Repulse написал:

Оригинальное сообщение #490347
царь Александр III запретил называть в русском флоте корабли именем Чичагова.

Так уже был Броненосный башенный фрегат "Адмирал Чичагов" 1869-1907гг.
Поэтому и не называли, что уже был.

Лот написал:

Оригинальное сообщение #490360
Так уже был Броненосный башенный фрегат "Адмирал Чичагов" 1869-1907гг.
Поэтому и не называли, что уже был.

После этого название такое более не давалось, хотя имена трех других башеных фрегатов - Грейг, Спиридов, Лазарев - получили КрЛ типа Светлана.

Лот написал:

Оригинальное сообщение #490683
не анекдот это?

Вопрос не ко мне.
Но Головачев дает крайне отрицательную оценку Чичагову, считая его весьма посредственным, если не вообще бездарным адмиралом.
Счастливое стечнние обстоятельств позволило ему одержать победы, но его заслуги в этом не было.

Лот написал:

Оригинальное сообщение #490683
А не анекдот это?

Вполне возможно- и анекдот. Официального запрета однозначно не было.
Я не помню, у кого я уже это читал. То ли у Манвелова, то ли у Черкашина.
Честно - не помню.
В памяти вот отложилось.
Но книга Головачева действительно произвела фурор. Ранее победы в войне со шведами критически не анализировались никем из русских историков.

Любопытно будет сопоставить с оценками А.А. Лебедева.

konstantyn_lvk написал:

Оригинальное сообщение #490788
Любопытно будет сопоставить с оценками А.А. Лебедева.

У него они противополжны выводам Репалса и Эда, и примкнувшей к ним Гребенщековой....

Repulse написал:

Оригинальное сообщение #490776
по типу Красногорского или Ревельского

в Ревельском он победил, ещне турок а 1773 г. в Керченском проливе. От добра добра не ищут. Иногда для победы хватает осторожности....

В Англии Чичагов, как и Мишуков до него, несомненно, пошли бы под трибунал (точнее, сами попросили бы суда над собой) по статье о том, что они "не сделали всего, чтобы "уничтожить, сжечь или захватить корабли противника". Мэтьюс в 1744 г. в Тулонском сражении уничтожил испанский линкор, но был осужден по этой статье. Ноульс в бою у Гаваны в 1748 г. сжег один и захватил другой испанский ЛК, но попал под суд и получил выговор. Кальдер в 1805 г. в сражении у м. Финистерре захватил два испанских ЛК, но по суду получил выговор. Т.е., если вы добились какого-либо успеха в сражении, но (из-за сторожности и т.п.) не добились большего, то в Англии это расценивалось, как должностное преступление.

konstantyn_lvk написал:

Оригинальное сообщение #490885
будь Чичагов в Англии

В Англии был огромный выбор офицеров. Младшим детям мелких помещиков, чиновников, адвокатов ит.п., ну и сыновьям самих морских офицеров была уготована дорога или в церковь, или на флот. В церкви вакансий было немного, во флоте много. Коллингвуд как-то в конце жизни в письме жалел, что попал на флот. "Предпочел бы быть епископом, а не адмиралом". Скорее всего, и Чичагов попал бы в церковь, если бы был в Англии.
«Чичагов Василий Яковлевич – муж,
стяжавший от всех почтение и
любовь заслугами и  добродетелями,
особливо скромностью и кроткостью
нрава, хороший командир эскадры
в мирное время, но не для боя!
И в самом сражении допускал кровопролитие,
как самую неприятную и последнюю крайность»
(Гамалея)

Эд написал:

Оригинальное сообщение #490934
(Гамалея)

Кстати пришлось, вопрос несколько не по теме: вот эту цитату о Чичагове несколько раз встречал со ссылкой на "Записки" П.Я. Гамалея. А что это за записки, среди упоминаний о многих печатных трудах Платона Яковлевича таких к сожалению пока не смог обнаружить.

obergefreiter написал:

Оригинальное сообщение #491631
Случайно сели на мель, случайно загорелись, случайно взорвались...

