В. Г. Андриенко
Санкт-Петебург - "Цитадель" 1998 год, № 2(7)
Сканирование и редактирование – Валерий Лычёв
Санкт-Петебург - "Цитадель" 1998 год, № 2(7)
Сканирование и редактирование – Валерий Лычёв
Предвосхищая вопросы читателей по поводу статьи Николая Вадимовича Гаврилкина, отметим, что загадка неожиданной и нелепой гибели черноморского линкора в главной базе флота волновала и будет волновать, как историков отечественного флота, так и всех интересующихся военно-морской историей.
Статья посвящена теме метательных порохов, использовавшихся в зарядах 305-мм орудий русских линкоров до и в течение Первой мировой войны, и является своеобразным приглашением к новому разговору о первопричинах трагедии в Севастополе в октябре 1916 г.
Гаврилкин справедливо объясняет, что в русском флоте применялись наиболее безопасные в обращении и хранении пироксилиновые пороха, отличающиеся в лучшую сторону от нитроглицериновых порохов - кордитов, использовавшихся на кораблях английских, итальянских и японских флотов. Таким образом, ссылки ряда исследователей версий причин гибели Императрицы Марии на аналогичные случаи внутренних взрывов на кораблях названных флотов представляются мало обоснованными. В любом случае, утверждает автор статьи, русские пороха не взрывались, а лишь воспламенялись... Взрываться они могли только там, где им положено - в малом объеме каморы орудия. В бомбовых погребах (крюйт-камерах) башен линкоров горение пироксилиновых порохов перейти во взрыв не могло!
В качестве доказательства приводится случай самовозгорания полузаряда 12-дюймового орудия на линейном корабле Севастополь. По существу Н.В. Гаврилкин в данном примере даже более прав, чем сам представляет. Комиссия, разбиравшая причины гибели Императрицы Марии, в своем заключении прямо написала: "...по сообщению Члена Комиссии Капитана 2 ранга Леонтьева на линейном корабле Севастополь 17 октября 1915 года уронили футляр с полузарядом с высоты 12 фут (3,7 м); полузаряд внутри футляра воспламенился и сгорел в 12-ти дюймовой крюйт-камере к счастью не вызвав ни взрыва ни горения остального находившегося в ней в футлярах пороха..." (РГАВМФ, ф. 412, оп. 1, д. 2890). Автор же статьи повествует о последовательном воспламенении находящихся рядом полу зарядов! Пришлось обратиться к документам. В Российском государственном архиве военно-морского флота (РГАВМФ) сохранилось дело "О самовозгорании посоха на линейном корабле Севастополь (ф. 479, оп. 3, д. 913). Из материалов его непреложно следует, что комиссия написала все правильно. Так, подобная авария возможно могла случиться и на Императрице Марии расскажем о ней более подробно.
Действительно, утром 17 октября корабль вышел из Алексеевского дока в Кронштадте и при помощи портовых буксиров переходил к стенке. Из-за аврала, связанного с буксировкой и постановкой линкора на якорь, большая часть людей, занятых перегрузкой полузарядов в первой башне, была вызвана на бак и в погребах осталось только 5 "нижних чинов", продолжавших перегрузку полузарядов пороха "из верхнего зарядного погреба в нижний". Двое моряков с помощью простого горденя, переброшенного через поручни, спускали футляры, а трое — принимали их внизу. При спуске одного из последних полузарядов футляр ударился о комингс люка в снарядном погребе, выскочил из петли и рухнул вниз. По версии командира корабля капитана 1 ранга Л.Л. Иванова 8-го от удара о люк произошло самовозгорание пороховых "трубок" в местах их трения. Горение "носило бурный характер, напоминавший взрыв": часть пороха выкинуло на палубу верхнего яруса погреба, а футляр "наподобие ракеты с громадной силой ударился о палубу нижнего погреба" и обдал пламенем оба яруса. Пожар, начавшийся в верхнем ярусе погреба, потушил спустившийся в подбашенное отделение старший офицер корабля капитан 2 ранга В.К. Леонтьев. С помощью огнетушителя он прекратил горение выброшенного пороха и тросовых концов. Так как из-за дыма проникнуть в нижний погреб не удавалось, то с разрешения командира корабля включили затопление погреба. Когда уровень воды в нем достиг 0,9 - 1,2 м, горение и дым прекратились. Во время откачки воды одному из офицеров с матросами удалось спуститься вниз и вывести из запасного погреба двух комендоров, участников перегрузки полуразрядов. В момент падения футляра они умудрились сквозь пламя пробраться сюда и задраить дверь.
