Воспоминания о Цусимском бое
Контр-адм. С. А. Посохов, Париж
Решающим моментом русско-японской войны было появление эскадры адмирала Рожественского в водах Тихого океана.
Отчаявшись в возможности вытеснить японцев из Манджурии, Российское Императорское Правительство решило тогда выступить в водах Тихого океана, чтобы ударом по путям сообщения блокировать Манджурию и даже Японию.
Японцы, вполне оценив план действия России, напрягли все свои силы, и экспедиция адмирала Рожественского закончилась Цусимской катастрофой.
Вопрос о причинах этой ужасной катастрофы в свое время занял почти всех морских критиков, но так и остался неразрешенным, потому что специалисты разделились на два лагеря. Одни приписывали всю удачу японцев их техническим превосходствам (артиллерия, скорость хода, бризантные снаряды), другие же (между ними и многие русские) удачу японцев приписывали, главным образом, действию их подводных лодок. Японцы же решительно отвергли присутствие подводных лодок. Однако, несколько русских, в том числе и мой бывший командир крейсера I ранга «Олег», капитан 1 ранга Добротворский, остались при своем непреклонном убеждении, что главной причиной нашего поражения были подводные лодки японцев.
Мне же, как участнику Цусимского боя, в должности старшего офицера крейсера «Олег», при анализе своих впечатлений на расстоянии двадцать пять лет представляется ясно, что главною причиною нашего поражения были, именно, наши технические недочеты, а не подводные лодки японцев.
Упрекнуть же в недостаточной храбрости личный состав эскадры ни в коем случае не приходится. Картина боя так же врезалась у меня в памяти, что и теперь, несмотря на давность, она стоит у меня перед глазами. К тому же, в помощь памяти, для некоторых мелких деталей, у меня сохранились еще кое-какие заметки, составленные, сейчас же после боя.
13 мая 1905 года. Пятница. Эскадра адмирала Рожественского подошла к Корейскому проливу. Следующий день — 14 мая — совпадал с годовщиною дня Священного Коронования Их Императорских Величеств.
Возможно, что желание придать дню боя особую торжественность и заставило адмирала Рожественского замедлить ход эскадры и заняться разными маневрированиями и перестроениями. Как выяснилось потом, 14 мая был и для японцев днем торжественным: это была годовщина дня рождения японской императрицы.
Эволюция эскадры продолжалась недолго и к вечеру адмирал сигналами сделал последние распоряжения к завтрашнему дню.
14 мая. Погода сильно пасмурная. Ветер SW-3. С 5 час., сигналом, приказано иметь 9 узлов ходу. Эскадра держала курс на NO-600; в 6 час. 30 мин. утра броненосец «Ослябя» просигналил, что видит неприятельский крейсер справа, на SO-400. Как после оказалось, это был японский броненосный крейсер «Azama», который, держась на приличном расстоянии, шел параллельным с нами курсом, телеграфируя своему адмиралу о нашем составе, строе, курсе, скорости и т. п.
В 8 час. 15 мин. на NW-150 от нас появились восемь неприятельских старых крейсеров. Расстояние уменьшалось и в 9 час. 35 мин. пробили боевую тревогу. Но с ними мы разошлись, не завязав боя. В 10 час. 35 мин. на NW-600 мы снова увидели отряд из четырех легких японских крейсеров, по-видимому, «Kasagi», «Schitoze», «Nitaka» и «Tsusima». Вследствие туманности японские суда обрисовались неясно. Расстояние около 50 кабельтов. В 11 час. 13 минут с броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» раздался первый выстрел, а за ним и вся левая колонна открыла по японским крейсерам огонь. Японцы, отвечая на наш огонь, сблизились от 48 до 29 кабельтов, а затем стали отдаляться и скоро скрылись в тумане. В 11 час. 19 мин. сыграли «отбой».
По старинному морскому обычаю команда в этот день с утра переоделась во все белое, чистое, приготовясь к бою, как к празднику.