Шведы плохо изучили фарватер, которым собирались уходить. Гибель концевых кораблей от своего же брандера - несомненно, их собственная глупость.
Шведы 4 недели ждали ветра с северо-востока. Преобладающий ветер был западной етверти. Так что, если шведы собирались прорываться на запад (в сторону России), они это могли сделать не однажды.
Интересно, как был бы награжден Чичагов, если бы шведы вообще не понесли никаких потерь, что было вполне возможно?
Далее, не желая вязываться в ненужную дискуссию, просто приведу главу Головачева:

XIX.

Отступление шведских флотов из Выборгской губы

Теперь, для того, чтобы несколько ориентироваться, не лишнее бросить беглый взгляд на положение флотов под Выборгом в ночь с 21 на 22 июня (ст.ст.).

На нашем левом фланге, у Питкопаса, отряд капитана 2 ранга Кроуна, 3 ФР и 2 коттера. Он послан был туда от флота 18 июня. 19 и 20 он сражался там с эскадрою шведских канонерских лодок, старавшеюся войдти в сообщение с своим флотом.

Восточнее Круза, между отмелью мыса Кайнеми и банкою Пассалода – отряд RA Ханыкова, теперь состоит из 3 ФР.

Еще восточнее Ханыкова, но западнее Крюсерорта, до банки Репье – отряд RA Лариона Афонасьевича Повалишина; у него в линии 5 ЛК и к берегу бомбарда «Победитель».

Южнее банки Репье и до о-ва Рондо центральные силы нашего флота под личным начальством самого адмирала Чичагова. Левым северо-западным крылом этого центра командует вице-адмирал Алексей Васильевич Мусин-Пушкин; правым – юго-восточным – вице-адмирал Александр Иванович Круз. Кордебаталия под ведением самого адмирала. От о-ва Рондо к о-ву Кальтхольму, на SO от южного фланга нашего флота, находится отряд капитана Лежнева: 4 ЛК и 1 бомбарда; к полуночи их атакуют шведские канонерские лодки.

В Биорк-э-Зунде Нассау-Зиген сражается со шведскою флотилиею. Оттуда доносится на флот частая, неумолкаемая канонада; в темноте стоит густое облако дыму над целым о-вом Биорк-э и слышатся как бы подземные удары от взрывов. Из Транзунда готовится выступить Козлянинов с нашею Выборгскою гребною эскадрою.

Еще с 8 часу вечера, 21-го, ветер установился от NO и понемногу переходит к О. Этой перемены шведы ожидали в течение 4-х недель.

Уже с вечера 21-го, на шведском флоте все находится в полной готовности к движению: шлюпки подняты, якоря на апанере; со всех парусов сняты сезни, они держатся на каболках.

21-го же с вечера король Густав повел свою флотилию в Биорк-э-Зунд. Там находился его новый и опасный враг. В течение целых 4 недель Густав и все у него на флоте ожидали своего избавления – попутного ветра. Четырехнедельная полная неподвижность нашего парусного флота успела укрепить эту надежду. И вот Нассау-Зиген шел ее разрушить! Он грозил ворваться в губу и подать сигнал к легкому уничтожению обоих шведских флотов. В полночь на 22-е король Густав удерживал флотилию Нассау-Зигена и уступал ей пролив только шаг за шагом. 21 шведская канонерская лодка отправлена была обходом за Пейсари. В полночь они дефилируют от Торсаро и дерзко атакуют Лежнева. Мы видели, что этим они достигли цели, т.к. 2-м ЛК из нашего центра велено уже было подойти на помощь Лежневскому отряду, и внимание нашего флота было привлечено в эту сторону.

В полночь на 22-е небо покрыто густыми облаками, и сквозь них едва просвечивает луна  (описание отступления шведов из Выборгской губы почерпнуто преимущественно из наших шканечных журналов и поверено с донесениями отдельных начальников кораблей и эскадр). Над о-вами Биорк-э и Торсаром стелется дымное покрывало. Светает. В Биорк-э-Зунде пальба; у Лежнева она слышится с перерывами. Солнце всходит в тумане над Выборгом. Тихий ветерок устойчиво дует от О.

