Продолжение

ПЛАН НА ПЕРЕХОД

План перехода, утвержденный командующим флотом, был невозможен в нынешних обстоятельствах. Оборудование не было должным образом проверено после восьми месяцев ремонта. Личный состав тоже не был подготовлен. Все это привело к тому, что командир оказался не в состоянии действовать в непосредственной близости от берегов противника. Поэтому я поставил перед собой цель доставить подводную лодку в Картахену. На основании этого решения я разработал следующий план.

1. Воспользоваться переходом к Гибралтарскому проливу для обучения личного состава.
2. Выполнение прохода Гибралтарским проливом.
3. Переход через Средиземное море и прибытие в Картахену

ПЕРЕХОД К ГИБРАЛТАРСКОМУ ПРОЛИВУ И ОБУЧЕНИЕ ЛИЧНОГО СОСТАВА

14 апреля в 20.20 мы уже были в 25 милях от Бордо, плывя на поверхности в 100 милях от северного побережья Испании. Обучение личного состава заключалось в подготовке к действиям в чрезвычайных ситуациях во время маневра погружения и в удержании глубины при плавании в позиционном положении с палубой у поверхности воды. Характер принятого груза ограничивал возможность длительного подводного плавания подводной лодки. В этой связи следует упомянуть, что на борт было принято четырнадцать велосипедов, три мотоцикла, сорок тысяч спичечных коробков, хамон, колбасы, растительное масло и не менее трех чемоданов на человека, полностью заполненных едой, так что внутренняя часть корабля выглядела как бакалейный магазин. Непосредственно перед отплытием я запросил испанское консульство о выгрузке ненужного для плавания имущества, но консульство отклонило мою просьбу, полагая, что это приведет к дезертирству всего экипажа и его будет очень трудно заменить другим. Даже Прадо не только не поддержал мою просьбу, но и не осмелился объявить мою точку зрения экипажу. Поэтому я должен был учитывать наличие всего этого груза, когда принимал решения относительно перехода.

На пути к проливу мы погружались в предрассветных сумерках. Утреннее погружение продолжалось до 15.00 или 16.00, что позволяло командиру отдохнуть.
Мы астрономически определяли местоположение, днем и ночью, эта работа была очень хорошо поставлена. Испанские штурманские офицеры имели большой опыт в работе с приборами. Можно было всегда узнать положение подводной лодки с точностью до двух миль.
Ночью мы пересекаем курс торговых судов, плывущих через Атлантику. Мы держимся в 60 или 70 милях от побережья Португалии. Всё также плывя южным курсом, перед Лиссабоном мы замечаем эсминец примерно в 50-60 кабельтовых по носу. Мы должны были совершить срочное погружение. Как правило, подводная лодка удифферентовывалась с отрицательной плавучестью около двух или трех тонн, чтобы удерживать глубину на средней скорости. На глубине 40 метров мы изменили курс, чтобы оторваться от эсминца, и затем я решил подняться на перископную глубину под командирским перископом, который оказался выведенным из строя, потому что залило его верхнюю часть. Из-за этого нам пришлось погрузиться на 30-метровую отметку и вернуться на перископную глубину под зенитным перископом, который также оказался поврежденным с потерей видимости на 60%.

Неисправность перископов оказала сильное моральное влияние на команду. Даже некоторые офицеры считали, что пересечь пролив будет невозможно, поэтому было бы лучше отойти подальше в океан и плыть затем, если потребуется, к побережью Африки.

Чтобы узнать мнение комиссара и офицеров, я созвал совещание, на котором я дал всем им возможность высказать свою точку зрения. Перед этой встречей я разговаривал с комиссаром и офицером-коммунистом, чтобы дать им указания по доставке корабля в Картахену даже без перископов. Все присутствующие на встрече были удовлетворены решением командира.

Чтобы добраться до пролива, потребовалось два дня, поэтому я вложил максимум усилий в нашу подготовку к экстренным срочным погружениям. Соответственно, при погружении на глубину до 18 метров из надводного положения на это уходило около 45 или 50 секунд. 20 апреля, находясь перед мысом Сан-Висенте и идя в погруженном состоянии, обнаружили, что начал расти дифферент корабля. После продувки аварийной цистерны дифферент достиг 20º. Подав гудком сигнал тревоги, мы поднялись на поверхность, и тогда выяснилось, что все клапаны дифферентовочного коллектора не действовали и позволили четырем тоннам воды перетечь из носовой уравнительной цистерны в кормовую. Ни аккумуляторные батареи, ни другое оборудование не были повреждены, но некоторые люди получили травмы из-за резкого дифферента, принятого подводной лодкой.

Главный механик сообщил, что на ремонт у нас уйдет один день, и что необходимо уйти в открытое море, поскольку весь дифферентовочный коллектор пришёл в негодность. Я решил перекрыть кормовую цистерну и следовать этому плану. Погода значительно ухудшилась, усилилась облачность и посвежел ветер, что благоприятствовало нашему плаванию на поверхности, поскольку наше обнаружение гидросамолетами, небольшими кораблями и подводными лодками с перископной глубины становилось все труднее.
В связи с этой ситуацией мы получили информацию о том, что в проливе находились две подводные лодки, три эсминца и две флотилии сторожевиков.

Так как я намеревался подойти к проливу в позиционном положении с палубой на уровне поверхности воды, я проверил балластные цистерны, продул балластную цистерну № 2, запустил один дизель и следом другой. Переводчик, товарищ Гуревич, находился в центральном отсеке и был проинструктирован о том, что ему делать, если глубина увеличится. Докладывал показания глубиномера. Внезапно подводная лодка резко накренилась вниз и начала очень быстро погружаться. Комиссар, находившийся в центральном отсеке, начал закрывать верхний люк. Я пытался удержать этот люк открытым своими руками, отдав приказ остановить дизель. Вода начала доходить до рубки, и в этот момент товарищ Гуревич ударил комиссара и отбросил люк, который тот уже закрыл. После того, как я дал пяти или шести тоннам воды войти в центральный отсек, имея возможность контролировать ситуацию, продувая балласт в случае опасности, мы обнаружили, что рулевой оставил рули развернутыми на погружение, которые, согласно их конструкции, придавали подводной лодке максимальный уклон при погружении. В результате, когда осадка увеличилась и скорость достигла 8 узлов, подводная лодка естественно начала погружаться.

