Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14

vs18 · 16.10.2010 14:34:39

48.

Показание Старшего Механика крейсера К. И. М. флота Полковника Мордовина.

1) На крейсер 1 ранга «Дмитрий Донской» назначен был старшим механиком 17 августа 1902 г.
2) Перед уходом крейсера из Либавы, 2 октября 1904г., в составе эскадры Свиты ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА контр-адмирала Рожественского, машинная команда была в полном комплекте, в количестве 125 человек, 80 кочегаров и 45 машинистов, большею частью плававших на крейсере; новобранцев было немного.
3) Машина и котлы крейсера в продолжение плавания, от Либавы до острова Дажелет, были в удовлетворительном состоянии; вечером 14 мая пришлось вывести один двойной котел — сильно потекли дымогарные трубки.
Во время боя 14 мая ход имели от 9 до 10 узлов.
14 и 15 мая в машине крейсера, а также и в котлах повреждений не было; подводных пробоин также не было. Течь в дымогарных трубках была во всех котлах. 15 мая прекратили пары в одном из ординарных котлов; в действии осталось три двойных котла и три ординарных, при уменьшенном давлении пара 35 — 40 фунтов, вместо 50 — 55 фунтов, при исправных дымогарных трубках. Я полагаю, что после минных атак, вечером 15 мая, крейсер мог развить ход не более 8 — 9 узлов, имея в виду, что течь к трубках заметно усилилась к вечеру 15 мая, после усиленного хода с 4 часов дня, с появлением на горизонте неприятельских судов.
5) Относительно военного совета ничего не знаю.
6) Угля хватило бы до Владивостока, угольные ямы были полны углем; в жилой палубе оставался уголь.
7) Ни одно из отделений крейсера не было затоплено водою вечером 15 мая.
8) К началу боя, 14 мая, угля было 950 тонн.
9) По моему мнению, возможно было продолжать путь до Владивостока, вечером 15 мая, после прекращения минных атак.
10) Бой 15 мая крейсера 1 ранга «Дмитрий Донской» с японскими крейсерами и миноносцами продолжался 3 часа: с половины 7 и до половины 10 часа вечера; минные атаки не имели успеха; машина и котлы не имели больших повреждений; подводных пробоин не было. Был поврежден руль.
К острову Дажелет крейсер подошел к 9 часам вечера и, в это же время, уменьшили ход. Передний командный мостик был разбит, а также и все гребные суда.
В заключение должен еще раз упомянуть, что во всех восьми котлах, четырех двойных и четырех ординарных, текли дымогарные трубки, а также трубки носового холодильника.
Были убитые и раненые машинисты и кочегары.

Полковник Порфирий Мордовин.

vs18 · 16.10.2010 15:06:01

49.

Показание Младшего Механика крейсера К. И. М. флота Поручика Скворцова.

На крейсер I ранга «Дмитрий Донской» я был назначен младшим инженер-механиком в 1904 г., вскоре после возвращения крейсера, с отрядом контр-адмирала Вирениуса, из за границы.
Мне было поручено заведывание машинным отделением; котельным отделением заведывал другой инженер-механик – Кольцов. Во время боя, как 14, так и 15 мая, я безотлучно находился на своем посту, в машинном отделении, наблюдая за работой машины и точным исполнением приказаний сверху.
На крейсере были 2 машины системы Компаунд, с 3-мя цилиндрами, при чем обе машины работали на один вал. Машины были солидной конструкции, но несколько «разработанные» и требовавшие поэтому ремонта. Все, что можно было сделать для приведения машины в исправность при помощи судовых средств, было выполнено во время стоянки в Кронштадтском порту. Впоследствии же, продолжительный и тяжелый переход, сделанный «Дмитрием Донским», вместе со 2-ю эскадрою, естественно должен был отозваться на состоянии механизмов и котлов старого крейсера. Появились дефекты, полное устранение которых в пути, не представлялось возможным, в виду ограниченности судовых средств. Такими дефектами были: пропускание холодильниками охлаждающей воды, вследствие чего, часто приходилось глушить их трубки; разработка эксцентриковых хомутов, в силу которой, последние, особенно на полном ходу, «заскакивали» на своих эксцентриках, вызывая опасные сотрясения внешних органов парораспределительного механизма и потому угрожая серьезными поломками или эксцентриковой тяги, или сектора кулисы или золотникового кронштейна; пропускание пара сальниками золотниковых и поршневых штоков, вследствие несовершенной набивки. Эти дефекты проявились в резкой форме, во время наибольшего хода судна, в ночь с 14 на 15 мая, когда крейсеру, под покровом темноты, приходилось уходить от японских миноносцев и вечером 15 мая, во время одиночного боя с окружившими «Дмитрий Донской» японскими судами.
В общем машины работали безостановочно, развивая ход соответственно давлению пара в котлах, которых на крейсере было 8: 4 — двойных и 4 — ординарных.
Котлы были цилиндрические, рассчитанные на среднее давление (75 ф.), старые и порядочно износившиеся.
Самые существенные дефекты механизмов, с которыми приходилось считаться еще в пути, были: течь трубок и большая соленость, происходившая, вследствие вышеупомянутой неисправности холодильников. Поэтому котельные стенки покрывала накипь, сильно уменьшавшая паропроизводительную способность котлов. Эти недостатки особенно дали себя знать в боях 14 и 15 мая при форсированной работе, когда необходимо было иметь наибольшее давление пара для развития самого полного хода. С этой целью питание котлов было доведено до возможного minimum'a, а для усиления горения в топках, в последние подавалось сало и масло. Такая напряженная работа котлов, в течение довольно продолжительного времени, конечно, не могла не отозваться вредно на их состоянии и, хотя, в боях 14 и 15 мая, котлы, а также и главная паровая машина, не потерпели никаких повреждений от неприятельских снарядов, все-таки дальнейшее действие котлов было бы не в состоянии удовлетворить требованиям большого хода, тем более, что одна из дымовых труб была разбита и, тем самым, сильно уменьшена тяга. Приспособления для производства искусственной тяги были недостаточны. Что касается вообще повреждений, полученных «Дмитрием Донским», то все они приходятся на вечерний бой 15 мая, при чем подводных пробоин не было, и, насколько могу теперь припомнить, руль также не был поврежден.
В этом же бою 15 мая, наибольший ход достигал временами 13 — 14 узлов, но не надолго, в виду невозможности поддерживать соответствующее давление пара, вследствие вышеуказанных неблагоприятных обстоятельств. Поэтому, несмотря на все усилия, давление нельзя было удержать на требуемой большим ходом высоте; оно постоянно колебалось и временами падало до 30 — 25 фунтов.
В виду такого состояния котлов, я думаю, едва ли была возможность, продолжать путь во Владивосток все время со скоростью 8 — 9 узлов.
Из всех котлов был выведен один, двусторонний, вследствие усиленной течи трубок.
Не помню, чтобы я высказывал мнение, после затопления крейсера у о-ва Дажелета, о возможности для нас продолжать путь во Владивосток.
Из вышеизложенного можно усмотреть, что такая попытка. по моим соображениям, имела сомнительные шансы на успех. Но тогда, после потопления крейсера, я вообще никакого мнения не высказывал, ибо меня никто о нем не спрашивал, так как все находились под свежим впечатлением пережитого и мало говорили друг с другом. Более показать ничего не имею.

Поручик Корпуса Инженер-Механиков флота Николай Скворцов.

vs18 · 16.10.2010 15:35:01

3

50.

Показание Мичмана Кнюпффер.