Часу в 4-м утра, 22-го, шведская флотилия вся находится в движении. Она под парусами, дефилирует из-за мыса Сальватанеми на севере от Пейсари к Крюсерорту, и строит линию, начиная оттуда, поперек всего залива и за Пейсари, позади своего парусного флота. На севере у нее турумы, геммамы и крупные суда; южнее тянутся иолы, галеры, канонерские лодки, транспорты – в 2 и 3 ряда.

На севере у Крюсерорта находятся 4 шведские судна: у самого мыса фрегат и южнее его, поперек прохода, три корабля. Остальные шведские линейные суда находятся в том же строе, вплоть от Ильматалы до Сальватанеми – северной оконечности Пейсара.

Часов около 6 утра голова шведской флотилии уже находится у Крюсерорта. Все канонерские лодки, сражавшиеся с Лежневым, уходят за линию своих кораблей; шведский корабельный флот отдает марселя, и его передовые корабли трогаются с места. Его первое движение, однако же, неудачно. Фланговый северный его корабль Финланд слишком близко был поставлен к банке и, спустя минут 10 после подъема якоря, плотно на нее надвинулся.

Вместе с появлением отданных парусов на шведском флоте, у нашего адмирала виден общий сигнал: «стать на шпринг» и несколько спустя, потом, другой: «приготовиться к бою». А за тем вся длинная линия наших кораблей от Крюсерорта до Пейсари постепенно поворачивает левым бортом к неприятелю.

В 7 часу утра, у адмирала еще сигнал: «приготовить шлюпки для отвода неприятельских брандеров». Далее еще сигнал: «фрегату «Венус» и всем крейсерам возвратиться к флоту». В исходе 7 часа повторительный сигнал фрегату «Венус»: «возвратиться к флоту».

В это время у шведского флота подняты кливера. Он снялся с якоря и, уваливаясь на правый галс, строится в линию баталии полным бакштагом и следует к северу. Рядом с ним, в его правой руке, идет за ним к северу и вся его флотилия; передовые суда обоих шведских флотов доходят почти до параллели Крюсерорта и потом, в обход банки Ильматалы, плавно спускаются по ветру. Здесь, впереди у них, маяком и воротами в проходе служит стоящий поперек него их собственный отряд. Руководимый положением этого отряда, передовой шведский корабль направляется в его середину, передовые же суда шведского флота идут севернее, минуя оконечность Крюсерорта, в расстоянии от нее сажень в 300. Ветер вполне благоприятствует такому маневру, он даже несколько засвежел и шведским судам видимо прибавил ходу.

В это время на нашем адмиральском корабле поднят повторительный сигнал: «приготовиться к бою». Потом и другой: «бомбарде «Победитель» из отряда Повалишина «следовать к флоту».

Шведские флоты, между тем, продолжали свое шествие. Следующими маяками для них между отмелью Крюсерорта и банкою Ренье служит поперечная линия кораблей отряда Повалишина, но эти ворота уже огненные.

Несмотря на то, колонновожатый шведского флота Дристигхетен, капитан Пуке – невозмутимо направляется между нашими средними кораблями «Нетронь» и «Всеславом». Интервал между ними только в 100 сажен. Они верно определяют ему корабельный фарватер, и он быстро подвигается вперед, люди у него скрыты в палубах, нижние паруса подобраны и подвязаны. Рядом с ним, севернее и ближе к берегу, не отстают и шведские турумы.

В 7 ½ часов ЛК Дристигхетен находится от наших кораблей на близкой дистанции, и он мгновенно засыпан от нас целою тучею снарядов: ядрами, книппелями, картечью. Но он проходит этот первый опасный пункт, приходит в промежуток между нашими кораблями и в свою очередь с обоих бортов посылает им залпы. За ним идет другой, третий шведский корабль; справа, к берегу, жмутся шведские турумы; все они поочередно ровняются с нашими и поочередно сыплют залпами. Эскадра Повалишина в огне и дыму. За нею, точно также в дыму скрываются и фрегаты Ханыкова.

