Извиняюсь, что лезу в Ваш военно-морской "огород" со столь уважаемыми мною  торгашами.
В 60-е годы все торговые моряки, участвовавшие в рейсах в Испанию,  получили вот такие медали...
Кто поможет найти приказ или какой-то другой официальный документ о введении этой медали?
Должен быть какой-то официальный документ?
Заранее благодарю.
С уважением,

Отредактированно aligvi (24.01.2015 23:41:08)

Эпизод из боевой деятельности С. П. Лисина в Испании:

http://s019.radikal.ru/i615/1501/39/ca8e1b9fc777.jpg
http://s009.radikal.ru/i307/1501/50/af70ae8b4b53.jpg
http://s52.radikal.ru/i135/1501/9d/628567461ae0.jpg

А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 4... Сборник рассказов. СПб., 2005.

Отредактированно АСМ (15.01.2015 20:09:05)

Здесь уже публиковались неразборчивые сканы этого рассказа. Оказалось, в сети есть читабельный текст. Для пятницы самое оно.


Мягков Алексей Николаевич

Испанская грусть

Капитан I ранга запаса Сергей Прокофьевич Лисин в свои шестьдесят лет оставался красавцем, имел гвардейскую выправку, носил на тужурке Звезду Героя Советского Союза и преподавал «Историю военно-морского искусства». Лекции его были довольно занудливы: похоже, собственный боевой опыт заставлял его скептически относиться к высокомерной самоуверенности авторов учебников. Однако открыто ставить под сомнение авторитет военных историков было невозможно, и Лисин добросовестно излагал сухой текст, время от времени поджимая губы с чуть опущенными уголками.

Карьера его складывалась блестяще: сразу после окончания ВМУ имени Фрунзе он стал командиром подводной лодки «Щ», потом принимал участие в Гражданской войне в Испании, Великую Отечественную войну встретил на Балтике командиром лодки С-7. Совершил пять боевых походов, форсируя минные заграждения и слушая, как минрепы крежещут о корпус. Потопил пять транспортов противника, причём атаки проводил с блестящей, хладнокровной наглостью. 21 октября был торпедирован финской подлодкой, вместе с четырьмя моряками попал в плен, а 23 октября ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Москва ещё не знала о гибели лодки и пленении командира. Рассказывали, что подбрасывались листовки, с фотографиями, на которых он был снят в компании финских и немецких асов-подводников. В 1944 году Финляндия вышла из войны; Лисин был возвращён на родину и помещён в лагерь. В то время это выглядело совершенно естественно. А дальше произошло чудо — Лисин сумел доказать, что в плену вёл себя достойно, и в 1945 году был реабилитирован, восстановлен в звании и продолжил службу.

— Сегодня мы повторим пройденный материал, — объявил Сергей Прокофьевич, — как я уже рассказывал — Вторая Пуническая война в полной мере выявила необходимость обладания сильным флотом, который мог не только оборонять побережье, но также действовать на коммуникациях противника и осуществлять операции совместно с сухопутной армией Рима. Примером такого успешного взаимодействия может служить блокада и последующий захват с моря и суши Нового Карфагена. Курсант Абрамов! Покажите на карте, где Новый Карфаген.

Абрамов, с недовольным видом оторвался от чтения детектива, вылез из-за стола, подошёл к доске и уставился на выцветшую карту.

— Ну! — поторопил его Лисин.

— Это на Иберийском полуострове, — Абрамов пытался прочитать названия, но те давно уже были уничтожены временем.

— Я понимаю, что не в Тамбовской губернии, — Лисин повысил голос.

— На территории теперешней Испании, — пытался увиливать Абрамов.

— Ну, а ещё-то что можете сказать? — Лисин начинал сердиться.

— А можно я прочитаю стихотворение? — вдруг выпалил Абрамов.

— Про Вторую Пуническую войну? — Лисин выпятил ковбойский подбородок.

— Никак нет! Про гражданскую войну! — заявил лукавый Абрамов и, не дожидаясь разрешения, начал:



«Мы ехали шагом, мы мчались в боях

И «Яблочко»- песню держали в зубах...



Красивое имя, высокая честь —

Гренадская волость в Испании есть...



Он песенку эту твердил наизусть.

Откуда у хлопца испанская грусть?...»

— Достаточно, — Лисин махнул рукой, — идите на место. Он подошёл к окну, и на лице его изобразилась, видно, как раз та самая испанская грусть, на которую и рассчитывал негодяй Абрамов.

— Да, — сказал Лисин, разом забыв про Новый Карфаген, — Испания — очень красивая страна. Не по-нашему, но очень... Даже через перископ... Особенно утром, когда Солнце ещё только поднимается над горизонтом, а дымка начинает рассеиваться... Да... И девушки там красивые... Сначала непривычно, уж больно чернявые, зато когда...

— Расскажите! — хором завопили курсанты.

— Нет! — отказался Лисин. — Про девушек рассказывать не буду. А, вот, про то, как не нужно воевать, расскажу.

— Ну, ты и проныра! — сосед пнул Абрамова.

— Не проныра, а тонкий психолог, — Абрамов пнул его в ответ.