После «отбоя» командам было дано время обедать.
В 13 час. 40 мин. слева, впереди броненосцев, в пасмурности стали обрисовываться главные силы японцев: четыре броненосца и 8 броненосных крейсеров держали курс на головной левой колонны броненосец «Ослябя». Только тогда наш первый броненосный отряд, описав коордонат влево, стал вступать головным 2-му и 3-му отрядам броненосцев, образуя таким образом одну кильватерную колонну.
Японские суда были окрашены в замечательный светло-голубой серый цвет, отличающий их очень плохо от воды, и их уголь дыма совершенно не давал. Наша же эскадра была выкрашена в черный цвет, имея трубы желтые. Уголь — сильнодымчатый.
13 час. 50 мин. Наши и японские суда одновременно открыли огонь. Через полчаса, т. е., в 14 час. 20 мин., на «Кн. Суворове» была сбита задняя труба, а через 10 минут броненосец «Бородино» вышел из строя, но скоро оправившись, вступил концевым в кильватер бр. бер. об. «Адм. Ушаков». Эскадры шли с японцами противоположными курсами и должны были разойтись. Чтобы этого избежать, Адмирал Того сделал рискованный маневр, начав наворачивать свою эскадру на противоположный курс и ложиться с нами параллельным курсом. Это произошло около 14 час. 45 мин.
Этот момент был очень опасен для японцев, так как их суда, доходя до известной точки, поочередно описывали циркуляцию влево, как бы останавливаясь на месте, а кроме того, часть судов, которая, выполнив манер, легла на новый курс, закрывали собою те суда, которые еще подходили в точку поворота.
К сожалению, мы этим моментом не воспользовались. По непонятной тогда причине, бр. «Кн. Суворов» покатился вдруг вправо, как бы ложась на параллельный с адм. Того курс.
Впоследствии же выяснилось, что это произошло оттого, что в этот момент на «Кн. Суворове» заклинился руль и он катился вправо. пока машинами не выправил своего курса.
Адмирал же Того, выполнив благополучно маневр, продолжал нас громить, уже на новом курсе, сосредотачивая весь свой огонь на наших флагманских кораблях «Кн. Суворов» и «Ослябя».
Оба эти броненосца были окутаны столбами воды (от взрывов снарядов о воду), клубами огня и черно-бурого дыма. «Ослябя», не выдержав этого огня, скоро вышел вправо из строя и в 14 час. 50 мин. повернувшись на левый борт — затонул. Видно было, как во время поворачивания броненосца матросы (белые точки) его скатывались с палубы и падали в воду. Картина гибели броненосца была ужасна и произвела на нас всех громадное впечатление, резанув по нашим сердцам, точно самым острым ножом!
В 14 час. 40 мин. на SSO показались японские крейсеры «Kazagi», «Tchitoze» («Schitoze»), «Nitaka» и «Tsusima».
Мы («Олег») повернули и открыли по ним огонь левым бортом.
Японские снаряды, не в пример нашим, рвались не только от ударов о твердые предметы, но и о воду, и вообще при всяком малейшем препятствии, причем, выпускали громадные клубы черно-бурого дыма и ядовитых газов. При разрыве они давали массу мелких осколков (бри-зантность), а разрываясь о воду, поднимали громадные столбы ее. Это собственно говоря, были не снаряды в полном смысле слова, а прямо особого сорта мины, которые, равно, как и мины, производили одинаковый эффект, как на дальнем, так и на близком расстояниях. Для таких снарядов не требовались масса и скорость вылета, а только средство их выкинуть, чтобы потом уже работала не живая сила удара, как у нас, а только энергия того взрывчатого вещества, которым они начинены. Это новое изобретение дало японцам громадное преимущество перед старыми снарядами, потому что, во-первых, позволило им отчетливо видеть, куда попадал снаряд, а следовательно и корректировать стрельбу, во-вторых, позволил им стрелять на очень большие дистанции, да еще вредить неприятелю не только от непосредственного попадания, но даже при попадании в воду, близ судна, заслепляя глаза и прицельные приборы массою брызг. Разрываясь над палубою о какую-нибудь снасть, они обдавали все градом мельчайших осколков, выводя таким образом большое количество людей из строя.