Расстояние между нашими и проходящими шведскими кораблями так мало, что наши выстрелы не могут даже бить по рангоуту шведских кораблей и тем, хотя сколько-нибудь, удержать их. «Всеслав» дерется в два огня (на оба борта). На бомбарде «Победитель» шведскими кораблями и турумами сбиты снасти и весь рангоут; на корабле «Нетронь Меня» убит капитан Тревенин.

Облако дыма поднимается все выше и выше над Крюсерортом. Оно движется к западу на Орисари вдоль шхер, и накрывает море и берег. Из этого облака, вдали, на западе, начинают выходить шведские корабли уже под всеми парусами; брамсели, лисели и фок – немногие разорваны. Вот появился один, другой, третий – нетронутыми; а за ними и шведская флотилия.

Часу в 9 у адмирала нашего сделан сигнал нашему северному крылу Мусина-Пушкина: «сняться с якоря и идти на помощь поврежденным кораблям». А вскоре за тем к Мусину-Пушкину прибыл от адмирала офицер с приказанием послать немедленно два корабля на помощь отряду Повалишина, а с прочими быть в готовности вступить под паруса. А потому у Мусина-Пушкина был поднят сигнал кораблям, «Константину» и «Двенадцать Апостолов»: «отрубить канаты и идти на помощь к северному отряду».

В исполнение этого сигнала на «Константине», с нашего северного фланга, и на «Дв. Апостолов», отдавали паруса.

Но к северу от них находилась мель Репье, а под ветром еще каменная банка, и они должны были сначала тянуться по завозам к северу, и сниматься осторожно.

Только в исходе 9 часа ЛК «Константин» успел пройти между мелями. Тогда он обрубил канат и все свои шпринги и к 9 часам подходил к «Не тронь Меня», нашему южному ЛК в отряде Повалишина.

Между тем, с начала 9 часов все небольшое пространство от Крюсерорта до о-ва Орисари – с одной стороны, и от банки Репье до Пассалоды – с другой, на полторы квадратные мили было покрыто дымом и судами. Оглушительные выстрелы не оставляли места ни малейшему постороннему звуку. Наши Повалишинские корабли, с подбитым рангоутом и перебитыми шпрингами, стояли уже по ветру и не могли продолжать сраженье в одинаковом порядке. Между ними справа, слева – отовсюду – неслась под всеми парусами громада шведских кораблей, галер, канонерских лодок, иолов, транспортов. Все они шли с попутным ветром, поминутно и поочередно осыпая наши корабли и фрегаты Ханыкова полудействительными, полушальными залпами. На наших кораблях действуют по ним точно также из орудий, но почти безвредно, так как в самом тяжелом, ослепительном дыму, перемешанном с клочьями обгоревших картузов и пыжей, носившихся в воздухе, шведские суда появлялись перед нашими внезапно и исчезали, как призраки.

Часу в 9-м шведы мало уже могут различать все совершающееся перед ними. Их флот и флотилия наполовину находятся вне пушечных выстрелов с наших судов, на открытом плесе, и ни одно из шведских судов не было остановлено нашими выстрелами.

Но часов около 9 один из кораблей шведской ариергардии, в дыму, сбивается с пути и становится на мель на северной оконечности Репье. Это был 64-пушечный Гедвиг-Елизабет-Карлота. Другой шведский корабль, Эмхейтен 64, задевает килем за северную оконечность Пассалоды и становится тоже на мель. Шведские суда так быстро следуют одни за другими, что пока они успевают это заметить, попадают у них еще на банку Пассалода Ловиза-Ульрика 74, за ним фрегаты Уппланд и Ярославец, один коттер, 2 галеры и 3 транспортные судна. 