Лисин поглядел в окно, причём взгляд его был направлен не на площадь перед мостом, а поверх крыш соседнего военно-морского заведения.

— Гражданская война — это... — он щёлкнул пальцем по стеклу, — это... Этого вам, товарищи курсанты, лучше никогда не знать. Наша страна помогала Республиканской Испании в борьбе с мятежниками: посылала оружие, снаряжение, специалистов, в том числе и моряков. Правда, было их очень мало. И вот представьте себе...

Командира называли дон Мигель. Он родился в простой русской семье, окончил высшее военно-морское училище в Ленинграде, а сейчас, прорвавшись через Гибралтарский пролив, вёл в крейсерском положении лодку в Бискайский залив. Его комиссар — носатый чернявый испанец, в морских делах ни черта не смыслил, но был предан республиканскому делу и пламенными речами вдохновлял команду, которую в нормальном флоте на пушечный выстрел не подпустили бы к обслуживанию техники. Впрочем, и техника была такой, что дон Мигель боялся её больше, чем противника. Все офицеры были иностранцами. Старпом — суетливый француз, ещё как-то находил общий язык с революционной вольницей, штурман — молодой англичанин, на лице которого лежала печать вековой унылости, похоже, давно махнул на всё рукой, а механик — немец, говоривший на всех европейских языках, постоянно держал кобуру открытой и, отдавая приказание, брался за рукоятку «Люгера». Так и воевали.

При подходе к порту дон Мигель оглядел горизонт. Со стороны моря шли два транспорта под французскими флагами. Кораблей противника было не видно.

— Это для нас! — комиссар тряхнул сжатым кулаком. — Видишь, Мигель, французское правительство под давлением общественности вынуждено разрешить доставку необходимых для нас грузов! Вечером посидим в кабачке?

— Все вниз! — скомандовал командир. — Срочное погружение!

— Зачем! — комиссар в изумлении вскинул руки.

Вместо ответа дон Мигель ткнул пальцем в западный сектор, где склоняющееся к горизонту Солнце заливало поверхность моря нестерпимо ярким чешуйчатым блеском.

— Там ничего не видно, — пожал плечами комиссар.

— Поэтому и погружаемся, — коротко ответил дон Мигель. — Выполнять!

Когда лодка ушла на перископную глубину, командир приник к окулярам, и первое, что увидел — всплеск от разрыва снаряда в полукабельтове по носу первого транспорта.

— Ну, началось, — крикнул дон Мигель и добавил звучное испанское ругательство, — гляди, комиссар!

Гренадец ткнулся в окуляры и охнул.

— Эсминец! — он топнул ногой. — Флага не показывает, но ясно, что итальянский! Нас, кажется, ещё не заметил! Дьявол, он сейчас пристреляется!

— Боевая тревога! Торпедная атака! — командир решительно отодвинул его в сторону. — Старпом! Становись к перископу! Расчёт сделаю сам! Будешь выдавать данные! Лево на борт! Похоже, и вправду, пока не заметил. Тогда успеем зайти со стороны Солнца. Иначе и транспорты не спасем, и сами погибнем. Комиссар! Свяжись с отсеками и потребуй быстроты и чёткости! Всем работать!

— Может и повезёт, — подумал командир. — Расчёт центрального поста я, слава богу, натаскал — эти справятся. Механик со своим «Люгером» тоже не подкачает. Лишь бы команда...

И было о чём беспокоиться. Личный состав подводной лодки был сгруппирован по признаку совпадения политических симпатий.

В первом, торпедном отсеке верховодили анархисты — ребята боевые, но воспринимавшие любой приказ как покушение на свободу личности. Далее шли троцкисты, которым не терпелось учинить Мировую революцию. Были также коммунисты, социалисты, радикалы, либералы...

Ноев ковчег. А в кормовом торпедном отсеке плотно обосновались каталонцы — убеждённые сепаратисты.

Искусно маневрируя, командир вывел лодку в расчётную точку залпа. К тому времени один транспорт уже горел, а другой, получив пробоину ниже ватерлинии, оседал носом.

— Первый, третий аппараты — товсь! — крикнул дон Мигель. — Сейчас мы им вмажем!

— Командир! — бледный комиссар старался не глядеть в глаза. — Первый отсек просит отложить атаку: они там устроили собрание. Говорят, как только вынесут резолюцию, то сразу сообщат. Клянутся отдать свои жизни за свободу и республику.

— Что!! — заорал дон Мигель. — А ты им сказал, что если мы сейчас не атакуем, транспорты с грузом пойдут на дно!

— Я всё сказал, — комиссар сделал шаг назад. — Но сделать ничего не могу.

— Можешь! — командир крепко взял его за плечо. — Ты можешь их расстрелять! Я не могу! А ты можешь и должен!

— Как их расстрелять, когда они в отсеке задраились! — комиссар рванул себя за ворот.

— Чёрт с ними! — дон Мигель уже снова вращал перископ. — Ложимся на циркуляцию! Будем стрелять кормовыми!

— Не будем, — комиссар устало опустился на корточки. — Там тоже собрание. Каталонцы требуют не просто автономии, а полного суверенитета.

— Знаешь, что я тебе скажу, дорогой товарищ! — дон Мигель снял фуражку и вытер платком лоб. — Просрёте вы свою республику!