Третий моряк в этот момент упал... Его обгоревшее тело нашли у входа в нижний погреб. Поблизости нашли и футляр от сгоревшего полузаряда. Краска вокруг и находившиеся на ближайшем стеллаже полузаряды были обожжены, причем последние настолько, "что у некоторых крышек (футляров - В.А.) даже выплавились пробки с пробными винтами... ", однако воспламенения пороха в этих "пеналах" не произошло. Оставшиеся целыми термографы показали в 9-30 утра подъем температуры в снарядном погребе с 10° на 34° и в верхнем зарядном - с 10° на 25°. Недогоревшие куски пороха были найдены в "нижнем зарядном, снарядном и верхнем снарядном погребах". Всего их собрали до 1,3 кг.
Артиллерийский унтер-офицер и комендор, бывшие во время перегрузки наверху, получили серьезные ожоги лица и рук. Спрятавшиеся в запасном погребе от огня пострадали меньше, но отравились газами. Один из них на следующий день скончался в госпитале от отравления.
Отличившийся при тушении пожара В.К. Леонтьев, хотя и прибыл на место происшествия через несколько минут после возгорания заряда, получил ожоги рук и легкое отравление газами... Кстати, в отличие командира корабля он считал причиной "взрыва" падение футляра на палубу "хотя удар и был смягчен подложенным матом". Старший артиллерийский офицер лейтенант С.П. Ставицкий на дознании своего мнения о причине возгорания пороха не высказал, а 2-й артиллерийский офицер лейтенант С.Н. Шавсрнопский выдвинул ту же версию, что и Леонтьев. Расхождения в предположениях офицеров нызывалось тем обстоятельством, что оставшиеся в живых свидетели не могли толком объяснить, когда же появилось пламя - при ударе о палубу погреба или в момент соприкосновения с кромкой люка.
Командир Севастополя в рапорте об аварии отметил, что ранее уже имелся случай самовозгорания бездымного пороха при сходных обстоятельствах и сослался на свидетельство С.П. Вуколова "заведующего химической лабораторией Морведа": в Кронштадте во время разгрузки вагона с зарядами один из них упал с платформы на железнодорожное полотно и воспламенился "сгорел весь вагон".
В 1934 г. произошли два события напрямую повлиявшие на историю поисков разгадки трагедии Императрицы Марии. В Париже, в приложении к эмигрантскому периодическому изданию "Иллюстрированная Россия", один за другим вышли два тома рассказов капитана 2 ранга А.П. Лукина "Флот", посвященные деятельности русских моряков "во время Великой (Первой мировой - Б.Л.) войны и революции". Во втором томе весьма образно, хотя и малодоказательно, повествовалось о немецких шпионах, взорвавших Марию. Одновременно в СССР "Сборник ЭПРОНа" (№ III -- V) напечатал статью "Картина гибели бывшего линейного корабля Императрица Мария". Автор статьи знаменитый академик А.Н. Крылов предуведомлял, что "Ниже прилагаемое Заключение Следственной комиссии по делу б. линейного корабля... было написано мною и по докладе принято Комиссией единогласно для дальнейшего направления". В сноске говорилось о том, что это заключение "не могло быть напечатано в свое время по цензурным соображениям". По сути статья представляла собой как бы ответ, а точнее возражения на рассказ А.П. Лукина... Статья Крылова или "заключение комиссии..." вошло в последующем в оба издания книги академика "Некоторые случаи аварии и гибели судов" (1939-го и 1942 гг.), но нее его "Воспоминания" (начиная с издания 1945 г.), а также в "Труды А.Н. Крылова" (т. IX, часть 2, 1949 г.). Растиражированная десятками тысяч экземпляров эта статья, с интересными и казалось исчерпывающими примечаниями самого автора, воспринималась как нечто незыблемое, безусловно верное и цитировалась всеми исследователями.