Еще часу в 9, когда последние шведские суда стали уходить за своим флотом , отряду Лежнева был сделан сигнал «отрубить или выпустить канаты и идти для вспоможения к отряду Повалишина», и корабли Лежнева отдавали паруса, рубили канаты и трогались с места. Около 9 часов такой же сигнал был сделан и Крузу и другой ему же: «идти на NW в погоню за неприятелем».

В 9 ½ часов, наш центр под начальством самого адмирала точно также постепенно отдавал паруса и рубил свои якорные канаты.

Часов около 9-ти подошел к отряду Повалишина ЛК «Константин». Но он не успел еще войти в линию из-за Анки Репье, как был засыпан анфиладными снарядами с неприятельских судов; у него были сбиты 2 брамстеньги, а с отданного якоря его потащило на банку Паасалоду, причем действовать пришлось одними погонными орудиями. Под одними нижними парусами ему пришлось обходить эту банку.

Часов около 10 все пространство от мыса Крюсерорта к западу было покрыто густым дымом, когда последние шведские суда проходили мимо отряда Повалишина. За ними уже снимался постепенно с якоря и их северный отряд от Крюсерорта. Все шествие шведских флотов замыкали фрегат Земира и корабль Эникхетен. За ними следовали 3 брандера: 2 собственных шведских и один наш – «Касатка», унесенный к шведам 14 июня от нашего флота. Все 3 брандера были зажжены с корабля Эникхетен и отведены на ветер для того, чтобы они могли, по уходе шведских задних судов, свалиться по ветру на отряды Повалишина и Ханыкова. Но, по какому-то роковому для шведов случаю, толстый конец, привязанный к самому большому брандеру с корабля Эникхетен не был предварительно обрублен. Корабль имел паруса на каболке, якорь у него был поднят и он оставался на комовом верпе. Когда же ему пришло время трогаться с места, то он моментально поставил все паруса, обрубил у себя перлинь, тотчас же взял сильный ход и вместе дернул сильно брандер; а брандер вследствие этого взял ход еще сильнее корабля, разошелся, набежал на Эникхетен и сцепился с его бизань-русленем. Пламя, которым был уже охвачен брандер, быстро пошло по снастям и канатам корабля. На корабле поднялась страшная суматоха и вследствие этого он прямо навалил на своего передового мателота – большой фрегат Земиру.

Огонь быстро перешел по ветру и на фрегат. Пламя обняло паруса и мачты на обоих этих судах до самых вершин, и вся эта горящая страшная масса трех огромных шведских судов повалила на наши корабли «Всеслав» и «Пантелеймон». По счастию, у «Всеслава» были перебиты шпринги, ветер свежел. Наскоро отданный на нем якорный канат быстро побежал из клюза, и «Всеслав» успел сдаться назад. «Пантелеймону», находившемуся севернее его, опасность грозила сильнее. Пушки горящих кораблей, накаливаясь, сами стреляли, и снаряды уже достигали до него и до другого нашего корабля «Петр», когда огонь дошел у шведов до крюйт-камер, сначала на корабле, а потом и на фрегате, оба они – один за другим, и вместе с брандером, поднялись на воздух. Окрестность дрогнула – и все наши корабли были покрыты дымом и засыпаны горящими обломками. Это страшное ауто-да-фе окончательно замкнуло шествие шведского флота! Когда суда эти загорелись, множество людей бросалось и падало в воду, так что шлюпки наши не успевали их спасать.

За кораблем и фрегатом следовал еще наш горящий брандер «Касатка» и потухший третий шведский брандер. Но они были уже перехвачены нашими шлюпками с «Пантелеймона» и поставлены на мель у о-ва Орисари.

Таким образом, в 11 часу утра шведский флот весь вышел в море, и блокада его в Выборгской губе прекратилась. Остались еще последствия этой блокады, о которой придется говорить особо. Теперь нам необходимо будет бросить общий взгляд на совершившееся дело.

