую-то мину, взорвался и, придя в Золотой Рог, затонул на мелком месте; его капитан ловко управился с погибающим пароходом и успел носом приткнуться к берегу. По найденным частям мины тотчас же собранная комиссия определила, что мина не наша, следовательно, японская.

29 мая. Завтра, неизвестно в котором часу, уходим в крейсерство. Говорят, очень интересное, а главное существенное.

Публика оживилась, в кают-компании самые фантастические толки.

30 мая. Вышли в 6 часов утра. В море густой туман. В 9l часов пришли в Славянку и стали пережидать туман — случае с "Богатырем" всех напугал, и дальше пока идти не решаемся. Однако, начало не блистательное. Хотя туман и разъяснялся раза два, но мы решили переночевать в Славянке.

31 мая. Сегодня утром снялись с якоря, около 8,5 часов. Погода хорошая, солнце пригревает, и туман разъяснился. Пройдя до 12 часов дня протраленным проходом, курс SO 45, мы повернули на S и пошли по направлению к Цусиме. Теперь нам уже известен план крейсерства: идем через восточный Корейский пролив к острову Квельпарт и там два дня предполагаем крейсировать между ним и островом Росса для прерыва сообщения Японии с южной Кореей; назад вернемся западным Корейским проливом, а в случае, если не удастся прорваться, то идем в Артур. Задача очень смелая и интересная, как-то она нам сойдет, удачно или нет? Приказали приспустить стеньги, предполагая, что японцы все еще продолжают, как мы, для определения расстояния пользоваться высотой рангоута. Думаю, что у них давно уже введены дальномеры Барра и Струда, о приобретении которых мы просили еще до войны. На "Рюрике" случилось несчастье: во время спуска стеньг, сорвавшимся блоком убило матроса; днем убило, а под вечер его похоронили в море. Один выстрел гулко раскатился над морской гладью и проводил покойника. Для начала это неприятно — всякому угрожает подобная перспектива. Все как будто сознают серьезность нашего похода и рано расходятся спать. Раньше хотели прорываться через Цусиму ночью, чтобы обратно нас не ждали, да почему-то передумали и решили пройти пролив 2-го ранним утром.

1 июня. Японское море. День выдался чудный, даже слишком жарко. Стоял на вахте и любовался восходом солнца.

Опять перемена маршрута: решили назад возвращаться не Цусимским проливом, а идти Тихим океаном вокруг Японии и через Лаперузов пролив. Днем прошли Дажелет и легли несколько восточнее. Идем с расчетом подойти на рассвете к проливу. Как-то пройдет моя вахта, как-то пройдет завтрашний день? Может быть, будут у нас убитые и раненые. Единственные шансы на успех — это пройти незамеченными Цусиму. В противном случае, без боя не обойдется: с. одной стороны о. Цусима с минной станцией, с другой — Симоносеки, сильный военный порт, вероятная база эскадры Камимуры, вблизи и Сасебо. Ширина пролива около 25 миль, есть место даже в 22 мили шириной. Вероятно, японцы караулят пролив; наши же расчеты основываются на том, что все японские большие суда стоят у Артура, а с малыми, сколько бы их ни было, мы справимся.

Около 4 часов дня прошли скалистые острова Оливуца и Менелая.

2 июня. Цусимский пролив. Ночь прошла спокойно, хотя вахта была не из приятных: мы находились уже в виду японских берегов и о-ва Цусимы. На моей вахте мы вошли уже в пролив, а утром должны были выйти из него. В 4-м часу ночи легли на выход из пролива.

Ночь темная — ничего не видно, зато тепло. Спустившись вниз, сильно усталый, так как накануне стоял тоже ночную вахту, я прилег на койку поспать хотя бы с час: в 6-м часу мы должны были пройти узкость и выйти из пролива. Разбудили меня около 7 часов, когда мы были в узкости к О от острова Икисима. На горизонте виднелись дымки; была пробита тревога.

Быстро вскочив и наскоро освежившись водой, я побежал наверх. Все рассыпались по бортам. Смотрим, от нас поспешно уходят, расходясь по радиусам в разные стороны: справа — японский сторожевой, вероятно, миноносец; был, говорят и небольшой крейсер, но тот исчез в мглистом горизонте. Ближе к носу — большой четырехмачтовый парусник на горизонте тоже уходил, а влево и прямо по носу два больших коммерческих парохода. Все эти суда неясно вырисовывались во мгле. Сделав сигнал "Громобою" догнать пароход, уходивший вправо, мы с "Рюриком" пошли вдогонку впереди идущего; пришлось "Рюрик" оставить сзади, а самим прибавить ходу до 18 узлов, так как пароход уходил быстро и свернул по направлению к Икисиме, желая выброситься на берег. "Громобой" же уже далеко на горизонте, кажется, скоро остановит догоняемый им пароход. Между тем, у нас, то справа, то за кормой, держится на горизонте японский трехтрубный крейсер. Очевидно, выслеживает и наблюдает за нами, послав миноносец, который вдруг куда-то исчез, с оповещением нашего прихода в их воды. Наш беспроволочный телеграф все время работает и принимает, вероятно, донесения этого крейсера. Думаем, что недалеко какая-нибудь неприятельская эскадра, не могущая по каким-либо причинам выйти нам навстречу. А вышел бы тогда номер! Мы разбросались по всему проливу: "Рюрик" остался далеко сзади, а "Громобой" скрылся в тумане (горизонт не прочищался, и туман иногда лишь слегка рассеивался). Между тем, наш пароход был уже около самого берега, и нам пришлось, сделавши по нем несколько выстрелов, повернуть и пойти на соединение с "Рюриком" и "Громобоем". Пустили около 9 снарядов; так как стреляли с большого расстояния и без пристрелки, через час по чайной ложке, как говорят, то, по-видимому, и ни разу не попали.

День был сначала хороший, только легкий туман стоял в море, а береговые предметы просвечивали сквозь мглу, иногда скрываясь за ней, что очень озабочивало нашего штурмана в виду многих банок и трудности определения места. Вскоре погода стала портиться, и пошел дождь.

Однако же, где "Громобой"? Несколько минут, с полчаса ожидания, и к нашему удовольствию видим неясный темнеющий силуэт "Громобоя". Но около него парохода не видно. Что это значит? Неужели же и он упустил своего. Обидно. Однако вскоре, к нашему торжеству, видим, плывут вдоль нашего борта опрокинутые шлюпки, доски и обломки судна. Позже "Громобой" донес семафором, что этот пароход возвращался пустым из-под Порт-Артура или Дальнего, его взорвали, экипаж, что-то около 116 человек, взят на крейсер; из них несколько человек тяжело раненых, один к вечеру умер. Пароход назывался "Идзуми-Мару", около 3200 тонн.

Между тем, на горизонте, левее "Громобоя", показались два дымка судов, только что вышедших, вероятно, из Симоносек; "Громобой" бросился ловить один, мы — другой.

"Громобой" нагнал и остановил большой четырехмачтовый транспорт "Хиташи-Мару" (около 6000 регистровых тонн). На нем находилось 2—3 тысячи солдат. На холостой выстрел с крейсера транспорт остановился и поднял свой японский флаг, но приказания оставить судно не исполнил, а вдруг, давши ход, хотел протаранить или свалиться с "Громобоем"; крейсер увернулся и, отойдя дальше, принялся расстреливать пароход. Картина ужасная. По рассказам пленных все было в крови, пароход горел в двух местах, снаряды разрывались среди массы столпившихся людей. Так и погиб "Хиташи-Мару" со всеми почти людьми; с него спаслась всего одна шлюпка, принятая "Громобоем", но из этой шлюпки пришлось вынимать тяжело раненых, из которых к вечеру треть умерла.

Мы же выстрелами остановили другой транспорт "Садо-Мару", имевший большое желание уйти от нас. На нем находилось около 1500 солдат, кули, лошади, понтонный парк и, кажется, осадный.