Авария кормовой уравнительной цистерны серьезно повлиял на движение под водой. Во время длительного подводного плавания в корме скапливалось много воды через гельмпорты рулей и дейдвудные уплотнения валов. Последующее нарастание дифферента могло быть компенсировано откачиванием этой воды, но эта операция не могла быть выполнена из-за масла и топлива, содержащихся в ней, поскольку вытеснение наружу этой загрязненной воды приведёт к появлению пятен на поверхности, которые могут выдать присутствие подводной лодки. Подводные лодки класса C-4 не имеют системы откачки льяльных вод в какую-нибудь балластную цистерну. Поэтому нам приходилось погружаться с тяжелой кормой, что приводило к дифференту корабля в 7 или 8 градусов, произошло подгорание скопившегося в перегретых упорных подшипниках смазочного масла. Были установлены запасные вкладыши подшипников, одиннадцать тонн питьевой воды из кормовой цистерны были сброшены в море, а топливо начали перекачивать  в носовые цистерны.

ПРИБЛИЖЕНИЕ К ПРОЛИВУ

В отсутствие связи с Картахеной, у нас не было информации о ситуации в проливе. Поэтому мы должны были провести разведку своими силами и держаться как можно дальше от берега, чтобы сохранить наш подход к проливу в тайне. Мы сохраняли дистанцию в 30 миль до наступления темноты. Согласно нашим расчетам, подводная лодка на скорости 10 узлов под двумя дизельными двигателями должна была быть перед мысом Эспартель в 23 часа.

Погода благоприятствовала подводной лодке. Восточный ветер был силой 6-7, море 4-5, а видимость упала до 4 миль. Я решил воспользоваться этими погодными условиями и подойти в надводном положении на расстояние 20 миль от пролива и погружаться только для дифферентовки. В 22.00 20 апреля легли на курс 090º, уменьшив скорость до 8 узлов из-за сильного волнения, и приблизились к Эспартель.

Выкладываю обратный перевод отчёта Н.П. Египко о переходе на С-2. Он и мемуары хорошо дополняют друг друга. К моменту выхода в море Египко явно ознакомился с отчётом Бурмистрова о переходе, так как в своём отчёте постоянно полемизирует с ним. Причина неприязни Египко к последнему вполне ясна, но вряд ли разлад в отношениях двух командиров шёл на пользу делу.

ДОКЛАД КАПИТАН-ЛЕЙТЕНАНТА НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА ЕГИПКО О ПРИЧИНАХ ЗАТОПЛЕНИЯ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ C-6 И ПЕРЕХОДЕ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ С-2 ИЗ ФРАНЦИИ

Испанские подводные лодки C-2 и C-4, под командованием испанских офицеров, не только не пошли во французские порты после ликвидации Северного фронта, как указывал товарищ Бурмистров, но и их командиры покинули корабли без разрешения испанского правительства, за два месяца до падения Северного фронта. После падения Сантандера и в соответствии с приказами военного министра Прието, флот начал использовать в качестве своей базы небольшой, открытый и незащищенный порт Хихон. Сантандер был окружен 23 августа 1937 года, пути отхода из него были перерезаны. В ночь с 23 на 24 августа подводные лодки C-2 и C-4 приняли на борт испанское командование, а я принял на борт C-6 всё наше командование1, состоящее из 18 человек, а также тайно партийную [Коммунистической партии Басконии] казну, включая различные ценности и деньги, на общую сумму 15 миллионов песет. Три подводные лодки без проблем прибыли в Хихон в ночь с 24 на 25 августа.

В то время в порту было много торговых и военных кораблей. В течение 25 августа противник начал ожесточённые воздушные бомбардировки этого порта.
В результате подводные лодки C-2 и C-4 и эсминец [José Luís] Díez получили небольшие повреждения, а несколько крупных торговых судов были потоплены. Во второй половине дня 25-го командующий военно-морскими силами2 вызвал всех командиров кораблей на совещание. Командиры подводных лодок, среди которых был я, объяснили, что они считают опасным оставаться в порту, поэтому мы должны выйти в море. Все командиры и комиссары были откровенны в своих выступлениях, говоря, что мы не вернемся в Хихон. Командующий ВМС сделал вид, что не понимает. В ту же ночь три подводные лодки отправились в свои операционные районы, после чего они не вернулись в Хихон. Причиной такого несанкционированного выхода стал тот факт, что в случае уничтожения подводных лодок офицеры и команды боялись, что они не смогут покинуть Хихон и затем перебраться во Францию.
После серии приключений, когда носовые горизонтальные рули вышли из строя и мне пришлось прорывать плотную блокаду Хихона, мне удалось вернуться в этот порт через семь дней.
Блокада поддерживалась семью крупными кораблями и неизвестным количеством крупных торпедоносных кораблей. При возвращении меня восемь раз атаковали торпедоносные корабли, но благодаря маневрам нашей подводной лодки эти атаки не дали результатов. Подводная лодка была наспех отремонтирована в Хихоне. После этого, в зависимости от состояния материальной части и погоды, она периодически выходила для проведения операций на море.
В этом отчете я должен объяснить причины уничтожения подводной лодки C-6, потому что тов. Бурмистров, которого вызвали в Москву в начале ноября 1937 года, чтобы перегнать свою подводную лодку из Франции в Картахену, по просьбе Шпелевского3 – как мне сказали - относительно причин уничтожения C-6, не зная технического состояния подводной лодки в той ситуации, безответственно заявил, что это была ошибка командира, поскольку подводная лодка должна была оставаться в море, а не в порту. Я не могу понять причин для его обвинений, не зная обстоятельств и обстановки.
Позже, в феврале, когда я во второй раз встретил его в Испании, в присутствии товарища Басистого4, советника начальника штаба Флота, я предложил, что, поскольку все живые свидетели уничтожения С-6 присутствуют в настоящее время, провести расследование причин этого уничтожения, и если в результате я буду признан виновным, то буду наказан, но если это было необоснованное и необдуманное замечание, он должен признать свою ошибку и сообщить об этом тов. Шпелевскому. На это он ответил, что не обвиняет меня в уничтожении и что он не будет проводить расследование.

