письмо Андржиевского Кладо
Опубликовано: Klado N.L. The battle of the Sea of Japan. Toronto. 1906
Материал предоставил: Козачук Василий
Перевод: участник Форума с ником ironclad
Высокоуважаемый Николай Лаврентьевич,
Большое Спасибо за подробный и скорый ответ на моё письмо, в котором я предложил объяснить все неясные и загадочные действия «Грозного» у острова Мацусима 28 мая, и за лестное мнение о моей персоне, которое Вы выразили. [ Последняя фраза вызвана моими словами, что я сильно удивлен тем фактом, что даже лучшие из офицеров принимали, считая их единственно правильными, такие решения, которые мне кажутся явно ошибочными. ]
Вы, без сомнения, удивлены тем, что я должным образом не отреагировал на статью в «Руси» от 21 июня, озаглавленную «Больше молчать нельзя», в которой моё имя мешали с грязью, а вместо этого обращаюсь к Вам, человеку, который никогда не использовал таких злобных выпадов в мой адрес. Но я не знаю того, кто написал эту статью в «Руси». Кто он такой, этот Ж.Г.Т., чтобы с ним спорить?
Теперь я перейду к Вашему главному обвинению в мой адрес, что, по Вашему мнению, я растерялся в трудный момент и не принял единственно правильное решение, что я слепо подчинился и совершил нарушение долга, уплыв во Владивосток. Разве это правда? Это же совершенная ложь. Когда я получил приказ уходить во Владивосток, я его не выполнил, оставаясь с «Бедовым» до того момента, когда он поднял белый флаг, совершенно неожиданно для меня. Поэтому нельзя говорить о «по-солдатски слепом послушании», как делает автор статьи в «Руси», или о «проявленной слабости» ( «Морской Вестник», 1 июля ), или о «страхе вызвать недовольство начальника», или «ставшем привычным неверии в свои силы».
Вы спросили, почему я, будучи старшим по званию и зная о том, что Адмирал был ранен, не принял командование над обоими миноносцами? Но, во-первых, ранение Адмирала не обязательно означало его неспособность командовать кораблем. Я ведь продолжал командовать кораблем во время всего боя, несмотря на то, что почти в самом начале боя был ранен в голову, обе руки, оба глаза и ногу. Я продолжал отдавать приказы, и только кровь, заливавшая глаза и лицо, заставила меня вызвать на мостик на помощь лейтенанта Коптева, который сообщал мне обо всём и передавал полученные от меня приказы. Я не знал, что в этот момент Адмирал был без сознания или что его флаг-капитан был на борту «Бедового». Позже мы видели его гуляющим по палубе миноносца. Мог ли я при таких обстоятельствах взять на себя роль командира отряда? Считаете ли Вы возможным, что командир «Бедового» предпочтет подчиниться моим приказам и, подчинившись, начнет драться в тот момент, когда он принял решение сдаться? Наконец, примите во внимание сам момент, в который произошло это событие. Когда «Бедовый» поднял белый флаг и я обнаружил, что он вот-вот сдастся, Японцы были всего в трёх или четырёх милях от нас, так что, двигаясь со скоростью тридцати узлов, они могли приблизиться за шесть или восемь минут. Что могло быть сделано за такое короткое время? Как мог я протестовать против действий командира «Бедового» и заставить его подчиниться мне? Никто, кроме круглого невежды – как, например, автор статьи в «Руси» - не может упрекнуть меня в том, что я не взял Адмирала на свой корабль. Единственное, что я мог бы сделать в тех обстоятельствах, чтобы не допустить сдачу Адмирала в плен - это расстрелять «Бедового» и утопить его. Такой вариант я тоже рассмотрел. Почему я не пошел навстречу Японцам? Что ж, я не ожидал, что «Бедовый» сдастся до момента, когда он это сделал. Я планировал вести бой, держась на его траверсе. Когда он застопорил и вышел из боя, я, понятно, был вынужден уйти вперед, чтобы иметь пространство для маневра и сражаться с одним врагом вместо двух. «Бедовый», я повторяю, застопорил и участия в бою не принял. Для экономии угля я был обязан провести бой таким образом, чтобы во время него корабль всё время двигался ближе к Владивостоку – и именно так я бой и провел. Но что означает выражение, что «Грозный» бросил «Бедового», по Вашему мнению, самый скандальный поступок? Что ещё я должен был сделать? Должен ли был застопорить и драться, стоя на месте? Разве для «Грозного» это было не равносильно самоубийству, причем совершенно бесцельному? Неужели Вы не понимаете, что, сделай «Бедовый» хоть малейшую попытку защищаться, я бы защищал его и Адмирала до последней капли крови. Но в той ситуации такой поступок был бы чистым безумием, добавившим бы Японцам лишнюю победу. Поступив так, как я поступил, я не только спас вверенный мне корабль и его команду, но ещё и потопил Японский миноносец. Также Вы не понимаете, почему я, потопив один миноносец, не развил свой успех, попытавшись вызволить Адмирала? Но в течение битвы – трёх часов – я удалялся от него на скорости двадцати двух узлов, так что, когда битва закончилась, я был на расстоянии более шестидесяти миль от места встречи с Японцами, где остался «Бедовый» - и он, конечно, не стоял на месте. Сами судите, где и как мне было искать его во тьме и без угля. И куда потом деваться, когда остатки угля сожжены в бесплодных поисках? Вероятно – или в Сасебо, или в Куре? Нет! Что бы Вы все ни думали, мне представляется, что я выбрал единственно верный курс. И мне очень хочется знать, неужели даже Вы не согласитесь со мной после этих объяснений?