Послали с крейсера катер предложить офицерам сдаться, катер вернулся ни с чем — офицеры отказались. Как рассказывал мичман Д., ездивший на "Садо-Мару", офицеры были пьяны, курили сигареты, разгуливали по спардеку, и категорически отказывались перейти к нам. Японцы толпились на борту и глазели на нас. Подняли им сигнал "оставить судно", обещая его взорвать через 20 минут. Тут началась невообразимая паника: вся эта масса бросалась в шлюпки; шлюпка спускается, вдруг обрываются кормовые тали, шлюпка виснет, и все, спускавшиеся в ней, сыпятся в воду; между тем, раздергивают носовые тали и шлюпка летит прямо на головы плавающих у борта, и на нее начинают прямо с высокого борта прыгать люди, прыгать до того, что здесь же, у борта, шлюпка переворачивается, и опять куча голов в воде. И так почти все шлюпки; нескольким удалось отвалить, но и те все глубже и глубже садятся в воду. Наконец, опять видна куча голов и доносятся крики. Тут, кажется, лодкам удалось спастись и скрыться от нас в тумане. Мы стояли кабельтовых в двух—трех, и вся эта ужасная картина развертывается у нас на глазах. Между тем туман сгущается, мы теряем свое место, зыбь увеличивается, а главное, получаются какие-то новые подозрительные телеграммы - "Нитака", так называют японский крейсер, все время вертится около нас, успешно уходя, когда "Громобой" пробовал его догнать. Мы отходим в сторону, "Рюрику" приказано взорвать транспорт с оставшимися там людьми — больше ждать некогда, надо уходить, пока целы. "Рюрик" пустил мину в один борт; мина взорвалась в угольных ямах, пароход накренился, потом несколько выровнялся. "Пустить другую мину"! "Рюрик" почему-то задним ходом подходит к другому борту транспорта и стреляет миной. Пароход кренится сильно на другой борт, потом несколько выпрямляется и начинает погружаться в воду. Мы, между тем, не дождавшись окончательного потопления транспорта, двигаемся обратно. Жаль, что не подождали, хотя при нас он уже погрузился до иллюминаторов. Тяжелую картину мы видели, да что же делать: принять к себе на борт несколько тысяч человек нет времени, а жаль было уничтожать их, да, впрочем, если подумаешь, что они будут бить наши» на берегу... Вот тебе однако и незаметный проход Корейским проливом, надо теперь возвращаться обратно, все равно сообщение армии с Японией прервано. Идем на север вдоль японских берегов, считая, что неприятельская эскадра будет гнаться за нами по направлению к Владивостоку. Погода за это время окончательно испортилась, и я вступил на вахту с 8 до 12 ночи в проливной дождь и шторм. Дождь бьет в глаза, вперед нельзя смотреть, а мы идем вдоль неприятельских берегов. А что, если нас выследили и миноносцы вздумают атаковать, воспользовавшись непогодой. Положим, волна, разошлась такая, что даже наш крейсер раскачал. Трудно представить себе более приятное ощущение переменить всю мокрую до последней нитки одежду и прилечь на сухую, чистую койку в светлой и освещенной каюте, отоспаться за две ночи вахт. I 3 июня. Спокойно идем на север вдоль западного берега Японии. Утро чудное, теплое, вода расстилается кругом красивой, голубой скатертью. Зыбь улеглась, и трудно предположить, что в эту ночь был сильный шторм с дождем. Часов около 9 утра вдруг опять увидели пароход. Подошли и сделали холостой выстрел, пароход остановился и поднял английский флаг. Пришлось возиться с нетральным пароходом, искать военную контрабанду и проверить документы, — потеряли на это почти 3 часа. В конце концов он оказался английским пароходом "Allanton", везшим около 6000 тонн угля из Японии в Гонконг, как заявил капитан парохода. Это мало вероятно, к тому же у него не были в порядке журналы, которые велись лишь до 15 мая. Конфисковали пароход, свезли часть команды с него к себе, на пароход посадили своих с несколькими офицерами и отправили его во Владивосток. Как то они дойдут, не поймает ли их Камимура, вышедший уже, вероятно, на наши поиски? Остальная часть дня прошла без происшествий, только остановили одну из массы встречающихся парусных шхун и пересадили на нее с "Громобоя" часть забранных кули (солдат оставили пленными) и отпустили ее с миром. Я и забыл упомянуть, что в эту ночь навстречу нам, прямо по борту, кабельтовых в 1,5—2 проскочил какой-то миноносец, конечно японский, но так неожиданно для нас и для него (и мы, и он шли с большой скоростью), что, так сказать, мы не успели рта открыть, как он скрылся в темноте сзади нас и, кажется, стал давать какие-то телеграммы.

4 июня. Продолжаем двигаться на NW вдоль берега. День прошел скучно, без всяких происшествий. Мы так разохотились ловить купцов, охотиться на фазанов, как мы называли, что с нетерпением ожидаем появления какого-нибудь дымка.

Завтра утром должны подойти к Сангарскому проливу. Предполагаем там встретить кого-нибудь, а может быть, к нам навстречу выйдет и "Чин-Иен" (говорят, он в Хакодате) с миноносцами.

5 июня. Разбудили нас всех в 4 часа утра, в виду подхода к Сангарскому проливу и появления дымка на горизонте. Когда приблизились к берегам, вначале казалось, что нам навстречу идет большой миноносец, оказалось — маленький каботажнцй пароход тонн в 80; его мы и не останавливали, пройдя вдоль борта. Через несколько времени увидели такой же маленький пароходишко, капитан которого был потребован к нам. Добиться от него не могли никакого толку. Хотели узнать, откуда он, куда идет, есть ли поблизости военные суда. Сдали к нему на пароход единственного спасенного нами с "Садо-Мару" кули, спасли его, когда он проплывал на поясе вдоль нашего борта. Комичный вид имел этот японец, когда его, одетого в нашу матросскую форму с ленточкой "Россия" и снабженного даже немного японскими деньгами, отпустили на свободу. И он, и капитан парохода долго как-будто не верили, что их отпускают и наконец удалились со множеством поклонов и приседаний.

В 8 часов утра мы уже шли на SW от берега, так как было видно, что здесь никого нет. К тому же, оказывается, ночью была перехвачена телеграмма такого содержания: "ожидайте русских по всем направлениям, ночных наблюдений за ними не производить". Долго мы ломали голову, кто мог нас видеть и откуда послать телеграмму, так как пароходов не видели, а к берегам до сегодняшнего дня не подходили ближе 60—70 миль.

Около 9 часов утра увидели впереди себя на горизонте большое четырехмачтовое судно. Подошли — оказался парусным американским барком "James Johnson", возвращавшимся в Сан-Франциско из Японии без груза. Отпустили его и, отойдя от него миль на 20, повернули к нашим берегам на бухту Преображения.

Если у Владивостока не встретим ожидающего нас Камимуру, то можно сказать, что наше крейсерство, довольно смелое по замыслам, прошло замечательно удачно. В самом деле: утопили 3 больших парохода, свыше 2—3 тысяч солдат и кули, парки, да к тому же взяли призом большой пароход с 6500 тоннами угля. Уголь, хотя и японский, очень пригодится нам, так как кардиф мы бережем для походов, а другой — уже на исходе. 6 июня. Вступил на вахту в 4 часа утра, ветер задувает свежий, довольно холодно, но зато совершенно ясное небо. В 6 часов сменили курс, увеличили ход до 14 узлов и пошли прямо на Владивосток, чтобы сегодня же вернуться туда. Ветер все усиливался, и я сдал к 8 часам почти шторм, который днем, впрочем, стих. Около 3 часов дня подошли к Поворотному, они туда нам сообщили, что в густом тумане слышали свист в море 1, 2 и 4 июня, кто-то, значит, приходил, не японцы ли опять ошиблись одним днем при тщетном розыске нас. Подошли затем к о-ву Аскольд, там ничего нового не узнали, но вскоре получили беспроволочную телеграмму с предупреждением, что проход по Уссурийскому заливу не безопасен от мин, и приказанием идти Амурским заливом. Часам к 8 пришли к нашим заграждениям на Амурском заливе и стали на якорь. С портового баркаса нам сообщили о снятии с камней "Богатыря" и о введении его в док. Это известие доставило нам громадную радость, мы решили отпраздновать и устроить богатырцам обед. Вообще у нас в кают-компании торжество и ликование.

7 июня. Стоял на вахте с 12 до 4 часов ночи и все время удивлялся умению обращаться с крепостными прожекторами. Мы стоим в открытом море без огней, чтобы нас не могли заметить случайные неприятельские миноносцы, а с крепости занялись тем, что наводили прожектора и держали поочередно в освещении наши крейсера, по крайней мере по полчаса. Пришлось даже доложить адмиралу. В 8 часов мы уже мирно стояли на бочках в Золотом Роге. Послал домой телеграмму о здоровье, так как оказывается, что судя по агентским телеграм мам в газетах, наш отряд розыскивал Камимура с эскадрой и миноносцами и даже будто бы был бой.

К нашему возвращению во Владивосток был даже приготовлен к принятию раненых госпиталь, а "Богатырь" — к выходу из дока, на случай повреждения в бою какого-нибудь из наших кораблей.

"Богатырь" будет готов, говорят, через 2,5 месяца: будут ставить временные деревянные заделки пробоин, таран совсем отнимут (он был свернут в сторону).