Отредактированно savera (04.11.2019 17:08:41)

Продолжение

КОМПЛЕКТОВАНИЕ ЭКИПАЖА ПОДЛОДКИ С-2

Ремонт подводных лодок C-2 и C-4 контролировал испанский офицер-коммунист Дон Педро Прадо. По прибытии Бурмистрова в Париж мы встретились втроем, получив от Прадо информацию о состоянии ремонта подводных лодок. Мы не могли вникнуть в детали этого ремонта из-за нашего плохого знания испанского языка, но мы знали, что ремонт двух подводных лодок закончится в разное время. Нам помогали товарищ Васильченко и молодой переводчик, которого случайно встретили5. (Сейчас он в Москве). Было совершенно ясно, что нам с товарищем Бурмистровым нужен переводчик. Первая подводная лодка, которая прибудет в Картахену, должна была бы немедленно участвовать в боевых действиях, и поэтому нашему командиру этого корабля придётся с ходу включаться в работу.

Бурмистров сказал, что у него есть приказ уехать в Москву и вернуться домой. Поскольку предполагалось, что ремонт подводных лодок закончится в разные сроки, я предложил товарищу Бурмистрову, что возьму на себя командование первой подводной лодкой, которая закончит ремонт, и что я буду продолжать плавать на этом корабле в южных водах, пока не буду сменён. Он согласился с этим. Вместе с Педро Прадо мы оцениваем, что C-2 будет первой и завершит ремонт гораздо раньше. Следовательно, я должен был стать командиром С-2 и предложил направить меня в Картахену, чтобы скомплектовать её экипаж и в то же время произвести набор в отношении личного состава для С-4, о чем я по телеграфу сообщу товарищу Бурмистрову через товарища В. Поэтому я должен немедленно начать комплектовать экипаж С-2. Для этого и с согласия товарища Бурмистрова я переехал в Барселону, прибыв 31 декабря. В обязанности товарища Бурмистрова входило следить за ремонтом и выяснять надежность личного состава, уже находящегося на борту кораблей, информируя меня о том, кому нельзя доверять, чтобы я заменил их.
Товарищ Бурмистров не смог этого сделать. 31 декабря я перелетел границу и прибыл в Барселону. С целью подобрать соответствующий личный состав, я обозначил ядро из четырех или пяти подводников-коммунистов и левых элементов, которых я знал на Севере.

В начале января в Барселоне я встретил переводчика, товарища Вокшина6, который служил на подводной лодке под командованием Бурмистрова и со мной. Хотя он собирался вернуться в Москву, я предложил, чтобы он поехал со мной для обучения экипажа, а затем участвовал в переходе на подводной лодке, на что он охотно согласился. Вокшин мне очень помог, потому что он очень хорошо знал условия в Испании и многих подводников. В результате моего визита к заместителю военного министра по флоту дону Валентино7 я был назначен командиром подводной лодки C-2, со стажем с 1 января.
Вначале я не обнаружил препятствий в подборе личного состава, но позже несколько хороших специалистов подводников (левые элементы) были исключены и заменены другими по приказанию командования, причем должности заняли ненадежные элементы, которых мне пришлось впоследствии арестовать и отправить из Франции в Испанию.

Я не протестовал против этих замен, потому что я не хотел быть обвиненным в чем-либо. И ещё продолжала сохраняться наиболее важная для меня проблема - назначение комиссара. Я попросил назначить моего бывшего комиссара с подводной лодки С-6, коммуниста8, которого уважали матросы и всегда честного и правдивого.

Я раскрываю небольшую историю о комиссаре C-6. Вернувшись с севера, он написал  в правительство письмо, в котором обвинил бывшего главу Северного флота дона Валентино в крупных поражениях, понесенных этим флотом. В это время дон Валентино был назначен заместителем министра по военно-морскому флоту (протеже Прието9). Дон Валентин начал интриговать против опасного комиссара С-6, и в результате тот был понижен в должности до механика и назначен на буксир. Сначала, когда я выдвинул его кандидатуру, «Дон Уб» 10 не выразил никакого противодействия, равно как и генеральный комиссар флота, Бруно Алонсо, отдавший приказ назначить комиссара С-2. Но как только дон Валентино узнал об этом назначении, он организовал несколько интриг против него, доведя этот вопрос до сведения министра Прието.

В своем докладе тов. Григоровичу11 я заявил, что назначение моего комиссара было бы очень желательным для меня и что приказ о его назначении уже подписан. Товарищ Штерн согласился со мной и сказал, что, если они хотят, чтобы я командовал подводной лодкой, они должны принять во внимание мое мнение. Когда я вернулся в Картахену, я сообщил товарищу Алафузову12 о моем разговоре с товарищем Штерном. Я также разъяснил свой разговор с товарищем Григоровичем и его мнение. Алафузов, выражая свою личную точку зрения, сказал, что вся история, касающаяся моего комиссара, не имеет большого значения, причём нас не должно волновать, кого они назначают, и мы не должны вмешиваться в подбор личного состава. Эту точку зрения поддержал товарищ Бурмистров.
Не имея поддержки Алафузова по такому важному для меня вопросу, я взорвался и тут же сказал, что если таково ваше мнение по этому вопросу, я не приму командование подводной лодкой без моего бывшего комиссара. Затем я пересмотрел свое поведение и пришел к выводу, что допустил ошибку, взорвавшись столь опрометчиво, так как товарищ Бурмистров в формировании экипажа был похож на товарища Алафузова. По моему мнению, это экипаж должен определять деятельность подводных лодок, как в отношении их ремонта, так и их боевых действий. Я думаю, что, будучи достаточно твёрдыми и в должной степени дипломатичными, наши морские начальники могли бы настоять перед испанским командованием принять во внимание наше мнение, поскольку все испанские офицеры боялись выходить в море на подводных лодках и требовали присутствия русских командиров.

Вскоре мы получили негативные новости о плохой подготовке личного состава экипажа: до двенадцати человек с подводной лодки C-2 были связаны с фашистами и работали на них. Все эти люди были назначены против моей воли. За несколько дней до моего приезда новая батарея была выведена из строя, а трюмный насос взорвался. Этот акт саботажа означал двухмесячную задержку в работах на подводной лодке. По прибытии на корабль под моей ответственностью и без разрешения я арестовал их всех и отправил в Испанию под стражей французских жандармов. Эта акция полностью очистила экипаж от фашистских элементов. Впоследствии я установил особый контроль над личным составом, чтобы больше никто не дезертировал с моей подводной лодке. Формирование экипажа подлодки С-4 в основном осуществлялось испанским командованием, в результате чего этот личный состав был очень низкого качества: ремонт проводился плохо, и в результате было много аварий в дизелях во время перехода C-4.