И ещё, Вы уже сравнили «оставление», как вы называете это, «Бедового» «Грозным» со сдачей в плен Небогатова. Как? Я сражался с врагом три часа, уничтожил и потопил его, мой корабль повреждён в шести местах, на борту офицер и три матроса убиты, сам я покрыт ранами – всё равно вы приравняли это к сдаче в плен сильно повреждённого корабля. Мне кажется, если уж Вы берёте на себя роль критика, будьте строго беспристрастны, а не выискивайте отдельно факты ( в данном случае – ошибочные ), способные послужить основой обвинения, в то время как Вы игнорируете факты, способные послужить основой для похвалы и одобрения. Почему Вы цитируете одни статьи устава, чтобы обвинить командира «Грозного» в оставлении «Бедового» и молчите о других, согласно которым команда «Грозного» дважды заслужила «Орден Св. Георгия»; во-первых - за прорыв через флот неприятеля в родной порт, и ,во-вторых - за потопление вражеского корабля, равного по силам или большего? Об этом ни Вы, ни «Русь» даже словом не обмолвились. Как же это понимать? С одной стороны, на меня, так сказать, вешают всех собак: я обвинён в неправильных действиях в бою, обвинён «Русью» в трусости, а Вами в недостатке сообразительности. С другой стороны – бой и потопление вражеского корабля, неоспоримые факты, мимо которых молча не пройти.
По рапорту Японского миноносца (телеграмма из Токио ) следует, что «Грозный» вообще не воевал, а просто уплыл. Но легко видно, что телеграмма составлена фальшиво, с обычным для Японцев желанием преуменьшить свои потери. Вначале командир миноносца ( видимо, «Саганаши» ) пишет, что два корабля были вместе, когда мы встретились. Затем «Бедовый» сдался, а «Грозный» уплыл.
Что я могу сделать, чтобы отстоять честь - свою и «Грозного» - с честью которого моя неразделима? Должен ли ответить на статью «Молчать нельзя» в «Руси»? Я не знаю того, кто написал эту статью, не считаю его достойным ответа и не вижу необходимости отвечать ему. Должен ли я просить беспристрастного расследования дела «Грозного»? Я не считаю, что обладаю правом требовать следствия, будучи уже обвиненным своим начальством; более того, такое следствие не отвечает моей цели, поскольку общественность уже возбуждена статьями – Вашими и других авторов - и склонна смотреть на моё оправдание с подозрением. Итак, для моего полного и окончательного оправдания остался один путь, то есть, просить Вас опубликовать это письмо с Вашим ответом на него. Так будут расследованы мои действия. Это будет не обычное закрытое следствие, а открытый и беспристрастный суд, где за судейской трибуной – всё наше Общество, которое уже обвинило меня, поскольку слушало только Вас, мой строгий прокурор, которому я, из-за ран и своего отсутствия, не мог дать ответа раньше.
Представьте себе меня, тяжко изнурённого походом, боем и ранами, уставшего телом и душой, мечтающего об отдыхе после возвращения домой, если не со славой, то хотя бы с честью и чувством, что сделал всё возможное для родины, сначала борющегося с этими несправедливыми упрёками и взаимными обвинениями, а под конец жестоко оскорбленного той страной, ради которой я был покрыт ранами; представьте себе всё это, я говорю, и Вы представите себе мои чувства. Я думаю, что у меня есть право, во имя Справедливости и Правды, просить немедленного восстановления моего доброго имени; и я надеюсь, что Вы, считающий Правду ценнейшей вещью на свете, всеми силами поможете мне в этом.
Остаюсь вашим верным и преданным слугой,
К. Андржиевский.