В 15 час. 30 мин. с левой стороны появились японские крейсеры «Matsushima», «Itsukyshima», «Hashidate», «Suma» и броненосец «Chin-Ien».
Приходилось вести бой на оба борта. Только, к сожалению, наши шестидюймовые снаряды (на «Олеге») не всегда достигали неприятеля, тогда как их 8" и 12" причиняли нам значительный вред.
Только частой переменой хода нам удалось избежать гибели от этого огня — меняя ход от самого полного до самого малого, мы тем сбивали неприятельскую пристрелку.
Около 16 час. погиб транспорт «Урал». Во время его агонии на помощь и для спасения людей немедленно поспешили к нему буксиры «Русь» и «Свирь». Под градом неприятельских снарядов эти два маленькие буксира геройски совершали свое дело.
В то же время (16 час. 15 мин.) мы увидели «Кн. Суворова», стоявшего без строя, без мачт и труб, причем, наши броненосцы, повернув на другой галс, образовали полукруг вокруг «Суворова» для его защиты. Крейсеры последовали в кильватер концевым броненосцам.
Через полчаса весь израненный и избитый «Суворов» все же дал ход, вступив в конец строя. Начало темнеть. В 16 час. 15 мин. наши броненосцы, теснимые от N японцами, повернули на NW, а через четверть часа броненосец «Александр III» вышел из строя. Крейсеры следовали за броненосцами.
В 18 час. эскадра репетовала сигнал: «Адмирал передает командование эскадрою контрадмиралу Небогатову».
Вскоре броненосцы стали склоняться на W. На «Бородине» в корме вспыхнул пожар. Вероятно, горела рубка и шлюпки. «Александр III» опять вышел из строя.
В 18 час. 35 мин. миноносец «Буйный», имея сигнал: «Адмирал (адмирал Рожественский) на миноносце», прошел на юг.
В лучах заходящего солнца появилось несколько линий японских миноносцев, преграждая нам путь на север. Но пока что они еще стояли на месте. Открыли по ним огонь, но безрезультатно. Расстояние было слишком велико.
В 19 час. броненосец «Александр III», оправившись, вступил в кильватер концевым, а в 19 час. 20 мин. «Бородино», идя головным и все время упорно отстреливаясь, вдруг сразу затонул. Это произошло так неожиданно и мгновенно, что казалось, будто следующий за ним в кильватер броненосец «Орел» не успел отвести руля и как бы прошел по колыхающейся еще могиле своего боевого товарища!
В 19 час. 15 мин. бой начал затихать, но канонада все еще раздавалась то там, то сям, хотя уже и не было того сплошного гула, который слышен был весь день. Наступила темнота и японские миноносцы пошли в атаку, чтобы докончить дневную работу артиллерии своей эскадры.
Около 19 час. вся наша эскадра повернула на S и в 20 час. нам пришлось отражать первую атаку японских миноносцев. Наступившая темнота совершенно отняла возможность отличать на расстоянии свои суда от неприятельских. Орудия все еще грохотали со всех сторон. Несколько раз мы поворачивали на N, NW, NO, чтобы присоединиться к своей эскадре или пройти во Владивосток, но все эти попытки оказались невыполнимыми. Всякий раз мы попадали или на японские суда, или на целые отряды из миноносцев. Меняя постоянно ход и курс, мы этим только и увернулись от японских мин. Так продолжалось до 22 час., когда, потеряв всякую надежду прорваться на север и не имея уже связи с остальной эскадрой, мы пошли на SW-45°.
