Первые известия (связанные с русским присутствием при событии) с сайта "Газетные старости".
"Русское слово" 30(17) декабря 1908 года.
РИМ, 16(29) ХII. Город Мессина почти весь разрушен землетрясением. Остатки горят. Число убитых, раненых и погребенных под обломками, по подсчетам газеты «Tribuna», 30 000.
6 000 карабинеров заняли город. Грабителей, из числа бежавших из тюрем, расстреливают. Жители вооружаются для защиты от грабителей.
Наиболее ужасный характер катастрофа приняла между Мессиной и Реджио, где землетрясение вызвало страшную бурю на море. Небывалой величины волны залили все побережье. Один австрийский пароход едва спасся. По слухам погибло русское военное судно.
БЕРЛИН, 16(29) ХII. Газеты полны потрясающими известиями о катастрофе в Италии. Землетрясение захватило весь юг Италии. Пострадали более 23-х городов Сицилии и Калабрии. Погибли десятки тысяч человек. Десятки тысяч раненых. Города сравнены с землей. Ужас катастрофы не поддается описанию. Говорят о гибели русского военного судна. Вследствие того, что землетрясение разразилось и на море, пошли на дно много частных пароходов шхун, военных итальянских судов, лодок. Мессина разрушена. Место, где она находилась, окончательно отрезано от суши разбушевавшейся водной стихией и превращено в остров. <...>
Среди людей, погибших под развалинами городов, много иностранцев, в особенности русских и немцев. <...>

Сумрак написал:

Я думаю, это самое то.

:-) В принципе, посмотрев что там 7 страниц, могу сказать, что надо просто оставить ссылку.

Г. Граф. РИФ между двумя войнами. "Весть о землетрясении быстро распространилась по кораблям, и офицеры заволновались, а когда стало известно, что адмирал запрашивает Петербург, то есть что будет потрачено на это добрых 6–7 часов, то насели на своих командиров. Тогда наш командир и командир «Богатыря» капитан 1 ранга Н. А. Петров-Чернышин поехали к адмиралу и уговорили его, не дожидаясь ответа и по мере готовности кораблей, разрешить им идти в Мессину{215}.

«Макаров» первым поднял пары и вышел в море. Мы снялись с якоря еще не имея достаточно паров во всех котлах, и поэтому шли средним ходом, но потом довели до полного.

Все только и говорили об этой катастрофе, но не представляли грандиозности разрушений и гибели такого количества людей.

Во время перехода командир приказал докторам собрать все наличные перевязочные средства и со всем медицинским персоналом приготовиться к съезду на берег.

Кроме того, было приказано двум ротам надеть рабочее платье и высокие сапоги и приготовить веревки, ломы, кирки и лопаты.

Скоро на горизонте показались высокие столбы дыма, и чем ближе мы подходили к Мессине, тем ярче вырисовывались пожары и разрушения. В нескольких местах вырывалось пламя. Фактически весь город был разрушен. Всюду виднелись полуразрушенные дома. В гавани [178] затонуло несколько пароходов, и все стенки покосились и дали трещины. Кое-где на набережной виднелись люди, которые махали руками и что-то кричали. Очевидно, звали на помощь.

Перед командиром встал вопрос: отдать ли якорь на рейде или войти в гавань. Если встанешь на рейде, далеко от берега, то нельзя оказать быструю и интенсивную помощь, а войдешь в гавань — подвергнешься большому риску, так как несомненно, что ее дно деформировалось. Да если и удастся в нее войти, то всегда могут произойти новые деформации, пока мы будем стоять в ней, и тогда там застрянем. Но командир не долго колебался и решил рисковать и войти в гавань, благо адмирала еще не было.

Мы начали входить самым малым ходом, все время измеряя глубину. Пришлось маневрировать между затонувшими пароходами, и это было чрезвычайно трудно. Однако крейсер благополучно прошел в глубину гавани, отдал якорь и подтянул корму к ее стенке.

Увидя входящий крейсер, на набережной стала собираться толпа обезумевших от пережитых ужасов жителей. Все кричали и размахивали руками; разобрать, что они кричат, мы не могли. Во всяком случае, они с большой готовностью помогли нам завести швартовы и притащили большую сходню.