— Это точно, — горько согласился комиссар. — А делать-то что будем?

— Вон ваш эсминец спешит на помощь, — командир уже снова глядел в окуляры, — проснулись, так вас перетак! Всплываем, пока он нас топить не начал!

— Я вам рассказал, товарищи курсанты, как не нужно воевать — Лисин покосился на истёртую карту. — Лучше бы вообще не воевать, это я вам говорю, как человек кое-что повидавший. Однако к войне нужно быть готовым. Вот вы, я знаю, часто свою жизнь ругаете и нас тоже ругаете, на чём свет стоит. Учиться вас заставляем, службу нести, по ночам не спать. И очень многое в сегодняшней вашей жизни кажется вам ненужным и глупым. Я вам секрет открою — так оно и есть. И ненужного много, и глупого, и несправедливого. А теперь я вам ещё один секрет открою — в вашей будущей жизни глупостей и несправедливостей будет ещё больше. И вы уже сегодня должны к ним привыкнуть, чтобы потом не сломаться. А самая большая глупость и несправедливость — это война. Вот так-то! Курсант Абрамов! А теперь приведите нам пример потери связи и управления в морском сражении. Ну, хотя бы, взять сражение эскадры Октавиана с флотом Антония и Клеопатры в бухте Акциум. Только не нужно декламировать «Египетские ночи» Пушкина.

— О, бля! — вырвалось у Абрамова, не ожидавшего такого поворота.

— Вот точно так же выразился командир республиканской лодки, когда понял, что атака сорвалась, — кивнул Сергей Прокофьевич. — К доске!

И тут прозвенел звонок.

Гибралтар пройден

На берег Мартинес-Бурмистров сходил редко. Великолепием испанского побережья он все больше любовался в перископ лодки, которая была для него, по сути дела, домом. Но иногда позволял себе расслабиться. А делал это так. Звонил своим друзьям, таким же волонтерам-советникам, и говорил:
— Ребята, завтра буду. Сделайте, как всегда.
«Как всегда» означало, что к приходу Ивана Алексеевича на кухне должно было лежать все необходимое для приготовления борща — сладкая сахарная косточка с приличным куском мяса, крепкий кочан капусты, темно-красная свекла, ну и все остальное-прочее, что каждый добавляет на свой вкус. Луис Мартинес приходил, оставляя за порогом все испанское и начальственное, превращался в Бурмистрова-домашнего, большого любителя готовить, причем не для себя, а для всех, кто в этот момент находился с ним рядом. Фирменное блюдо Ивана Алексеевича, борщ, получался у него на славу. В такие дни советники, уже уставшие от франко-испанской кухни, обычно собирались на квартире все до единого, чтобы воздать должное кулинарному мастерству Бурмистрова.
В тот вечер Иван Алексеевич был в особом ударе — соорудил такой стол, что сослуживцы ахнули.
— Ты часом, Алексеевич, не на франкистов работаешь? — беззлобно балагурил Семен Спиридонович Рамишвили, он же Хуан Гарсия. — Да после такой «заправки» нас подъемным краном с места не сдвинешь!
— Вот и не угадал, Спиридоныч. — Бурмистров ловко орудовал половником, наполняя тарелки ароматным дымящимся борщом до краев. — Наоборот, собираюсь сам переехать к ним поближе. По этому случаю и потчую: кто же, кроме меня, вас еще побалует?
Все уже догадывались, о чем речь. На севере Испании республиканцам приходилось туговато, и вот предполагавшийся ранее маневр силами стал реальностью. Бурмистрову предстояло пройти через усиленно охраняемый мятежниками Гибралтарский пролив — а этого еще не делал никто. Потому и переживали друзья за него, желая удачного перехода. Последний товарищеский ужин на картахенской земле получился теплым, душевным. Прощаясь, Бурмистров снял золотые часы:
— Передай, Семен, с оказией сыну моему, Анатолию. Договорились?
Рамишвили кивнул и опустил часы в карман.
К переходу Луис Мартинес готовил лодку исподволь, чтобы ни у кого не возникло и малейшего подозрения об истинных планах командования. «С-1» вышла в море якобы для испытания механизмов после ремонта, а потом уже легла курсом на Гибралтар.
Накануне Бурмистров перевернул гору специальной литературы, освежая в памяти все то, что он знал об этом коварном проливе. Главная сложность состояла в том, что его предстояло преодолеть в надводном положении — из-за течения, такого сильного на глубине, что оно могла запросто остановить лодку с работающими винтами или даже снести ее назад. А мятежники свою часть пролива оборудовали мощными прожекторами, к тому же район патрулировали многочисленные дозоры.
Луис Мартинес решил пойти на хитрость. В горловину залива входил высокобортный французский лайнер. Это было как раз то, что надо. «С-1» легла на параллельный курс слева от лайнера, укрывшись в его тени от света прожекторов. У Бурмистрова же дозорные корабли мятежников были как на ладони, и он умело уходил от них.
Так был пройден самый опасный участок пути. Все это время нервы подводников были натянуты до предела. Однажды, отворачивая от дозорного рыбацкого судна, вооруженного артиллерией, «С-1» чуть было не столкнулась с канонерской лодкой противника. Бурмистров уже было собирался давать команду к торпедной атаке, но в последний момент решил все-таки прошмыгнуть мимо. И ему удалось сделать это незамеченным.
Уже при выходе из пролива лодка напоролась на группу дозорных кораблей. Скорость ее к этому моменту увеличилась — чувствовалась чистая вода, течение ослабло. Можно было уйти на глубину, но Мартинес решил пощекотать нервы франкистам. На полном ходу он прошел между кораблями. Те, опешив от неожиданности, метнулись в разные стороны.
Вовремя начавшийся дождь укрыл прорвавшуюся лодку плотной завесой. Тогда впервые полетело в эфир одно-единственное слово, означавшее: «Гибралтар пройден».