Продолжение

РЕМОНТ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ С-2

Почти все французские верфи отказались от ремонта испанских подводных лодок. Верфь ("Chantiers") в Сен-Назере согласилась отремонтировать C-2, но при условии, чтобы в рабочее время на борту корабля не было испанских моряков. Прадо, который отвечал за ремонт в то время, настоял на том, что с самого начала на борту подводной лодки должно находиться пять испанских моряков. Верфь неохотно согласилась. Прадо продолжал настаивать на увеличении числа испанцев, достигнув своей цели. Темпы ремонта в основном определялись верфью, а не экипажем. Личный состав закончил свою часть работы задолго до того, как это сделала верфь, поскольку экипаж мог работать в течение всего дня, ночи и праздников. Поэтому не правильно обвинять Прадо в медлительности ремонта.

Как только я прибыл на подводную лодку, я был включен в список его экипажа младшим офицером-машинистом и зарегистрирован во французской полиции. Собственно же функции командира при общении с французским командованием, с полицией и с верфью, которая производила ремонт, были возложены на очень умелого офицера-машиниста, который разговаривал по-французски и без сомнения заслуживал доверия - Селестино Рос.15 Он всегда представлялся командиром подводной лодки. Таким образом, я фактически руководил ремонтом корабля и готовился к переходу, приказав всему своему экипажу никогда никому не говорить, что я русский, находящийся на борту и в то же время сходя с корабля, с должным уважением относился к номинальному командиру.
Как я указывал ранее, после того, как я арестовал двенадцать человек из команды и когда был нанесен значительный ущерб, я взял управление всеми работами в свои руки, и после многих затруднений мне удалось создать условия, при которых наши люди могли оставаться на верфи, где ремонтировалась подводная лодка. Таким образом, мои люди следили за ходом ремонта и немедленно сообщали мне о любых отклонениях. После этого я посвятил себя тому, чтобы выполнить работы в ожидаемое время. Иногда, чтобы остановить саботаж в мастерских, где выполнялась работа, нам приходилось выплачивать деньги в виде бонусов заводским инженерам и ремонтникам. С другой стороны, поскольку французская рабочая неделя длится 40 часов, а многие дни были праздниками в связи с Пасхой, нам пришлось установить контакт с председателем профсоюза, который разрешил нам выполнять работу во время праздников, для того, чтобы ремонт испанских подводных лодок мог быть проведен в запланированные сроки. В эти дни испанская техническая комиссия удваивала, а иногда и утраивала заработную плату рабочих, поскольку у нас не было экономических ограничений.
Перископы были отремонтированы во время Пасхи и в выходные дни членами Французской технической комиссии по оказанию помощи Испанской Республике. В ней было два профессора, один из которых был руководителем оптической лаборатории в Париже, которая производила перископы для французских подводных лодок.

ФАШИСТСКИЙ ШПИОНАЖ

В порту, где проводился ремонт С-2, была испанская фашистская организация во главе с консулом Кубы. Эта организация поддерживалась французской партией Жака Дорио16 и имела связи с фашистским директором завода "Шантье", который ремонтировал подводную лодку, и со многими инженерами, которые также сочувствовали их идеям. Благодаря этому у фашистов была информация о ходе ремонта подводных лодок.

Реакционная газета Сен-Назера "La Faro" 17 (sic) публиковала фотографии C-2 с описанием хода ремонта и подготовки к выходу в море, поскольку она получала всю эту информацию от директора завода. Однажды, когда мы проводили испытания, я назначил одно из них на четыре часа дня в порту, после запроса разрешения у директора завода и капитана порта. На следующий день, утром в день испытаний, в «Ла Фаро» появилась фотография C-2 с подробным описанием того, что и когда собирается делать подводная лодка. Прочитав это в газете, я решил заставить усомниться в правдивости «Ла Фаро» её читателей, перенеся испытания на пять часов утра следующего дня, когда все будут спать. Согласно информации в газете, люди начали прибывать в четыре часа дня, в том числе операторы документальных фильмов. Все были разочарованы тем, что не началось маневрирование С-2 в объявленное время. На следующий день в той же газете появилась оправдательная статья, объясняющая, что подводная лодка не смогла выполнить испытания из-за новой поломки. И на рассвете того же дня, в пять часов, я смог произвести необходимые маневры для испытаний. Редакция газеты узнала обо всем этом несколько дней спустя и опубликовала статью, в которой говорилось, что командир С-2 «скрывает свои перемещения».
Позже я повторил эту хитрость с газетой два или три раза, после чего она стала реже писать о С-2 и всегда после событий, с менее напыщенными статьями и преисполненная оправданий. После использования этого метода я несколько раз запрашивал разрешение и проводил испытания в тот же день, так что даже если газета писала об этом, она всегда делала это после их выполнения.
После неудачи c C-2 18, фашисты сосредоточили свои усилия на C-4, так как C-4 19 спокойно отправилась в Картахену.
У фашистов было много красивых женщин, миссия которых состояла в том, чтобы завязав знакомство с личным составом подводной лодки, заставить их влюбиться в них, развратить их и привлечь наиболее перспективных в дома фашистов, где некоторые из идей этих почтенных людей могли бы повлиять на них. Целью фашистов было добиться дезертирства моряков и организации диверсий в обмен на выплату крупных сумм. Таким образом им удалось пленить одного из наших машинистов, который сказал им только, что на подводной лодке русский командир. Как мне передали, он не назвал им мою фамилию. Как только этот человек вернулся с берега, я арестовал его, и на следующий день отправил его в Испанию под охраной французского жандарма.
Два дня спустя начальник полиции потребовал список всего экипажа подводной лодки, настаивая на том, что на борту находились иностранцы, фамилии которых он не знал. Это расследование начальника полиции было безуспешным.

Из-за действий фашистских женщин я строго запретил встречи и контакты с неизвестными женщинами и мужчинами, ограничил выдачу франков и усилил контроль за командой с помощью надёжных и заслуживающих доверия моряков. Эти меры парализовали работу фашистских женщин. Испанская республиканская полиция направила двух секретных агентов на подводную лодку C-2, которые проникли в фашистскую организацию и добились в ней некоторого влияния. Они постоянно информировали меня о работе фашистов, о людях, которые их посещали, о диверсиях и подрывных действиях, которые они планировали.
Каждый раз, когда испанский консул приезжал, чтобы лично информировать меня о саботаже и подрывных действиях, запланированных фашистами, он всегда удивлялся, что я уже все это знал. Только генеральный консул Испании знал о существовании двух полицейских. Во время моего пребывания на подводной лодке С-2 произошло много событий различного рода, но ни разу фашисты не смогли нанести вреда подводной лодке и не смогли организовать дезертирство ни одного моряка.