Тем временем на верхней палубе уже выстроились две роты и медицинский персонал. Предполагалось, что половина команды будет работать до обеда, а другая после (то есть одна до двух часов дня, а другая с двух и до темноты). Всю команду нельзя было сразу отпустить на берег, так как всегда могла явиться необходимость срочно сняться с якоря.

Как только наладилось сообщение с берегом, на палубу влезли несколько итальянцев, имевших какое-то отношение к властям города, и стали умолять как можно скорее послать людей на помощь пострадавшим. Они поясняли, что под обломками заживо погребено много тысяч людей, которых еще можно спасти. Они также просили оказать медицинскую помощь сотням раненых. Наша помощь оказывалась особенно ценной, потому что мы первыми пришли к месту катастрофы, и до этого жители были предоставлены самим себе.

Уговаривать нас не пришлось. На берег немедленно сошли обе роты, доктора, фельдшеры и санитары. Последние немедленно открыли санитарный пункт. А роты разделились на маленькие группы и начали раскопки, по указанию местных жителей.

Но этим наша помощь не ограничилась, и командир согласился взять на крейсер раненых и вечером отвезти их в Неаполь, для помещения в госпитали. Когда это стало известно на берегу, то со всех сторон на «Макаров» стали приносить тяжелораненых, и их распределяли [179] в командных помещениях и на верхней палубе. Сразу же выяснилось, что мы бессильны оказать помощь в достаточной мере, так как раненых тысячи, и необходимо их мыть, оперировать, перевязывать, а затем за ними ухаживать и кормить. У нас для этого не было ни достаточных медицинских средств, ни персонала. Весь экипаж крейсера сбивался с ног и делал, что мог.

Вид у большинства раненых был ужасный: грязные, обернутые в какое-то тряпье, смоченное кровью. Нельзя было отличить женщин от мужчин, молодых от старых. Многие находились в забытьи, другие стонали и плакали, умоляли дать пить и накормить. Привели и много детей, оставшихся круглыми сиротами, плачущих и жалких, которые со страхом озирались на чужих им людей. Всю эту стонущую, плачущую и причитающую толпу размещали, где только находилось место.

Некоторые были в таком возбужденном состоянии, что никак не могли удержаться, чтобы не делиться своими впечатлениями с каждым встречным. Жестикулируя и быстро говоря, они вступали в разговор с гардемаринами и матросами, которые ровно ничего не понимали, но старались их успокаивать.

В это время наши роты неутомимо и самоотверженно работали, часто рискуя своей жизнью. Подземные толчки все еще продолжались, и то и дело рушились уцелевшие стены и даже целые дома.

В два часа предстояло идти на раскопки моей роте. Я разделил ее на маленькие отряды, которыми руководили гардемарины. Мы разошлись по разным направлениям, и каждая группа вела самостоятельно работу. Самым трудным было определить, где помощь была нужна действительно срочно, а где нет. Поэтому часто зря терялось драгоценное время. Виной были сами жители, потому что то и дело кто-нибудь подбегал к нам и старался уговорить идти раскапывать его близких. Мы шли к указанному месту и заставали гору обломков, в несколько метров высоты. Чтобы ее раскопать, нужен был не один день. Приходилось отказывать, что было чрезвычайно неприятным, так как несчастные слезно молили о помощи, время терялось.

Развалины города действительно представляли ужасное зрелище. Вот четырехэтажный дом, у него отвалилась вся передняя стена и он стоит как кукольный домик, с которым дети только что поиграли, так как во всех комнатах полнейший беспорядок. Даже куклы налицо. В верхнем этаже мечется какая-то женщина. Она не может спуститься, так как лестница разрушена, и зовет на помощь. Положение ее действительно опасное. Все стены в больших трещинах, еле держатся, того и гляди, рухнут и погребут под своими обломками. Внизу стоят несколько итальянцев и тоже что-то кричат, видимо, объясняют, что ничего сделать не могут. [180]

В этот момент ко мне подбегает наш матрос и просит разрешения, вместе с другими, влезть на верхний этаж этого дома и спасти женщину. Предприятие, конечно, опасное, но, в конце концов, ведь мы пришли спасать, а не смотреть, как люди погибают. Поэтому я без колебаний им разрешаю.