11 июня. Вчера ночью была тревога: кто-то, где-то, видел неприятельские миноносцы.

Разбудили команду, спустили минные катера, развели в них пары и отправили к бону. Теперь каждую ночь придется держать на боне сторожевую цепь.

Наш последний поход произвел большую сенсацию и в городе, и во всей России, и, всего приятнее, — в Японии: там толпа разнесла дом адмирала Камимуры за то, что он нас прозевал и допустил на коммуникационную линию.

С 12 до 14 июня стояли во Владивостоке, не помышляя о походе, когда вдруг 13 получили приказание приготовиться к походу к 14-му. Приятный сюрприз для нас всех. Куда только мы теперь идем?

15 июня. Должны были выйти в 12 часов ночи на 15-е, но вследствие тумана вышли лишь днем сегодня в 1 час. Пошли в составе: крейсера "Россия", "Громобой", "Рюрик", транспорт "Лена", сбоку каждого из крейсеров держались по два миноносца, да кроме того, "Рюрик" и "Громобой" вели по одному на буксире.

Ветер был свежий, доходил до 5 баллов, и миноносцы с трудом держались на волне, зарываясь носами чуть ли не до труб. Да и тяжело маленьким миноносцам береговой обороны ходить в открытом море в свежую погоду.

План крейсерства следующий: мы с миноносцами идем к Гензану, там минный отряд отделяется и производит минную атаку на неприятельские суда, стоящие в Гензане, мы же в это время держимся при входе в бухту для поддержания миноносцев на случай их отступления. Это все должно быть произведено, конечно, ночью. Затем, отпустивши "Лену" с миноносцами домой, мы в следующую ночь должны прорваться через Цусимский пролив и идти к острову Квельпар, где и будем крейсировать некоторое время. Затем, обратный прорыв через тот же пролив во Владивостоке. Поход лихой и опять интересный, надо отдать справедливость. Рассчитываем, что неприятельский броненосный флот в настоящую минуту находится у Артура, где наша эскадра, уже починенная, начинает проявлять свою деятельность. Между прочим, мы, кажется, подойдем и к Чемульпо с целью, как говорят, потопить поднятый, по слухам, японцами "Варяг".

Время, однако, покажет, что будет и как все удастся, а пока мы плывем в Японском море, обсуждая все могущее быть в нашем крейсерстве случайности. Ведь походы наши были и удачны, но цельного плана нам все-таки не удавалось выполнить.

Погода жаркая, в каютах от духоты невозможно находиться, и все сидят на юте. При выходе в море опять приготовили крейсер к бою, надели черные фуражки. Перед уходом из Владивостока оставили там наши минные катера с офицером и командой. Катера, кажется, пойдут на охрану Амура или Сунга.

16 июня. Целый день шли по направлению к Гензану. Ветер доходил до пяти баллов, зыбь тоже немаленькая, и бедным миноносцам приходится, видно, несладко: то зарываются носом до труб, то весь корпус выскакивает на 0,5 длины, все у них воде и саже, один офицер на вахте, другой тут же у трубы спит, свернувшись в комочек и покрывшись шинелью. Несколько раз лопались буксиры у "Рюрика", приходилось всем останавливаться и поджидать, пока они опять возьмут свои миноносцы. К вечеру стихло, мы были уже близко от Гензана, а 2 часа ночи подошли ко входу в бухту и отпустили миноносце идти по назначению. Полным ходом прошли они мимо нас и скоро скрылись во мгле, окружавшей бухту. Если Камимуры нет в Гензане, он, значит, или у Цусимы охраняет пролив, или под Порт-Артуром. Последнее пожалуй вероятнее, так как коммерческие суда стали проскакивать во Владивосток даже Корейским проливом — значит, там охрана не велика.

Ночь была тихая и теплая, до +20°С, луна светила вовсю. Так я и не дождался возвращения миноносцев и сменился с вахты в 4 часа, когда уже совсем рассвело. Миноносцы однако что-то задержались.

17 июня. Утро чудное, солнечное, весело зеленеют берега Кореи, мы стоим близ Гензана и ждем миноносцы, которые вернулись уже, но почему-то копаются и стоят с "Леной" у самого входа. Наконец № 203 с командующим отрядом миноносцев подошел к нам и донес, что в Гензане ничего не нашли кроме небольшой парусной шхуны и маленького каботажного парохода, которые и были ими взорваны, кроме того, они обстреляли берег и зажгли стоящие там казармы, небольшое количество японских войск отвечало, но без вреда для нас. Не стоило, пожалуй, для этого тащить с собой восемь миноносцев, да кто, положим, знал, что там ничего опять нет. Между тем, эта атака сопровождалась несчастьем: миноносец № 204 наскочил на каменную гряду и с большим трудом снялся с нее, у него оказалось, однако, свернута пятка руля, отчего руль заклинился на борт. Идти он не мог и все вертелся на месте. На обратном пути из Гензана двое из миноносцев взяли его побокам и повели к "Лене". Там долго возились с ним, буксируя его то борт о борт, то кормой, но ничего не могли поделать, так как вследствие положенного на борт руля, миноносец уходил в сторону, браги лопались, рубки ломались. В конце концов, сняли с миноносца людей, орудия, аппараты и взорвали его. Первая жертва из нашего отряда.

Около полудня мы оставили наконец "Лену" с миноносцами возвращаться домой, а сами пошли на юг к Корейскому проливу. И так, опять двинулись к Цусиме, должны пройти пролив и идти к мысу Шантунг (чересчур смело, думаю, так как там мы рискуем встретить часть, если не все, главные силы неприятельского флота). Шли с расчетом ночью пройти Дажелет, чтобы оттуда нас не увидели. Предосторожность на этот раз излишняя, так как сегодня целый день идем на юг в виду корейских берегов, откуда наверно уже дано знать о нашем движении к S.

Все рано улеглись спать в ожидании следующей бессонной ночи и прорыва через Корейский пролив. Да, как-то пройдет завтрашний день и все время нашего пребывания в Желтом море?

18 июня. Утро и день прошли спокойно. Погода ясная и жаркая: прямо изнемогаешь от жары, сидя внизу, а спать в каютах, задраенных на ночь боевыми крышками, прямо нет возможности. Просыпаешься с тяжелой головой, как будто одурманенный.

Около 11-ти часов утра начали подходить к проливу, как и в прошлый раз, восточному. Уже проходя около полудня остров Кацусима, видневшийся на горизонте, мы стали перехватывать беспроволочные телеграммы. Некоторые из них могли разобрать и перевести. Так получили: "русские нападают. Преследовать в береговом направлении с целью уничтожения, не входить раньше указанного времени".

В 4 часа дня уже проходили пролив, а в 6 часов прошли и изменили курс к западу. Итак, мы в Желтом море. Странно, что пролив как будто вымер: ни дымка, ни паруса — очевидно нас здесь ожидают. Все спустились вниз ужинать, я разгуливаю по мостику и, посматривая на горизонт, думаю: ну, моя вахта мирно началась, так же и кончится.

Однако мои соображения не исполнились, так как в половине седьмого мне показались на горизонте неясные очертания неприятельских кораблей, а через несколько минут сигнальщик с марса стал докладывать о появлении одного, двух, трех судов. Пробил тревогу, по-видимому нарвались. "Восемь, девять..." кричат с марса. Однако, порядочно их собралось.

Между тем, орудия были уже заряжены, снаряды разнесены, в шлюпки налита вода, броневые крышки-опущены - и крейсер готов к бою. Подняли сигнал: "Приготовиться к бою". Офицеры толпятся на возвышенных местах и рассматривают неприятеля, вскоре мы могли опознать шедшие впереди в кильватерной колонне 4 броненосных крейсера 1-го класса: впереди шел "Идзума , вторым "Адзума", третьим — типа "Асама", за ними, и немного сзади, три больших корабля, по-видимому, броненосцы, но распознать их не могли. При крейсерах сбоку держались несколько контр-миноносцев. Увидев против себя три крейсера, такую почтенную силу, мы последовательно повернули назад и перестроились в строй пеленга, чтобы принять бой на отступлении, если придется, прибавили ходу до 18-ти узлов и начали уходить. Неприятель между тем открыл огонь из своих башенных орудий и наш крейсер вздрагивал при гулких, раскатистых выстрелах. Их снаряды далеко не долетали, так как расстояние было около 100 кабельтовых, мы не отвечали.

Ну, думаем, удастся уйти или нет, неужели догонят? Четыре крейсера — еще ничего: отстрелялись бы с успехом, а как подойдут их отставшие броненосцы, тогда плохо придется.

Кажется, расстояние пока не уменьшается, но и не увеличивается.