Продолжение

ПЕРЕХОД

Мы прошли 30 миль в надводном положении, потому что глубина была не достаточной, чтобы погрузиться. Когда я добрался до 35 м, я погрузился, чтобы проверить корпус и различное машинное оборудование. Я лёг на дно и произвёл необходимые проверки. Я оставался на дне в течение двух часов. Проверки корпуса и механизмов были выполнены с удовлетворительными результатами. Утром перископы неожиданно вышли из строя, как это произошло на С-4. Перископ атаки был заполнен водой, наблюдательный перископ был покрыт конденсатом, и сквозь него ничего не было видно. С перископами в таком состоянии и с отсутствием десяти специалистов на борту было невозможно проводить операции перед портами северной Испании. Вот почему я начал переход в Картахену. Факт бесполезности обоих перископов не сильно повлиял на моральный дух экипажа, поскольку можно было совершить переход и без них. Я не созывал никаких собраний, чтобы обсудить пришедшие в негодность перископы, потому что в этом не было необходимости. В дни с 17 по 26 июня, в полном составе, ночи были самыми короткими в году, поэтому иногда я пересекал курс торговых судов в течение дня. Я не прилагал многих усилий, чтобы прятаться от них, учитывая, как трудно было их избежать.
Если бы я попытался сделать это, я должен был бы совершать подводный переход днем и на поверхности ночью и если бы сделал это, продолжительность этого перехода составляла бы двадцать дней вместо шести или семи, за которые я сумел достичь Гибралтарского пролива в благоприятных лунных условиях. Из-за всего этого я решил не беспокоиться об этих встречах. Когда я замечал присутствие военных кораблей на горизонте, я погружался. Я воспользовался переходом в Гибралтарский пролив для обучения и сколачивания экипажа. Я был настойчив в этом и удалось подготовить хороший экипаж. На второй день плавания мы заметили город Ферроль. Я относился к своему штурману с уважением, но когда мы провели астрономическое определение местоположения, подтвердилось, что в отношении берега возникла невязка в 50 миль. Я должен был находиться в 80 милях от Ферроля, но реальность такова, что я был всего в 30 милях. В последующие дни расхождение между расчетным и астрономическим местом составляло около 30 или 40 миль. При первой же возможности я проверил девиацию гирокомпаса, которая оказалась равной 9º, тогда как на момент выхода она составляла всего 3º. Тогда я решил проверить эту девиацию с большей точностью. Поскольку ночь была ясной и Полярная Звезда была видна, я подошел к маяку, расположенному на юго-западной оконечности Португалии, и один раз совместив этот маяк с Полярной Звездой, я направлял корабль разными курсами, наблюдая, что отклонение гироскопической стрелки каждый раз не было постоянным. Затем я начал заходить на циркуляцию и обнаружил, что отклонение увеличивалось и не оставалось постоянным, что ясно показывало, что этот компас не действовал как положено, и поэтому было опасно проходить в погруженном состоянии через Гибралтарский пролив без перископов и без гирокомпаса. Узнав об этом, весь личный состав очень переживал, но я подбодрил его и сказал, что мы пройдем пролив.
Штурманский офицер и боцман предупредили меня, что, согласно их опыта, гирокомпас будет совершенно бесполезен через два или три дня, поэтому я начал изобретать некие способы для решения этой проблемы, потому что, если я отправлю сообщение в Картахену с уведомлением для наших людей и для испанского командования о нашей ситуацией, они не способны ничего сделать для нас, или если бы я отправился во французский порт Касабланка, подводная лодка, согласно инструкций ее властям, была бы интернирована и, следовательно, потеряна для испанской Республики. Поэтому мне пришлось принять решение пойти на риск, хотя шансы на безопасный проход были очень малы, может быть, не более двадцати процентов. По совету старшего помощника и штурманского офицера, изучил условия плавания через пролив в это время года. До форсирования не оставалось ни одного дня, поэтому я решил приступить к нему и действовать в соответствии со сложившейся ситуацией. К счастью, погода была хорошая, и Полярную Звезду можно было видеть постоянно, и я воспользовался этой возможностью, чтобы тщательно изучить ненормальное поведение гирокомпаса. Поэтому я отправился в точку в 30 милях к югу от самых оживленных маршрутов и пошёл в пролив. Во время движения по этому курсу я постоянно получал отклонение гирокомпаса с помощью Полярной Звезды, и я понял, что когда мы совершали циркуляцию, стрелка вела себя лениво, каждый раз указывая разный курс, и отклонение отличалось при каждой смене курса. В 40 милях от Гибралтара я увидел на горизонте эсминцы, поэтому я погрузился, поднявшись на поверхность примерно в 30 милях от пролива в полной темноте. Раньше я уже сталкивался с военными кораблями: однажды, в 40 милях от берега на меридиане Ферроля, утром в условиях плохой видимости внезапно появились из тумана, примерно в 3 милях, два эсминца, которые выскочили на меня. Я немедленно погрузился, и они прошли над нами, шум их винтов был ясно слышен. Затем на широте Лиссабона и примерно в 30 милях от берега я наткнулся на группу, состоящую из двух крейсеров и четырех эсминцев. Так как мы плыли со скоростью лишь восемь узлов, а они двигались с гораздо более высокой скоростью, вскоре мы находились прямо посреди них, и по их силуэтам мы определили, что это были португальские корабли. Поскольку эта встреча состоялась, когда мы проверяли гирокомпас с помощью маяка и Полярной Звезды, потребовалось много усилий, чтобы уйти от этой группы. На следующую ночь, когда я проверял гирокомпас таким же образом, я заметил два небольших военных корабля, но на этот раз мне удалось разорвать контакт и закончить проверку в открытом море. Я совершал проход через Гибралтарский пролив в ночь с 23 на 24 июня в спокойную и ясную погоду, которая позволяла мне всегда использовать Полярную Звезду.
Поднявшись на поверхность, прежде чем добраться до пролива, я начал заряжать батареи и приближался к нему, пытаясь использовать все технические средства подводной лодки для выполнения этого форсирования. Я заранее планировал проложить курс одним прямым участком, что позволило бы мне пересечь его без необходимости изменения курса.
Чтобы иметь возможность получить надежное отклонение гирокомпаса, я начал ложиться на этот курс за два часа до того, как  планировал выполнить погружение и делал частые проверки с помощью Полярной Звезды. Таким образом, я определил, что отклонение было 14º. Идя полным ходом, в два часа утра мы были в 10 или 12 милях от маяка на мысе Эспартель. Когда я приблизился к проливу, находясь примерно в 8 милях от этого маяка, появилось торговое судно, сближающееся с нами курсом на столкновение. Если бы я не изменил курс, столкновение было бы неизбежным, но если бы сделал это, условия, в которых стабилизировался гирокомпас, изменились бы. Так как другого решения не было, я повернул на левый борт, описал круг и вернулся к предыдущему курсу, после этого определил отклонение в 10º. Я держался этого курса около часа. В три часа утра, в двух милях от маяка Эспартель и примерно в шести или семи милях от мыса Малабата, прямо на меня пошёл быстроходный торпедный катер. После срочного погружения мы оказались в середине течения, нам нужно было двигаться с максимальной скоростью, чтобы иметь возможность управляться. Через пять минут после погружения мы услышали далёкие взрывы глубинных бомб. Мы попали в это течение, потому что мне пришлось погрузиться, прежде чем приблизиться к проливу, над 80-метровой банкой по эхолоту, называемой «Ридж (хребет) или Мажуан».
Эта банка расположена в центре западного входа в Гибралтарский пролив. Из-за сильных течений и противотечений, существующих в нем, у банки возникает водоворот. Торпедный катер заставил меня нырнуть за 10 миль до того места, где ранее погрузилась С-4. Через десять минут мы покинули течение, и лодка обрела устойчивость. Затем я установил минимальную скорость и сохранял глубину 30 метров. Раньше была очень тревожная ситуация, когда для поддержания максимальной скорости в лоне течения возникало очень высокое потребление электроэнергии, именно тогда, когда нам нужно было входить в пролив в погруженном состоянии и продолжать плыть так в течение дня. После этого инцидента мы старались максимально экономить электроэнергию. Перевели на ручное управление все механизмы, которые имели этот режим управления.
Перед тем как погрузиться, я пользовался любой возможностью определиться, прежде чем достигну самой узкой части пролива. Для этого я использовал Полярную Звезду и два пеленга на два маяка. Затем, погрузившись и уже в проливе, я начал тщательно наносить точку погружения на карте, в то время как старший помощник и штурманский офицер удерживали курс, которым мы планировали следовать, определяя место на "на моряцкий глаз". Точка погружения находилась примерно в ___ 23 милях от маяка. Пока мы выполняли эти расчеты, электрик занимался ремонтом эхолота, который заработал в этот самый момент. Этот прибор нам очень помог, поскольку это было единственное средство, на которое мы могли рассчитывать, чтобы получить четкое представление о нашем положении и, таким образом, быть в состоянии производить форсирование с уверенностью. Чтобы получить максимально возможные гарантии, мы начали наносить пунктиром наше положение в районе, начиная с двух миль от течения, и эти края мелей по показаниям эхолота выглядели на карте очень характерно. Нам пришлось менять курс до пяти раз, в соответствии с тем, какой профиль дна показывал эхолот.
Когда мы были в Бордо, я предложил установить на подводной лодке хороший эхолот с испанского рыболовного судна. Затем пришел инженер от британского производителя эхолота, чтобы проверить его установку. Теперь я могу сказать, что этот эхолот спас подводную лодку С-2.