Сравнение "крыловского" текста, подвергавшегося в различных изданиях исключительно стилистической правке, с текстом заключения самой комиссии ("назначенной высочайшим секретным приказом по Флоту и Морскому Ведомству за № 234 от 12 октября 1916 г.") позволяет высказать обоснованное предположение, что статья академика всего лишь отредактированный и, главное, сокращенный вариант этого документа. Подлинное "заключение..." сохранилось в РГАВМФ по крайней мере в двух экземплярах и без разночтений; на одном из них автограф морского министра И.К. Григоровича, на другом - подписи (автографы) членов комиссии (ф. 407, on. 1, д. 7707 и ф. 412, оп. 1, д. 2890). О том насколько небрежной была редакция Крылова говорит тот явно не секретный факт, что число жертв трагедий по документу составило 308 человек: "Из экипажа корабля погибли: Инженер-Механик Мичман Игнатьев, 2 кондуктора и 223 нижних чина; кроме того было спасено 255 раненными и обожженными из которых 82 умерло...". По данным Крылова погибло 228 человек и "спасено 85 раненными и обожжженными". Может быть комиссия ошиблась? Ничуть - по справке штаба Севастопольского порта от 28 октября 1916 г. значится: на линкоре "состояло по списку 1225 нижних чинов... из этого числа похоронено 174 человека, без вести пропавших 132" (ф. 412, оп. 1, д. 2890). Выходит с механиком и 2 кондукторами общее число жертв составило 309 человек.
Так как наибольшее число искажений и пропусков в "крыловском" заключении относятся именно к порохам, то все ниже приводимые цитаты по тексту заключения комиссии взяты из подлинного документа.
Н.В. Гаврилкин делает казалось бы объективный вывод, что пороха полузарядов линкора детонировать (взорваться) не могли и в худшем случае горели. Однако опросившая многочисленных свидетелей комиссия пришла к единодушному выводу: "непосредственною причиною гибели корабля служат пожар, возникший в носовой крюйт-камере 12-ти дюймовых зарядов, повлекший за собою взрыв пороха, находившегося в этой крюйт-камере, а затем взрывы боевых запасов, т. е. пороха и частью снарядов в расположенных в смежности с указанной коюйт-камерой погребах 130-мм орудий. По-видимому, взрывом одного из этих погребов или был поврежден наружный борт корабля, или же произошел взрыв зарядных отделений мин Уайтхеда (торпед — В.Л.) и им сорваны клинкеты минных аппаратов, или кингстоны, через каковые повреждения стала быстро вливаться вода; корабль, имея разрушенные на значительном протяжении палубы и переборки, этого повреждения уже вынести не мог и быстро затонул, опрокинувшись от утраты остойчивости".
Кем бы ни было составлено заключение, под ним стоят подписи десяти членов комиссии: адмиралов членов Адмиралтейств-Совета Н.М. Яковлева (председатель) и Н.С. Маньковского, генерал-лейтенанта А.Н. Крылова, генерал-майора судебного ведомства Ф.И. Федорова, капитанов 1 ранга М.К. Шульца, Н.Н. Философова, В.Д. Чайковского, капитанов 2 ранга В.К. Леонтьева, А.Д. Бодиско и полковника корпуса корабельных инженеров А.Н. Зданкевича. Чайковский и Бодиско являлись артиллерийскими офицерами, причем последний еще и окончил Михайловскую артиллерийскую академию. В начале деятельности комиссии в се состав входил флагманский артиллерист Балтийского флота капитан 1 ранга Н.И. Игнатьев и один из крупнейших на флоте специалистов по порохам действительный статский советник С.П. Вуколов (и.о. начальника Научно-технической лаборатории артиллерийского отдела Главного управления кораблестроения). Вывод о пожаре, а затем и взрыве пороховых полузарядов в башне не вызывал возражения, или хотя бы особого мнения, ни одного члена комиссии, все заключение которой посвящено именно разбору возможных причин этого пожара.