Обойти Японию с восточной стороны мы не могли, так как машины совершенно разработались, а кроме того, один из цилиндров высокого давления, который еще в Кронштадте при испытаниях лопнул и был заделан, стал пропускать пар. Большого ходу мы уже не могли дать. Угля оставалось недостаточно для перехода, а потому адмирал Энквист, который держал свой флаг на «Олеге», решил идти на S. Вся ночь прошла в тревожном ожидании неприятеля и в откачивании воды из залитых отсеков.
За ночь ветер стих, море успокоилось. Взошедшее солнце осветило страшную картину, которую представлял корабль после боя. От смоченной угольной пыли и дыма палуба вся была в грязи; всюду беспорядок; борта разворочены неприятельскими снарядами; шлюпки разбиты. Кругом следы огня и разрушения, точно после громадного пожарища.
С рассветом выяснилось, что за нами следуют еще крейсеры «Аврора» и «Жемчуг» и что на «Авроре» убит командир, капитан 1 ранга Егорьев, почему адмирал решил после полдня перейти со штабом на этот крейсер.
После обычной утренней приборки я тотчас же приступил к более солидной заделке пробоин.
Наш крейсер, кроме повреждения в машине (цилиндр высокого давления), получил двенадцать пробоин и во многих отсеках имел воду. Потери в личном составе были: офицеров двое легко раненых и матросов двенадцать убитых и пятьдесят шесть раненых.
Курс лежал к Формозскому проливу. В это время группа офицеров (лейтенанты Миштовт, Зарудный, Политовский, Домерщиков, инж.-механ. Мальницкий и друг.) обратились ко мне с просьбою просить адмирала на оставлять совершенно надежду прорваться к Владивостоку и повернуть на север. На это я высказал им свое мнение, что при настоящем состоянии погоды (ясно, штиль, море покойное) с малым запасом угля и поврежденной машиной, у нас почти нет шансов благополучно достигнуть Владивостока, но предпочитая, во всяком случае, погибнуть с честью в бою, чем идти укрываться в такой нейтральный порт, как Шанхай (где и без того уже интернировано не мало русских транспортов), я присоединяюсь к их желанию повернуть на север.
Не имея возможности в этот момент оторваться от работы, я поручил старшему из них опросить всех офицеров и сказать мне, сколько голосов будет подано «за север» и сколько «за юг», причем, мой голос считать «за север».
Через некоторое время офицеры снова ко мне возвратились и старший из них доложил мне, что после опроса всех офицеров и подсчета голосов оказалось, что «за север» было подавляющее большинство.
Узнав об этом результате, я отправился сперва к командиру с просьбою передать адмиралу, что мы его просим повернуть и еще раз попытать счастье прорваться во Владивосток.
Командир, выслушав меня, высказал мне то же, что я и сам говорил офицерам, когда они обратились ко мне, но ввиду отсутствия шансов на успех и не видя оснований губить без всякой пользы крейсер и людей, он отказался идти к адмиралу, предоставив это мне.
Адмирал Энквист находился на переднем мостике; я поднялся туда и доложил ему обо всем. Выслушав меня, адмирал взволнованным голосом и со слезами на глазах ответил: «Как я понимаю ваш и офицеров поступок и благородное желание! Я вполне его разделяю как офицер, но как адмирал я не могу на него согласиться. Всю ночь мы старались пробиться на север, но ничего не выходило. То неприятельская эскадра, почти в полном составе, то их миноносцы нам загораживали путь. Много раз мы меняли курс, пока окончательно не легли на юг.
Теперь поздно. Идти на север это — подвергнуть верной гибели ваш крейсер и крейсеры «Аврору» и «Жемчуг». Я уже стар, мне недолго осталось жить, но кроме меня здесь более 1200 молодых жизней, которые смогут еще с пользою послужить отечеству.