Я прошел через самую узкую часть Гибралтарского пролива в 10.00 часов утра, а затем лёг на курс 065, рассчитывая на 10-градусное отклонение гирокомпаса. Я плыл в течение всего дня на глубине 30 метров. Я всплыл на поверхность в 22.00, в 25 милях от Гибралтара. Я видел много торговых судов, которые шли по линии Соглашения Lyon24. Я также мог видеть на горизонте свет маяка Гибралтара. Это позволило нам определиться. Погода была хорошей, и поэтому наше движение после этого направлялось Полярной Звездой. В 24.00 будучи перед Малагой через два часа после всплытия, я увидел два итальянских крейсера с включенными огнями (я опознал их по силуэту), плывущих на высокой скорости. Мне было трудно маневрировать, чтобы отвернуть от них, так как гирокомпас практически не действовал. Мне пришлось сориентировать алидаду таксометра на Полярную Звезду, а другую - на один из крейсеров, поскольку это был единственный доступный метод, позволяющий убедиться, что я от них отворачиваю.
После этого инцидента я приблизился к побережью и с помощью эхолота и Полярной Звезды начал переход в направлении Картахены. Я пытался связаться с этой базой по радио за день до прихода, но мне это не удалось. В ту же ночь радиотелеграфист установил связь со станцией, которая, по его словам, была радиостанцией «Либертад». Передал мое сообщение и получил «услышали», также указав кодом, чтобы мы ожидали ответа в 04.00. Не получив этого ответа я отправил сообщение с запросом подтверждения получения нашего. Это сообщение также было передано на крейсер. Оказавшись в Картахене, мы смогли убедиться, что ни один республиканский корабль не получал этих сообщений. Командующий флотом был заинтересован в этом вопросе и попросил представить инструкции по связи. Когда оригиналы сравнивались с копиями, было обнаружено, что оба содержат один и тот же текст, но не позывные, которые отличаются, как и назначенные частоты и время, указанное для установления связи. Указанные инструкции были подписаны начальником Главного штаба флота.
Согласно передачам фашистских радиостанций, они были чрезвычайно заинтересованы в C-2. Через два дня после выхода из французского порта мы приняли радиограмму из Саламанки, говорящую, что C-2 вышла 17 июня и направлялась в один из республиканских портов Средиземноморья. Когда я прибыл в Картахену, мне сказали, что фашистское радио сообщило, что C-2 должна была находиться в Гибралтаре с 21 по 22 июня. Кроме того, ещё до нашего прибытия в Картахену фашисты передали радиограмму, в которой говорилось, что С-2 потоплена. В результате этой новости матери двух моряков потеряли сознание и были доставлены в больницу Мурсии. Как только мы прибыли в Картахену, сразу же стало известно о нашем входе в Картахену. Через два дня после этого прибытия фашистское радио сообщило о захвате С-2, даже точно указав весь его экипаж и указав, что его командование, состоящее из пяти человек, включая меня, было заключено в крепость.
Как мне сообщили после моего прибытия, основываясь на сообщениях наших агентов, многие фашистские корабли были отправлены на охоту за С-2. Когда они начали сопоставлять мои данные о наблюдениях и столкновениях с военными кораблями и сведения наших агентов, стало видно, что они в значительной степени совпадали. По информации агентов, немецкие эсминцы, итальянские крейсера, многочисленные торпедные катера, действующие в проливе, и почти весь фашистский флот были мобилизованы для охоты. Не было никаких поломок во время перехода, за исключением поломок гирокомпаса и перископов, не связанных с экипажем. По прибытии на подводной лодке начали производить небольшие ремонтные работы. Сначала в гирокомпас был установлен новый гироскоп, а перископы были разобраны для ремонта.