На земле Франции

К началу 1938 года у республиканцев оставалось всего три подводные лодки: одна находилась в Картахене, а две других, на которых служили Бурмистров и Египко во время командировки в Испанию, после падения Севера укрылись во Франции. Часть офицеров лодок и матросов отказались продолжать службу. Лодки нуждались в ремонте и пополнении экипажей. К тому же все реальней становилась угроза того, что Франция, склоняясь к политике невмешательства, может интернировать эти подлодки еще до окончания войны. Поэтому правительство республиканцев сочло необходимым в срочном порядке подремонтировать их и вернуть в свою основную базу — Картахену. Поскольку преданных офицеров-подводников, способных осуществить продолжительный переход почти вдоль всего побережья огромного полуострова с проходом опять же через Гибралтарский пролив, у республиканцев не было, они запросили помощи. Тогда-то и вернулись в Испанию Бурмистров и Египко.
В адъютанты-переводчики к Николаю Павловичу попал их давний знакомый — неунывающий югослав Вальдес, ставший уже опытным офицером-подводником. А вот у Ивана Алексеевича появился новый помощник — молодой переводчик из Ленинграда Анатолий Маркович Гуревич, он же Антонио Гонсалес, «теньенте де навио» (лейтенант флота) испанских ВМС. Гуревич, знавший о существовании подводных лодок лишь понаслышке, очень волновался, как примет его командир, о котором в Испании шла молва как о герое. Оказалось, волновался он зря: в ответ на честное признание в своей неопытности Бурмистров по-доброму улыбнулся и сказал ободряюще:
— Это ничего, опыт — дело наживное. Значит, боевое крещение получишь со мной.
Хотя выглядел Бурмистров в свои тридцать четыре года настоящим морским волком, чему в немалой степени способствовала трубка, в душе он оставался по-прежнему таким же впечатлительным, живо интересующимся искусством, литературой, каким и был до войны. Оба влюбленные в Ленинград, его шпили, купола, дворцы и капризную погоду, они быстро нашли общий язык и подружились — крепко, на всю жизнь. В Барселоне, куда они приехали для оформления необходимых документов, был проездом Илья Эренбург. Работники посольства уговорили его прочитать лекцию, и Бурмистров с Гуревичем таким совпадением не преминули воспользоваться. Войдя в зал, они с удивлением обнаружили, что свободных мест не было — послушать Илью Григорьевича приехали все, кто только в этот день смог добраться до Барселоны. Эренбург, которого офицеры любили за правдивые публикации об Испании, глубокое знание страны и ее народа, личную храбрость, говорил в тот вечер об испанской литературе и творчестве
Сервантеса. А потом Илья Григорьевич, знакомый с Бурмистровым по предыдущим поездкам в эту страну, пригласил их к себе в номер — оказалось, они остановились в одной гостинице.
В пригороде Барселоны, Вильвидрере, офицеров-подводников принял генерал Григорович. Под этим именем служил главный военный советник республиканцев командарм 2 ранга Григорий Михайлович Штерн. А в столице Франции с ними провели консультации советский военный атташе Николай Николаевич Васильченко и военно-морской атташе Испанской республики, будущий адмирал и начальник штаба ВМС республиканцев Педро Прадо.
Прадо специально приехал для того, чтобы встретиться с советскими подводниками, о которых уже был наслышан. Знакомство было теплым и искренним. Прадо и Иван Алексеевич называли друг друга не иначе, Луис и Педро.
Педро Прадо был известным в Республике человеком. Кадровый морской офицер, он с первых дней стал на сторону восставшего народа и возглавил подавление мятежа на кораблях флота. Был избран членом ЦК ВМФ, командовал крейсером «Мендес Нуньес». Большую часть времени проводил на кораблях даже тогда, когда был переведен в Министерство.
Педро Прадо предупредил Луиса Мартинеса, чтобы он обратил особое внимание на матросов — среди них могли находиться враги Республики, и вообще постоянно был начеку. Самому Луису не терпелось поскорее попасть на корабль и приступить к делу.
«С-4» стояла в порту Бордо, раскинувшемся в бухточке широкой реки Гаронны. Бурмистров с Гуревичем поприветствовали экипаж — при этом командир с удовлетворением отметил, что многих знает хотя бы внешне, и тут же принялись за тщательный осмотр лодки и механизмов. Большая их часть все еще находилась в ремонте.
Когда вечером инженеры и рабочие ушли с лодки, Мартинес собрал матросов и подробно рассказал о том, как они будут жить и чем заниматься, начиная с завтрашнего дня. Он распорядился ограничить сход на берег, организовать круглосуточные дежурства, усилить контроль за приготовлением пищи. Матросам предписывалось всячески помогать рабочим в ремонте своих заведований. Особо он просил держать в тайне прибытие на лодку советских подводников.
Очень скоро выяснилось, что все эти меры предосторожности были не напрасны: удалось установить факт утечки информации с лодки на берег. К этому времени Бурмистров уже вычислил наиболее надежных моряков, причем все они группировались вокруг офицера-радиста, до конца преданного Республике. По его просьбе они внимательно следили за происками франкистских агентов, которые пытались склонить моряков к предательству, и вовремя пресекали их попытки.
Установить на лодке строгую дисциплину оказалось легче, чем оживить вялотекущий ремонт. Французы его явно затягивали, под разными предлогами переносили сроки выхода из ремонта.
По приказу Бурмистрова командиры заведований буквально клещами вытаскивали у представителей фирмы необходимые запчасти и оборудование. Особо его заботила ходовая часть, перископы, вооружение. Он распорядился установить на мостике зенитные крупнокалиберные пулеметы, усилившие огневую мощь лодки.
От гостиницы на берегу Бурмистров отказался сразу, как только увидел, в каком состоянии находится лодка и экипаж. Жили они с Гуревичем в одной каюте, на берег сходили очень редко и обязательно поочередно.
«Теньенте де навио» оказался способным учеником. В общих чертах он уже знал, для чего предназначен тот или иной лодочный механизм и принцип его действия, старался быть полезным экипажу в ремонте лодки.
Ну, а что касалось «воспитательной» работы, то тут его помощь была просто неоценима. И все-таки во время одной из встреч генерал Григорович посоветовал Мартинесу оставить Гуревича на берегу, памятуя о том, что «лейтенант» не имеет боевого опыта. На что Бурмистров, уже хорошо зная Анатолия, возразил:
— А вы думаете, он согласится?
И, конечно же, оказался прав.

