Семёнов Вл.
"ФЛОТЪ" и "МОРСКОЕ ВЕДОМСТВО" ДО ЦУСИМЫ И ПОСЛЕ
__________
Часть V. Записка адмирала Макарова о программе судостроения
"ФЛОТЪ" и "МОРСКОЕ ВЕДОМСТВО" ДО ЦУСИМЫ И ПОСЛЕ
__________
Часть V. Записка адмирала Макарова о программе судостроения
В 90-х годах прошлого столетия в вечной борьбе между броней и снарядом наступил момент, когда победа, казалось, была на стороне первой. Круппу уда-лось выработать такой образец плиты, о по-верхность которой разбивалась головная часть наилучшего, им же изготовленного, снаряда
Инспектором морской артиллерии был в то время покойный адмирал С. О. Макаров, посаженный на это место, потому что другого подходящего назначения не нашлось, а может быть и не без тайной мысли — утопить беспокойного человека в канцелярском болоте морского технического комитета.
Вышло иначе: не только не удалось заду-шить бумагами, но, как всегда в жизни выдающихся деятелей, и сам «случай» пришел на помощь.
Испытывались на полигоне броневые плиты и снаряды.
По недосмотру (происшествие прямо невероятное) одну из плит установили задом наперед, т.е. обратив ее к орудию не ли-цевой, по крупповскому способу закаленной, стороной, а мягкой (незакаленной) изнанкой, в которой должен был «завязнуть» уже раздробившейся (деформированный) снаряд. Случилось чудо. Снаряды пронизывали плиту, как слой масла (выражение излюбленное тех-никами), не претерпевая сами никакой деформации — хоть опять клади в пушку.
Представьте себе эту картину: смятение и растерянность с одной стороны, ликование (тем более восторженное, что совершенно не-ожиданное) с другой...
Ошибку заметили, и новая плита, поста-вленная «как следует», оказалась непрони-цаемой.
В чем же заключался секрет? Ученые техники не замедлили разъяснить, что «так и следовало ожидать». Живая сила снаряда при встрече с закаленной поверхностью плиты разрушала снаряд, как обладающей меньшей массой (инерция преодолевала скорость). Когда же закаленный снаряд шел с изнанки, то он без труда врезался в сравнительно мягкую толщу, пронизывая ее и выламывая перед собою тонкую закален-ную кору лицевой стороны. Шутники утвер-ждали, что он «начавши с легкого, успевал привыкнуть к исполнению более трудного» — и, пожалуй, это объяснение говорит уму непосвященного больше, чем какие бы то ни было формулы.
Ученые мужи «констатировали факт» и успокоились (вроде того доктора, который больше всего интересовался: икал ли его пациент перед смертью?); но С. О. Макаров, не принадлежавший к этому цеху, чрезвы-чайно заинтересовался самым фактом, и не с научной, а с практической точки зрения.
— Мне пришло в голову (так сам он мне рассказывал), что если закаленную по-верхность плиты легко пробить с изнанки, так нельзя ли эту изнанку насадить на го-ловную часть снаряда?
Будучи инспектором морской артиллерии, приказать произвести опыт и лично присмотреть за выполнением приказания — не было трудно.
Сказано — сделано. С. О. проволочек не терпел.
Насадили на головную часть снаряда на-шлепку из незакаленной брони, выпалили — дыра! попробовали еще и еще — как в масло!..
Это и была идея бронебойных снарядов «с колпачками», идея, немедленно ставшая известной за границей и (повторяю — это был период увлечения бронебойными снарядами) повсюду принятая к руководству и испол-нение.
Повсюду, кроме... Poccии.
Если бы С. О. оставался еще некоторое время главным инспектором морской артил-лерии, то, несомненно, при его энергии ему удалось бы провести свою идею в жизнь в самый короткий срок; но тут как раз он получил новое назначение, и ученые мужи, несколько шокированные тем, что идея дана «строевиком и неспециалистом», занялись на досуге выработкой наилучшего типа колпачка и наилучшего способа его прикрепления.
В результате... Летом 1902-го года посетило Кронштадт учебное судно Аргентин-ской республики «Presidento Sarmiente», командир которого, со свойственной южанам экспансивностью, называя адмирала великим учителем, именовал его также и «победителем брони», так как снаряды с колпач-ками — его изобретение.
Боюсь, что читатели не поверят, но все же скажу: в это время у нас все еще вы-рабатывался «наилучший тип колпачка и наилучший способ его прикрепления»...