Они ловко карабкаются по обвалившейся стене. Быстро достигают первого этажа и еще с большей ловкостью добираются до второго. К счастью, потолок в одном месте испорчен. Они пробивают дыру и оказываются на третьем этаже. Теперь остается самое трудное и опасное — это попасть на четвертый этаж. Спасает веревка. Ее перебрасывают женщине и объясняют, что она должна ее за что-нибудь привязать, что та и исполняет и, схватившись за нее, спускается и оказывается в объятиях наших матросов, те привязывают женщину веревкой и спускают ее вниз, а затем благополучно спускаются и сами. Итальянцы внизу все время проявляли самое живое участие, но только криками, жестикуляцией и, по-видимому, советами, которых мы не понимали. Когда же все благополучно закончилось, они зааплодировали, бросились пожимать руки спасителям.

Только успели покончить с этим, как подбежали какие-то новые люди и, перебивая друг друга и жестикулируя, стали мне что-то объяснять. Так как я все равно ничего не мог понять, то повел своих матросов за ними. Они привели к такому же полуразрушенному дому, на третьем этаже которого находился какой-то мужчина. Но почему-то он не проявлял никакого стремления спуститься вниз, и вообще не обращал никакого внимания на окружающих. Наши провожатые объяснили, что он сошел с ума. Опять наши матросы проявили акробатическое искусство и храбрость и оказались на третьем этаже. Однако этот итальянец решительно запротестовал против того, чтобы его спустили на землю. Тогда его без дальнейшего промедления связали и спустили вниз.

Далее нас привели к какой-то куче мусора и сказали, что там засыпало ребенка, который, несомненно, жив, так как время от времени слышится его писк. Стали прислушиваться, чтобы определить направление, по которому следует рыть. Действительно, приложив ухо к земле, услышали сдавленный писк. Живо принялись за работу. Через полчаса нечеловеческого напряжения стали приближаться к цели. Увы! Нас встретило полное разочарование — из образовавшейся дыры выскочила взъерошенная кошка и, жалобно мяуча, понеслась по обломкам. Наши провожатые сконфуженно замолчали и начали переругиваться между собою.

Но надо было торопиться. Нас тащили в другую сторону и указывали на какие-то развалины. Это, по-видимому, была церковь. Нас уверяли, [181] что там находятся живые люди. Здесь работа оказалась менее сложной и мы сравнительно легко добрались до двери. Взломали ее и за нею нашли двух женщин в полуобморочном состоянии, осторожно вынесли их на улицу и сдали толпе, которая нас всюду сопровождала.

Собрались идти дальше, как гардемарин услышал какие-то звуки. Хотя мы и не были уверены, что их издают люди, но все же решили проверить, благо работа казалась недолгой. Выбили стекло, которое каким-то чудом уцелело, хотя от церкви остался один лишь угол. В окно влез матрос. Он попал на маленький дворик, где нашел двух козликов — выволокли и их на свободу, но надо думать, что итальянцы их скушали в тот же день.

Нас потащили дальше. Идти было невероятно трудно. Некоторые улицы оказались засыпанными почти до уровня второго этажа, приходилось все время карабкаться по горам кирпичей, глыбам штукатурки, балкам и всякого рода лому. Наконец добрались до какого-то дома, который оказался засыпанным чуть ли не до самой крыши. Внутренние помещения, видимо, уцелели, и оттуда неслись приглушенные звуки или стоны. Предстояла огромная работа, но теперь мы были уверены, что там находится человек, а то мы боялись опять ошибиться. Добрались до крыши, проломили ее и пол чердака, на все это потратили не менее часу. Через дыру проникли во второй этаж и на веревке спустили матроса. На этот раз работали не зря — там оказалась семья из четырех человек. С трудом вытащили их наружу. Несчастные были так счастливы, что готовы были целовать нам руки.

Пошли дальше. Какие полные трагизма картины попадались на пути: обнаженный угол дома, торчит кровать, на ней лежит младенец, а сверху мужчина, который, видимо, стремился защитить от обломков жену и ребенка, но это ему не удалось и их тела были раздавлены кирпичами.

Землетрясение началось перед рассветом и застало всех жителей во время сна, поэтому и погибло столько людей. Многие, очевидно, проснулись только тогда, когда уже произошли самые сильные толчки и начали сыпаться обломки кирпичей и штукатурка, и не имели времени выбежать на улицу.