Начальник Главного штаба Военно-морского флота25 подумывал о том, чтобы вынести рекомендацию о награждении экипажа за успешный переход, но после разговора с заместителем министра по военно-морскому флоту26 было решено предоставить экипажу денежный бонус, эквивалентный стоимости в золоте причитающегося жалования за время, проведенное за границей.
По случаю моей последней беседы с начальником Главного штаба Военно-морского флота он попросил меня передать свои сердечные приветствия нашим начальникам и высказать его просьбу, чтобы они прислали нам хороших опытных товарищей.

Выципил из одной испанской книги такое фото:

Интересно, а есть какие-нибудь данные с нашей стороны об отправке ТКА в Испанию? А то в испанской книжке, правда, написанной на основе воспоминаний республиканских моряков одной сеньорой, сказано, что ещё два катера погибли на каком-то нашем пароходе, потопленном в пути фашистами.
С уважением,

Это я читал, но автор тоже только предполагает о № серии, заводских номерах и т.п. Как я понимаю, в основе этой работы лежит испанская статья О'Доннела (кстати, и её можно дополнить по судьбе катеров в последние дни войны). А интересны данные из наших архивов.
С уважением,

Отредактированно savera (22.11.2019 09:47:57)

Хотелось бы пролить немного света на судьбу торпедных катеров типа Г-5 в последние недели перед падением Республики. По-моему, у нас эта информация ещё не мелькала, всё заканчивается атакой ТКА № 11 на национальные крейсера 13 января 1939 г. Данные взяты из книги "El exilio de los marinos republicanos" (переводится примерно как "Республиканские моряки в изгнании", написана на основе воспоминаний).
В день накануне падения Барселоны (25 января 1939 г.) трем катерам, которые стояли на якоре в этом порту, в пять часов дня было приказано перейти в Росас. Три катера вышли кильватерной колонной и направились к мысу Креус, следуя вдоль побережья. Через полчаса они разошлись с английским линкором Худ и французским крейсером, которые пришли, чтобы забрать дипломатический корпус из Барселоны. Поскольку правительство той же ночью переехало в замок Фигейрас, днём 26 января катера получают приказ бросить якорь в бухте Кала Монъёй, в трёх или четырёх милях к югу от Кадакеса, где они остаются в ожидании приказаний с 26 января до 5 февраля.
В эти дни в шторм катер № 31 был выброшен на берег. Так как снять его с мели своими силами не удалось, его уничтожили подрывным зарядом. Экипаж катера пешком отправился во Францию.
5 февраля в два часа ночи прибыл командир флотилии ТКА с группой высокопоставленных офицеров флота, который отдал приказ идти в Порт Вендрес (французский Пор Вандр). Когда они достигают широты французского порта, всё ещё стояла ночь и ничего не было видно. Они решают встать на якорь у ближайшего берега, где проводят остаток ночи и на рассвете входят в Порт Вендрес. Там катера (№№ 11 и 21) были арестованы французскими властями, а экипажи 6 февраля отправлены в концентрационный лагерь.
Когда катера были переданы обратно, похоже, и сами испанцы не в курсе.
С уважением,

savera написал:

#1440347
кто возглавлял наших военных советников на Севере в момент падения Астурийского фронта в октябре 1937.

В мае 1937 прибыл комбриг Владимир Ефимович Горев. На Север он был командирован в качестве советника президента Агирре «генерала Янсена».
Согласно списка военных советников и гражданских специалистов, направленных в Испанию, с указанием псевдонимов, он Санчо.
Данилов Гражданская война в Испании (1936 – 1939), в главе 4 Битва за Север, пишет "Позиция, занятая главным советником Северного фронта Горевым в этом споре... это август 37-го. И далее: «Гориса» советские летчики вывезли по воздуху. Он спасся из окружения для того, чтобы быть отозванным в Москву, арестованным и расстрелянным.". Т.е. Горев до конца СФ ГВС.

Ещё фото из испанских книг, наиболее вероятно атрибутированное как "интернированные ТКА типа Г-5 во французском порту Пор Вандр".

С уважением,

Ciudad de Ceuta



Каюта пассажиров 1-го класса



Обеденный салон пассажиров 1-го класса



Ciudad de Mahón заходит в порт Барселоны



Характеристики Ciudad de Ceuta
Дата закладки Ноябрь 1929 г.
Год постройки 1931 (LR-1933)
Максимальная длина: 71,90 м
Длина между перпендикулярами: 67,50 м.
Максимальная ширина: 11,38 м.
Максимальная осадка: 4,04 м.
Водоизмещение: 2150  тонн.
Скорость:14 узлов (LR-1971)
Пассажиры: 150 человека

Ветку посвященную сухопутным войскам я не нашел, или не искал, поэтому решил здесь. Почему бы и нет.


Памятник дель Льяно Амариллo
На памятнике записана «клятва перед битвой», которую дали заговорщики во главе с подполковником Ягуэ, 12 июля 1936 года. Памятник был спроектирован скульптором Бонифасио Лопесом Торвиско, а архитектором был Франсиско Мартинес Эрнанц. 