Я напомню, что в течение 4-х недель все у нас на флоте требовали мер решительных и активных. Тревенен еще 27 мая говорил: «Мы один случай к истреблению шведского флота уже пропустили. Теперь он наш сполна, и о нем вскоре должно остаться одно воспоминание! Необходимо только действовать с энергией». Нассау-Зиген, Круз и все наши моряки имели основание быть уверенными, что от шведского флота должно было остаться одно воспоминание. Все требовали батарей на северных мысах, брандеров и общего сражения; все горели желанием идти в атаку.

Выход обоих шведских флотов совершился, и при этом с ним сражался один только отряд Повалишина, т.е. 5 самых слабых наших кораблей из числа 30. Только ЛК «Константин» успел попасть в дело и без пользы понести урон; следовательно, мы целых 4 недели стояли в виду неприятеля, при всех наилучших обстоятельствах для атаки его и все-таки дали ему уйти; из числа 30 наших ЛК 24 наиболее сильные и все 100-пушечные в сражении не участвовали.

Из всех громадных надежд и данных в нашу пользу, ожидавшихся не только одними нами, но и самими шведами, потеря из всего многочисленного их флота, слишком из 300 судов, потеря совершенно случайная, состоявшая из 7 линейных и нескольких мелких судов, севших на мель или сгоревших от собственной неосторожности шведов, была потеря ничтожная

Сам А.С. Шишков, почитатель нашего адмирала, говорит, что «шведский флот должен был лишиться главной своей части или по меньшей мере половины всех своих судов» и затем обвиняет по этому поводу в медленности движений северное крыло нашего флота, состоявшее под командою Мусина-Пушкина. Но ему и приказания, как мы видели, давались противоречивые. Да и эскадра его поставлена была хуже всех, между мелями, так что ЛК «XII Апостолов» при подъеме якоря с полчаса еще не мог найти никакого способа вывернуться из эскадры.

Шведские историки Юлленгранат и Манкель подробно разбирают все движения нашего флота в день 22 июня. Юлленгранат даже имеет право на некоторый авторитет в этом случае, потому что пользовался сведениями от самих действующих лиц и участников сражения.

Он говорит:
«Без сомнения, весь уцелевший шведский флот обязан своим спасением той странной нерешительности, с которою русский адмирал вступал под паруса для того, чтобы идти и становиться ему на пути. Многие хотели уверить, что он был от нас подкуплен для того, чтобы не делать нападения. Но это мнение голословно и не имеет никакого основания. Во всяком же случае, трудно было бы объяснить причины такой медленности и нерешимости русского адмирала. Остается только думать, что он до самого конца ожидал, что шведский флот обратится снова к большому проходу».

Так объясняет и сам адмирал Чичагов в своем журнале; он действительно этого ожидал и тем подтверждал суд Тревенена и всех осуждавших его за выжидательное положение

Но если бы шведы понимали все сигналы нашего адмирала, они пришли бы еще в большее изумление.   

В самый момент приближения головы шведской двойной колонны к шхерному проходу – к отряду Повалишина, адмирал наш сигнал отзывал оттуда нашу бомбарду. За тем, с прямой дороги шведов, от Питкопаса, он настойчиво и с выстрелами вызывает к себе отряд Кроуна. Он колебался, посылать или нет, на помощь Повалишину эскадру Мусина-Пушкина. А особенно замечательно было то, что когда уже эскадра эта, часу в 10, была на ходу, для преследования шведов и была впереди своего флота, то ей сделан был сигнал и с пушечным выстрелом, буквально – по журналам: «Убавить паруса и не отдаляться от флота».

Да, читая все объяснения и все наши шканечные журналы, можно будет положительно сказать, что Мусин-Пушкин был ни в чем неповинен при выходе шведского флота из Выборгского з-ва. Даже и сам Чичагов не делался вполне ответчиком за все, что у него происходило в этот самый момент. Тогда он уже сам находился в полнейшем замешательстве. Но он был в громадной ответственности за самый принцип своих действий, о котором я подробно говорил в моих предшествовавших описаниях его распоряжений. Не следовало вообще военачальнику обдуманно (а времени было 4 недели) ставить свои главные действующие силы в решительный момент битвы в такое состояние, при котором они каждую минуту могли попасть в двусмысленное положение.