Затем нам опять указали на развалины, откуда доносился не то детский плач, не то мяуканье кошки. Мы стояли в нерешительности. Не хотелось тратить время на откапывание кошки, но боялись и ошибиться. Поэтому стали внимательно вслушиваться. Одному кажется, что кричит ребенок, а другому — что мяучит кошка. Таким образом, никакой уверенности не было, и я приказал рыть. Работа оказалась чрезвычайно трудной, но все же добрались до какого-то провала. В него осторожно полез один из матросов и оказался в почти совсем разрушенной [182] комнате. Там у стены стояла кроватка. А в ней ребенок, не старше года. Осторожно вытащили его и отправили на сборный пункт. Бедный! Какую ужасную катастрофу пережил: лишился родителей. А может быть, братьев и сестер, остался одиноким на весь мир. Взрослые люди погибли, а он, такой маленький, беспомощный, остался невредимым. На радость или горе!

Так за работой не заметили, как прошло время до шести часов вечера, когда было приказано возвращаться на крейсер, который должен был засветло уйти в море.

Возвращаться было трудно — устали ужасно. Какая-то несчастная женщина шла за нами и о чем-то упрашивала. По-видимому, дело касалось ее ребенка и мужа. Их засыпало, но она была убеждена, что они живы. Ее горе так тронуло, что решили, что лучше запоздаем, но поможем этой несчастной. С удвоенной энергией начали рыть и растаскивать кирпичи и добрались до двери, которую взломали. Действительно, там оказались мужчина и ребенок. Первый — мертвый, а второй еще живой, но серьезно раненный. Передали его матери и хотели скорее бежать на корабль, но оказалось, что она не в силах тащить ребенка. Пришлось помогать. Поэтому изрядно-таки опоздали, но, впрочем, не только мы, а почти все.

На стенке гавани пришлось подождать, пока все соберутся, чтобы проверить: нет ли оставшихся на берегу. Вся рота оказалась налицо, но, Боже мой, в каком виде: грязные, изодранные, покрытые пылью штукатурки! Но довольные сознанием выполненного долга. Как-никак, а все же удалось спасти некоторое количество жителей. На рейде уже стояли все наши корабли и, следовательно, раскопки будут продолжаться и, наверно, спасенных окажется не так мало.

Когда мы вернулись на крейсер, то в первый момент просто ошалели. Вся верхняя палуба была наполнена лежащими и сидящими людьми. Тотчас же мы стали выходить из гавани, и «Макаров» взял курс на Неаполь{216}.

Весь экипаж был занят. Наших пассажиров, которых набралось более пятисот человек, надо было хоть как-нибудь накормить, а тяжелораненых доктора продолжали оперировать и перевязывать. Особенно тяжело пришлось медицинскому персоналу, который, вместе с судовым священником и добровольными помощниками, проработал всю ночь.

Тяжелое зрелище представляли наши палубы во время этого перехода. Без содрогания нельзя было смотреть на этих несчастных людей. Сколько в них сосредоточилось горя и страдания. Чего только не пережили они за этот день. Многие, еще вчера счастливые, теперь стали несчастными на всю жизнь. Как ярко выступила человеческая беспомощность перед стихийными бедствиями. Какими ничтожными казались [183] люди со всей их цивилизацией и знаниями перед могуществом природы.

Уверенно разрезая морскую гладь, несся «Адмирал Макаров» по Тирренскому морю. Спокойно светила луна, купая серебряные лучи на морской поверхности. Все было как всегда, но не часто случалось, что корабль был полон пережившими столь большое несчастье людьми, сколько отчаяния и горя в их душах, но и благодарности за чудесное спасение{217}.

Рано утром крейсер вошел в Неапольскую гавань. Предупрежденные по радио портовые власти выслали навстречу буксиры, которые поставили его у пристани. Множество санитарных повозок ожидало нашего прихода, и началась разгрузка раненых.

Представители власти выражали крейсеру самые искренние чувства благодарности. Но, в сущности, мы ведь исполнили только человеческий долг и разве моряки русского императорского флота могли отнестись иначе к несчастью другой нации.

У ворот порта стояла огромная волнующаяся толпа народа, которая наблюдала, как грузили раненых. Итальянцы очень экспансивны и полиции было трудно сдерживать толпу, которая старалась прорвать цепь и ворваться в порт, чтобы подойти к крейсеру и поприветствовать экипаж. Когда же в воротах появилась группа гардемарин и наших матросов, то чувства толпы вылились на них. В первый момент нашим людям показалось, что их итальянцы растерзают в порыве своих чувств, но все обошлось благополучно, и только одежда оказалась помятой, когда их поднимали на руки.