Дерзкий прорыв

На второй день, когда начали готовиться к всплытию, выяснилось, что вышел из строя командирский перископ: его залило водой. Мартинес только крякнул с досады, когда лично удостоверился в этом.
Расстроиться было от чего: в зенитный перископ горизонт не увидишь. А попадаться неприятелю на глаза ох как не хотелось. Причем лодке приходилось опасаться не только военных, но и торговых кораблей, поскольку не было никаких гарантий того, что они не сообщат о встрече по радио военным судам. Даже при самых благоприятных обстоятельствах это означало, что скрыто подойти к Гибралтарскому проливу не удастся.
Бурмистров вынужден был идти на риск. Он подавал команду к всплытию, открывал люк и выходил на мостик. И вот однажды, поступив таким же образом, Бурмистров увидел вдруг на расстоянии нескольких кабельтовых военный корабль.
— Срочное погружение! — закричал он в рубку и уже собирался, было нырнуть вниз, как вдруг увидел, что люк закрыт. На то, чтобы открыть его, у Бурмистрова времени не оставалось. Его спас Гуревич. Увидев, что командира на трапе нет, он крикнул начавшему выполнять команду рулевому:
— Рули на всплытие!
Вдвоем с матросом они бросились к рубочному люку и впустили насквозь промокшего командира. Бурмистров спустился в центральный, крепко обнял своего помощника:
— Ну вот, я как будто заново родился!
Времени на сантименты не оставалось: сквозь толщу воды и металла уже доносился шум винтов корабля. Звук неприятный, вызывающий даже не страх, а какую-то звериную настороженность. В центральном все стояли, как наэлектризованные. Командир внешне выглядел абсолютно спокойным, уверенным голосом отдавал команды для маневрирования на тот случай, если с корабля начнут сбрасывать глубинные бомбы.
К счастью, этого не случилось. Шум винтов постепенно удалялся. Послышались вздохи облегчения, веселые голоса: люди радовались, что опасность миновала.
От Бордо до Гибралтарского пролива дошли за девять суток. По большому счету, незамеченными. Только однажды, когда до пролива оставалось меньше суток хода, зенитный перископ лодки засекли с воздуха и на нее сбросили бомбы барражировавшие воздушное пространство у берегов Испании фашистские самолеты. К счастью, обошлось: к проливу подкрались, что называется, сохранив боевую готовность.
Последние ночи Бурмистров не смыкал глаз. Медленно тянущиеся часы он коротал за беседами с Гуревичем. Вспоминалось многое — Ленинград, учеба, Севастополь, семья...
На подходе к проливу Бурмистров все чаще заводил разговор о предстоящем прорыве. Вместе со штурманом они подолгу изучали навигационные карты, стремясь учесть и конфигурацию береговых линий, и скорость, и направление течений в это время года, и скупые данные о системе охраны района. Время от времени командир мечтательно поднимал глаза к потолку и говорил:
— Эх, если бы нам еще и погодка помогла!
Небеса услышали просьбу Луиса Мартинеса. Когда с наступлением темноты лодка всплыла, над морем гулял свежий западный ветер, поднимая волну в 5-6 баллов. Торпедных катеров противника не было видно, они укрывались от непогоды в бухтах. Командир решил воспользоваться этим и пройти большую часть пролива в надводном положении.
Нервы у всех были на пределе. Бурмистров не покидал мостик, хотя у него воспалились от бессонницы глаза и это мешало ему наблюдать. Когда проходили самый узкий участок пролива, напряжение достигло пика. Весь экипаж приник к приборам в готовности выполнить любую команду. Казалось, вот-вот должно что-то произойти. Но двигатели работали мощно, ровно, корпус лодки уверенно разрезал высокую волну, тучи брызг делали рубку невидимой на фоне моря. Только перед самым рассветом командир подал команду на погружение, и, спустившись в центральный, устало объявил:
— Все! Гибралтар пройден. Курс — на Картахену!
Не осталось сил радоваться и ликовать, люди валились с ног от усталости. Как выяснилось чуть позже, радио и газеты франкистов утверждали, что «С-4» потоплена. Но в штабе ВМС республиканцев верили в советских офицеров-подводников, успех похода и лодку с нетерпением ждали. И дождались!
«С-4» ошвартовалась у причала рядом с крейсером. Моряки, усталые, обросшие, высыпали толпой на палубу. К лодке торопились встречающие, приветственно размахивая руками. В воздухе непрерывно раздавалось: «Вива ля Республика!» Бурмистров похлопал Гуревича по плечу:
— Пойдем отсыпаться, теньенте Антонио! Я так думаю, мы это заслужили.