На крейсере I ранга «Дмитрий Донской» находился со 2 октября 1903 г.; в продолжение 14 месяцев исполняя должность ротного командира.
Гибель «Урала» видал. Около 4 час. на «Урале»' был поднят сигнал: «Имею пробоину, которую не могу заделать своими средствами – спасаю людей». Однако, спущенные с «Урала» шлюпки были через несколько минут опять подняты; сигнал в это время спустили. Прошло еще несколько минут, как он начал сильно крениться, снова спустил шлюпки и быстро затонул. Вначале к нему подошел пароход «Русь», видимо, желал спасти людей, но сам, получив пробоину в среднюю часть, очень скоро затонул. Люди с «Руси» и часть команды «Урала» были подобраны пароходом «Свирь».
Транспорт «Иртыш» в пятом часу получил пробоину и, с сильным дифферентом на нос, прошел мимо нас; — гибель его я не видал.
«Донской» 14 мая был перегружен, главным образом, углем, которым была завалена жилая палуба: кроме того, мы имели довольно большой запас различных материалов; перегрузка была настолько значительна, что вся броня ушла под воду.
Утром 14 мая мы могли развить 12 узловый ход, а утром 15-го — немного больше 13 узлов. Столкновений между нашими судами 14 мая не видал.
14 мая пожаров на «Донском» не было; 15-го горели минный катер № 1 и вельбот № 1, кондукторская кают-компания в жилой палубе и ростры с правой стороны, кроме того, горело еще в нескольких местах.
Около 8 час. мы следовали за «Олегом», который начал уклоняться к S — на нем был поднят сигнал: «Следовать за мной». В начале 10 часа, мы давали полный ход 13½ узлов, но следовать за «Олегом» и «Авророй» не могли и таким образом, при наступившей темноте, их скоро потеряли.
Отделившись, мы шли одни и, согласно решению совета, созванного командиром, повернули на Владивосток.
15 мая около шести часов, в 30 милях от острова Дажелет, мы были настигнуты неприятелем, который начал бой на 50 кабельтовов. Расстояние к концу боя, который продолжался около двух часов, уменьшилось до 18 кабельтовов.
Сколько у нас оставалось снарядов, после боя 14 мая, не знаю; ко времени затопления крейсера оставалось по восьми снарядов на четыре уцелевшие шести-дюймовые пушки. На 120 мм. оставалось, как мне говорили, по одиннадцати снарядов.
14 мая убитых на «Донском» не было, а раненых было 10 человек, между ними, старший офицер крейсера, капитан 2 ранга Блохин. 15 мая убитых было около 70, а раненых более 80.
Фамилию часового, оставшегося до последнего момента на своем посту у винного погреба, мне узнать не удалось.
14-го крейсер существенных повреждений не получил; 15 мая «Донской» получил около 15 пробоин, близких к ватерлинии; были разбиты все шлюпки, дымовые трубы и передний мостик. Выведены были из строя 6" орудия под передним мостиком и другие пушки мелкого калибра.
Известное мне повреждение по машинной части — был разбитый пустой котел № 5 и поврежденная паровая труба под кожухом.
Подводные пробоины имелись, но найти их не удалось; какие были затоплены отделения, мне неизвестно, видал воду в жилой палубе и к коридоре офицерских кают. Крен крейсера достиг 5 градусов. Дымовые трубы были разбиты.
Насколько я знаю, совещания офицеров, перед затоплением крейсера, не было, но все сознавались, что иначе поступать нельзя было.
Вечером 15 мая, во время минных атак, шли наивозможно большим ходом, около трех узлов.
К берегу острова Дажелета подошли около 9 час., было совсем темно; японские миноносцы произвели две атаки, последнюю около десяти часов.
К острову мы подошли на двести сажен, высадка команды длилась всю ночь, от одиннадцати до семи с половиной часов утра.
Крейсер «Дмитрий Донской» был затоплен, около 8 час. утра 16 мая. Командир был ранен, около 8 час. вечера, 15 мая.
Продолжать путь во Владивосток, ночью 15 мая, по моему мнению, состояние крейсера не позволяло. Главным образом мешали идти пробоины, близкие к ватерлинии, очень незначительный ход крейсера и полный недостаток в снарядах. (Японские крейсера, повидимому, обошли остров к северу).
Вечером 14 мая, стемнело в начале девятого часа. 14 мая, вечером, мы шли на S, за отрядом крейсеров, полтора часа, до начала десятого часа.
В бою 15 мая, я находился в своем плутонге шестидюймовых носовых орудий в батарейной палубе; я был ранен около семи часов двумя осколками в левую ногу, потом в правое плечо и в голову.
Команда броненосца «Ослябя» помещалась 15 мая в жилой палубе и держала себя довольно беспокойно. У нас было несколько офицеров с броненосца «Ослябя», которые, насколько я знаю, ничего не делали.
Прапорщик Мамонтов оставил свой пост у погреба шестидюймовых кормовых орудий и, увлекая за собою команду, вышел в батарейную палубу, предлагая сдаться, но, после угроз нашей команды выкинуть его за борт, поднялся наверх и спрятался в ящик под 75 мм. орудие на юте.
Как мне говорили, подполковник Осипов, до начала боя, предлагал командиру потопить крейсер, указывая на невозможность противиться неприятелю, который, в это время, в числе 6 крейсеров и 4 истребителей, подошел к нам с двух сторон.
Командир попросил его сойти с мостика, и что он делал потом мне неизвестно.
Команда броненосца «Ослябя» была успокоена, главным образом, прапорщиком Августовским; несколько человек, вырвавшихся все-таки наверх, были отчасти убиты, остальных удалось мичману Гернету и мне вернуть обратно.
Команда миноносца «Буйный» вела себя, сравнительно, очень хорошо.

Мичман Кнюпффер.

Отредактированно vs18 (16.10.2010 15:35:25)

vs18 · 20.10.2010 14:13:01

Крейсер I ранга «Олег».

51.

Показание Командира Капитана 1 ранга Добротворского.

На крейсере держал свой флаг контр-адмирал Энквист.
Вооружен крейсер был 12-ю шести-дюймовыми орудиями, 12-ю — 75 мм., 8-ю — 47 мм. и двумя подводными аппаратами для мин Уайтхеда.
За год до войны с Японией я был назначен командиром крейсера I ранга «Дмитрий Донской», который единолично, без помощи одного флотского офицера, кроме совершенно неопытного, отставшего от морской службы старшего офицера, командуя в то же время экипажем, перевооружил, в учебное судно для комендоров и квартирмейстеров Тихоокеанской эскадры и отправился в Порт-Артур.
В Средиземном море крейсер был присоединен к отряду контр-адмирала Вирениуса, состоявшего из броненосца «Ослябя», крейсера «Аврора» и 7 миноносцев. Так как, последние пришли из России порознь, то первое эскадренное их плавание происходило, по поручению адмирала, под моим руководством.
Объявление войны застало отряд в Джибути, откуда ему и было приказано возвращаться в Россию, при чем крейсер «Дмитрий Донской» шел с двумя миноносцами до Суэца авангардом и на его долю выпала честь, первому из всех военных судов, забрать три парохода с отличным углем, из которых один был пассажирский, купленный, по словам капитана, японским правительством. Их сначала было приказано отправить и Россию, но потом, когда узналась их нация (один был шведский), то, вдруг, решение изменилось в пользу их полного освобождения. Это было настолько невероятно и не патриотично, что только после повторного приказания Управляющего Морским Министерством, Авелана, я, с горечью, отпустил их продолжать свой путь в Японию.
Причину освобождения объяснили несвоевременным объявлением военной декларации; но тогда правильнее было их задержать или утопить и потом заплатить претензию, чем отпускать в Японию.
По приходе в Россию, меня сначала хотели переназначить на броненосец «Ослябя», а потом передумали и обменяли с командиром крейсера «Олег».
По числу остающихся работ, крейсер признавался почти безнадежным к походу, но общими энергичными усилиями его все-таки удалось изготовить к поздней осени.
За время вооружения я уходил с судна в первом часу ночи, когда и обедал, пробыв иногда до 15 часов кряду.
3 ноября 1904 г. крейсер «Олег», минный крейсер «Изумруд», два добровольных крейсера «Рион» и «Днепр», учебное судно «Океан» и 5 миноносцев вышли под моим общим начальством из порта Императора Александра III на соединение со 2-ой эскадрой Тихого океана. Путь был назначен через Средиземное море и Суэцкий канал.
У Скагена нас задержала выгрузка угля и протухшая провизия с какого-то немецкого парохода, пришедшего из Киля, когда угля у нас было очень много с собой, а провизии сколько угодно можно было поместить в великолепных рефрижераторах «Риона», «Днепра», «Океана».
Говорят, пароход был зафрахтован потому, что кто-то из Морского Министерства приходился родственником немецкому консулу в Киле. Вероятно, это — сплетня, но вообще иметь во время войны иностранных консулов в портах следования эскадры, а, тем более, вблизи театра войны, прямо непростительно.
Грузили еще уголь с «Океана» в Монте-Ведро, близ Виго, и в Танжере, откуда учебное судно «Океан», за ненадобностью, было отпущено мною домой. Два миноносца, вследствие неисправности в механизмах, были оставлены в Средиземном море, а один в Джибути, так что в Носси-бе, на Мадагаскар, были приведены мною, с очень большими затруднениями, по случаю неопытности личного состава, нехватки пресной воды и частых неисправностей в механизмах, крейсера: «Олег», «Изумруд», «Рион», «Днепр», миноносцы: «Громкий» и «Грозный». Расстояние в 2650 миль, от Джибути до Мадагаскара, не могло быть пройдено с тем же запасом угля и воды, не только «Изумрудом», но даже «Олегом», и пришлось для погрузки угля заходить в немецкую колонию Дар-эс-Салем.
Во время пути я учил свой отряд ходить разными строями и разными скоростями; при кильватере постоянно менял передних мателотов, чтобы все одинаково научились удерживать расстояния; проделывал примерные бои, пробуя применять для одновременных остановок и поворотов ракетную сигнализацию; прошел с избытком весь, назначенный приказом Командующего 2-й Тихоокеанской эскадрой, курс артиллерийских упражнений; правда, стреляли не далее 35—40 кабельтовов днем и с трудом до 15 кабельтовов ночью, потому что свыше этих расстояний нельзя было разглядеть всплески воды от падения наших снарядов.
По быстро двигающимся целям на буксирах миноносцев тоже не удалось стрелять, за отсутствием выработанных для того щитов. Ради воспитания и развлечения команды устраивал беседы и спектакли.
Кроме того, на долю отряда выпало еще ловить купцов, везущих от Круппа полевую и осадную артиллерию, но при этом как-то так случалось, что, когда можно было словить в Средиземном море или Суэцком заливе, то получалась телеграмма из Главного Морского Штаба ловить в Красном море, а, затем, в Аравийском заливе, когда же я посылал туда, то являлась телеграмма, что уже поздно. О такой помощи Японии следовало бы произвести дознание.
По приходе в Носси-бе, я получил благодарность от Командующего эскадрой, и все мои суда были раскассированы по другим отрядам, при чем «Олег» был присоединен к отряду контр-адмирала Энквиста, который держал тогда свой флаг на яхте «Алмаз».
На смотровой стрельбе мои суда очень хорошо стреляли, а я сам заболел от переутомления кровоизлияниями легких и сильным отеком ног.
Крейсер «Олег» ушел из России без требуемых законом испытаний с надтреснутым цилиндром низкого давления у правой машины и с такой перегрузкой, что кофердам с целлюлозой был ниже ватерлинии по крайней мере на 2 фута.
За время пути, выяснились следующие недостатки, об которых мною своевременно было донесено и доложено начальству:
1) Частая течь трубок правого холодильника, имевшего нелуженые трубки, что заставляло впоследствии, после Камранга, чуть не два раза в день останавливать правую машину часа на два.
2) Частое лопание водогрейных трубок в котлах Нормана, а впоследствии чуть не каждую вахту, что требовало вывода поврежденного котла и разводки пара в другом.
3) Невозможность подавать уголь из кочегарни в кочегарню (2 кочегарни — по 6 котлов и 1 — с 4 котлами) почему, если в одной из них выходил уголь, который к тому же был распределен очень неравномерно, то ужо всеми котлами было пользоваться нельзя.
4) Недостаточная мощь опреснителей, заставлявших брать очень много береговой воды, что задерживало поход.
5) Недействующая электрическая рулевая машина, часто портящаяся гидравлическая, особенно, если приходилось некоторое время идти под одной машиной,
6) Очень часто обрывающийся машинный телеграф, (на одном проводе было три: походный, в боевой рубке и в боевом посту), что, все вместе, ставило иногда крейсер в очень опасные положения.
7) Частый прорыв паровых вспомогательных труб, вследствие сильной вибрации крейсера.
8) Недействующий рефрижератор, что заставляло на палубу брать быков, а это, в случае неожиданного боя, могло бы наделать немало неприятностей.
9) Негодный для котлов Нормана уголь немецкой доставки, сильно забивающий сажею междутрубные пространства, почему паропроизводительность котлов очень падала и район плавания крейсера оказывался не в 5000 миль, а всего — около 2500 миль. (Впоследствии, когда вырубили нижние ряды перегоревших трубок, то из каждого котла выгребли до 2½ тонн сажи).
10) Очень плохая окраска подводной поверхности, вызвавшая быстрое обрастание довольно крупными раковинами не только ее, но также отверстий от циркуляционных помп, что, в свою очередь, уменьшало приток охлаждающей воды.
11) Очень скверная солонина кронштадтского изготовления, которая более, чем на половину протухла и поставила бы команду в скверное положение, если бы своевременно не была заменена американской.
12) Линючий флагтук, обращающий флаги в разноцветные тряпки, что, к сожалению, повторяется ежегодно.
Крейсера «Олег» и «Изумруд» могли бы быть законченными ранее и успеть пройти все стадии испытаний, но их зачем-то, по приходе из Петербурга в Кронштадт, выгнали на рейд, чем, конечно, затянули все работы. Впрочем, это случилось и со всей эскадрой. От такой же, ничем не оправдываемой спешки была произведена и неправильная окраска патентами подводной поверхности, вызвавшая неожиданно-быстрое обрастание, а, следовательно, уменьшение хода и увеличение расхода угля.
В число команды крейсера было назначено до 23% запасных нижних чинов, при том таких, которые очень давно покинули службу, обзавелись большими семьями и всякими частными делами.
Подобная комплектация судов была очень вредна и очень непонятна, так как молодежь, с остающихся в России небоевых судов, валом валила с просьбами взять их на войну. Об этом я лично докладывал как Е. И. В. Генерал-Адмиралу, так и Управляющему Морским Министерством адмиралу Авелану, но безрезультатно.
Наружная окраска наших судов (черный борт с желтыми трубами) была очень странная, всем бросавшаяся в глаза и тем более непонятная, что они раньше были окрашены в серенький цвет. Об этом у меня вышел с Начальником эскадры такой разговор: «Ваш «Олег» окрашен как раз тем цветом, который по французским испытаниям оказался наиболее не видимым, новы все-таки перекрасьтесь в черный, с желтыми трубами».
«Зачем же, Ваше Превосходительство? Позвольте остаться в том же цвете!» — воскликнул я. «Нет, уже перекрасьтесь. Трудно возобновлять и менее заметно ночью». Кроме того, кажется, еще прибавил: «Надо же нам отличаться от японцев».