Нет, дорогой, передайте офицерам, что, хотя я всей душою разделяю их желание и ценю его, но согласиться с ним не могу. Ответственность же всю и за все я принимаю на себя».
Так окончилась неудачей наша попытка добиться поворота на север.
Немного спустя лейтенант Домерщиков настойчиво просил меня дать в его распоряжение баркас, чтобы он с охотниками под парусами отправился к Владивостоку. На это уже, конечно, никак нельзя было согласиться.
За завтраком, в кают-компании, в присутствии командира, снова поднялся вопрос — куда же идти? В Шанхай или дальше в Манилу или Сайгон? После всестороннего обсуждения и баллотировки решено было идти в Манилу (Филиппинские острова), как более отдаленный порт и в надежде, что американцы выпустят нас после исправлений.
Около 14 час. 30 мин. отряд наш остановился и адмирал со штабом перешел на «Аврору», перенеся на него и свой флаг.
«Аврора», став головным, показала курс на восточную часть острова Формозы.
По пути к Филиппинским островам, нам еще раз пришлось подвергнуться испытанию. Быстрое падение барометра при правильном изменении ветра показало приближение тайфуна, обычного в этих местах. И к ночи шторм ревел уже во всю! Громадные волны с силою били в наш борт, но к счастью в левый, неповрежденный борт, потому это испытание и прошло для нас благополучно. Случись же то же с правой стороны, положение наше было бы критическим, ибо временные заделки пробоин не выдержали был ударов волн и крейсер принял бы много воды на верхнюю палубу.
Подходя к входу в Манильскую бухту, после соответствующего богослужения, мы предали морю тела убитых в бою и скончавшихся от ран.
Вечером 2 или 3 июня мы вошли на Манильский рейд, где и стали на якорь. Последние часы перехода пришлось делать уменьшенным ходом. Уголь приходил к концу, давление в котлах падало, а с ним и электрическое освещение тускнело. Пришлось подбрасывать в топки промасленную паклю, остатки разным деревянных ящиков и т. п.
С командою «отдать якорь» все вздохнули свободнее, но не скажу, чтобы у всех нас было покойно на душе. Полное незнание судьбы остатков нашей эскадры нас сильно беспокоило.
Наше беспокойство было основательным. Вскоре по постановке на якорь к нам от имени американского адмирала, по морскому обычаю, прибыл его флаг-капитан, с приветствием и от него мы узнали первые печальные вести: адмирал Рожественский, опасно раненый, захвачен в плен, отряд адмирала Небогатова («Имп. Николай I», бр берег, обор. «Адм. Сенявин» и «Ген.-Адм. гр, Апраксин») сдались в плен японцам, которые, заменив Андреевские флаги японскими, отвели их в Японию.
Известие это нас поразило как гром! Ведь за всю свою, более чем двухсотлетнюю славную историю, на нашем флоте был только один случай спуска Андреевского флага перед неприятельским, когда 44-пуш. фрегат «Рафаил» сдался туркам! И тогда же Государь Император Николай I», чтобы смыть этот позор, приказал судам Российского Флота разыскать во что бы то ни стало турецкий фрегат «Фазли-Аллах», бывший «Рафаил», и беспощадным огнем сжечь его и потопить, что и было исполнено 18/30 ноября 1853 года кораблем «Императрица Мария».
Сдача же адмирала Небогатова была непонятна и непростительна еще и тем, что одним из последних приказов адмирала Рожественского было: «Изготовляя корабль к бою, озаботиться, чтобы на случай окружения сильнейшим неприятелем и неминуемой гибели на корабле все было готово для его взрыва и потопления», что и было предусмотрено у нас на «Олеге».
Но броненосец береговой обороны того же отряда «Адмирал Ушаков» не пожелал сдаваться, предпочитая геройскую гибель сдаче.
На сигнал японцев «сдаться» «Ушаков» ответил залпом из всех орудий, а затем, открыв кингстоны, затонул.