"Предположений" было три: самовозгорание пороха, небрежность в обращении с огнем или порохом и злой умысел. Разбор первого, о самовозгорании пороха, завершался оптимистическим выводом почти тождественным крыловскому варианту текста заключений и по смыслу совпадающим с утверждениями Гаврилкина: "Свойства нашего бездымного пороха за двадцать лет пользования изучены столь основательно, что представляется маловероятным, что могла существовать какая-либо доселе неизвестная причина, могущая вызвать его самовозгорание при тех условиях хранения, которые имели место на линейном корабле Императрица Мария...". Далее в документе следует малопонятная фраза (отсутствующая у А.Н. Крылова): "Необходимо однако отметить, что исследования того, в какой мере может влиять на стойкость пороха досылка зарядов пробойником в канал орудия, причем ленты иногда ломаются и портятся механически, произведено не было...". Завершался вывод примером о самовозгорании полузаряда на Севастополе. Наконец, "на основании изложенного выше", объявлялось, что "предположение о самовозгорании пороха является маловероятным, но Комиссия полагает, что желательно систематическое исследование этого поп роса опытным путем..." (это концовка у Крылова также опущена).
29 октября 1916 г. комиссия официально "закончила следственное производство" и с завидной оперативностью приступила к "заключению", подписанному уже 31-го числа. 2 ноября морской министр адмирал И.К. Григорович получил этот документ лично из рук Яковлева. Видимо одновременно министру была вручена докладная записка А.Д. Бодиско, представленная им днем раньше в Петрограде председателю комиссии. Записка "с разбором обстоятельств, предшествовавших гибели линейного корабля Императрица Мария с точки зрения артиллерийского оборудования корабля", как значилось в заголовке, пояснила невразумительную фразу в заключении комиссии по предложению о самовозгорании.
Александр Дмитриевич вначале отмечал маловероятность самовозгорания полузарядов от электрооборудования и изменения температуры в погребах и обращал внимание на сами полузаряды и их использование, можно сказать, дополняя ряд положений статьи Гаврилкина.
"Порох, хранившийся в 12" камерах, был изготовления 1913 - 1914 гг. Температура крюйт-камер не переходила 36°... Картузы были вложены в железные оцинкованные футляры. Крышки футляров закрывались на снарядной мази для достижения герметичности. Однако по сведениям полученным мною от флагманского артиллерийского офицера 1-й бригады линейных кораблей Черного моря, проверка на герметичность футляров на лин. кор. Императрица Екатерина показала, что до 50% футляров не герметичны, что происходит, по-видимому, от усушки снарядной мази..." Вот почему, многие поднятые с затопленного линкора полузаряды были подмочены. Артиллерист объяснил, что это обстоятельство не влияло на стойкость пороха, но изменило его баллистические качества и поэтому требовало устранения.
Затем Бодиско переходит к главному - к вопросу повреждения полузарядов при заряжении орудий. При каждом выходе линкора в море все орудия в башнях главного калибра заряжались боевыми выстрелами, а кроме того часть зарядов и снарядов подавалась наверх, так что корабль в любой момент, даже при нахождении в башнях только части прислуги, мог дать несколько залпов: "Для этого из футляров вынималось потребное число зарядов, которые существующими приспособлениями (элеваторами для подъема из крюйт-камеры в зарядное отделение, зарядниками и наконец пробойником) посылались в орудие... При возвращении на рейд эти заряды относились в крюйт-камеры, укладывались обратно в футляры и отмечались мелом. Пользовались этими зарядами пока, наконец, они не приходили в негодность от расстройства связанных пучков пороховых лент или разрушения картуза или же сильного просаливания картуза, причем срок службы отдельных зарядов при этих условиях доходил до 3-х месяцев..."
В записке особенно подчеркиваются эти новые факторы использования пороховых зарядов, связанные с боевой обстановкой, и ставится вопрос о необходимости исследований "влияния на порох механического воздействия прибойника..: 1. В ударе при встрече клоца прибойника с полузарядом. 2. В давлении прибойника на торец заряда во время сообщения заряду ускорения. 3. В трении полузаряда о поверхность зарядника". Артиллерист вновь напоминает о возможности воспламенения пороха при ударе, ссылаясь на аварию на Севастополе, а также случай на черноморском линейном корабле Евстафий, где еще до войны воспламенился заряд "во время досылки его прибойником", хотя опыт на полигоне и показал, что воспламенение заряда при ударе происходит при падении его с высоты от 9 м. Отмечается, что совершенно не изучены последствия трения между лентами бездымного пороха при ударах.