В чем заключалась цель посылки 2-й эскадры на Восток, мне неизвестно, так как ничего писанного или печатного по этому поводу я не получал и никаких совещаний об этом, с командирами не было, но, несомненно, снаряжение ее производилось с целью помочь нашей Порт-Артурской эскадре, однако, как это должно было быть сделано, об том никаких разговоров с командирами судов не происходило.
Когда отряд контр-адмирала Вирениуса застало известие о войне с Японией в Джибути, то его решено было вернуть в Россию, однако, перед тем, Свиты ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА контр-адмирал Рожественский брался вести этот слабый отряд против всех сил японского флота и, конечно, не с целью его верной гибели, а с целью: — подкрепить им Порт-Артурский флот; значит, уже тогда, Рожественский имел выработанный план, как это сделать, а, следовательно, если он годился для слабого отряда — один броненосец, два крейсера и 7 миноносцев, то еще более годился для сильного, состоящего из 7 броненосцев, 1 броненосного крейсера, 7 легких крейсеров и 97 миноносцев.
Когда Порт-Артурский флот погиб, и сама крепость пала, то цель похода 2-й эскадры с Мадагаскара, вместе с походом отряда Небогатова из России, должна была, конечно, измениться уже потому, что подкреплять было некого, и достижение Порт-Артура делалось излишним; однако, как-то мимоходом, адмирал Рожественский задал мне такой вопрос: «Не опереться ли нам на Чифу?» — На это я ему ответил: «Не позволят другие державы, да и бесполезно».
Отсюда видно, что у Командующего 2-й эскадрой никаких, даже приблизительных, планов не было, да и физически не могло быть, потому что основная и единственная причина посылки нашего флота состояла в том, чтобы отрезать японскую армию от метрополии, т. е., иначе говоря, заблокировать все порта Японии или порта Кореи и Манджурии, а для этого требовался такой силы флот, который, во-первых, без труда мог бы разбить японцев, а во-вторых, после того остаться еще в том количестве, чтобы запереть, хотя бы, Фузан, Гензан и загородить Желтое море от Чемульпо до Шантунга.
Ясно, что подобного флота нельзя было составить даже во сне, даже при условиях покупки Аргентинских судов, присоединения Черноморской эскадры и соединения Порт-Артурского флота с нашей 2-й эскадрой, а не только уже одного слияния последних двух сил, так как ее все равно не хватило бы ни заблокировать Японского Средиземного моря, куда наверно скрылся бы японский флот, ни преградить доступа к означенным местам.
Для тех и других целей требовалось иметь: или эскадру нового типа судов, например, водобронных миноносцев, типа Джавецкаго, или обыкновенный флот, но в три раза больше японского и с неменьшей скоростью, чем он, да и то, за отсутствием необходимого числа хорошо оборудованных баз, он не выполнил бы своей задачи, так как быстро бы износился и японцы, рядом частных боев, очень скоро после того, чиня свои суда, все-таки взяли бы верх над ним.
Насколько велико значение баз, можно было видеть из действий японцев, которым, например, чрезвычайно было выгодно не дать нам соединиться, разбив порознь наши слабые отряды; однако, японские адмиралы не соблазнились на подобные авантюры и не искусились потому, что они тогда повисли бы в той же мертвой петле, что и мы.
На этом основании, я держал далее пари с адмиралом Рожественским, когда он утверждал, что японцы не дадут Небогатову соединиться с ним, а, как оказалось, я сделался правым.
Следовательно, что же могла сделать наша жалкая 2-я эскадра? Прорваться? Но прорваться можно только после успешного боя или в рассыпную, пожертвовав немалым числом кораблей.
Занять какую-нибудь дикую бухту с тем, чтобы, будучи в ней отрезанной от всего света, погибнуть медленной смертью от истощения угля и всяких других запасов?
Идти через Сангарский или Лапѳрузов пролив? Но, сделав уже столько тысяч миль, понеся громадные труды, грузя так часто и спешно уголь под отвесными лучами солнца, а потом, убирая его весь вечер с палубы, и на палубе ожидая каждую ночь атак и встреч с плавающими минами, разработав машины, надорвав котлы, холодильники, обратив в сетку многие медные трубы от магнитного тока, заростя раковинами в кингстонах и в подводных поверхностях, измучив команду ужасною грязью и отсутствием необходимого помещения, разве можно было растягивать поход еще на 3500 миль и при том только для того, чтобы еще в более худшем состоянии эскадры вступить в тот же самый бой? Разве в нашей власти было избежать его?
Конечно, нет, потому что японцы, поместив себя, как в центре, у Цусимы и имея сторожевые суда в океане в проливах, всегда успели бы встретить нас, если не у проливов, то где-нибудь в Японском море, где-нибудь перед самым Владивостоком.
Положим, по некоторым причинам для нас это было выгоднее, но зато моральная и материальная часть оказались бы значительно хуже.
Наконец, если бы даже японцы намеренно или ненарочно пропустили бы нашу эскадру во Владивосток, то что из этого бы вышло? Вышло бы: или постепенное таяние ее от минных атак и минного заграждения, или гибель, подобно Порт-Артуру, так как японцы не замедлили бы отрезать Владивосток с суши и моря, или гибель ее в первом же сражении, потому что на это мы были обречены несовершенством стрельбы, снарядов, трубок, таблиц, башен, станков, мин, несовершенством судов, эволюций, хода.
Без отлично-оборудованных баз современный флот действовать не может, потому что без них нельзя сохранить в порядке суда и механизмы, а без этого не будет быстрого хода, а, следовательно, — победы. Это неоспоримая истина и нет названия той опрометчивости и легкомыслию, с которыми мы ринулись доказывать всему свету обратное! Мало того, мы имели одну единственную базу на всем Востоке, это — Владивосток, да и тот умудрились не использовать. Так могли поступить только люди, не отдающие отчета в своих действиях. Часть этих соображений я имел смелость даже высказать самому Командующему эскадрой и даже в таких выражениях: «Нечестно вводить в заблуждение ГОСУДАРЯ и русское общество, что из посылки нашей эскадры что-нибудь выйдет, кроме разгрома и позора». Кроме того, многие из упомянутых мотивов приведены в моей объяснительной записке к «Плану кампании против японцев», напечатанной в «Отчетах занятий слушателей в Николаевской Морской Академии» и в особой записке, составленной в форме «Вопросов и ответов», переданной в Главный Морской Штаб, через командира порта Императора Александра III в июне месяце 1903 г. для посылки Наместнику и преподнесенной, кроме того, для замечаний Е. И. В. Великому Князю Александру Михайловичу, как бывшему председателю наших занятий на курсах академии.
Большинство командиров тоже понимало всю безнадежность посылки 2-й эскадры, особенно, когда Порт-Артур пал, но, мы все-таки, к удивлению всех иностранцев, шли и шли, не имен не только представления об каких-либо планах нашего Начальника, но даже самых общих директив для сражения и обязательного поражения. Не было условлено ни рандеву, на случай затяжки сражения, ни хода, ни эволюций, ни поворотов, ни как встречать неприятеля, как вести бой, как уменьшить число пожаров, как принимать минные атаки, кому и как распоряжаться, в случае потери средств сигнализации, так как, вся история морских сражений настойчиво указывала, что роль адмиралов в бою сводится на роль простых зрителей или тех же командиров, а управляться тем же рулем и тою же машиной двум командирам никак нельзя.
Сражение 28 июля у Шантунга дало не мало полезных указаний, но об них ничего официального командирам не было известно и никаких обсуждений не происходило.
Но, ведь, разговоров еще мало, надо было, кроме того, усиленно упражняться в эволюциях и стрельбе, однако таковых не происходило с самого ухода из Носси-бе, (за исключением ничтожных эволюций 13 мая), да, по правде сказать, они были бесполезны для того хода и той стрельбы, которыми решал помочь японцам Командующий 2-й эскадрой Тихого океана. Объяснялось это недостатком угля, снарядов, времени и лопанием паровых труб, но, тогда, зачем было идти на тот кровавый экзамен, от которого дрогнет сердце Монарха и всей империи?
Упражнения в двух-сторонних маневрах и эволюциях у Носси-бе тоже не могли принести никакой пользы предстоящему сражению, потому что эскадра упражнялась не как одно целое, а делилась на две части, которые ходили равною 12-ти узловою скоростью в неизменяемом порядке номеров, с постоянными головными кораблями, и не преследуя идеи морской тактики: сосредоточения сил на выгодных позициях, взаимной поддержки, скрывания слабой стороны, посредством выставления сильной, и применения неожиданных для неприятеля приемов.
В разведочной службе также никаких упражнений не было, да оно и понятно: адмирал Рожественский настолько этим не интересовался, что, когда мы шли Малаккским проливом одни, без Небогатова, то за каждым поворотом могли натолкнуться на весь флот Того, однако, ни крейсеров не было выслано далеко вперед, ни даже не опрашивались встречные немецкие и французские пароходы. Все равно, мол, предстоял смертельный бой, так чего же было заблаговременно расстраивать себя! Повидимому, наш начальник хотел все взять одной решимостью, отвагой, какой-то счастливой своей звездой, но не искусством, а это на море, при современных устройствах кораблей, положительно и недопустимо и нетерпимо.
Благополучное присоединение отряда контр-адмирала Небогатова встречено было громадною радостью, хотя он нисколько не усилил нас, потому что ход его судов был ниже нашей эскадры, а поясная броня находилась под водою, почему четыре броненосца, составлявшие этот отряд, носили только название броненосцев, но, в сущности, ими не были. Прибавка артиллерии была очень существенная, но, без хода, она не могла сыграть надлежащей роли, что и оказалось впоследствии.
6-го мая были остановлены, по приказанию Командующего эскадрой, два частных парохода: один английский, «Oldhamia», — крейсером «Олег», другой шведский — крейсером «Жемчуг». Английский — с грузом керосина был арестован и отправлен с нашей командой кругом Японии во Владивосток (правильнее было бы—в Петропавловск), а, другой, шведский, шедший без груза в Нагасаки, — отпущен. (Шведам всегда везет, хотя можно подозревать, что оба эти парохода были настоящими разведчиками японцев).
8-го и 9-го мая отделились от эскадры по неизвестному назначению крейсера «Терек» и «Кубань».
11-го мая было приказано отдать буксиры от миноносцев, что было преждевременным и не вызывалось никакими обстоятельствами.