Часть его команды оказалась на поверхности моря, спасаясь за плавучие предметы. Японцы, оценив геройский поступок, бросились спасать этих героев, а потом, когда их доставили в плен, то всем им было возвращено оружие и им оказывали всяческое внимание.
Итак, крейсеры «Олег», «Аврора» и «Жемчуг» оказались в Манильской бухте. После обмена телеграммами между правительствами пришлось, по требованию Вашингтона, разоружиться, т. е., сдать американским властям на хранение затворы от орудий.
Я не забуду этого тяжелого момента, когда старший артиллерийский офицер, лейтенант Зарудный, со слезами на глазах вынимал и передавал эти орудийные части американцам!
В Маниле мы простояли до окончания войны и заключения Портсмутского договора, после которого война считалась законченной и мы могли уже возвратиться в Россию.
Стоянкой в Маниле мы воспользовались, чтобы произвести все необходимые исправления повреждений, а также, одеть команду, которая за многие месяцы перехода и житья в угле (жилая палуба на пароходе была обращена в угольную яму) сильно обносилась. По исправлении и заделке пробоин бортов, командир крейсера имел хорошую идею выкрасить в белую краску все новые листы стали, поставленные на местах пробоин. Фотография крейсера в таком виде ясно показывает наши повреждения и меткость японского огня.
Из газет мы узнали, что во Владивосток прорвались только вспомогательный крейсер «Алмаз» и несколько миноносцев. Крейсер же «Изумруд», благополучно миновав японцев, попал в одну из близлежащих у Владивостока бухт, где выскочил на камни и, за невозможностью сняться, был уничтожен своею же командой.
Итак, бой нами был проигран. Японцы одержали блестящую победу. Японцы такой блестящей победой обязаны были: преимуществу хода (17 японских и 9 узлов русских), дальнобойности артиллерии, способу стрельбы (завесой), бризантности снарядов, своему новому взрывчатому веществу («шимоза»), которым снаряды были начинены и, главное, своей тренировке и подготовке.
Такой ужасный разгром нашей эскадры произвел на всех нас страшно тяжелое впечатление. Всем ясно было, что мы жестоко поплатились за наши недочеты. Дорого нам обошелся урок, но прошел он не даром.
Когда война была закончена, Морское Ведомство взялось сразу за реорганизацию флота. Действующий флот был поручен энергичному, опытному и незабвенному адмиралу Николаю Оттовичу фон Эссену. Под его руководством флот ожил. Корабли перестали на зиму разоружаться и весь личный состав круглый год жил на кораблях.
Не имея возможности быстро воскресить линейный флот, приступили сперва к постройке минных дивизий и отрядов. Все летнее время проводили в маневрах и стрельбах артиллерийской и минной. Служба связи была поставлена на высоту и когда в 1914 году разразилась снова война, то наш сравнительно маленький флот, имея уже и бригады линейных кораблей и крейсеров, сумел не только дать отпор много сильнейшему германскому флоту, но и держать его постоянно настороже и был в готовности отразить нападение.
Заканчивая свои воспоминания об этом историческом и трагическом событии, я не могу не упомянуть о том высоком напряжении нервной системы, которая проявилась у нас у всех после боя и выразилась в слуховой и зрительной галлюцинациях.
На другой день, когда бой уже совершенно прекратился, канонада все же слышалась многим с разных сторон горизонта. А затем, пока еще шли на SW и находились на меридиане Формозского пролива, около 12 час. дня, на юге, на горизонте показался сперва один, а затем несколько дымков. Стали всматриваться, и что же? Вскоре начали различать корпуса судов. Все бинокли и трубы направились по этому направлению и все бывшие на мостике, все лучшие сигнальщики открыли суда отряда адмирала Небогатова, идущего по направлению к Формозскому проливу.
И все это тогда, когда, как впоследствии оказалось, отряд адмирала Небогатова далеко к северу от этого места был окружен сильнейшим неприятелем и сдался!