Морской сборник. № 6 март 1939, с.59-63

Бурмистров И. Герой Советского Союза, капитан 2 ранга

ДЕЙСТВИЯ ПОДВОДНЫХ ЛОДОК РЕСПУБЛИКАНСКОЙ ИСПАНИИ

К моменту мятежа генерала Франко в Испании флот состоял из небольшого числа боевых единиц всех классов. Нужно сказать, что в этот состав входили новейшие корабли, в числе которых находились крейсера вашингтонского типа («Балеарес», «Канариас», три крейсера типа «Сервера» и т. д.), быстроходные миноносцы, подводные лодки современных конструкций. К числу последних нужно отнести лодки типа «С» и только что заложенную в то время лодку типа «Д».

В целом нужно сказать, что удельный вес испанского военно-морского флота был значителен. Большое внимание уделялось строительству военно-морских баз в Испании — таких, как Маон, Картахена и т. д.

Несколько слов о кадрах дореволюционного испанского флота. Они проходили подготовку на кораблях старого типа: двух линкорах типа «Хаиме», устаревших подводных лодках типа «А» и «Б». Некоторая часть командного состава проходила подготовку во Франции. Кадры подводного флота отрабатывались на лодках, комплектование же подводников производилось из надводного флота. Следует отметить то обстоятельство, что экипажи подводных лодок всегда состояли преимущественно из сверхсрочников (со сроком службы от 9 до 18 лет). Эта особенность сказалась впоследствии на боевой деятельности республиканского флота. Рядовые подводники, будучи высококвалифицированными специалистами, могли производить сложные подводные упражнения даже в том случае, если на лодке не оказывалось офицера.

Боевая подготовка старых кадров командного состава испанского флота стояла на весьма низком уровне. Особенно низок был его тактический уровень. Вопросы взаимодействия не отрабатывались среди командного состава. Мятеж генерала Франко и разделение флота на две группы привели к значительным изменениям в жизни испанского флота. Особенно большие сдвиги произошли в республиканском флоте, боевая деятельность которого представляет огромный интерес. Изменения прежде всего коснулись кадров. Командный состав республиканского флота пополнялся молодыми командирами, значительная часть которых ранее плавала на кораблях торгового флота. Многие республиканские командиры проявляли высокие боевые качества, о чем ярко говорит пример с миноносцем «Хозе Луис Диес», который пытался прорваться из Гибралтара в главную базу флота и не побоялся один вступить в неравный бой с семью кораблями мятежников. Этим миноносцем командовал молодой командир-коммунист товарищ Кастро.

В момент возникновения мятежа флот в подавляющем своем числе остался верным республиканскому правительству. В составе республиканского флота остались все новейшие миноносцы и подводные лодки.

Задачей республиканского флота являлось обеспечение коммуникаций и связи со всем миром. Эту задачу корабли республиканского флота непрерывно выполняли. Были моменты, когда республиканские корабли искали боя в целях ослабления флота генерала Франко. Сюда нужно отнести ночной поиск и потопление крейсера мятежников «Балеарес», после чего остальные крейсера мятежников «Канариас» и «Сервера» поспешно отступили, боясь преследования республиканцев. Операции морского командования Франко заключались в действиях на коммуникациях и в набеговых операциях. В первый период войны корабли мятежников избегали встречи с республиканским флотом и занимались, главным образом, обстрелом берегов с мирным населением. Такие «операции» широко проводились кораблями мятежников на севере, где, вследствие отсутствия кораблей республиканского флота, им не могло быть организовано противодействие.