12-го мая, вблизи Шанхая, мы расстались с большинством транспортов и с крейсерами «Рион» и «Днепр», что ясно указывало нам и японцам намерение нашего адмирала вступить с ними в бой, а чтобы не застать их врасплох, Командующий эскадрой не отгонял их разведчиков, первый раз появившихся в тумане утром 13-го мая, не мешал им ясно передавать свои сигналы по беспроводному телеграфу, запретив пользоваться своим, не гасил отличительных огней на госпитальных судах. А чтобы японцы знали, что он хочет вступить с ними в бой в день Св. Коронации 14-го мая, он намеренно растянул время перехода от Шанхая до Цусимы сбавкой хода эскадры и упражнениями в эволюциях, при чем делаемых с отрядом Небогатова еще первый раз. Для них наверно и был сделан сигнал крейсерам: «Завтра, с рассветом, иметь пары для 15-ти узлового хода». («Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской» не могли иметь такого хода).
Эти все предположения вытекают еще из следующего: что адмирал ждал боя, это видно по сигналам днем 13-го мая: «Приготовиться к бою». «Завтра, с рассветом, иметь пары для полного хода, а 6-му отделению крейсеров, («Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах») быть в тылу транспортов». «Во время боя иметь лучших телеграфистов и рассыльных у аппаратов». (Во время стрельбы, по случаю тряски, аппараты не действуют, почему на «Олеге», перед боем, они были убраны под броневую палубу).
Что адмирал желал боя, именно 14-го мая, видно из того, что 12-го и 13-го мая был туман и мы могли бы про-скользнуть Цусимским проливом вечером 13-го мая, однако Рожественский предпочел поступить по древне-славянски: «Иду на вы». Кроме того, насколько помню, еще в Камранге, на совещании адмирала с командирами насчет угля, было сказано, что пойдем Цусимским проливом.
Вот только, зачем адмирал Рожественский ослабил свою эскадру отделением «Риона» с «Днепром» и взятием 4-х транспортов, (двух — с углем, одного — со снарядами и одного — с мастерской), 2-х буксирных пароходов и яхты «Алмаз» — это непостижимо.
Теперь надо задать вопрос: почему бы адмиралу Рожественскому и не искать боя? Он, как истый артиллерист, поразивший самого германского императора и его свиту искусным маневрированием и стрельбою на Ревельском смотру, был уверен в превосходстве своей эскадры над японцами, даже помимо отряда Небогатова, что он не раз и высказывал. Ту же уверенность поддерживали и другие адмиралы, печатая даже по сему поводу письма в газетах.
На чем же была построена эта уверенность? На насмешке над боевыми коэффициентами судов, на богатырском духе и на том, что число броненосцев и крупных орудий у нас было больше, чем у японцев, что они, стреляя с дальних дистанций, особого вреда нам не принесут, но только быстро израсходуют свои снаряды и тогда разбегутся, а кто не может, тот будет нами добит. Опасности от преимущества в скорости над нашей эскадрой, от частой стрельбы, от детонирующих гранат, от дальноходности мин, от подводных лодок в расчет не принималось; от минных атак, хотя и принималось, но на то были припрятаны за броню часть прожекторов. (Про дальноходность мин, делающих недействительными прожектора, и про разрыв электрических проводов, идущих к ним, было забыто). В конце концов, все обстояло благополучно: достижение Владивостока, если не с победой, то и не с особенным поражением, было обеспечено, а там, и марш в Петербург — новый преемник уже сидит и ждет смены. Вот и причины приказаний: стрелять редко, да метко, чтобы к решительному удару осталось больше снарядов; ходить тихо, да верно, чтобы к концу сражения оказались все в сборе.
Может быть, предположения адмиралов и сбылись бы, если бы на грех японцы не обзавелись детонирующими гранатами, дальноходными минами и подводными лодками, так как, без этих предметов никак невозможно было проделать: ни сражения на большой дистанции, ни губительных пожаров, ни сбиваний мачт и труб, ни отбиваний дул орудий, ни поранений множества людей в башнях и казематах, ни потоплений броненосцев. Правда, преимущество хода дает громадные выгоды, но ни оно, ни снаряды не могли топить броненосные суда ни теперь, ни раньше, как это видно по «Суворову», «Орлу», «Наварину», «Сисою Великому», «Нахимову» и по сражениям: 28-го июля, 1-го августа, при Ялу, при С.-Яго. при Лиссе и по бою «Меримака» с «Монитором» и последних с фортами южан.
Не даром же, крейсера «Олег», «Аврора», «Владимир Мономах», встречали в разгаре сражения мины Уайтхеда, а по словам командира транспорта «Корея», это произошло с ним до 3-х раз. Кроме того, незадолго до столкновения с японским флотом, мы видели несколько подозрительных фунешек, идущих протии ветра под парусами. Я слышал даже от команды, что одна из них травила пар.
Утром, в день сражения, от Командующего эскадрой, с броненосца «Князь Суворов», был сигнал: «Когда неприятель покажется в тылу, то броненосцам построить фронт направо и налево, а крейсерам и транспортам выходить вперед». Почешу не делать было того же самого, если неприятель покажется и не в тылу — неизвестно. Но этот сигнал объясняет те эволюции, которые мы проделывали всей эскадрой 13-го мая и, я думаю, они вызваны были тем, что, когда-то, на Мадагаскаре, я принес адмиралу Рожественскому, после спора с ним о невозможности выиграть сражение при 9 узловом ходе, а, в Камранге, флаг-капитану, тетрадку с чертежами, как следует нам маневрировать и как должны быть распределены суда по отрядам. В ней я доказывал необходимость начинать, сражение на уходе, дабы держать неприятеля, как можно далее, под влиянием наших крупных орудий, но адмирал, повидимому, не обратил тогда внимания на эти чертежи, тем более, что флаг-капитан отнесся к ним иронически и только накануне боя вспомнил об них.
После полдня были следующие приказания (все флагами, а не телеграфом): «Светлане» оберегать транспорты (Брейд-вымпел начальника разведочного отряда). «Крейсерам и транспортам держаться правее». «Миноносцам: «Блестящий и «Безупречный» быть при крейсере «Олег». (Оба миноносца сразу же получили повреждения от снарядов). Из этих сигналов, во первых, видны: забота адмирала об крейсерах и транспортах, не подвергать их тому же огню, что броненосцев; (тоже самое происходило и на упражнениях в Носси-бе), во вторых, — распоряжение, чтобы транспорты защищали: «Светлана», «Алмаз», «Урал», «Владимир Мономах», «Дмитрий Донской» и, наконец, что отряд контр-адмирала Энквиста оказывался состоящим всего из крейсеров «Олег» и «Аврора», потому что «Дмитрию Донскому» и «Владимиру Мономаху» не было отмены вчерашнему сигналу: «Быть в тылу транспортов», а командир «Светланы» был в то же время, хотя и младше командиров названных крейсеров, но все-таки начальником отряда. Такое распоряжение, конечно, не понравилось ни им, ни контр-адмиралу Энквисту, почему я очень удивился сигналу последнего: «Крейсерам быть в кильватере» и нисколько не удивился полному игнорированию его капитаном 1 ранга Шеиным, но очень быстрым выполнением его командирами «Дмитрия Донского» и «Владимира Мономаха».
Оставались еще минные крейсера «Изумруд», «Жемчуг» и миноносцы, прикрепленные к флагманским судам для перевозки штабов и для посылки, вместо того, чтобы составить специальный отряд исключительно для ночных атак и разгона японских миноносцев.
Если бы так было устроено, то этот отряд мог бы, держась днем в стороне от сражения, избегнуть бы ненужных повреждений, а ночью или, вернее, с наступлением темноты ударить: или против неприятельских миноносцев, расстроив их планы, или пойти в атаку на большие суда. Это еще потому необходимо было сделать, что днем и ночью очень трудно различить свои миноносцы от неприятельских, и потому последние могли бы пользоваться во вред нам столь выгодными своими свойствами.
Позывные же их огни, как указал опыт теперь и раньше на маневрах, не имеют никакого значения, так как, открывая их заранее, они выдают себя неприятелю, а, показывая слишком близко, навлекают на себя немедленный огонь своих и чужих, без разбора. На этом основании, в сражениях не следует держать миноносцы при больших судах.
Формированию сказанного отряда помешало, говорят, то обстоятельство, что большинство командиров миноносцев было старше и опытнее командиров «Жемчуга» и «Изумруда», так как они уже сделали очень тяжелое плавание до Джибути и обратно в отряде контр-адмирала Вирениуса. Их, конечно, можно бы было подменить друг с другом, но тогда явились бы командиры, не привыкшие и не знающие своих судов.
Со старшинством, вообще, нельзя не считаться на военной службе, потому что усердное, добросовестное отношение к ней влечет за собой чипы, а те, в свою очередь, дают опытность, власть и предполагаемую способность распоряжаться более сложными и ответственными обязанностями.
Пренебрежение этил допустимо только для Царского Рода, но для простых смертных, при мирном прохождении службы, подобное пренебрежение годами старшинства влечет только озлобление, пассивное отношение к службе и большой вред делу. Как мичманов не делают адмиралами, так не следует ни начальников отрядов, ни начальников штабов или флаг-капитанов назначать из офицеров, моложе командиров, составляющих эскадру, иначе это выходит экспроприацией, добытых законным и установленным путем, положений. Люди останутся всегда людьми со многими их слабостями.
Авторитет власти никем не оспаривается и всеми охотно признается, если он покоится на обычном старшинстве или на всем ясных, высказанных самим делом, отличиях и дарованиях. Все остальное считается насилием и произволом, почему с одной стороны вызывает зависть, насмешки, глухой ропот и вражду, с другой — недоверие к себе, подозрение к окружающим и страх за прочность неправильно полученного возвышения.
У нас на эскадре уже были нелады между флаг-капитаном, за его неправильное, никому непонятное возвышение из самых младших капитанов 1 ранга, и между адмиралом — за его высокомерие, грубость, резкость, заискивание перед гвардейским броненосцем «Император Александр ІІІ» и яхтой Великого Князя «Светланой», но они еще более увеличились, когда ни с того, ни с сего, другой младший командир, — товарищ флаг-капитана Клапье-де-Колонг, капитан 1 ранга Шеин, был сделан начальником разведочного (никогда не разведывающего) отряда.
Адмирал чувствовал устроенную им несправедливость в отношении таких заслуженных командиров, как Бэр, отказавшегося от контр-адмиральского чина, ради активного участия в войне, как Серебренников, Егорьев, ІОнг и потому не решился еще создавать нового начальника отряда и нового повода для враждебного к себе отношения. Я нарочно останавливаюсь на этой интимной стороне жизни эскадры, чтобы в будущем не делать тех же ошибок, которые вытекают из социального строя и психологии людей. Англичане и японцы это отлично знают, и потому с большой осторожностью обходят столь важные вопросы.