Все предупреждали об этом нашего адмирала. Все его упрашивали, убеждали действовать иначе; всех больше настаивали Тревенен и граф Салтыков, и все были вправе теперь говорить. Тревенен был убит, а Салтыков писал графу Безбородко:
«Что делать, что наши морские витязи немножко созрели; это иначе и быть не может. Лета старые сопряжены с лишнею осторожностью. Оно для себя не худо; но для дела вообще – неуспешно. А к тому, ваше сиятельство, видите, что от несогласия и разноголосицы происходит; по пословице и выходит на правду – не слушайся ты старого, а слушайся бывало. Вот бы мои батареи и в большую пользу были, потому что бы мы их сквозь строй провели и мало бы, надеюсь, прошло; но от несогласия ни одного, ни другого не успели. Я думаю, кто видел положение наших флотов, не скоро поверят, чтобы неприятель не токмо мог пройти, но как он мог и подумать этакое предприятие взять. Теперь Бога надо просить, чтобы своей потери мало было. Меня страшит погода для гребной флотилии: кажется, довольно велика была, может, и кораблей покачало. А за тем я и сам в сборах; все команды сбираю и вперед провожаю, чтобы и самому поспешить занять места нужные, пока Нептуны наши очистят берега; а то их, то-есть шведов, снова гнездо заводится». (Салтыков говорит о Роченсальме).

За тем очередь говорить оставалась и за Нассау-Зигеном; он также, вместе с графом Салтыковым и Тревененом, настаивал сильно на возведении береговых батарей, преимущественно на Крюсерорте. А что говорил Нассау, это видно из письма Турчанинова к графу Безбородко:
Турчанинов пишет (в Московском архиве Мин. Ин. Дел):
«Принц просил меня при всех взятых в плен шведских офицерах, чтобы я о единогласном показании их уведомил ваше сиятельство для донесения Ее Величеству, что все они опасались и утверждали: ежели будет на Крюсерорте батарея, то их ближние корабли должны были пропасть и спасения другого не было».

Действительно, не только корабли, но и вся громадная шведская флотилия едва ли бы вышла из губы, встреченная с Крюсерорта бомбами и калеными ядрами. Достаточно было одного выстрела, одного взрыва в передовых судах у шведов, чтобы погибли их оба флота или сдались нам в плен.

В другом последующем письме Турчанинов говорит:
«О батареях на Крюсерортеи других местах нечего мне уже и говорить. Сами шведы лучше объясняют, что ежели бы они там устроены были, то о ретираде и помышлять было не можно».

«Но сколь ни конфузно сие происшествие», потери шведского флота велики.

И подлинно: подвигов, конечно, с нашей стороны было немного. Отряд Повалишина был порядочно расстроен, на его бомбарде сбиты были все мачты. На прочих кораблях также было множество повреждений в рангоуте и множество пробоин, и мы должны были благодарить торопливость шведов, что потери наши ограничивались только этими повреждениями и сотнями тремя людей, выбывших из строя. Но и потери шведов были значительны. А это и покрыло все скорбные голоса наших тактиков и наших храбрых офицеров.

obergefreiter написал:

Оригинальное сообщение #491717
Вообще-то следствие ошибочного решения, принятого несомненно под влиянием действий противника.

Или шведский капитан решил хитро сманеврировать из принципа?

Скорее под влиянием паров алкоголя, принятых на грудь капитаном брандера, и головотяпству шведской команды ЛК, которые обрубили перлинь, не проверив, отцеплен ли брандер.

obergefreiter написал:

Оригинальное сообщение #491717
Невозможно, и это очевидно.

Возможно и это очевидно.

obergefreiter написал:

Оригинальное сообщение #491717
приказы отрядам были отданы в течение получаса-часа после прояснения намерения шведов. А не 6 часов, как писал Ваш соавтор.