Особый интерес представляет боевая деятельность подводных лодок республиканского флота. Необходимо сказать несколько слов об организации службы подводных лодок. В первый период войны подводные лодки находились в непосредственном подчинении морскому министру. Таким образом боевая деятельность подлодок определялась директивами правительства вначале из Мадрида, а затем Валенсии. Командующий флотилией лодок не был связан с флотом, и его оперативные замыслы не координировались с боевой деятельностью всего флота. Базировались лодки вначале на Малагу, действуя у пролива и преследуя задачу уничтожения боевых кораблей Франко у своих баз или на переходе. Управление лодками затруднялось тем обстоятельством, что командующий флотилией обычно находился на одной из лодок, и, когда она уходила в море, то руководство с его стороны фактически прекращалось.

Скрытность нахождения подводных лодок в море не была обеспечена. Проходящие в море торговые корабли противника всегда имели возможность избегать встреч с республиканскими лодками. В такой обстановке атаки были невозможны. Сказывалось и то обстоятельство, что транспорты мятежников выходили в море не под своим флагом, а под иностранным, что также не позволяло командирам лодок выходить в атаку. Разведка республиканцами почти не производилась. Наоборот, нередко оперативные замыслы республиканцев, вследствие недостаточной бдительности, узнавались мятежниками.

Серьезным этапом в боевой деятельности республиканских лодок явился переход одной из них через Гибралтарский пролив на север. Необходимость этого перехода диктовалась тем, что крейсера мятежников безнаказанно действовали на севере, поддерживая фланги своей армии. Этому нужно было помешать. Чтобы выполнить такую задачу, командование республиканского флота выделило часть лодок и миноносцев для борьбы с крейсерами мятежников. Были сделаны две попытки провести лодки в район Бильбао и Хихона. Эти попытки вначале не удавались, и одна из них закончилась даже тем, что лодка, пытавшаяся пройти Гибралтар, вернулась обратно с аварией. В чем трудность прохода через Гибралтар?

Гибралтарский пролив имеет протяженность порядка 30 миль. Ширина пролива у его восточного конца — 12 миль, в наиболее узкой части — всего лишь 8 миль. Далее на запад постепенно расширяется до 24 миль. Глубины в проливе достигают в средней его части 700 м. В проливе имеется течение в направлении из океана в Средиземное море, достигающее в узкой части пролива скорости до 4 миль в час. Такая скорость течения делала подводный проход лодки через Гибралтар невозможным, так как скорость корабля под водой не превышает скорости течения из Атлантического океана. При таком положении лодка или стоит на месте, или же сносится дрейфом даже назад. Оставался только один путь: проход через Гибралтар в надводном положении. Но этот путь был сопряжен с чрезвычайным риском. Южная часть Гибралтарского пролива, находящаяся в руках мятежников, оборудована мощными прожекторами, установленными немцами. Помимо прожекторного наблюдения, в проливе ведется охрана с помощью многочисленных дозоров, исключающих возможность дневного прохождения через Гибралтар. Невзирая на эти трудности, одна из республиканских подводных лодок под командованием командира Луиса Мартинеса все же решила пройти на север. Решение командира лодки о прорыве через пролив было сохранено в полной тайне. Лодка вышла в море под предлогом испытания механизмов после ремонта, затем внезапно легла курсом на Гибралтар и приступила к выполнению ответственной операции. Командир лодки решил пройти пролив в ночное время, использовав оживленное движение торговых кораблей. Все это произошло следующим образом.

После всплытия у входа в пролив, командир лодки обнаружил недалеко от себя большой высокобортный французский лайнер, идущий со скоростью 16 узлов. Командир пошел на следующую хитрость: он лег на параллельный курс с транспортом, идя с его правого борта, и все лучи прожекторов остановились на транспорте. Лодка оказалась «в тени» и благодаря этому оказалась незамеченной. С другой стороны, когда в секторе освещения появлялись и попадали в луч прожектора дозорные корабли мятежников, то командир лодки немедленно замечал их и имел возможность принять соответствующие меры.

В конце перехода лодка встретилась с дозорными кораблями в районе, не освещенном прожекторами. Командир лодки принял решение дать полный ход и итти прямо на дозор. В это время уже чувствовалась чистая вода, течение ослабло, а скорость лодки увеличивалась. Допускалась возможность погружения. От одного дозорного корабля лодка прошла в непосредственной близости от мятежного корабля. Не заметив лодку в темноте своевременно, противник опешил и немедленно отвернул. Начавшийся дождь помог лодке укрыться совершенно.

В такой серьезной операции, как проход через Гибралтарский пролив в ночное время, решающую роль сыграла организация наблюдения. Оно было положено в основу всех мероприятий, обеспечивающих успех дела. Главное заключалось в том, чтобы видеть первым и иметь возможность принять нужные меры.

С подводной лодкой произошел следующий характерный случай. Входя в Гибралтарский пролив, уже находясь недалеко от маяка «Европа», сигнальщик лодки внезапно доложил: «Справа вижу огонь». Лодка покатилась влево, и на траверзе перед нею показался силуэт дозорного рыбацкого судна, вооруженного артиллерией. Но командир лодки уже успел оценить обстановку и быстро вышел из сектора наблюдения рыбацкого корабля. Однако и после этого опасность не покидала лодку. Отвернув влево, командир лодки обнаружил канонерскую лодку мятежников «Дато». Создалась обстановка, благоприятствующая торпедной атаке. Но командир лодки имел прямое приказание: пройти на север. От атаки пришлось отказаться, так как это помешало бы выполнению основной задачи, тем более, что боевое значение канлодки «Дато» невелико.