И так, командиры не любили адмирала и иронически относились к флаг-капитану, те, в свою очередь, питали к ним враждебную пренебрежительность, считая чуть ли не помехой их великим планам, почему все приказы и инструкции измышлялись самим адмиралом или штабом, без участия флагманов и командиров. Положим, следует сказать, что и обстановка эскадры, после присоединения Небогатова и выгона из Тонкина, была совершенно неблагоприятна для устройства каких-либо совещаний, потому что часть эскадры стояла на якоре, а часть держалась в море, потом уже все время в море, при ежеминутных ожиданиях появления неприятеля. Тут уже было не до разговоров, хотя один раз нас собирали для дележа или покупки с какого-то парохода муки, — не помню! Во всяком случае, удобнее всего было это сделать в Носси-бе, для чего самое правильное следовало бы там, а не в Тонкине, соединиться с отрядом контр-адмирала Небогатова. Об этом я очень просил адмирала Рожественского, но он сказал мне, что Небогатову слишком далеко сюда идти и что, если мы не тронемся одни, то к нам, морякам, будут все питать отвращение и презрение. (Мои разговоры с адмиралом Рожественским были потому несколько откровеннее остальных командиров, что я когда-то сошелся с ним при снаряжении Енисейской экспедиции).
Теперь перейду к самому бою. Перед сражением, мы шли двумя колоннами, и адмирал Того, зная это, хотел пройти контр-галсом, чтобы воспользоваться столь выгодным для себя строем, но, заметив наше перестроение в одну кильватерную колонну, переменил свое решение и пошел поперек курса, чем поставил себя на некоторое время, из-за позднего поворота, в очень невыгодное положение, но, вместе с тем, очень опасное для обоих головных наших кораблей «Ослябя» и «Суворова», которых вскоре он и выбил из строя. После того начался сплошной неописуемый кавардак, усиленный еще тем, что «Суворов» или «Александр ІІІ» (не помню) склонился не на контр-галс с японцами, а на параллельный с ними курс. Ничего бы такого не случилось, если бы адмирал Рожественский обсудил совместно с нами, командирами, мой план, состоящий в том. чтобы эскадра была разделена на кильватер-тихоходов, и фронт-быстроходов или на четыре части, перемешав сильные с слабыми судами, и имея весь флот в одной кильватерной колонне с адмиралами по срединам своих отрядов.
Крейсера должны были быть в общем строе; минные крейсера и миноносцы должны были составить самостоятельный отряд и держаться в стороне от боя, транспортов совсем не брать или предоставить их самим себе, потому что, в случае поражения, они нам оказывались бесполезными, а, в случае победы, мы достали бы новых. Ход должен быть или наибольший или совсем не иметь его, чтобы не было отстающих судов.
Если неприятель покажется сбоку, то поворачивать от него всем вдруг на 8 румбов и отходить фронтом, потом поворачивать бортом и т. д. Если неприятель покажется сзади, то поворачивать последовательно поперек его курса и затем снопа отходить фронтом. Если он появится с носу, то поворачивать всем вдруг на 16 румбов, потом немедленно, начиная с концевого, заходить поперек его курса. а затем сейчас же отходить фронтом.
Словом, делать так, чтобы у нас, как можно больше времени, работало наибольшее число пушек и чтобы затруднить им пристрелку.
Положим, все это было бы ненадолго, так как японцы очень быстро заняли бы выгодное для себя положение и, кроме того, эти эволюции могли происходить только после отличных срепетовок, а их совсем не было.
Разделение эскадры на тихоходов и быстроходов, позволяло последним заходить японцам в тыл или голову, чем, конечно, улучшало бы наше положение, но опять на короткое время, потому что одна половина эскадры удалилась бы от другой и все равно была бы разбита.
В конце концов, без тех же снарядов, что у японцев, и без преимущества в скорости хода над ними (мы могли ходить но более 13 узлов), наш погром был предопределен, почему так уверенно и ждали нас японцы. Кто бы нами ни командовал и какое бы искусство мы ни проявили, все равно, предстоящей нам страшной участи избежать было нельзя.
Уже очень только обидно и горько, что мы так долго и упорно готовясь, так глупо, почти задаром, в самое короткое время, не нанеся почти вреда японцам, потеряли целый флот и несколько тысяч драгоценных жизней! А сколько при этом, леденящих мозг картин, сколько потрясающих душу впечатлений и сколько досады и злости за то бессилие, которое мы испытывали, очутясь, благодаря дрянным кораблям, негодным снарядам и фальшивой системе обучения, в безысходных тисках смерти, из которых нас не выручила даже темнота. Главными виновниками столь постыдного, столь фатального состояния нашего флота надо признать, во первых, наших министров, заказывавших военные суда без всякого плана и расчета, никогда не думавших, ни о войне, ни о приобретении и устройстве станций для флота; а, во вторых, всех начальников эскадр и отрядов, не заботившихся никогда о выработке на практике лучших приемов борьбы с неприятельскими эскадрами, никогда не изучавших иностранных источников этой борьбы, всегда игнорировавших, возможную, по конструкции пушек, частую и дальнюю стрельбу из них и никогда не понимавших значения наибыстрейшего хода для эскадр, что прямо невероятно, хотя бы в отношении блеска солнца, наветренного волнения и того, что без строя сражаться нельзя (будут столкновения), а слабая сторона всякого строя — есть створение судов. Повидимому, мысль о том, что флот, все его учреждения, все мы и все они необходимы только для боя, для одного боя и больше ни для чего, основательно была вычеркнута из головы и заменена отбыванием номеров учений, мелкой формалистикой, бесконечным писанием никому не нужных исторических приказов и инструкций, а, самое главное, игрой в почести, якобы крайне необходимых для внедрения дисциплины и поддержания высшего престижа власти начальников.
Адмиралы совсем забыли мудрую боевую поговорку: «Счастлив тот начальник эскадры, который, сделав сигнал начать бой, больше не будет нуждаться ни в каких сигналах», и с спокойной совестью вязали волю командиров настолько, что не разрешали им быть самостоятельными даже с собственной собакой, даже со своей шестеркой или паровым катером. На все испрашивалось начальственное соизволение: взять ли лоцмана, послать ли буфетчика на берог, подкрасить ли трубу, вымыть ли команду и ее платье после погрузки угля.
Адмиралы каждый шаг командиров брали на себя, не прощали им ни тени независимости и только тогда успокаивались, когда своих командиров, вкупе с их офицерами, обращали наконец, в каких-то аморфных, безмозглых существ, реагировавших только на расшаркивание перед начальством, на слепое, нерассуждающее повиновение и на нежелание жить и мыслить без приказаний и разрешений. Такая система ошибочна даже для армии, для флота же она прямо ужасна, так как действия войск очень разнятся от действий флотов в боях и если там начальники, благодаря пересеченной местности и большим пространствам, занимаемым сражением, действительно полновластные начальники, то у нас, вследствие ровной поверхности и компактности морской силы, дерущиеся флоты всем видны; адмиралы же, по случаю уничтожения снарядами сигнализации, теряют всякую возможность руководить боем и вся их роль переходит к командирам судов, почему весь успех боя начинает зависеть исключительно от них и, следовательно, значение командиров во флоте не безлично и не ничтожно, как предполагают наши адмиралы, но громадно. Только бюрократический произвол, выраженный в ненасытной жажде власти, ради ее аксессуаров, ради ее престижа, превратил наших адмиралов в каких-то громовержцев или еще в церемониймейстеров, с большим штатом придворных, при оркестре музыки, а не в учителей или наставников, как требует это всякий военный флот. А вот и постыдные результаты этой переломной канцелярской системы: ни один из командиров не проявил ни милейшей инициативы, все ждали приказаний, а приказывать было некому, потому что очередной приказывающий, Небогатов, тоже ждал приказания приказывать; все командиры понимали, что идут на позор России, но все-таки шли; все командиры видели роковые ошибки адмирала, но не смели протестовать. Как можно было навлечь на себя гнев громовержца: лучше смерть, чем немилость, чем стыд от удаления от должности без суда и следствия! А вот еще другой, не менее удачный результат: у нас погиб весь флот, у японцев всего три миноносца; у нас сокрушило жизнь нескольких тысяч человек, у них из 15000 — всего 116 человек убитыми и утонувшими.
Поучительная история перемещения морской деятельности в канцелярии, нечего сказать!... Нет, современная морская война слишком сложна и трудна, чтобы быть поручаема бесконтрольно одному лицу. Крупные ошибки неизбежны.
Роковой же престиж власти, так усердно и прямолинейно вбиваемый в головы подчиненных, привел к тому, что не встретил сопротивления ни в сдаче миноносца «Бедовый», ни в сдаче целого отряда Небогатова, ни в решимости отдельных командиров нанести наибольший вред неприятелю, а само величие престижа не увлекло очередного адмирала встать в голове эскадры, после гибели «Осляби» и беспомощного положения «Суворова». Тогда зачем же этот престиж? Когда мы воевали с таким жалким врагом, как турки, то престиж власти не мог еще особенно мешать, но в будущем он принесет несомненно те же катастрофы. Круг деятельности адмиралов совсем не тот, который они самовластно присвоили себе, написав собственноручно законы. В сражениях могут руководить боем только концевые корабли, почему вся суть дела в командирах, значение которых надо поднять в таком роде, чтобы они, не имея старшинства между собою, составляли из себя коллегию для подбора новых командиров и для выбора себе представителей. Они же должны подготовлять себе офицеров, команду и всю материальную часть.
Когда вы покупаете саблю, револьвер, заказываете пушку, корабль, нанимаете учителя, секретаря, управляющего, то вам решительно нет никакого дела до тех господ и учреждений, которые приготовили их. Так должно быть и здесь. Подчинение должно вытекать не ради власти начальников, а ради тех действий и приемов, которые по общему основательному обсуждению приведут к успеху, к славной победе над врагом. Смешно предполагать, что к этому способно только неограниченное ничем самовластие и что сознание долга перед ГОСУДАРЕМ и Родиной совмещается только и адмиралах, но не в командирах кораблей ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА. Существующая ложная бюрократическая система морской службы ничего другого не могла и дать, кроме позора.