Окончательно выработали и то и другое чуть ли не накануне японской войны, когда за границей (и в Японии, конечно) давно уже увлеклись новой идеей: фугасного снаряда, снаряда-мины.
«Nous arrivons toujours trop tard!»... В оперетке это выходит очень смешно; но в деле обороны государства «упущение времени смерти невозвратной подобно». Такой завет дан великим преобразователем России.
Может быть, люди снисходительные, склонные к всепрощению, скажут: «не судите строго..; Ну, увлеклись бронебойностью, в ней полагали залог победы... Чистосердечно за-блуждались»... а шутники добавят: «работали над колпачками — и оказались колпаками» — Но это будет несправедливо. Идея фугасного снаряда, снаряда-мины, зародилась давно. Еще в половине 80-х годов прошлого столетия у нас испытывались длинные (4,2 калибра длины) снаряды с тонкой оболочкой и огромным разрывным зарядом. Снаряды эти оказались слишком дорогими, а при изготовлении «на дешевку» ничего хорошего не вы-ходило. При полном заряде орудия снаряд, из-за несовершенства выделки, ломался при вылете из дула, а иногда и в самом канале орудия, вызывая если не разрыв, то серьезные повреждения самой пушки. Присту-пили к всесторонним испытаниям и к изысканию наилучшего типа, причём вместо того, чтобы требовать от заводов приспособления их средств к новому снаряду, на-чали приспособлять снаряд к средствам заводов. Попробовали уменьшить начальную скорость, чтобы снаряд не раскалывался в дуле; не вышло, ибо при малой начальной ско-рости не получалось достаточной быстроты вращения, и снаряд «опрокидывался». Утолстили станки — снаряд оказался тяжел для полного заряда: пушка не выдерживает. Несколько укоротили, нисколько утолстили стенки и несколько уменьшили заряд... Много лет тру-дились и наконец выработали. К началу рус-ско-японской войны мы имели «фугасные» снаряды, разрывной заряд которых составлял 2—3 процента от их общего веса, тогда как в японских «бронебойных» снарядах он был в 51/2 процентов, а в «фугасных» — 13%.
Я вообще не поклонник адмирала Бирилева, но в остроумии ему отказать нельзя, а ведь это он (еще не достигши адмиральских чинов пустил в оборот крылатое изречение: «не артиллерийский комитет, а несчастное учреждение моей бедной родины»...
Тоже смешно, если бы... было в оперетке.
Читатели верно помнят громады строя-щихся броненосцев, занимавшие и правый, и левый берега Невы в конце XIX века? Знают ли они избитую остроту, которою обменивались между собою моряки (настоящие), проходя мимо них на кронштадтском пароходе?
— Кладбище мертворожденных младенцев!
Да, впрочем, что остроты досужих лю-дей!.. Что может быть острее приводимой ниже заметки «Кронштадтского Вестника» — газеты, субсидируемой морским министерством, в которой каждая строчка, касаю-щаяся морского ведомства, идет на предварительную цензуру к начальнику штаба Кронштадтского порта? Там, в 1902 г., было на-печатано, что «сегодня броненосец «Ослябя» ходил в море на официальную пробу машин»; далее сообщалось, что все прошло вполне благополучно, а что касается подробно-стей, то за поздним временем они не могли попасть в этот номер, но будут напеча-таны завтра, хотя (как простодушно отметила газета, и не заметил начальник штаба) «особого интереса эти сведения не имеют», ибо машины броненосца, спроектированные «десять лет тому назад», являются уже «устарелыми»...
Можно сказать — «расписались».
Во избежание излюбленного казенными кри-тиками упрека в голословности, в несерьез-ности статьи и самого автора, пробавляющегося анекдотами, основанными на личных воспоминаниях, постараюсь в заключение быть строго документальным.
Документ, которым я буду пользоваться, это — «Записка вице-адмирала С. О. Макарова о программе судостроения на двадцатилетие 1903—1923 гг.», в свое время «весьма сек-ретная», а ныне, особенно в той части, от-куда я беру свои данные (предисловие), утра-тившая всякую секретность: ведь русско-япон-ская война сказала много больше того, что адмиралу оказывалось возможным изложить официальным языком в 1902-м году.
Составление записки было вызвано рассылкой старейшим адмиралам флота соображений о судостроительной программе на будущие двадцать лет, с изрядной книгой «материалов», собранных главным морским штабом.