"Следствие показало, - пишет в заключении Бодиско, - что от технических или иных причин последовало первоначальное воспламенение одного полузаряда, а затем уже общее горение и взрыв остального пороха..." и подтверждает вывод комиссии ссылками на французский опыт. Во-первых, на обстоятельства гибели броненосца Иена и, во-вторых, на эксперименты, проведенные французами на полигоне, по имитации воспламенения одного патрона или заряда в крюйт-камере корабля. При воспламенении патрона мелкой и средней артиллерией (до 160 мм) получалось горение одного, иногда двух, трех; при больших калибрах "происходило общее воспламенение пороха, имевшее характер взрыва" (РГАВМФ, ф. 407,on. 1, д. 7707).
Не трудно заметить, что выводы комиссии 1916 г. как и данные записки А.Д. Бодиско кажутся более обоснованными, чем выводы Н.А. Гаврилкина. Так же весьма спорны некоторые доводы сторонников "шпионской версии", приводимые ими по вторичным источникам, а не по вполне доступным архивным материалам. Например, А.С. Елкин в своих публикациях ("Арбатская повесть". М., 1978; "Тайна Императрицы Марии". М., 1993), как и ряд других авторов трудов о линкорах России, ссылаются на мнение адмирала Колчака, по весьма тенденциозной публикации стенограмм допросов адмирала в 1920 г. ("Допрос Колчака". Л., 1925). По тексту этой стенограммы А.В. Колчак отвергал версию о злом умысле...
В уже упоминавшемся деле РГАВМФ о работе комиссии [ф. 407, оп. 1, д. 7707] имеется на этот счет соответствующий документ – "мнение" командующего Черноморским флотом вице-адмирала Колчака от 4 ноября 1916 г. Разбирая заключение комиссии, адмирал отмечает, что "вопрос об изменении стойкости пороха в связи с механическими воздействиями - вопрос открытый...", но что лично он считает самовозгорание пороха "мало вероятным", хотя и допускает такую возможность, также "допускает в качестве возможной причины..." и злой умысел. Развивая последнее предположение, Александр Васильевич объясняет, что он мог быть приведен в исполнение "только лицом отлично знавшим устройство корабля и порядок службы на нем. Таким лицом мог быть только служащий на корабле или работавший на нем продолжительное время..." и хотя команда линкора и была одной из лучших на флоте, но, мол, на 1200 человек найдется один "способный на преступление". В качестве примера адмирал ссылается на покушение на взрыв погребов на крейсере Аскольд и линкоре Чесма, давая, между прочим, понять, что злоумышленник не обязательно мог быть шпионом, а действовал таким образом, чтобы вывести корабль из строя по каким-то другим соображениям. Версию о причастности к взрыву рабочих Колчак отверг, заметив, что их было всего 5 человек и все они "известны". Так же менее всего, по его мнению, было вероятно проникновение на корабль "постороннего лица". Совсем неожиданно адмирал подкидывает еще одну версию, ранее нигде не обсуждавшуюся, - о вложении адской машинки в полузаряд на берегу! Здесь имеются в виду те боевые полузаряды, которые сдавались с корабля в Сухарскую балку в Севастополе для восстановления и новые практические полузаряды, поступавшие с тех же складов. Может быть такое предположение и было бы теоретически возможным, но из материалов дознания известно, что в последние перед трагедией дни ни тех, ни других полуразрядов на линкоре не получали. Кстати, автор статьи о порохах забыл упомянуть, что в каждой башне имелись еще и практические заряды, в качестве которых использовались картузы с порохом весом в 88 фунтов (36 кг) 8-дюймовых орудий, причем, как правило, пороха их были более ранних партий...