Теперь перейду к частностям:
1) Особой перегрузки к моменту боя, судя по «Олегу», по моему мнению, не было, так как крейсер, приблизительно, имел 900 тонн угля (100 тонн меньше нормального запаса) и 400 тонн воды (200 тонн большее) вместо 1530 тонн угля и 530 тонн воды, которые мы обыкновенно принимали в эскадре Рожественского и при которых осадка крейсера достигала 24' 7" носом и 24 фута кормою, вместо, предположенных по чертежу, 20' 6". Следовательно, не доставало до сверхъестественного груза 760 тонн, что дает углубление 1' 9". Точно же знать углубление крейсера в море было нельзя, потому что на наших судах не ставятся внутренние трубки с поплавками.
Лично же я очень сожалел, что крейсер не имел побольше угля, потому что, во время сражения, вследствие пробоин в трубах, у него вышло чрезвычайно много угля, почему мы не могли пойти во Владивосток, кругом Японии, или, во всяком случае, в Сайгон.
Едва добрели и до Манилы, рискуя в случае засвежевшей погоды или появления судов на горизонте, остаться вовсе без угля в океане и погибнуть от недостатка опресненной воды. Ни с каким сражением нельзя сравнить муки воображения, которое рисовало нам картину смерти людей от жажды.
2) Относительно пожаров я должен сказать, что на большинстве наших кораблей они были, и горели, главным образом, ростры. деревянные шлюпки, бортовые щиты, краска, обмундирование, командные чемоданы, мука, крупа, сухари, чай, сахар, уголь, лежащие, вследствие избытков запаса, выше воды, и эти пожары особенно были опасны ночью, когда миноносцы, благодаря дальноходным новым минам, могли стрелять на огонь, не выдавая себя.
Никаких мер в предупреждение пожаров не было объявлено ни по эскадре ни по отрядам, всякий командир вырабатывал их сам. Я, например, привязал все дерево кнаружи борта, шлюпки наполнил не водою, она бы вытекла от пробоин, а мокрыми угольными мешками; все горючее, включая пластыри и кабельтовы, приказал убрать под броневую палубу и у меня на крейсере, кроме двух раз в крюйт-каморе, больших пожаров не было, хотя крейсер, как флагманский и головной, получил снарядов гораздо больше, чем все остальные крейсера вместе.
3) Относительно способов заделки пробоин, способов, или таблиц, для выравнивания крена и для понижения центра тяжести, посредством заполнения тех или других отсеков, тоже не было объявлено в приказах, хотя корабельных инженеров на эскадре было достаточно. У меня все это было сделано и, благодаря этому, крейсер не опрокинулся, хотя был неустойчив и имел 5 крупных отсеков, выше броневой палубы, залитыми водою. На случай же потопления или перевертывания крейсера (больше всего этого ожидалось), у верхней команды были надеты пробковые матрацы и повсюду разложены остропленные деревяшки и пустые банки от масла.
4) В предупреждение падения рангоута, порчи руля, машинных телеграфов, переговорных труб, тоже ничего не было объявлено по эскадре или по отрядам. Для переговоров с машиной, я снял из буфета номерные звонки и поставил их туда, кроме того, проложил еще переговорную трубу из вентиляционных парусинных рукавов.
На рангоут завел много добавочных снастей, и хотя грот-мачта и фор-стеньги были подбиты, но не упали, Положим, не было качки.
5) Управлять стрельбою из орудий, посредством циферблатов или ординарцев, совершенно немыслимо: все перебивается и избивается. Правильнее всего иметь дальномеры у каждых двух пушек, а самое лучшее действовать, как японцы, ставя попеременно по всей эскадре, согласно скорости хода, заранее условленные углы возвышений у орудий.
Наша эскадра этого не поняла и держала ровный ход, я же испросил разрешения адмирала Энквиста, когда сами не стреляли, постоянно менять ходы и, благодаря этому, команда и крейсер избавились от множества попаданий, потому что, иногда бывало так, — остановишь или уменьшишь сразу ход, и перед носом море взобьется фонтанами от упавших снарядов, или дашь полный ход и тоже самое произойдет за кормою. Для уменьшения убыли людей, прислуга мелких орудий и нестреляющего борта пряталась за броню и, кроме того, повсюду были понавешаны, свободно качающимися, траверзы из мокрых коек и чемоданов, которые превосходно защищали людей от осколков снарядов. Вследствие этого, у меня на крейсере оказалось убитыми всего 13 человек и ранеными 35.
6) Отражать темною ночью минные атаки, посредством артиллерии, совершенно невозможно, так как, миноносцы появляются слишком неожиданно и слишком близко к борту судна, при том, вследствие хода, на одно мгновенье.
По случаю дальноходности мин, светить прожекторами или иметь какие-нибудь огни тоже нельзя. Остается только очень быстрый ход и частое перекладывание руля, что я и делал и что спасло крейсер от попаданий мин, кроме одной, поверхностной и то спорной – снаряд это или взрыв мины? Сколько их было выпущено по нас – трудно сказать, потому что команда то и дело кричала: «Миноносцы справа, слева, перед носом, у кормы».
7) Сигналить днем флагами, да еще ждать ответов, или репетований, совершенно невозможно, так как, во-первых, в разгаре сражения и новизны впечатлений никакого внимания на флаги не обращают, а во-вторых, у большинства судов фалы и сигнальные ящики были перебиты.
Сетки от беспроводных телеграфов тоже самое, да, при выстрелах, аппараты и не работают. Я привез на эскадру английские ракеты, которые страшно громко лопаются в воздухе, но их не испытали, да притом, при громе выстрелов из орудий и адского треска от рвущихся снарядов, этих ракет, пожалуй, не было бы слышно.
Между тем, для внезапных перемен хода эскадры и для поворота всем вдруг на известное число румбов и в ту или другую сторону необходим какой-нибудь удобный, всем видимый и слышный сигнал. Я предлагал испытать для сего дневной, японский фейерверк, выкидывающий в воздух разные флаги, фигуры, парашюты, но их негде было тогда достать. Следует испробовать теперь ночью, конечно, при условии минных атак.
На крейсере «Олег», уже к концу дня, вся сигнальная часть была разрушена, почему меня очень удивляет уверения некоторых крейсеров, что адмирал Энквист поднимал, к концу дня, сигнал: «Следовать за мною». Этого не было и если говорят, то только по забывчивости, потому что всякая запись у них пропала.
8) Сигнал, о передаче командования эскадрой контр-адмиралу Небогатову, мы заметили в 6 часов вечера, но, собственно говоря, его можно было и не делать, так как, после первого часа сражения, уже ясно было видно к кому перешло начальствование, однако «Николай І» ни сам не выходил вперед, ни мешал подымать головным броненосцам ужасные сигналы: «Курс NО 23°, ход 9 узлов», которые они, кроме хода, выполнить никак не могли.
Мне представлялось даже, что контр-адмирал Небогатов тоже убит, и я советовал своему адмиралу принять власть на себя и приказать минным крейсерам «Жемчугу» и «Изумруду» разогнать японские миноносцы, но контр-адмирал Энквист сказал, что у него нет на это права. В 7-м часу мы заметили, идущий к нам, миноносец «Буйный» с сигналом: «Адмирал на миноносце» и решили, что он хочет пересесть к нам, для чего даже хотели остановить машину или даже останавливали (не помню) и спустить трап, но он прошел мимо к югу.
Кажется, от него то мы и узнали, что адмирал Рожественский ранен и лежит без памяти, впрочем уверенно об этом утверждать не могу; столько в один день самых невиданных, чудесных и страшных впечатлений, а, главное, все это было так давно. Помню только, что уход «Буйного» на юг меня несколько удивил. Об секретной инструкции младшим флагманам и начальникам отрядов, я еще не знал.
9) Когда повернули на север крейсера «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах», яхты «Светлана» и «Алмаз» и поворачивали ли, я за темнотою не мог видеть, при том предполагал, что все идут к югу, почему советовал даже адмиралу не уклоняться от принятого направления, чтобы, освободясь от минных атак, остановиться, выждать остальные суда и тогда уже по сговору пойти к Японии, а затем к северу. Когда при наступлении темноты, бросились на нас неприятельские миноносцы, то нам предстояло два решения: или сделаться верною их добычею и быть брошенными всеми остальными нашими судами, для чего идти небольшою скоростью, или уцелеть почти наверняка, но для этого дать самый полный ход и предоставив каждый корабль своей участи. Вот, если бы, идя темною ночью отрядом, без всяких огней, мы могли бы помогать и охранять друг-друга, то намеренный уход кого-либо был бы преступен, но, так как, этой помощи оказать невозможно, не сделавшись сам жертвою мины, то поступок контр-адмирала Энквиста нельзя считать неправильным, что и подтвердилось, хотя бы участью «Владимира Мономаха», брошенного «Дмитрием Донским», участью «Сисоя Великого», «Наварина», «Адмирала Нахимова», «Адмирала Ушакова», брошенных, после взрывов мин, судами, равною о ними скоростью. Да, это ночью! Но происходило ли тоже самое и днем с кораблями, потерпевшими аварии, как это видно по «Князю Суворову», «Александру III», «Уралу» и т. д. Можно ли поступить в сражениях иначе — не могу решить.
10) На крейсере «Олег», после потери эскадры и оставления попытки адмирала Энквиста идти во Владивосток, никаких официальных совещаний по этому поводу его офицеров не было, но частные споры происходили и на них: после горячего обмена мнений и детального обсуждения насчет Владивостока, пришли к заключению, что прорыв туда ни Корейскими проливами, ни кругом Японии для крейсера «Олег» невозможен.
11) Относительно сторожевых и телеграфных станций нашего Восточного побережья, насколько мне помнится, имелся секретный циркуляр, хотя точно утверждать этого не могу, потому что мой письменный стол был разбит осколками и бумаги погибли. Об этом более точные сведения должны быть у штаба контр-адмирала Энквиста.
12) Госпитальные суда не могут не нести, установленных для них, отличительных огней и не могут быть не окрашенными в белый цвет, но всем этим они выдают эскадру. В общем же, по моему мнению, они ожидаемой пользы принести ей не могут, потому что наверно, при оказании помощи гибнущим кораблям, будут расстреляны.