По всей справедливости и записку, и, в особенности, предисловие к ней следовало бы напечатать полностью, как доказательство, что «были люди в наше время», но сила была не в их руках, а в руках людей дру-гого сорта.
Стесненный размерами статьи, я вынужден ограничиться кратким пересказом главнейших положений записки.
Боюсь, как бы и тут не сказали с пренебрежением: «анекдоты»... Замечу лишь, что «анекдоты» эти изложены вице-адмиралом С. О. Макаровым в «весьма секретной» записке, представленной им «по команде».
После нескольких слов «о целях, для которых назначается русский военный флот», и краткого обзора современного состояния флотов наших возможных врагов и союзников, стоимости ремонта и поддержания боевой готовности судов, автор записки неожиданно приводит таблицу: «Отношения водоизмещения флота к бюджету».
| Россия | Англия | Германия | Япония | |
| Размер флота | 459.000 | 395.371 | 1.626.800 | 249.425 |
| Бюджет (рубли) | 116.255.417 | 68.835.600 | 260.088.000 | 39.676.700 |
| Стоимость содер. Одной тонны | 253,3 | 174,1 | 160,0 | 159,0 |
«Таблица показывает, что содержание на-шего флота обходится гораздо дороже, чем содержание германского и, в особенности, английского и японского», — замечает автор записки, высказывая предположение, что главная разница зависит от «дороговизны нашего кораблестроения и от отсутствия у нас системы резерва» (из дальнейшего будет видно, что под словом «резерв» адмирал подразумевал не «превращение кораблей в плавучие казармы», чего он был горячим противником, но «резерв» в том смысле этого слова, какой придается ему за границей).
Разобравшись затем (на основании данных, полученных с различных заводов) в попудной стоимости различного рода металлических изделий и пользуясь таблицей стои-мости судов различных типов, построенных в России и за границей, адмирал приходит к выводу, что «Ретвизан», строившийся в Америке, обошелся на 21% дешевле «Пересвета», строившегося на Балтийском заводе, а «Богатырь» (Штетин) — на 24,5% де-шевле «Дианы» (Спб. порт). Между тем, «Богатырь» на три узла быстроходнее «Дианы», а увеличение скорости хода увеличивает стои-мость постройки не в прямой пропорции, а в геометрической прогрессии. (При этом надо иметь в виду, что судостроительные заводы «Крамп и Ко» и «Вулкан» - коммерческие предприятия, работающие с выгодой для своих владельцев; значит, так называемая «своя цена» была еще ниже)
Причину такой дороговизны адмирал видит в отсутствии системы, в отсутствии единотипности не только судов, но и мелких механизмов и предметов снабжения. «Для каждого корабля все должно быть специальное»; нет однообразия даже в якорях, канатах, руле, рулевых приводах, винтах и пр. «При введении единотипности завод, предусматривающий постоянную работу, значи-тельно понизит стоимость предметов... Для примера приведу, что если бы мы гильзы к 6" орудиям заказывали разным заводам, для каждого судна отдельно, то мы переплачивали бы огромные деньги. Только устроив на Ижорских заводах специальное приспособление для выделки вполне однообразных гильз, мы могли понизить их стоимость до благоразумных пределов.»
Приводится и еще пример из личного опыта покойного: «Когда я поступил на долж-ность главного инспектора морской артиллерии, то снаряды каждого калибра орудий были разнообразны. Каждый завод, выделывавший снаряды, придавал свою форму головной части и внутренней пустоте, также дну, донному винту и пр. Это вело к разнообразию снаряжения и даже вызывало разнообразие таблиц стрельбы». Когда адмирал поднял вопрос об однообразии снарядов (об этом прихо-дилось «поднимать вопрос»!), то ему возра-зили, что заводы «не согласятся взять на себя ответственность за то, что снаряды, сделан-ные не по их чертежам, выдержат требуемые испытания» (возражали, конечно, не сами заводы, а те, в чьих руках были за-казы и приемка снарядов).
«Мне, однако, удалось настоять, чтобы принят был один чертеж и даже введено было геометрическое подобие снарядов всех калибров. Это сейчас же повело к одно-образию в снаряжении», — скромно (чтоб не дразнить гусей) заканчивает адмирал и переходит к своим наблюдениям и заметкам в должности главного командира порта, стоящего не так близко к технике, чтобы «быт в состоянии повлиять на однообразие в типах». Мягко сказано, особенно принимая во внимание дальнейшие строки. Что делать? В то время даже С. О. Макарову приходилось изъясняться эзоповским языком...