Завершая рассказ о документах следствия 1916 г. по факту гибели Императрицы Марии, отметим, что все его материалы являлись лишь предварительными, рабочими. Так, адмирал Григорович в докладе Николаю II привел только два предположения о гибели линкора: самовозгорание пороха при ударах и злой умысел. Окончательное рассмотрение этого дела откладывалось "до окончания военных действий". Последнее касалось и определения вины "определенного должностного лица". К этим лицам относились: бывший командир корабля контрадмирал К.А. Порембский, командир корабля капитан 1 ранга И.С. Кузнецов, старший офицер капитан 2 ранга А.В. Городыский и старший артиллерийский офицер старший лейтенант князь В.Н. Урусов. Решено было до суда названных лиц ни на какие должности во флоте не назначать... Как известно, до суда дело так и не дошло. Начальник минной дивизии Черноморского флота И.С. Кузнецов был расстрелян матросами на Малаховом Кургане во время кровавых событий в Севастополе весной 1918 г. Большинство бывших офицеров Марии после Гражданской войны оказалось за границей. Адмирал Порембский стал первым начальником штаба возрожденного польского флота, а Городыский и Урусов - эмигрантами, и сменили профессии.
Если члены комиссии посчитали второе предположение о возникновении пожара на корабле – "небрежность в обращении с огнем и порохом", маловероятным, то офицеры Императрицы Марии, видимо, думали иначе. Во всяком случае, первой из опубликованных в печати версий о причинах гибели линкора стало предположение А.В. Городыского, считавшего, что пожар в крюйт-камере мог начаться из-за одного из неубранных полузарядов - дежуривший по первой башне старательный командир решил его убрать и уронил. Полузаряд загорелся, зажег соседние.., "горение, по всем правилам науки перешло во взрыв..." ("Гибель Императрицы Марии", Морской журнал. 1928. №12. Издание кают-кампаний в Праге). Эту версию рассказывали и комментировали неоднократно, например А.С. Елкин (см. "Тайна Императрицы Марии"), хотя и не проверили по документам дознания...
Приведем другую версию, также подходящую под предлоложение "о небрежности...", но нигде ранее не упоминавшуюся. Она принадлежит еще одному офицеру этого линкора командиру злополучной первой башни мичману В.В. Успенскому (тому самому Успенскому, чьи показания о возможности проникновения в крюйт-камеру башни помимо дверей, значатся в крыловском тексте заключения и почему-то напрочь отсутствуют в тексте настоящего документа. Для справедливости отмстим, что эти показания не выдумка, они действительно присутствуют в материалах дознания и изложены А.Н. Крыловым достаточно точно).
Из протокола дознания следует, что Владимир Владимирович Успенский служил на линкоре Императрица Марии с весны 1915 г. в должности вахтенного начальника. Командиром башни он ни письменным, ни устным приказом ни одного из трех сменившихся командиров корабля назначен не был. Его "командование" образовалось само собой, после направления мичмана в эту башню для изучения ее устройства. При этом мичман, окончивший в 1914 г. Морской корпус, был строевым, а не артиллерийским офицером. Порембский объяснил такой факт хронической нехваткой офицеров: первых командиров башен, бывших при достройке линкора, перевели на другие корабли (1РГАВМФ, ф. 412, оп. 1, д. 2890). Утром, в день трагедии, Успенский с 4-х часов оставался вахтенным офицером по кораблю, что, видимо, его и спасло, так как в момент пожара и последующих взрывов он находился в районе кормовой трубы...
После учебы в минном офицерском классе (в 1917 г.) офицер вернулся на Черное море и до октября 1920 г. служил по новой специальности в белом флоте, вместе с которым и покинул навсегда Родину. Бывший лейтенант стал классическим примером русского эмигранта во Франции - электротехник, таксист, портной театральных костюмов... Только в 1969 г. на страницах Бюллетеня общества офицеров российского императорского флота в Америке (№1/118) появилась его заметка, как ее представил редактор, "о малоизвестном факте, дающем основание предполагать о совершенно иной причине гибели лин. кор. Императрица Мария".
В.В. Успенский рассказывает, как через два с половиной года после трагедии, когда корабль подняли в перевернутом положении и в таком виде ввели в док, в подбашенном отделении второй башни была сделана неожиданная находка. "Найден был сундучок, содержащий в себе две стеариновые свечи, одна начатая, другая наполовину сгоревшая, коробка спичек, вернее то, что от нее осталось после двухлетнего пребывания в воде, набор сапожных инструментов и лезвие пилы для металла, две пары ботинок, одна из которых была починена, другая незакончена. Починка выражалась в том, что на подошву были прибиты гвоздями, нарезанные полоски бездымного пороха, вынутые из полузарядов для двенадцатидюймовых орудий; было найдено также несколько таких же кусков пороха". В начале заметки офицер отмечал, что из-за недостатка места и вопреки всем уставам, прислуга 12" орудий жила в самих башнях...