"Рюрик" начинает отставать, пришлось ход уменьшить до 17-ти, а потом и 16-ти узлов. Неприятель стал заметно приближаться к нам.

Уже начинало темнеть, и сзади нас японские крейсера выбрасывали снопы пламени, а через некоторое время к нам долетел ряд тяжелых густых звуков выстрелов. В первый раз мы видели неприятельские суда в таком большом количестве, свой берег далеко, неприятельские порты близко — жуткое чувство проникало в душу. Команда тоже с серьезными лицами толпилась на юге, нередко, впрочем, то там, то здесь слышались взрывы смеха — наш матрос везде найдет что-нибудь, над чем можно подшутить. Все толпятся смотреть на "япошку" — приходится прямо отгонять их по местам.

Проходит еще час, полтора, нам из-за "Рюрика" приходиться еще уменьшать ход, неприятель нагоняет заметнее и стреляет почти без перерыва.

Но скоро уже будет совсем темно, и нам удастся уйти, виду форсированного хода послали в помощь машинной команде строевых матросов. Начало все успокаиваться, все стоят на юте и поглядывают на неприятеля, его уже плохо видно, лишь дым да вспышки выстрелов показывают его место.

Вдруг кто-то вглядывается вперед, кричит: "миноносцы слева по носу!" Пробили отражение минной атаки, моментально открыли огонь изо всех орудий. Открыли миноносцы мы совершенно неожиданно, кабельтовых в 20 от себя. Если бы было темнее, то, вероятно, подпустили бы их. Они стояли на пересечении нашего курса и не дымили, так что издали их, кто видел, то в сумерках этот ряд точек принимал за рыбачьи лодки. Миноносцев было 11 штук, из них 7 "шихауского" типа однотрубных, остальные двухтрубные — все береговой обороны. Гул наших выстрелов превратился в общий рев, весь крейсер опоясался огненными поясами, прожекторы раскинули свои лучи, нащупывая и обнаруживая противника. Стреляли хорошо, не горячась, ни на минуту не прерывая огонь. "Громобой" и "Рюрик" принимали под свои обстрелы отбитые нами миноносцы. Нас атаковали с левой стороны восемь штук, но были отбиты. Вот на нескольких, один за другим, столбы дыма, пара и огня — взрывы. По уверениям команды, два или три потонули. Между тем, другой отряд из трех миноносцев атаковал с правой стороны, но попал под носовой огонь всех трех крейсеров, смешался и прошел вдоль нашего левого борта кабельтовых в 8. Через восемь минут атака была уже отбита и отбита с уроном для неприятеля. Впечатление такое, будто мы атаковали миноносцы, а не они нас. Между тем, японская эскадра на время замолкла, потом, минут через 10 после того, как отбитые миноносцы пошли к своей эскадре, оттуда вдруг открыли страшный огонь, стали светить прожекторами. Стреляли минуты 3, потом какие-то сигналы, вспышки и все замолкло. Очевидно, они стреляли по своим миноносцам. Мы же потушивши все огни, изменили курс и в полной темноте, уже опять увеличивши ход ("Рюрик" исправил повреждение), продолжали уходить от противника. Он шел, по-видимому, прежним курсом, и до 2 часов ночи мы иногда видели сигнализацию у него.

План японцев задуман был хитро: сзади нас их эскадра в двух отрядах, завяжи бой с одним из них, вскоре подойдет и второй отряд, а спереди нас атакуют миноносцы, зная, что все внимание у нас сосредоточено назад, стоит им повредить один из наших крейсеров, мы задержимся, и неприятельская эскадра настигнет нас.

Теперь вопрос заключался лишь в следующем: не пошлют ли они бывшие при крейсерах контр-миноносцы, чтобы вторично атаковать нас. Никто поэтому, разумеется, вниз не спускался, прислуга по очереди спала у своих орудий, офицеры чередовались на своих местах.

С 10-ти до 12-ти часов я прикорнул у самой пушки своей батареи, а потом пришлось стоять до рассвета. Вероятно хорошо отбили их первую атаку, что не решились произвести второй: ночь была темная. Когда рассвело, неприятеля уже не было видно.

19 июня. Утром около 9 часов, встретили английский коммерческий пароход "Chentelbam" с грузом железнодорожных материалов для Японской железной дороги в Корее, задержали его и отправили призом во Владивосток. Хорошо, что не с пустыми руками придется возвращаться. Вот тебе однако и Желтое море и Чемульпо! Жалко, что не прозевали, и хорошо, что нам удалось благополучно улизнуть.

20 июня. Шли 15-ти узловым ходом и торопились во Владивосток. Отчего нас встретили столько больших судов в Корейском проливе, не произошла ли какая-нибудь перемена под Порт-Артуром? К 5 часам дня пришли в Золотой Рог.

28 июля. Стояли во Владивостоке и к сегодняшнему дню погрузились углем, исправили кое-какие повреждения в машине, приняли провизию и приготовились, словом, к походу.

В Уссурийском заливе начинают находить японские мины: сегодня одна взорвалась при тралении. Когда только они успевают бросать, или это все апрельские?

2 июля. Сегодня в Уссурийском заливе взорвался, там, где было поставлено наше заграждение, немецкий коммерческий пароход и тотчас же пошел ко дну. Команду спасли.

3 июля. В 11 часов утра в Уссурийском заливе на японскую мину наскочил и взорвался миноносец № 204. Команда, кроме двух человек, осталась цела, судно затонуло.

4 июля. Во время обеда неожиданно поднят сигнал в штабе: "крейсерам приготовиться к 4 часам дня к походу". У нас в это время сидели гости, которые сейчас же поторопились разъехаться, а офицеры разбежались делать последние приготовления к походу. Суета порядочная вышла. Итак, простояли две недели. Настолько привыкли ходить в походы, что и.этот сравнительно короткий промежуток времени показался нам длинным, и все были очень довольны походом. В 4 часа были готовы к походу, а в 4,5 начали разворачиваться и выходить из бухты.

Как удачно будет на сей раз наше крейсерство? Последние были, можно сказать, не хвастаясь, лихие набеги в чужие моря, к самым неприятельским берегам. Собственно наши удачи объясняются нахальством: ведь нельзя же ожидать трех крейсеров в таких местах, как, например, у самого входа в Симоносекский пролив, и неоднократного появления их в Цусимском проливе.

К вечеру цель нашего похода сделалась известной: идем через Сангарский пролив к Иокогаме, откуда должны, по некоторым сведениям, выйти в Корею двенадцать транспортов с войсками под конвоем всего лишь двух крейсеров и одного броненосца, вот мы должны их ловить на пути из Иокогамы в Японское Средиземное море.

5 июля. Идем 10-ти узловым ходом по прежнему направлению. Погода хорошая. Все довольны, боимся только, что в Сангарском проливе, ведь он в одном месте суживается до 10 миль, нас заметят и задержат отправку войск.

Ну, да ничего, и без того нам работы будет достаточно. Идет с нами опять адмирал Иессен.

6 июля. Ночью был туман, приходилось все время свистками опознавать места остальных крейсеров. На случай тумана, вообще, очень трудно что-нибудь организовать. Каждому кораблю, например, приказано уменьшить ход до 7 узлов при наступлении тумана. Одновременно всем кораблям сделать это трудно, так как уменьшаем ход лишь при густом тумане, когда сигналов не видно, а беспроволочным телеграфом и звуковыми сигналами не решаемся пользоваться, в виду таинственности нашего движения. И вот, "Рюрик" утром оказался на горизонте, далеко сзади и слева.

К вечеру подошли к берегам миль за 20, пробили тревогу и приготовились к прорыву. Перспектива безусловно серьезная, ибо нас могут, не говоря о минах, обстрелять и береговые батареи у Хакодате, где пролив сужается, как я уже упоминал, до 10 миль или 8 даже миль. Все повышенно настроены и очень оживлены. Вдруг, к нашему огорчению, поворачиваем назад: нашел на берега туман, и адмирал не решается ночью форсировать пролив. Мы все разочарованы и, ворча себе под нос, спускаемся вниз. Прорыв назначен в 3 часа ночи.

7 июля. Когда я вступил на вахту в 12 часов, была темная ночь, тихая и теплая. Вскоре открылись два огня: белый и белокрасный — это маяки. Очевидно, нас здесь не ждут, раз маяки зажжены. Около половины второго подошли опять миль на 15 к проливу, но повернули обратно с расчетом вернуться и войти в пролив с рассветом. А хорошо бы рискнуть и войти в пролив ночью: маяки освещены, тумана нет, разве можно наскочить на какой-нибудь сторожевой миноносец. Что же, без риска на войне не обойдешься, а теперь незаметно нам не пройти Сангарским проливом.