Теперь скажу о крейсерах.
Они, как и японские, действовали совершенно независимо от броненосцев, имея назначением охранять транспорты и поддерживать броненосную линию. т. е. , быть завесой между нею и неприятельскими крейсерами, что, иначе говоря, требовало не допускать снаряды на нее, а принимать их от крейсеров на себя. С этой целью, наши крейсера были разделены на два отряда между контр-адмиралом Энквистом и капитаном 1 ранга Шеиным. По моему мнению, крейсера не должны делиться на постоянные отряды и не должны иметь постоянных начальников, потому что их очень часто приходится комбинировать для разных целей; то в числе одного, то двух, то трех и т. д., делая, каждый раз, временным начальником старшего из командиров. Так что крейсерские начальники отрядов были бесполезною роскошью, при том очень неудобною, потому что весьма некрасиво было осматривать коммерческие пароходы под адмиральским флагом. Но что же делать? Контр-адмирал Энквист, будучи кузеном Управляющего Морским Министерством Авелана, имел большое влечение к крейсерам, хотя по сему поводу не решил бы ни одной разведочной задачи и не прочел ни «Призового Права», ни инструкции об осмотре судов.
Наши крейсера имели вооружением 6-дюймовые пушки, 120 мм., 75 мл. и 47 ми. и состояли из одного бронепалубного крейсера с двумя тонкими броневыми башнями и четырьмя казематами (что делало его очень валким); одного бронепалубного коммерческого уничтожателя, одного очень устарелого (20 л.) крейсера с тонкою поясною бронею, одного тоже очень устарелого (21 г.) учебного судна с такою же поясною бронею, двух яхт и одного пассажирского парохода с дальнодействующим беспроводным телеграфом. Всего, значит, с грехом пополам, 7 судов, а в сущности — 5. Кстати следует заметить, что наиболее устарелые суда, как «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской», благодаря сплошной поясной броне, оказались на деле гораздо более боевыми судами, чем новейшие: «Олег» и «Аврора». Эскадренная скорость этого отряда была 13½ узлов.
Японский крейсерский отряд состоял из 3 судов, вооруженных 12½ дюймовыми пушками, 5 — судов, вооруженных 8 дюймовыми пушками, 5 — 6 дюймовыми и 120 мм. пушками.
Кроме того, к ним был присоединен еще бывший китайский броненосец «Чин-иен». (Вероятно, чтобы не было 13 судов).
Всего значит было 14 кораблей, со средней скоростью — 15 узлов.
Где же тут было, при таком громадном перевесе сил, идти в атаку? И кому: «Олегу» и «Авроре»? Но, раньше, чем они догнали бы их, как были бы утоплены. Гораздо полезнее было закрывать сколько возможно собою броненосцы и принимать на себя крейсерские снаряды, чем быстро погибнуть от атаки. Уж если кому следовало броситься на нас, так это японцам, однако они преблагоразумно держались вдали и раскатывали нас крупными орудиями.
В буквальном смысле, спасло нас только чудо Божие, так как, мы себя не жалели и не раз бросались полным ходом к крейсерам, но они сейчас же увеличивали расстояние, ставя нас в положение догоняющих и мы снова ложились на курс, параллельный нашим броненосцам, потому что практичнее было иметь дело с одними крупными орудиями, чем еще с многочисленными мелкими, одинаково опасными для нашего борта.
Лучшим доказательством добросовестного выполнения нашей задачи служит то, что с левой стороны, где были наши броненосцы, мы получили очень мало повреждений, а с правой, где держались неприятельские крейсера, очень много. Насколько помню, и транспорты, благодаря крейсерам, до вечера уцелели.
Перед закатом солнца неприятельские крейсера ожидались слева и ситуация боя приняла следующее положение: представим себе для ясности, что наши крейсера находились на Кронштадтском рейде, направляясь к W, «Бородино» и «Орел», примерно, у Лисьего носа, Небогатов и другие, примерно, у Лахты, неприятельские броненосцы — на линии Сестрорецкой дороги, между городом и станцией Разъезжей (нам не были видны) и японские миноносцы рассеялись группами, между обоими берегами, на линии Лондонского маяка.
Что крейсерам следовало делать? Идти на миноносцы? Но, пока еще не совсем стемнело, они бы стали от нас отходить и при том мы бы оставили «Бородино» и «Орла». Идти к нашей эскадре? Но, это значит, опять бросить «Бородино» и «Орла», да при том гораздо правильнее было бы подойти Небогатову к нам, но он не проявил этого намерения. Мы уменьшили ход и начали стрелять по миноносцам, но, вскоре, бросили это занятие, чтобы не тратить снаряды и не смешить японцев, так как, из-за дальности расстояния и косых лучей закатывающегося солнца, не могли различить всплесков воды. (Ведь наши снаряды не рвутся с клубами густого дыма, как у японцев).
«Бородино» и «Орел» продолжают плыть, беспощадно расстреливаемые тучею снарядов, часть которых, с визгом и ревом, падает близ нас, вздымая высокие фонтаны воды. На «Бородино», у грот-мачты, — громадный пожар, но он бодро отстреливается и вдруг, сделав залп из кормовой башни, мгновенно опрокидывается и тонет. На некоторое время все оцепенели, но, потом, как по команде, все начали поворачивать к югу (в приведенной картине будет к Осту) и прибавлять ходу, чтобы тем затруднить нападения миноносцев, заставив их производить свои атаки с кормы, на погоне. Между тем ужо настолько стемнело, что мы, обгоняя крейсера, чтобы встать во главе их, не видели (насколько помню) ни одного судна, кроме крейсера-яхты «Алмаз». Куда нам было идти? К эскадре? Но там продолжалась стрельба, временами мелькал свет прожекторов и нас бы, приняв за неприятеля, могли встретить залпами, тем более, что показать свои позывные было нечем, да в горячке и не поверили бы. Тьма была кромешная. На этом основании, вероятно, не пошли к эскадре ни «Светлана» с «Алмазом», ни «Дмитрий Донской» с «Владимиром Мономахом», так как, после потери адмиральского «Олега», им никто не мешал это сделать. Будь мы также скромны, как «Изумруд», и не лезь вперед с броненосцами «Бородино» и «Орел», то, конечно, мы бы не потеряли эскадры. Это наверно так! Последующие же обстоятельства, в виде появления атакующих миноносцев с левой стороны, еще более удалили нас от эскадры, заставляя каждый раз подставлять им корму и тем отворачиваться вправо к W.
Когда мы, пройдя от точки поворота миль 25, отделались от японских миноносцев, то адмирал Энквист повернул крейсера на север, но, вследствие начавшихся встреч с японскими миноносцами и ненадежности механизмов крейсера (тек правый холодильник, лопались котельные трубки и просочился пар в рубашку цилиндра высокого давления), не решился превратить крейсер в дешевый трофей для японцев и повернул опять к югу. К этому решению склонили контр-адмирала Энквиста еще следующие соображения: никто, при поражениях, не отступает на врага, а всегда от него; если мы не могли пробраться во Владивосток всем флотом, то, частью его, конечно, не удастся это сделать; убеждение, что Владивосток уже отрезан, с суши (мы это слыхали еще в Тонкине) и потому бесполезно туда идти одному судну, когда наверно все остальные суда идут к Шанхаю, как это можно было понять из поворота «Буйного» и эскадры при конце сражения и как это отчасти согласовалось с секретной инструкцией, имевшейся у него от Командующего эскадрой. А, так как, и в приказе по всей эскадре значилось, что достижение Владивостока возможно только соединенными силами, которых уже после боя не существовало (погибли: «Ослябя», «Суворов», «Бородино», «Александр III»), то движение на юг, надо признать, было более правильным, чем попытки прорываться на север.
Однако, против всех этих доводов, стояло соблазнительное желание совершить подвиг, попробовать сделать невозможное, почему контр-адмирал Энквист хотел пройти во Владивосток западным Корейским проливом, но этому помешали: неточное знание своего места счисления и ряд судов вправо от нас, двигающихся не тише нас, в которых мы предположили японские крейсера, исчезнувшие с поля сражения, еще перед темнотою. Отклонившись от них влево, вскоре их потеряли. На следующий день утром, адмирал, мучимый сомнениями в правильности своего поступка, хотел было снова пойти во Владивосток, но передумал, не надеясь на машины и боясь, что для самого полного хода может не хватить угля в одной из кочегарен и тогда — баста, придется идти не под всеми котлами и сделаться обязательной жертвой японских броненосных крейсеров, ход которых равнялся 22 узлам. т. е., превышал скорость «Олега», узла на дна с половиной.
15 мая мы застопорили машины, чтобы выждать нашу эскадру, заделать пробоины и переехать адмиралу на крейсер «Аврора», где был убит командир. За время выжидания, натолкнулся на нас буксирный пароход «Свирь», везший команду и офицеров с «Урала» в Шанхай, потом, позже, пассажирский пароход из Шанхая в Нагасаки, «Тондо», и, наконец, мы разглядели, через прояснившуюся на короткое время туманность, далеко на юге, как бы силуэты целого отряда судов, из-за которых у нас вышел спор: кто бы это были японцы, русские или только мираж? Боясь, из-за нехватки угля, гнаться за неверным, за призраком, который мог только нам померещиться и не желая идти в Шанхай, где бы нам пришлось обязательно разоружиться, контр-адмирал Энквист порешил направиться в Манилу, в надежде получить там, подобно крейсеру «Лена» в С.-Франциско, разрешение принять уголь, поправиться и потом идти, куда прикажут из России. Так и сделали. Подходя к северному берегу о-на Люсона, увидали на встречном немецком пассажирском пароходе сигнал: «Встретил в такой-то широте и долготе русский крейсер, по названию самой большой реки и России».
Мы догадались, что речь шла об «Днепре», и что добрый немец, приняв издали наши суда за японские, хотел услужить им. Мы поблагодарили за усердие и пошли дальше, не имея возможности по недостатку угля пройти к «Днепру». Не доходя миль сто до Манилы, разглядели на горизонте 5 судов и, приняв их за японцев, приготовились к бою, но, вскоре, разузнали американскую эскадру под контр-адмиральским флагом, которой и отсалютовали, получив, ответ равным числом выстрелов.
В Маниле нас немедленно осмотрела портовая комиссия, на предмет времени, требуемого для нашего исправления, и дала такое заключение: что «Олегу» нужно 6 недель, «Авроре» — 3 недели и «Жемчугу» — 2 недели. После этого, каждое судно должно немедленно покидать порт или же, в противном случае, разоружаться.
Когда мы только что приступили к работам, а главное сняли для исправлений некоторые важные части машин, как вдруг пришло из Вашингтона новое решение: в продолжение суток принять уголь и все необходимое для моря и уходить, иначе будем интернированы. Ничего подобного нам но успеть сделать даже в трое суток, а не только в одни, почему пришлось покориться, с соизволения ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, новому бесцеремонному решению международного права президентом Северо-Американской республики Рузвельтом.
Закончу свое показание мнением адмирала Фурнье: «Если бы русские морские министры заблаговременно завели подводные лодки дальнего плавания, то не было бы Цусимы и всего того, что теперь переживает Россия», а я добавлю, что не было бы ни Ляояна, ни Мукдена, ни падения Порт-Артура. Но нам еще предстоит новый Севастополь в Черном море, так как там до сих пор нет ни одной подводной лодки.