В этот день русские моряки оказались героями дня. Все газеты Италии на все лады нас расхваливали, и везде, где мы появлялись, нам устраивали овации."

Россiя написал:

Оригинальное сообщение #36903
Мне вспомнилась поездка на Сицилию в 2006. Увы, там НИКТО не помнит русских спасителей...!

И вы их не простили за короткую память. Сколько событий после этого было? 1 мировая. Муссолини 1922-1943, высадка союзников - 1943, послевоенные дела... Думаю, поколения, принявшие помощь русских, с благодарностью помнили это. До своей кончины. А последующие - озабочены были другим.

А может просто роль "русской помощи" была сильно преувеличина отечественными историками?

Россiя написал:

Оригинальное сообщение #37186
Дело в том, что память обо всех землятрясениях на острове есть у каждого у каждого школьника- они это изучают специально. Безусловно, есть информация и о последствиях. Потому я их не простил.

Так у нас Великую Отечественную более чем специально изучаеют  в школах. Вы для интереса спортивного спросите пару десятков школьников, когда война началась, когда Сталинград был и Курск и про пятёрку самых громких наших побед. Вас немало удивите результат. А вы к сицилийцам с претензиями. У детей задача: или в футбол трудоустроиться или в полицию или в мафию, вы им про "Славу" с "Макаровым"... Тогда у итальянцев должны быть к россиянам претензии следующие: чтобы помнили, кто "Ташкент" построил, про 26 и 26-бис с их МКУ (особливо "Киров" ) и ЭМ - "семерки".

Сибирский Стрелок написал:

Оригинальное сообщение #37506
"Ташкент" построил, про 26 и 26-бис с их МКУ (особливо "Киров" bc) и ЭМ - "семерки".

Так это - за деньги.
А вдруг - Чезаре, крейсер, 8 э/м и 4 п/л припомнят?
А так - Авроре же все году эдак в 10-м передали. И письмо, и, ЕМНИП, дерево (лавровое, лимонное?). И медаль в честь Мессины была. Всем выдали.

Сибирский Стрелок написал:

Оригинальное сообщение #38981
"не забудут"

Про Чезаре - это к уважаемому Волку (а вдруг- забыли)

Русские корабли в Мессине

Крейсер на фоне пожаров в Мессине. Утверждается что это Богатырь. Есть сомнения.

Корабли и даты когда они появились в Мессине.Богатырь появился после 4-го. Тогда пожары уже наверное стихли. Явно это не Богатырь.

Data Nave in arrivo Tipo di nave Nazionalità
29/12/1908 Giljak Cannoniera Russia
29/12/1908 Cesarevic Corazzata Russia
29/12/1908 Makarov Incrociatore Russia
29/12/1908 Sutlej Incrociatore UK
29/12/1908 Regina Margherita Corazzata Italia
29/12/1908 Regina Elena Corazzata Italia
29/12/1908 Napoli Corazzata Italia
30/12/1908 Sicilia Corazzata Italia
30/12/1908 Slava Corazzata Russia
30/12/1908 Minerva Incrociatore UK
30/12/1908 Vittorio Emanuele Corazzata Italia
30/12/1908 Bersagliere Cacciatorpediniere Italia
30/12/1908 Artigliere Cacciatorpediniere Italia
31/12/1908 Justice Corazzata Francia
31/12/1908 Veritè Corazzata Francia
31/12/1908 Dunois Cacciatorpediniere Francia
31/12/1908 Hertha Incrociatore Germania
01/01/1909 Euryalus Incrociatore UK
01/01/1909 Volta Cacciatorpediniere Italia
01/01/1909 Granatiere Cacciatorpediniere Italia
02/01/1909 Olimpia Ausiliaria Italia
02/01/1909 Orfeo Ausiliaria Italia
02/01/1909 Atlante Ausiliaria Italia
02/01/1909 Verde Ausiliaria Italia
02/01/1909 Lanciere Cacciatorpediniere Italia
3-4/1/1909 Lombardia Incrociatore Italia
3-4/1/1909 Re Umberto Corazzata Italia
3-4/1/1909 Sardegna Corazzata Italia