Около 2 часов опять повернули и в 3 часа подошли к проливу. Команда и офицеры разбужены, и все стоят по местам, орудия заряжены. В 3,5 часа дали 15 узлов и вошли в пролив. Уже начинался рассвет и оба высокие гористые берега вырисовываются сквозь мглу по обеим сторонам. Попали в сулой, так как во избежание минного заграждения шли серединой пролива, течение было попутное и доходило до 6 миль в час. Трудно себе представить, как бросал сулой наши огромные крейсера: все время приходилось перекладывать руль с борта на бот. Небольшие суда, да и все вообще, в мирное время не ходят по середине этого пролива.

Уже сделалось совсем светло, и мы неслись по проливу со скоростью 21 миля в час; рассчитываем пройти подальше от Хакодатских фортов, милях в 8-ми; думаем, что будут нас обстреливать. Около 5,5 часов были у Хакодате. Из-за мыса показалось 7 миноносцев, но, повернувшись и перестроившись несколько раз, они скрылись — атаковать не решились. По-видимому, они на миноносцах работают довольно вяло — не даром в Артуре замечали, что, когда их откроют и пустят несколько снарядов, они поворачивают обратно. Мы огня не открывали: далеко были. С марса можно было во мгле различить сзади миноносцев большое судно, по признакам броненосец "Чин-Иен". В начале, при проходе чувствовалось немного жутковато: очень уж длинный (60 миль) и узкий пролив, да с крепостью по середине. Но с фортов по нам не стреляли, видно, слух верен, что тяжелые орудия взяты к Артуру. Однако многие видели подымающиеся столбы воды; может быть, и стреляли, но недолеты большие, так как фонтаны подымались довольно далеко от нас.

В 7 часов утра пролив нами был уже пройден, и мы вступили в Тихий океан. В то же время остановили японский коммерческий пароход "Такашима-Мару", в 130 тонн и потопили его; команда на шлюпках пошла к берегу.

Приняли телеграмму: "русские идут к востоку, задержать отправку всех пароходов".

Вслед за "Такашима-Мару" "Громобой" был послан задержать и осмотреть удиравший от нас пароход. Оказался английский — "Сэмэрэ", идущий без груза в Европу. Пришлось отпустить.

Потопили выстрелами японскую парусную шхуну "Тихо-Мару" (117 тонн) и отпустили на свободу небольшой пароход: на нем были пассажиры, между которыми были женщины и дети. К вечеру потопили еще одну парусную шхуну.

Днем приняли телеграмму: "русские уже конфискуют суда, двигаясь в северном направлении". Отошли от берегов и к вечеру повернули на S. Пусть они ожидают нас на север, у Иокогамы мы явимся неожиданно.

8 июля. Тихий Океан. День туманный и страшно жаркий; воздух настолько влажный, что белье, одеяло — все сырое. Целый день проводим наверху, спускаемся только к обеду. С 2 часов дня стали встречать массу рыболовных лодок.

9 июля. Крупная океанская зыбь все время сопровождает наше плавание и заставляет крейсер сильно покачиваться, до 24° на борт. Во время сильных размахов тарелки, стаканы, вся посуда, со звоном и грохотом летит на палубу, вестовые гоняются за уцелевшей еще и ездящей взад и вперед посудой, а "господа" стараются балансировать на стульях, чтобы не покатиться со всеми неприготовленными предметами. Ветер, меж тем, очень легкий и теплый SW. Жара невероятная, до 25°С в тени наверху, а в каютах невозможно сидеть. Дни проводим на юте, где нам поставили тент, а ночью спим в батарейной палубе, в отделении ретирадных 8-дм орудий. Утром остановили английский коммерческий пароход "Арабиа" с грузом железнодорожных материалов, паровозных котлов, машин, рельс и проч., и отправили с призовой партией с "Громобоя" во Владивосток через Лаперузов пролив.

Опять целый день встречали массу рыбачьих лодок. Начало приятно — забрали большой пароход.

10 июля. Происшествие с углем: оказывается "Громобою" не хватает угля, как он показывает сигналом. Дело в том, что приказано крейсировать с таким расчетом, чтобы при возвращении во Владивосток, даже через Лаперузов пролив, оставался запас угля в 400 тонн. "Громобой" же показывает расход гораздо больше нашего — удивительно, что крейсер новее нашего, а машина в высшей степени не экономична, — сообщает адмиралу, что у него не хватит угля для требуемого остатка. Положение неприятное, а обидно, как сначала было хотели, возвращаться назад, не доходя всего 100 миль до Токийского залива. Для экономии в угле мы шли еще вчера с вечера 5-ти узловым ходом, а ночью даже 3-х узловым, и в результате оказалось, что за 12 часов вперед не подвинулись, а снесло нас назад. Решили повернуть обратно; все были страшно огорчены и ругались. К нашей великой радости адмирал решил, в конце концов, в крайнем случае, грузиться углем на Сахалине, а пока продолжать путь к Токийскому заливу. Прибавили ходу с расчетом завтра на рассвете быть на месте.

11 июля. Вступил на вахту с 4 до 8 утра; мы только что прошли группу островов и были уже на большой дороге из Токио и Иокогамы во все места Южной Японии, в Корею и проч. Уже на моей вахте в 5,5 часов утра мы остановили английский пароход "Knight-Commader" — большой пароход с железнодорожными материалами; пароход пришлось потопить, так как, по словам его капитана, на нем не было запаса угля, чтобы дойти до Владивостока. С парохода свезли команду, часть к нам; все индусы, офицеры — англичане. Ругались эти англичане страшно и, главным образом, ругали американскую компанию, которая их застраховала и уверила, что в Тихом океане русских встретить нельзя никоим образом. После этого рейса они собирались возвратиться к себе домой в Англию, а тут глядишь, попали в историю.

В тот же день утопили две шхуны с рыбой и рисом, остановили пассажирский пароход, который пришлось, конечно, отпустить. Капитан его, англичанин, был страшно возмущен, когда узнал от осматривавшего его пароход офицера о потоплении "Knight-Commander": "Как! Потопили пароход под британским флагом!"

В ночь на 12 июля опять на моей вахте остановили пароход. Остановка сопровождалась большим авралом, так как в нужный момент у нас вдруг испортилась правая машина и перестал действовать руль. Минут через 20 все было, конечно, опять в исправности, но за эти 20 минут крику .было достаточно.

12 июля. Когда рассвело, оказалось, что пароход, остановленный нами, был немецкий "Тен" с рыбным грузом, зафрахтованный Японией. Поручили "Рюрику" его утопить, что он и исполнил, стреляя в него долее 4 часов; вообще "Рюрик" отличается какой-то необыкновенной медлительностью: на потопление этого парохода истратил около 200 снарядов. Между тем, мы увидели и остановили английский пароход "Кэлас", громадных размеров судно с массой гребных судов и по-видимому приспособленный под транспорт. Хотя груза не нем было совсем мало, а контрабандного меньше половины, решили его заарестовать и отвести во Владивосток: пусть наше правительство его купит, чем японское; а пароход новый, водоизмещением до 10000 тонн, ход до 12 узлов. Команду на пароход отправили с "Рюрика". Последний опять отличился: когда поднимали баркас, отвозивший команду на пароход, стали лагом к волнам, баркас треснулся о борт, поломался и сорвался с талей; людей спасли, а баркас бросили.

Конечно не видели ни одного судна, идущего из Японии, так как они все были застопорены, зато все, что шло эти два дня из Америки, проходило через нас. Забрано и утоплено несколько больших пароходов. Потом стояние в течение двух дней у самого входа в Токийскую бухту; мы подходили ближе чем на 10 миль, — все это должно было произвести некоторое и довольно сильное впечатление на японцев. Все ждали, что придет выгонять нас Камимура, да нет — верно он хочет поймать нас при возвращении у Сангарского пролива. Большой соблазн был подойти к проходу в Токийский залив и войти в него, да не решились подступить к Иокосуке, сильная крепость при входе.

13 июля. Идем назад 10-ти узловым ходом, рассчитывая вернуться через Лаперузов пролив. У Сангарского же пролива, вероятно, нас поджидает Камимура, да и идти длинным (60 миль) проливом, к тому же узким, против сильного течения пришлось бы целый день. А японцы придумали, вероятно, какую-нибудь каверзу, так что назад не выпустят; главное, у нас угля мало, мы думаем грузиться в Корсаковске. На "Громобое" настолько мало, что, в случае встречи с неприятелем, он не будет в состоянии долго держать полные пары.

День теплый, зыбь продолжает нас мотать; качает сильнее еще, чем раньше. Это начинает надоедать.