На рассвете лодка определила свое место за Гибралтаром, взяла курс мористее, чтобы избежать встречи с авиацией, и занялась отработкой своего личного состава. Форсирование Гибралтара было успешно закончено. Задача была решена.

Что обеспечило успех такого перехода? В первую очередь, организация наблюдения на мостике и связь. В основе этой организации лежал принцип: вести наблюдение на мостике наименьшим числом людей. Лишних здесь не было. Во время перехода на мостике находились командир лодки, штурман и старшина группы («аукеляр»). Предполагая, что у мятежников отсутствуют быстроходные корабли в этом районе, наблюдение велось от носовой части до траверза, так как нападение с кормы исключалось. Сектор с кормы просматривали, но изредка. При обнаружении того или другого объекта за ним смотрели до тех пор, пока он был опасен, а потом он бросался, и наблюдение переносилось на новые объекты. Шум, разговоры, лишние движения на мостике были категорически запрещены. Переспрашиваний не допускалось, командир лодки сразу же реагировал на доклад старшины группы. В море наблюдение велось обычным образом.

Связь замыкалась на командующего флотилией, непосредственно на корабль, где он находился. Связью пользовались крайне редко и в исключительных случаях. До прохода Гибралтара лодка не дала ни одной радиограммы. Только после перехода было передано одно лишь слово, обозначавшее «Пройдено». Вторую радиограмму лодка дала, уже подходя к Сантандеру. Приемная вахта неслась все время, непрерывно принимая депеши командования без квитанций. Даже запуск силовой станции рации производился только по приказанию командира. Нарушение этого правила считалось самым тяжким преступлением.

Успешно законченный переход через Гибралтарский пролив показал всему командному составу республиканского флота, и в первую очередь подводникам, что при хорошей подготовке и налаженной службе возможно выполнение любой операции, как бы она сложна ни была. Личному составу подводных лодок этот поход дал богатый боевой опыт. Поход показал:

1.    В районах с интенсивным движением торговых кораблей борьба с подводными лодками в ночное время крайне затрудняется;

2.    Сохранение скрытности операции имеет решающее значение, это требует сохранения в полном секрете подготовки к операции и полного прекращения передач с подлодки радиограмм;

3.    При хорошей натренированности наблюдателей в ночных условиях лодка обнаруживает надводные корабли раньше, чем они замечают лодку; это создает для лодки благоприятные условия для атаки противника, а в случае надобности позволяет легко уклониться от преследования;

4.    В ночных условиях лодка должна иметь максимальную готовность к погружению и готовность к использованию своего торпедного вооружения как в носу, так и в корме подлодки.

Поучительный интерес представляет и следующий эпизод — переход подводной лодки под командованием того же Луиса Мартинеса к Пальме на Майорке (Балеарские острова). На этом переходе лодка была обнаружена авиацией мятежников и подверглась бомбежке. Дело происходило таким образом. Командир получил задачу: топить торговые корабли мятежников, замеченные у входов к Пальме. С наступлением темноты, невзирая на свежую погоду, лодка вышла в операцию. На рассвете она уже видела берега и подходы к Пальме, находясь на перископной глубине. В тот момент, когда командир находился в центральном посту, внезапно задрожал весь корпус лодки и послышались сильные взрывы. Лодка пошла на глубину до 45 метров и начала маневрировать. Но, невзирая на перемену курсов, бомбежка не прекращалась. Одновременно командир стал замечать, что корма лодки садится, и диферентовка нарушилась. Для командира скоро стало ясно: куда-то уходит топливо. Лопнувшая междубортная систерна выпустила масло, по следам которого два самолета «Савойя» преследовали и бомбили республиканскую лодку. Это особенно стало очевидно, когда после второй бомбежки лодка сделала петлю по старому курсу. Самолеты, не видя новых масляных пятен, потеряли лодку, решившую итти прямо в Картахену. Описанный эпизод ярко показывает, что травленое масло — бич подводников. Он учит не только тому, что в хранении топлива в лодке нужно добиваться не только полной герметичности» но перед операцией следует даже удалять с борта лодки все пятна. Масло обладает свойством всплывать и расходиться по поверхности воды. Следы пятен бывают видны даже на волне. Перед операцией необходимо проверить систерны, обжать клапаны, вымыть топливные колодцы горячей содовой водой. Неплохо перед выходом из гавани на шлюпке обойти лодку и посмотреть, не остается ли пятен. Будучи в море, нужно как-то контролировать этот же момент. Следует погрузиться и, допустим, в течение часа смотреть — не осталось ли масло наверху. Если командир узнал, что масло пропускает и бомбежка началась, то лучше выпустить из этой систерны все топливо, — хватит внутреннего топлива. За систернами нужно ухаживать лучше, осматривать их после каждой швартовки, так как именно в это время они могут получить едва заметные повреждения, достаточные для того, чтобы при погружении появилась течь. Следует усвоить, что при сильной противолодочной обороне ни одна лодка не пройдет, если будет травиться масло или топливо.