Военный переворот, спровоцировавший гражданскую войну в Испании, начался не 18 июля. И не 17. Строго говоря, первое выступление заговорщиков произошло на закате четверга, 16-го июля 1936 года. Что ж, девятьсот восемьдесят шесть дней, которые прошли с этого дня до окончания Гражданской войны, какими бы разными они ни казались, несмотря на бесчисленные превратности гражданской войны, имеют общий знаменатель, связывающий их. Истинная альфа и омега этой войны: Хоакин Риос Капапе.
    Сегодня, если вы едете по дороге Сан-Амаро, у подножия горы Монте-Хачо (Ачо, или Обезьянья гора — невысокая гора, возвышающаяся над Сеутой), вы можете увидеть известный памятник дель Льяно Амариллo (монумент  Жёлтой равнины), ветхий и разрушенный обелиск монументальной эстетики, воздвигнутый 13 июля 1940 года в деревне Иссагуэн (традиционно известна как Кетам ( كتامة ), деревня, расположенная в регионе Риф),  и переданный автономному городу Сеута в 1962 - как дань уважения так называемой  «Клятве Желтой равнины» 12 июля 1936 г., точки невозврата  заговорщиков  против II республики - объединившее их под эгидой подполковника Ягуэ, которому надоели Мола и последовательные смены даты начала переворота, всеобщее решение 12 июля инициировать восстание.
Обычные летние учения марокканской армии проходили с 5 по 12 июля 1936 года в Льяно Амарилло, месте, расположенном у подножия гор Кетама, в 160 км от Тетуана и 260 км от Мелильи, рядом с шоссе, связывающем эти два города. Название этому месту дал цвет большого количества цветов, которые покрывают землю марокканским летом. Около 20 000 человек при 5 000 лошадей участвовали в маневрах в составе двадцати девяти пехотных батальонов (шесть бандер Терсио, десять таборов Регуларес, шесть таборов Мехал-ла, семь пехотных батальонов), десяти эскадронов кавалерии, шести батарей артиллерии и войск инженеров, интендантских, здравоохранения и связи. Известие об убийстве Кальво Сотело в Мадриде было получено в Льяно Амарилло по радио утром 13 июля, когда многие подразделения еще не вернулись в свои казармы. Эта новость вызвала глубокое возмущение. Это убийство побудило колеблющихся примкнуть к перевороту и подтвердило решимость уже примкнувших. Ягуэ сообщил генералу Мола 13 июля того же года, что все завершено, и он ожидает получения приказа, дня и даты. Хотя первые даты, присланные Мола, были 14 или 15 июля, позже Мола изменил их: все подразделения должны были быть готовы 17-го числа в 17 часов, чтобы начать переворот на следующее утро. Таким образом, Мола даст Франко время прибыть с Канарских островов.
Мола не разработал единой модели мятежа для всех испанских провинций, спланировав четыре, исходя из присутствия или отсутствия в них вооруженных сил, а также степени приверженности восстанию генералов, начальников и офицеров, которые контактировали с заговорщиками. Таким образом, первая модель охватывала те провинции, которые имели воинские части и в которых начальники и офицеры, которые ими командовали, поддерживали заговор (это было в случае Вальядолида, Заморы, Бургоса, Сеговии, Саламанки, Гранады, Кордовы, Малаги, Гвадалахары, четыре провинции Галисии, Ла-Риоха, Бискайя и Валенсия, в дополнение к протекторату Марокко). Вторая модель включала те провинции, в которых имелись воинские части, но заговорщики в них не имели достаточной поддержки личного состава. Так было в Мадриде, Барселоне и Севилье, к которым можно было бы добавить Астурию, Сантандер и Альмерию. Третья и четвертая модели относились к тем провинциям, в которых не было военных гарнизонов, поэтому решающим фактором являлась позиция командиров гражданской гвардии. В некоторых случаях их приверженность мятежу была гарантирована, что составило третью модель (это было бы в случае провинций Альбасете, Толедо, Куэнка, Сория и Авила), в то время как в других - нет, например, Хаэн, Сьюдад-Реаль и Уэльва, которые составила бы четвертую модель.
Окончательный план генерала Молы - «Директора», заключался в поэтапном восстании  всех гарнизонов, поднимавших мятеж в своих границах, начиная с Африканской армии. Поскольку предполагалось, что в Мадриде перевороту будет трудно победить саму по себе, планировалось, что с севера колонна во главе с самим Молой двинется в Мадрид, чтобы поддержать восстание гарнизона столицы. И если все это потерпит неудачу, также планировалось, что генерал Франко возглавив  войска в Протекторате Марокко переправится через Гибралтарский пролив и начнет наступление на Мадрид с юга и запада. Изначально Мола назначил 10 июля датой переворота, но на этот раз Алонсо Маллол (Генеральный директор Главного управления безопасности - (DGS) преуспел в рейде на фалангистов в Альканьисе, во время которого  были найдены документы с датой переворота, и пароль который должен был послужить сигналом к восстанию « Covadonga », и в конечном итоге Мола установил  окончательную дату - 17 числа того же месяца.
Инструкции Молы предусматривали, что все части, участвующие в восстании, должны быть «готовы» 17-го числа в 17:00 (17:00 в 17:00), к моменту, когда начнется восстание в Марокко.  В ключевых точках полуострова мятеж должен начаться 18-го, а в других местах (включая Памплону ) - 19-го. Известие о восстании в Марокко посеяло замешательство среди некоторых из заговорщиков полуострова: должны ли они придерживаться запланированной даты или они также должны были начать выступать?

Отредактированно Vanvis (17.11.2020 18:50:00)

И омега этой войны.

Инженерный полк № 7 Вальядолида – старейший из инженерных  (1802) – был первым подразделением, которое наконец вошло в столицу солнечным утром 28 марта 1939 года, имея приказ предварительно взорвать оборонительную стену, возведенную на уровне Perfumería Gal, и пересечь Пласа-де-ла-Монклоа (Plaza de la Moncloa) в сторону тюрьмы Modelo. Как рассказывает тогдашний 23-летний лейтенант Хосе Мария де Итурриага, командовавший ротой, возглавлявшей полк, в соответствии с приказом  полк  дошел до здания дворца Прессы в Кальяо (Palacio de la Prensa en Callao), где были найдены ополченцы, которых они беспрепятственно отпустили.
Почти одновременно с продвижением инженеров по Гран-Виа, 18-я дивизия во главе с бандерой фалангистов (FET-Falange Española Tradicionalista) Марокко, под командованием полковника Риоса Капапе пересекла мост Толедо, маршируя под аплодисменты и приветственные возгласы в честь Франко, через Ронда до Пасео-дель-Прадо, продвигаясь к министерству финансов в Алькале, где республиканский подполковник Генерального штаба Мартин Наранхо (teniente coronel de EM Martín Naranjo), официально передал командование столицей Капапе в штаб-квартире правительства.
Круг замкнулся.

На испанской вике пишут что Каудильиссимус не простил Капапе принятие капитуляции Мадрида, насколько это правда   Капапе дослужился до звания генерал-майора, в 1943 г. а затем генерал-лейтенанта. Он занимал различные должности, в том числе капитан-генерал IX военного округа, VII военного округа, III военного округа и директор Высшей школы армии.

Отредактированно Vanvis (17.11.2020 21:07:24)