"Действительность превзошла самую невероятную фантазию, — продолжает бывший командир башни, - Для того, чтобы располагать полосами бездымного пороха, и прятать сундучок в подбашенном отделении, нужно было принадлежать к составу орудийной прислуги. Невольно напрашивается вопрос: может быть и в первой башне существовал такой же сапожник, с таким же сундучком. Если так, то причина пожара становится ясной: пожар был зажжен таким сапожником. Чтобы достать ленточный порох, нужно было открыть крышку пенала, разрезать шелковый чехол и, какими-то щипцами, с большим трудом, вытаскивать туго связанные пластины. Порох, пролежавший в герметически закрытом пенале, мог выделить эфирные газы, которые и вспыхнули от зажженной свечи. Загоревшийся газ воспламенил чехол и порох. В открытом пенале порох взорваться не мог, он загорелся, и это горение продолжалось в течение, может быть, полминуты, или более. При горении пороха развивается температура в 1200 градусов. Сгорание четырех пудов (65,5 кг) в небольшом помещении, вызвало взрыв остальных 599 пеналов. Так возможно, погибли 300 человек команды и громадной ценности корабль."
Не будем придираться к формальным ошибкам. Например, по данным Гаврилкина число полузарядов в башне было меньшим; затем, как уже упоминалось, не все заряды были герметичны. Отметим только, что Успенский не объясняет, кем именно была сделана находка. Он лишь информирует о своих "экскурсиях" в недра поднятого корабля с помощью инженера С.С. Шапошникова, знакомого еще по службе на Марии. Однако ко времени опубликования заметки Симона Симоновича Шапошникова (1892—1962 гг.), бывшего капитана корпуса корабельных инженеров и русского эмигранта в Париже, уже не было в живых...
Допустим, что находка существовала – "Небываемое бывает!", провозглашал Петр Великий. Возможно, что пожар действительно мог начаться при описываемом способе добычи пороховых лент, хотя в упоминавшемся неоднократно заключении комиссии Яковлева сказано: "Если в крюйт-камеру зайти с зажженной свечой или зажечь спичку, заронить огонь, оставить гореть какую-нибудь тряпку, ветошь или пучок пакли, то это еще не вызовет возгорания паров эфира или спирта, хотя бы их запах и чувствовался...". Следует огорчить любителей "небываемых версий" - матросы могли добыть пороховые ленты другим, куда более простым путем.
Как уже говорилось, после нескольких заряжаний полу заряды рвались. Старший артиллерийский офицер линкора Урусов показал на дознании: "Случаи разрыва картузов были... Особенно хорошо помню случай порыва заряда в IV башне, он был предназначен для регулировки зарядника и сдаче в Сухарную Балку. Я видел, что из него не трудно разобрать порох... в каком виде сдали... не знаю. Предполагаю, что из него некоторое небольшое количество лент было взято комендорами... Значения тому, что команда растащит часть бездымного пороха не придавал. Воспламенители я выбрасывал... (далее неразборчиво - Б.А.) или брал к себе в каюту, так что с большой вероятностью могу предположить, что они в руки команды не попали..."
Остается только и сказать, что наверное случались повреждения полузарядов и в первой башне, комендоры которой могли взять из них "некоторое количество лент" на ремонт тех же ботинок?!.
Разбор последней версии, как и приведенные ранее примеры, думается, достаточно убедительно демонстрируют противоречивость различных предположений о фактической причине гибели линкора и необходимость тщательного и критического изучения документальных материалов, касающихся Императрицы Марии. Редакция планирует в ближайших выпусках опубликовать некоторые наиболее интересные документы из фондов РГАВМФ, в том числе заключение комиссии 1916 г., мнение А.В. Колчака на это заключение, выдержки из протоколов дознания, а также ответить на возникшие у читателей вопросы.