Я напомнил ему, что Россия в праве ожидать от своих морских начальников чего-нибудь более существенного, чем готовности пойти ко дну.
- Что я могу сделать, - воскликнул он: - общественное мнение должно быть удовлетворено. Я знаю это. Я вполне отдаю себе отчет в том, что мы не имеем ни малейшего шанса победить в борьбе с японцами.
- Отчего вы не думали об этом раньше, когда высмеивали моряков микадо?
- Я не высмеивал,- упрямо возразил Рожественский: - Я готов на самую большую жертву. Это тот максимум, который можно ожидать от человека.
И этот человек с психологией самоубийцы, собирался командовать нашим флотом! Я был глубоко потрясен и, забыв общеизвестные черты характера нашего милейшего генерал-адмирала, отправился к дяде Алексею. Свидание носило скорее комический характер. Все вооруженные силы Микадо на суше и на море не могли смутить оптимизма дяди Алексея. Его девиз был неизменен: - Мне на все наплевать. Каким образом должны были проучить наши орлы желтолицых обезьян так и осталось для меня тайной
АМ все-таки уговорил Ники. Ваша взяла, - сказал Авелан, появляясь на палубе: - мы приняли неизменное решение эскадры на Дальний Восток не посылать. Неизменность решения Никки продолжалась десять дней. Но он все же переменил в третий и в последний раз свое решение. Наши суда, матросы и офицеры должны были все-таки быть принесены в жертву на алтарь общественного мнения.
14 мая - в девятую годовщину коронации - наш обед был прерван прибытием курьера от Авелана: наш флот был уничтожен японцами в Цусимском проливе, адмирал Рожественский взят в плен. Если бы я был на месте Никки, я бы немедленно отрекся от престола. В Цусимском поражении он не мог винить никого, кроме самого себя. Он должен был бы признаться: что у него недоставало решимости отдать себе отчет во всех неизбежных последствиях этого самого позорного в истории России поражения. Государь ничего не сказал, по своему обыкновению. Только смертельно побледнел и закурил папиросу.