Для меня ваши выводы подтверждают лишь то, что каждый видит лишь то, что хочет видеть.

“... посланный от меня на мыс Крюсерорт артиллерийский офицер для измерения и точного узнания, принесет ли какую пользу и успех построенная на сем мысу батарея, возвратясь, донес, что оную ближе одной с половиной версты против помянутых неприятельских кораблей под выстрелами их поставить неудобно. В таком расстоянии не может она проходящему мгновенно мимо ее судну быть вредной, и, следовательно, на сооружение ее напрасный употребится труд. Что ж принадлежит для метания бомб, то морские бомбардирские суда, которых при флоте находятся два, несравненно далее действуют, нежели сухопутные мортиры. А потому как оную, так и другие, предполагаемые к построению на мысах Вилланеми и Мериосанеми, батареи по отдаленности их от фарватера, по которому проходят корабли, нахожу я совершенно бесполезными. Сие мнение мое сообщил я графу Салтыкову 490, но как известно мне, что на сооружение сих батарей есть Высочайшая Вашего Императорского Величества воля, то и не смел я оттого отрицаться; ибо может быть, по другой какой неизвестной мне причине построение оных нужно”. [496]

Этот вопрос о построении батареи на мысе Крюсерорт наделал немало шуму, возбудил множество интриг, многочисленную переписку с Петербургом, почему-то обидел сухопутных начальников, послужил к обвинению адмирала в различных стремлениях, а потому я должен остановиться на нем.

Спрашивается, какой смысл был противиться адмиралу, если постройка составляла действительную необходимость? Разве он не принимал всех мер, которые служили к наилучшему достижению цели? Разве он бездействовал и ни о чем не заботился? Вся суть была лишь в том, что он преследовал верную цель, а хулители его — гадательную. Мы увидим, что всякий раз, когда он предлагал или приказывал им произвести атаку, то они же отказывались или действовали плохо и неумело. Предполагали, что адмирал упрямствовал только потому, что не хотел допустить вмешательства других ведомств в свои дела. Ни высокие качества его, хорошо известные всем, ни образование, ни патриотизм не могли бы допустить такой пошлости в столь критический момент. Как часто вообще люди не серьезные, мало нравственные и доверчивые объясняют себе поступки начальствующих лиц в превратную сторону! То, что следовало в данном случае превозносить, они хулили. Какую же роль играл, наконец, адмирал Чичагов? Императрица дала ему власть главнокомандующего — независимого вполне, разумеется, ответственного пред Нею, Россией и историей. Мы видели, насколько пагубно влияла на флот протекционная система иностранцев и до какого непозволительного нахальства доходили уже подчиненные адмирала, представляя в Петербург свои планы и навязывая целые инструкции. Кто только не распоряжался в Петербурге и не сбивал с толку наши власти? Разве мог допустить адмирал, чтобы им играли эти господа по своему усмотрению. Не заслуживал ли бы он гораздо сильнейшего обвинения, если позволил бы всем посягать на его власть? Неприятель, загнанный в ловушку, откуда он никак не мог выйти целым, что, конечно, понимали решительно все, сделался предметом раздора и зависти между начальниками. Каждый хотел славу приписать себе и сделаться главным виновником победы. Адмирал Чичагов выждал, какое последует повеление Императрицы, кого Она назначит главнокомандующим, и когда все распоряжения были поручены ему, а план был так составлен, что на флот возлагались главные действия, он вступил в исправление своей должности с твердым намерением прекратить вмешательства прочих лиц. Граф Салтыков должен был лишь содействовать флоту, но не мог им распоряжаться. Принц Нассау обязан был [497] только согласиться в действиях с адмиралом Чичаговым. В действительности же оба не желали ограничиться предписанными им ролями, дабы не предоставить всю славу адмиралу. Вследствие этого адмирал-главнокомандующий принужден был давать им вообще отпор.

http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty … text11.htm