14 июля. Сегодня днем прошли параллель Сангарского пролива. Направляемся к проливу между островами Итурупом и Кунаширом (пролив Екатерины). Стало гораздо прохладнее: есть даже возможность сидеть и писать в своей каюте. Горизонт мглистый, и приходится опасаться, что вот-вот найдет туман и нам придется долго ждать, пока не прояснится, чтобы пройти малоисследованным проливом.

К вечеру мгла стала гуще, а временами находили полосы тумана, так что "Громобой" скрывался. Но это пока еще ничего; если не будет хуже, то, может быть, завтра пройдем через пролив. Туманы, как гласит лоция и говорят сведущие люди, в этих местах держатся большую часть месяца, оставляя ясными, но обыкновенно дождливыми, дней пять—шесть.

15 июля. День праздничный для нашей кают-компании, так как среди нас много именинников, но настроение зато далеко не праздничное: подошли сегодня утром миль за 30 до пролива Екатерины, должны по настоящему быть очень недалеко к островам, а в густейшем тумане ничего не видно, не говоря уже о том, чтобы можно было определиться по островам. А шли последние сутки в тумане по счислению, течения неопределены и непостоянны, их много, так что, где мы находимся, точно неизвестно. Весь отряд растерялся. "Громобой" и "Рюрик", в конце концов, отозвались на наши свистки, но "Кэлас" куда-то исчез. Сделали по беспроволочному телеграфу приказание повернуть всем вдруг на S и пошли малым ходом обратно.

Теперь нам предстоял вопрос: держаться ли здесь в ожидании, пока не разъяснится туман. Это может длиться очень долго, быть может несколько недель. Запас же угля, оставшийся у нас, был всего на 9 дней, на "Громобое" — на 8 (на "Рюрике" котлы цилиндрические, а потому расход небольшой, и угля у него было достаточно). Очевидно, мы 'можем ждать не более двух—трех дней, а затем — туман не туман, а иди по этому самому малоисследованному проливу, что будет хуже, так как правильное место будет окончательно потеряно.

Второе разрешение вопроса: сейчас же, не мешкая, пока еще хватит угля, идти Сангарским проливом прямо во Владивосток. Адмирал совещался с командиром, старшим офицером, и штурманом, и было решено идти Сангарским проливом. Неприятель теперь нам не страшен, лишь бы пролезть как-нибудь обратно, а то мы окажемся в ловушке.

Направились туда и пошли 10-ти узловым ходом. "Кэлас" же, вероятно, пошел себе в Корсаковск, согласно сделанного вчера сигнала: "В случае тумана, рандеву — Корсаковск".

Ему пройти, положим, легче, не то, что всему отряду, наш штурман взялся бы провести одну "Россию", не будь сзади других кораблей; а тут, в случае чего, если под носом окажется берег или камни, заднего ходя нельзя дать, так как в тебя въедет идущий сзади, не успев разобрать в тумане и исполнить соответственный сигнал.

16 июля. Опять густой туман! Идем и все время свистим, на наши свистки отвечают "Громобой" и "Рюрик", это вблизи

неприятельских-то берегов, а иначе нельзя — ничего не видно, все растеряемся. Придется в тумане искать вход в Сангарский пролив, иначе при пережидании у нас не хватит угля для перехода во Владивосток. Положение довольно критическое. Встречи с каким угодно противником мы боимся, так как нам угрожает большая опасность: приткнуться к японскому берегу. Это будет гибель, если и не всего отряда, то одного крейсера по крайне мере. Плывем по счислению уже четвертый день, а куда относит нас одно из многочисленных здесь течений не знаем. Вот попали в ловушку: не можем выйти из Тихого океана. Бог даст, отыщем пролив и пройдем благополучно. По счислению мы у Сангарского пролива и ходим взад и вперед в ожидании, когда разъяснит. Что будет — неизвестно. Если разъяснит, как решили вечером, дня через три, то придется жечь палубу, или бомбардировать один из ближайших портов, свести десант и нагрузиться углем у японцев. Не знаю, как это выйдет.

Публика торчит все время наверху, следит за туманом.

17 июля. Приятно было услышать при своем вступлении на вахту в 4 часа утра, что туман временами рассеивается.

Действительно, вскоре мы могли различить берега и опознать свое место. Оказывается, ошибка в счислении была лишь около 7 миль. Около 11 часов вошли в Сангарский пролив. Пришлось идти теперь против течения очень долго, часов до 7-ми вечера. Перед нашим проходом Хакодате, пролив перерезало несколько небольших пароходов. Думали, бросают мины, но ничего, прошли благополучно. При проходе Хакодате, который был закрыт туманом, оттуда вышло несколько неприятельских судов: впереди шел броненосец 3-го класса "Такасаго", за ним какой-то трехмачтовый деревянный корвет, кажется "Конго", а сзади, за небольшим пароходиком или крейсерком, шли 4 миноносца; впереди всей этой сборной армады, ближе к берегу, еще 3 миноносца. Слева провожал нас старый броненосец "Сай-иен", взятый у китайцев. Все эти суда держались на почтительном расстоянии, не подходя ближе 60-ти кабельтовых; желали, очевидно, завести нас под берег, под батареи или на минное заграждение, подходя ближе к нам и делая петли. Мы продолжали идти тем же ходом, не обращая внимания на неприятеля, один раз хотели было открыть огонь, но решили не тратить снарядов. Ожидали при выходе эскадру Камимуры.

Неприятель провожал нас по всему Сангарскому проливу, потом повернул обратно, миноносцы же шли за нами и дальше, мы их видели еще вскоре после захода солнца; как только стемнело, мы изменили курс, потушив все огни и представляя миноносцам гнаться в прежнем направлении. Первую половину ночи все-таки ждали атаки, но ее не было. Итак, наконец, выбрались благополучно из Тихого океана и легли на Владивосток.

19 июля. В 3 часа дня пришли во Владивосток. В походе пробыли 15 дней и устали порядочно, да и консервы надоели. Конечно, в городе беспокоились за наше долгое отсутствие. Судя по газетам, "Россия" уже была взорвана (15-ый, кажется, раз), а "Рюрик" посажен на камни. Потопление "Knight Commander" создало, оказывается, чуть ли не конфликт с Англией. Это уже нахальство с их стороны: лучше бы молчали. С 20-го по 28-е усиленно грузились углем. 28-го вечером окончили погрузку, 29-го вымылись, а вечером получили приказание приготовиться к походу. Говорили, что идем выручать "Лену" с транспортами, ушедшими 29-го утром в северную экспедицию.

30-го июля. Утром очень рано снялись с бочек и вышли в море. TJcex очень интересует вопрос, куда мы посланы. Около 10 часов, выйдя из Амурского залива и отправив обратно сопровождавшие нас миноносцы, адмирал поднял сигнал: "Наша эскадра вышла из Артура, теперь сражается". Тут только догадались мы о цели похода: значит, идем в Корейский пролив на соединение с нашей эскадрой. Опять Корейский пролив! Предприятие может кончиться для нас печально, поймать за фалды, если мы разойдемся с артурцами и нарвемся на соединенный флот неприятеля, преследующего артурцев. Днем шли строем фронта в расстоянии около 3 миль друг от друга, чтобы случайно не разминуться с нашими артурцами. Однако странно, что их нет до сих пор. По нашим расчетам, они, выйдя из Артура 28-го, должны быть недалеко уже от Владивостока. Посмотрим, может быть, завтра встретим их. Идем ходом 14—15 узлов. К ночи, чтобы не разрозниться, перестроились в кильватерную колонну.

31 июля. На вахте стоял с 4 до 8 утра. Сильно устал и днем проспал поверки тревог и ученье. Не разошлись ли мы с артурцами, что до сих пор их не встречаем. Строим планы, какие лихие походы мы будем делать вместе с крейсерами артурской эскадры.

К вечеру все по обыкновению, собрались на юте, пели, дурачились, и смеялись. На ночь старший офицер просил нас не раздеваться: ночью войдем в Корейский пролив и до завтрашнего вечера будем крейсировать в ожидании наших по параллели Фузана. К вечеру находились уже в виду берегов.

1 августа. Памятный день для нашего отряда. Пишу я уже полтора месяца спустя, спокойно сидя на берегу во Владивостоке и подумываю о возвращении в Россию на излечение.

Произошел следующий казус: только я, сменившись с вахты, лег немного поспать и начал дремать, вдруг услышал, как барабанщики и горнисты мерно выколачивают боевую тревогу. Очень не хотелось вставать, и я продолжал нежиться в койке, как слышу в кают-компании пронзительный звонок, и кто-то из офицеров вбегает в кают-компанию со словами: "Господа, вставайте — неприятельская эскадра"!