«В 1900-м году я поднял вопрос о том, что мы имели семьдесят шесть образ-цов водомерных стекол, и что полезно было бы свести это число к десяти. Дело это мне решительно не удалось. Однообразие можно ввести лишь под давлением значительной силы. В настоящее время существует разнообразие во всем до болтов включительно, так что резьба и гайка 5/8 дюйм, болта одного завода не подходят к резьбе и гайке другого завода. Мы, в порту, имеем множество особых соединительных гаек, для того, чтобы иметь возможность соединять шланги, выделанные на разных заводах».
Но если разнообразие типов, заказ каждого предмета, для каждого корабля «на свой образец», удорожает постройку, то еще бо-лее оно удорожает починку. — «При ремонте различных механизмов всякий раз прихо-дится составлять чертеж поврежденной части и по нему выделывать модель для одной отливки, тогда как при гуртовой изготовке предметов одна модель служит для сотен отливок, и стоимость ее ложится на каждый предмет копейками. — То же можно сказать про отковки: при единичной выделке приходится производить ручную отковку из железа, ка-кое случится под рукой, тогда как при гур-товой выделке берется железо специально подходящее и употребляются соответствующее штампы».
Как на иллюстрацию этой идеи, адмирал указывает на ружье, «в котором, благодаря единотипности, выгоднее заменить испорчен-ную часть новой, которая стоит копейки, не-жели производить починку, которая обойдется в рубли».
Казалось бы, даже совсем штатского, не только не моряка, но даже не военного, можно убедить подобными доводами, — а между тем сам же адмирал «доносил по команде», что попытки этого рода ему «решительно не уда-вались», за исключением того случая, когда он располагал «давлением значительной силы».
Почему? — По недоразумению технического комитета (что касается подозрения в злонамеренности — отвергнем самую возможность такого предположения) — или в интересах заказчиков, заводов, приемщиков... Вот в чем вопрос.
Далее адмирал говорит о «резерве» (в заграничном смысле этого слова) и о вреде обычая содержать часть офицеров и команды на строящихся судах, что за границей не принято.
«Во всех заграничных портах можно увидеть множество военных кораблей, которые стоят вовсе без экипажей, но в пол-ной готовности к мобилизации. При постройке судов экипажа также не имеется, и я сам был на пробе американского броненосца «Масачусет», который был вполне готов, по на нем не было не токмо военной команды, но даже не было командира и механика. От военного флота на броненосцах во время по-стройки были «приемщики», т.-е. специальные люди, приставленные для контроля над доброкачественностью постройки, которые и несут ответственность за тщательность выполнения работы. За границей принято, что как только судно возвращается из плавания, оно всецело передается в руки порта, который производит ремонт и заведует сбережением судов».
Назначение командира (допустим, сведущего моряка, но никак не корабельного инже-нера) снимает с завода «большую долю ответственности», да и «сама ответственность раздваивается», а при невозможности провести точную границу — создается безответственность. Назначение экипажа на строящееся судно (как это у нас принято) дает заводу еще больше случаев слагать с себя ответственность и переносить ее на строевой состав.
«С этим делом, — продолжает адмирал, — мне пришлось считаться в первый же год моей бытности главным командиром Кронштадтского порта, когда заводы, сдававшие миноносцы, постоянно заявляли, что повреждения, случающаяся на пробах, происходят от неумелости наших команд. — По моему представлению, управляющий морским министерством разрешил на сдающихся миноносцах не иметь военного экипажа, и по-тому за последние два года не было никаких недоразумений при сдаче от завода. — Мино-носцы сдаются под коммерческим флагом и от этого никаких неудобств не происходит. Вполне уверен, что и большие суда могут сдаваться под коммерческим флагом и что, вместо содержания военного экипажа на строящихся судах выгоднее поручить на-блюдение за постройкой специальным приемщикам, в числе которых должны быть и опыт-ные (специально для постройки) командиры».
Корабль не плавающий, находящийся в порту, должен быть сдан всецело на попечение и на ответственность порта. Это была idee flxe адмирала, но, как сам он сознается, ему «в этом отношении удалось сделать очень немного, ибо требуется коренным образом изменить систему».