Сна как не бывало, быстро вскакиваю, надеваю на себя револьвер, свисток, бинокль, захватываю таблицы стрельбы... Вот-вот начнут стрелять, думаю; а тут нарочно все перепутывается, ищешь и не видишь того, что у тебя под руками. Наконец готов и лечу наверх.

Только что рассвело, весь горизонт во мгле, и сквозь редкий туман с правой стороны вдали вырисовываются контуры четырех знакомых нам броненосных крейсеров Камимуры. Между тем, прислуга уже стоит у орудий, разносятся снаряды, поливают палубы, санитары с носилками расходятся по местам. Обошел свою верхнюю батарею — готова. Было без 10 минут пять. Серое, пасмурное утро. Но вот неприятель виден теперь яснее, и мы поворачиваем последовательно назад параллельным с ним курсом.

За ночь, оказывается, мы разошлись с японцами, и они оказались севернее нас, т.е. отрезали нас от Владивостока. Когда мы их открыли, они шли так же, как и мы, по параллели, только, как я говорил, несколько севернее.

"Сколько расстояния?" — спрашиваю у дальномерщика. "60 кабельтовых".

Я обхожу еще раз батарею, люди стоят молодцами, но с напряженными, задумчивыми лицами: видно, приготовились к серьезному делу.

"Стеньговые флаги поднять!" — командуют с мостика.

И вот медленно поползли андреевские флаги по мачтам, призывая врага на бой. Через мгновение и у неприятеля поднимаются громадных размеров восходящие солнца.

Сердце начинает екать: значит, бой решен.

"Стреляют!" — крикнул кто-то на баке. Действительно, на головном неприятельском крейсере показалось белое облачко, и вскоре донесся тяжелый раскатистый звук выстрела. Посмотрел на часы: было 5 час. 10 мин. Вот еще несколько — все недолеты.

Вдруг с каким-то странным жужжанием или свистом снаряд перелетел через крейсер. Другой, третий — неприятный, резкий звук, голову как-то тянет вниз и хочется пригнуться к палубе.

Столпившаяся по борту команда расходится по местам, машинная команда лезет вниз, видя, что дело начинается.

У меня в батарее лишь скорострельные пушки, принимать участия в бою пока не могут, поэтому приказал прислуге перейти на нестреляющий правый борт и лечь за кожухами.

Между тем, наши большие орудия уже открыли огонь по неприятелю, а японские снаряды со свистом и треском падали вокруг крейсера и поднимали целые фонтаны воды. Постояв несколько минут за кожухом и немного приободрившись, так как, по правде сказать, ощущение испытывал очень жуткое, решил пойти -и посмотреть на неприятельские суда.

Перешел на левую сторону. Неприятель недалеко; передают: "50-45-42" и т.д. кабельтовых; идет параллельным курсом и стреляет не переставая.

Вот один снаряд не долетел и разорвался о воду близ самого борта; я пригнулся вниз — вижу, осколки массами перелетают кожухи. Некоторые из них настолько горячие, что видишь, как он летит, окруженный облачком пара.

Вдруг слышу страшный треск: снаряд ударил в поясную броню у минного катера, у которого я стоял.

Куча осколков полетела на верхнюю палубу и в минный катер, но почти одновременно со взрывом снаряда я инстинктивно растянулся на палубе.

Поднявшись, слышу сзади стон: это мой унтер-офицер Та-реев, стоявший рядом со мной, не успел отбежать, и несколько осколков ранило его в спину. Минный катер, вижу, разворочен, и из него течет вода.

Один за другим снаряды начинают попадать в корпус крейсера, и наша "Россия" каждый раз при этом сильно вздрагивает.

Иду посмотреть, что делается на правой стороне и как команда.

Прихожу: матросы лежат за кожухами, другие сидят на корточках, иные стоят — видно, уже приобвыкли. Вот один выглядывает из-за кожуха в проход, но вдруг, откинувшись и всплеснув руками, падает. "Носилки!" — кричу.

Но тут началось нечто ужасное: с кожухов летят вниз на палубу дальномерщики, раненые и убитые. Тащат носилки — носильщики падают.

Мимо меня на носилках проносят офицера — кто? В виске громадная рана, один глаз как-то вылез, другой — полузакрыт и смотрит стеклянным взором. Но кто, сразу определить не мог. Потом уже узнал, что это был убитый одним из первых снарядов наш уважаемый и любимый старший офицер.

Раздается опять ужасный треск, уже привык и знаешь, что куда-нибудь попал и разорвался снаряд. Оборачиваюсь — вижу: дым... Люди, бывшие за третьим кожухом, как-то разлетаются в разные стороны, некоторые лежат в неестественных позах; дым рассеевается, и беседка с 75-мм патронами оказывается охваченной пламенем. Это разорвался снаряд на правом шкафуте, пробив трубу. Ну, беда, думаю: сейчас начнут рваться патроны. Бежим тушить. Мои опасения однако оказались напрасными: патроны не рвались, а выскакивали из своих гнезд на небольшую высоту кверху, сами гранаты оставляя в беседке.

Между тем, огонь поливают шлангами, и пожар прекращается.

Возвращаюсь на прежнее место — мы, между тем, повернули и деремся правым бортом — вижу, там лежит с раскроенной головой матрос.

Вот судьба, думаю: ведь минуту назад я стоял на этом месте. Почему этот осколок попал сюда моментом позднее?

Перевел оставшуюся команду на левую сторону. Оставшуюся, потому что уже добрая половина была убита или ранена.

Курить хочется смертельно, пить тоже. Вот матросик несет воду с красным вином — была приготовлена для команды на случай боя; жадно пьешь прямо из ведерка. Подходит ко мне курить О., у меня в батарее по левой стороне; лицо у него серьезное, немного бледное; разговор не клеится, пробуем шутить, ничего не выходит.

Десятая пушка выведена, двенадцатая, восьмая, слышишь... Что это, чем же мы отвечать будем; неужели будем молча подвергаться расстрелу.

Иногда проходят мимо офицеры с поручениями. Моя роль в бою оказалась печальной: наблюдать и заниматься уборкой раненых и убитых и тушить пожары на верхней палубе.

Покуривши, обхожу батарею и приказываю убрать раненых и убитых. Смотришь на них уже равнодушно и начинаешь как-то каменеть и думаешь: "Уж поскорее бы".

"Что, прорываемся?" "Нет, не можем, прижимают к японским берегам". Неутешительно.

Ворочали еще несколько раз. Уже около 6.30—7.00 часов утра... Опять стреляют справа, по левой стороне за прикрытиями сидят только человек 15 из всей прислуги (положим, человек 10 отправил в 6-дюймовую батарею на пополнение).

Трубы, особенно 3-я, в клочьях. Пробуем заделать — невозможно.

Опять раздается страшный треск, и меня обжигает чем-то по ногам. Я хватаюсь за больные места и сажусь на палубу. "Ранен, — думаю — вдруг тяжело?"

Пробую встать — ничего. Ну, ноги, значит, целы. Только жжет, а боль небольшая.

Иду перевязаться; ко мне подбегают человека 4 матросов, кричат: "Носилки!" Я говорю: "Не надо." Но меня не слушают и на руках сносят вниз. Здесь я насилу их убеждаю, что сам могу дойти до перевязочного пункта. Прихожу в баню, центральный пункт, народу масса, целая вереница раненых и носилок, стоны со всех сторон. Фельдшер сделал перевязку, большой осколок, видно, на излете слегка зацепил одну ногу и засел в другой, причинив поверхностную лишь рану и ожоги.

Выхожу — тот же ад: грохот наших выстрелов смешивается с разрывом неприятельских снарядов, на палубе лежат раненые и убитые, так как носилок и людей мало.

"Передайте старшему артиллерийскому офицеру, — говорит мне, отведя в сторону, М., — что у нас пушки левого борта не действуют."

Поднимаюсь на полубак, подхожу к боевой рубке и передаю. Командир стоит рядом, слышит и говорит старшему минному офицеру: "Позаботьтесь, чтобы подрывные патроны были разнесены по местам."

Я, посмотрев сверху на картину боя, спускаюсь опять к себе на верхнюю палубу и начинаю размышлять о слышанном. Приказание командира я отлично понял. Не весело это, однако.

Держаться, по-видимому, наш крейсер больше не может, а у нас несчастье: кроме того, что не смогли до сих пор прорваться на север, уже около 6 часов утра "Рюрик" потерял способность управляться и стоял и вертелся на одном месте: у него руль заклинило на борте; мы же ходили перед ним и прикрывали с "Громобоем" от четырех крейсеров.