Какая же это система, без коренного изменения которой оказывались неосуществимыми никакие благие начинания, о которую разбива-лась даже энергия такого выдающегося деятеля, как покойный С. О. Макаров? Система кормления чинов морского ведомства за счет флота. Где же процветали бы сухопутные мо-ряки, если бы не было вакансий на строящихся и ремонтирующихся судах, служба на которых отнюдь не препятствовала «наколачиванию ценза» при посредстве зачисления... хотя бы на миноноску пристрелочной станции. К слову сказать... (опять упрекнут, что анекдот, но ведь анекдот исторический) — не могу не упомянуть об этой миноноске. Согласно разъяснению адмиралтейств-совета, миноносцам и миноноскам, хотя бы стоящим в гавани, считался полным днем плавания каждый день, в который «разводили пары» (без разводки паров — как и всем прочим — стояние в гавани исчислялось шесть дней за один). Довольно ясно, что адмиралтейств-совет подразумевал в данном случае разводку паров для хода. Разводили пары — значит, снимались с якоря или со швартовов, куда-то ходили, маневрировали, вообще «были в плавании».
Вышеупомянутая миноноска никуда не хо-дила; в течение всей навигации (когда шесть, когда семь месяцев) она стояла неподвижно у пристани пристрелочной станции в Крон-штадте, но каждый день, кроме праздников, «разводила пары»... для работы воздушного насоса, накачивающего воздух в пристреливаемые мины, и каждый такой день, для лиц, на ней числившихся, считался за день плавания в море, а не в 1/6 дня...
Возвращаюсь к записке С. О. Макарова. По его мнению, содержание налицо лишь та-кого числа офицеров и нижних чинов, ко-торое необходимо для обслуживания действительно плавающих судов, дало бы значи-тельную экономно, а в случае мобилизации, при наличии такого кадра «настоящих моряков», все остальное могло бы быть пополнено из запаса (офицеров и нижних чинов); на то этот запас и существует. Запас офицеров и механиков, конечно, должен быть создан по образцу, принятому за границей. В запасе (в резерве) должны числиться не те, что уволены в запас по непригодности к действительной службе, а «моряки» (хотя бы отставные военные), предпочитающие службу на коммерческих судах. «Лица, состоящие в списках (такого резерва заграничного образца) должны иметь свои преимущества, за которые им ставится в обязанность, в определенные сроки, плавать на военных судах для прак-тики. В минувшую (адмирал разумеет русско-турецкую) войну все машинные команды судов активной обороны на Черном море состояли из «вольных» механиков и машинистов, и я никогда не помню большей исправ-ности по машине, чем я имел на пароходе «Великий Князь Константин». Люди эти ока-зались вполне подходящими, и никаких нареканий не было на отсутствие между ними дисциплины или военного мужества. Также у меня на пароходе были и вольные штурмана. С вольными же штурманами я имел дело на «Ермаке» и нахожу, что эти привычные к морю люди в самый короткий срок осваи-ваются с особенностями военной службы и что флот может на них рассчитывать... Нам стоит только пожелать, чтобы списки резервов были с лихвой заполнены людьми самыми отборными».
Добавлю на основании личного моего опыта, что за время русско-японской войны многие прапорщики запаса флота (моряки коммерческого флота, призванные на военную службу) показали себя героями, а что касается их достоинств как моряков и специалистов сво-его дела, то вряд ли их станут оспаривать даже мичмана и молодые механики, считавшиеся над ними старшими.
В подтверждение своей идеи адмирал Макаров указывал, что ведь было же время (до введения положения о морском цензе), ...когда портовыми баркасами командовали офи-церы флота (и, добавлю от себя, дослужи-вались до адмиральских чинов), а «теперь это дело передано вольнонаемным из отставных боцманов и других им равноценных людей. Надо идти в том же направлении дальше и завести вольную команду на всех транспортах и, по возможности, на всех вообще не боевых судах».
Не могу не напомнить еще раз, что цити-рованное мною — официальный документ, писанный в 1902-м году для представления высшему начальству. По тому времени он был смел до дерзости, и потому многое (что я наметил в своих примечаниях) следовало читать между строк...
На представление такого доклада (содержание которого далеко мною не исчерпано) мог риск-нуть лишь С. О. Макаров, герой русско-турецкой войны, адмирал, пользовавшийся широкой популярностью во флоте, создатель «Ермака», которого знала вся Россия. Всякого другого съели бы за такую дерзость...
И вот, все «весьма секретное», написанное и в строках, и между строк, после пережитого нами разгрома, после Артура и Цу-симы — стало явным.
И что же? — Использовали мы горький, кро-вавый опыт минувшей войны?..