Да, положение скверное, надо сознаться. Осколки летят со всех сторон, не знаешь, откуда прилетит к тебе судьба; да еще сознанье, что вреда противнику чувствительного мы принести не можем, так как артиллерия левого борта у нас не действует, а с правой стороны стреляют только 3—4 пушки. В команде начинает замечаться какое-то озлобление: дороже бы продать свою жизнь; о победе, видимо, никто и не думает уже. Конечно, то же самое и у тебя на душе, но ходишь и делаешь вид, что все идет очень хорошо. Одобрение в такие моменты очень важно.

"На неприятельском корабле большой пожар! Ура!" — крикнул с полубака Р., занявший место убитого старшего офицера. Команда подхватила это "ура", которое разнеслось по всему крейсеру. Но причину ликованья знали очень немногие: только те, которые стояли близко к полубаку и слышали старшего офицера; вся же остальная команда и офицеры приняли радостный клич за привет нашей артурской эскадре, которая, мы ждали, придет и выручит нас; тем более, что на горизонте показался дым. Все бросились к бортам, вылезли даже из машин и с нетерпением стали ждать помощи. Все сразу повеселели. Но вот дымок на горизонте приближается, показываются корпуса кораблей, и всех охватывает полнейшее разочарование: подкрепление пришло, но не к нам, а к неприятелю, в виде сначала одного, а потом еще двух крейсеров 2-го класса.

Между тем, вдруг раздался сильный треск и грохот от разрыва сразу двух 8-дм снарядов под полубаком, и оттуда повалил густой, сначала желтый, потом белый дым.

"Пожар под полубаком!" Разорвавшиеся там снаряды воспламенили заготовленные нами 8-дм картузы с порохом (хорошо еще, что крышки были откупорены, а то и они бы взорвались), загорелась палуба, и верхняя и полубак, краска, линолеум и, в довершение всего, от искры загорелись два 8-дм погреба, шахты которых выходили под полубак. Дым и огонь повалили оттуда страшные. Все бывшие в носовом плутонге (5 крупных орудий), кроме 7 человек, сгорели или убиты осколками. Эти 7 человек были спасены положительно чудом: 5 из них были вынесены на шкафут, между прочим, младший артиллерийский офицер М., причем газами они были сильно контужены; двоих же газами вынесло через носовой порт 6-дм орудия, и они уцепились за носовое украшение.

Пожар, между тем, все усиливался, огонь стал пробиваться через верхнюю палубу. Мы вышли на время из строя. Схватились за шланги — перебиты. Послал за запасными к трюмному механику, а сами все на минуту оцепенели. Все отошли и ждали... Все понимали, какая страшная опасность, какой ужас может произойти: погреба взорвутся, боевая рубка со всеми находящимися в ней и люди на полубаках — все провалятся в огонь, если только не удастся затушить пожар. Взрыва ждали с момента на момент.

Но секунда, другая — взрыва нет, оцепенение прошло, и все с ведрами бросились заливать и тушить пожар.

Ни на осколки, ни на свист снарядов и гром выстрелов никто уже не обращал внимания: каждый был увлечен делом, каждый сознавал необходимость прекращения пожара.

Минут через двадцать пожар был потушен. Стены полубака были так накалены, что нельзя было к ним прикоснуться; вода, почти горячая, стояла по колено; везде лежали обгорелые и изуродованные трупы.

Между тем, вследствие пожара, мы принуждены были отойти от неприятеля. Попадания стали уменьшаться и вскоре совсем прекратились. Все вздохнули полной грудью и стали энергично исправлять какие можно орудия, пополнять прислугу. Бедный "Рюрик" не был в состоянии двигаться, остался сзади, и на нем сосредоточился весь огонь неприятеля, к которому в виде подкрепления подошли крейсеры "Нитака", "Чиода" и "Касаги".

Оправившись минут через 10, мы снова повернули и пошли отстаивать "Рюрик". Я воспользовался передышкой и побежал в кают-компанию выпить сельтерской воды. Когда поднимался наверх, мы опять приблизились к неприятелю, и опять у нас начался ад.

Опять гром выстрелов, стоны раненых и пожары.

Все в памяти у .меня перемешалось, врезались отдельные эпизоды.

Помню часового у флага на грот-мачте, раненого, в крови, не хотевшего уйти по моему приказанию и ушедшего лишь по приказу старшего офицера.

Стоишь какой-то оглушенный, ничего не соображая, не думая ни о чем. Рядом несколько матросов: все кто остались от прислуги верхней центральной батареи (а их было человек 80).

Вдруг разрывается снаряд в батарейной палубе, откуда валит густой дым.

"Пожар в батарейной палубе!" Бежим туда, спускаем шланги, подаем ведра.

Стоны, крики о помощи...

Команда молодцом, и проявляет удивительную заботу об офицерах: и воды притащит, и что-нибудь подставит, чтобы дать присесть, а с ранеными обращались прямо трогательно.

Неприятель открыл по нас учащенный огонь; мы сознаем, что последний раз выручаем "Рюрика", что больше держаться не в состоянии.

Оставшиеся орудия выводятся одно за другим, голосовая передача, горнисты и барабанщики выведены, проводники порваны; приходится управляться самостоятельно батарейным командирам. Ну, до меня это все не относится, велика дистанция. Наименьшая была при конце боя около 26 кабельтовых.

Кожухи и трубы расстреляны, имеем пробоины по ватерлинии и крен; все пять минных аппаратов выведены, в одном из них взорвалась мина. Две мачты в пробоинах и держатся на честном слове.

Больше двух часов, как "Рюрик" получил повреждение; может быть, исправился. Спрашиваем сигналом, исправлено ли повреждение. Ответа нет. Делаем ему сигнал: "Идти во Владивосток". Он отвечает: "Ясно вижу" и начинает двигаться по направлению к Корейскому берегу, а мы с "Громобоем", отвлекая 4 броненосных крейсера, в противоположную сторону; удаляемся от старого товарища "Рюрика". Бог даст, отобьется от малых крейсеров и как-нибудь выбросится на Корейский берег.

Начинаем сами пробиваться во Владивосток, нам препятствуют, снаряды летят без передышки, мелкие пожары уже не тушим. Верхняя палуба в дырах. Повреждены два котла.

Еще до этого времени было выведено из строя много офицеров; говорят, убиты (к счастью, в действительности, были

только ранены, убит только один). Ноги у меня начинают болеть все сильнее, но не приходится обращать внимания.

Разрывается снаряд на рострах, бегу туда, смотрю, нет ли пожара. В тот момент страшный треск около меня, и я чувствую, как в голову меня ударило что-то острое, горячее, пронзило как-будто насквозь. Я упал, ничего не соображая, инстинктивно схватившись за голову.

Помню, что повернув голову, вижу, рядом горит палуба, и четыре человека бегут тушить. Орлов, слышу, крикнул: "Носилки!" Я овладел собою, попробовал подняться, упал на какого-то убитого матросика, но, собравшись с силами, встал и, шатаясь пошел, вернее, меня повели в центральный перевязочный пункт.

В бане полно раненых; доктор, батюшка, студенты и нестроевые только и делают, что обходят и перевязывают раненых. Мне перевязали голову и положили в одном из проходов, переполненных ранеными. Смутно, но все же помню тяжелое состояние во время лежания здесь: полная неизвестность, удары снарядов о корпус, содрогания судна — все это казалось здесь большим, чем наверху. Время тянется томительно долго. Был уже 10-й час, а бой продолжался еще минут 45 или час. Наконец гром стал стихать, еще один залп по нашему корпусу, и неприятель повернул.

Все прямо как воскресли: мало кто надеялся на успех прорыва, мало кто думал остаться в живых.

Но "Рюрика" зато уже нет с нами; дорого заплатили мы за наши крейсерства и потопление транспортов.

Не без повреждений обошлось это дело и для неприятеля, в начале боя, когда у нас еще был цел телеграф, мы приняли: "Русские не будут пропущены обратно" (а пришлось пропустить!). Вскоре: "Имею течь, прошу присылки еще двух судов". Значит, сделали ему пробоину. Кроме того, были у них на эскадре и пожары — один крупный, а прекратили они преследование после того, как, по рассказам очевидцев, был поврежден и вышел из строя шедший вторым крейсер "Адзума".

Как только они повернули, мы застопорили машины и стали делать исправления, необходимые для возвращения, подводили пластыри и т.п. и 14-узловым ходом помчались обратно.

Не веселое было возвращение двух израненных крейсеров во Владивосток.

Оказывается, часа через полтора после нашего ухода из Владивостока, там была получена телеграмма о неудаче прорыва из Артура и возвращении эскадры обратно. За нами вслед был послан миноносец, чтобы вернуть нас, но не мог догнать, так как мы пошли большим ходом.

К.

© 2002-2024 Цусима.SU || Георгий Шишов, Александр Герасимов