Командир крейсера I ранга «Олег»
Капитан 1 ранга Добротворский.

На вопросы, предложенные мне дополнительно, показываю: Сказать точно, что миноносец, с которого на «Олег» было передано о нахождении адмирала Рожественского на миноносце, был именно «Буйный» — я не могу. Адмиралу Энквисту я советовал не уклоняться от курса S, а, с другой стороны, остановиться и ждать эскадру несколько раз вечером 14мая. До поворота эскадры на S, между броненосцами «Орел» и «Николай I», шедшими в кильватер на W, расстояние было около 40 кабельтовов, а группа крейсеров и транспортов шла левее передних броненосцев, кабельтов на 25 — 35. Командиром транспорта «Кореи» был шкипер дальнего плавания Баканов, служащий в Восточно-Китайском обществе. На «Корее» был груз снарядов.

Капитан 1 ранга Добротворский.

vs18 · 20.10.2010 20:53:21

52.

Показание Старшего Офицера Капитана 2 ранга Посохова.

Не могу судить достоверно вообще о готовности эскадры, так как, кроме крейсера «Олег», на других судах не бывал, что же касается до отзывов других, то мне приходилось слышать мнения о неготовности. Все суда, даже и старые, бывшие несколько раз в кампании, перед нашим походом имели так много различных работ, переделок и установок, что портовые мастеровые толпились на палубах почти до последнего дня. Невозможные приемки по снабжению, отрывавшие много команды, а также и укомплектование личным составом и беспрерывные перемены в нем закончились только с выходом из Либавы. При таких условиях, о правильных занятиях не могло быть и речи, хотя крейсеру «Олег» все же удалось произвести несколько стрельб, в том числе и одну ночную, до ухода. Но результаты этой стрельбы, как и следовало ожидать. были далеко не блестящи. Личный состав был вновь назначенный. Из экипажа прислали 20% запасных; людей, по большей части, против воли назначенных, неопытных, больных и т. п. Только на переходах до Мадагаскара все это понемногу пришло в норму.
За это время проделали еще несколько стрельб и много учений, для чего воспользовались стоянками на острове Крите и в Джибути (ночная стрельба).
Кроме приказов по эскадре, в которых иногда объявлялись и указания для боя, мне не было известно, какие еще инструкции давались флагманам и командирам. В последний раз, все флагманы и капитаны были собраны на флагманском броненосце «Суворов», незадолго до выхода из Камранга, но, что там говорилось, мне также неизвестно.
Защита транспортов, во время боя, возлагалась на командующего крейсерами, что неоднократно объявлялось в приказах, при чем давалась ему полная самостоятельность и свобода действия. Во время боя, сколько помнится, по сигналу с «Князя Суворова», крейсер «Светлана» также был отдан контр-адмиралу Энквисту для защиты транспортов. Помню еще, что говорили, что у нас (флаг контр-адмирала Энквиста) поднимали сигнал крейсеру «Дмитрий Донской» или «Владимир Мономах»: «Отогнать японский крейсер». Это было во время самого боя.
Какие были практические стрельбы на эскадре, не помню. Крейсер же «Олег», до присоединения к эскадре на Мадагаскаре (1 февраля 1905 года), проделал несколько стрельб. Последняя в Джибути — ночная. Затем, еще в Камранге, стреляли из стволов (7 апреля 1905 года). Сколько выстрелов вообще сделано и из каких пушек не помню; знаю только, что число выстрелов было близкое к числу, положенному правилами артиллерийской службы на флоте.
Дозорная служба практиковалась, как на якорных стоянках (Носси-бе — миноносцы, Камранг — миноносцы и крейсера) так и на ходу, когда для освещения местности, посылались крейсера «Жемчуг», «Изумруд», «Урал» и «Светлана». Но все эти посылки судов были не на дальние расстояния и связь с эскадрою никогда не прерывалась. В Камранге, при ожидании 3-ей эскадры, был высылаем на разведки «Дмитрий Донской».
В бой 14 мая 1905 года мы вступили почти с полным запасом угля и воды, потому что 12 мая, (за два дня) по утреннему рапорту, мы показали 1000 тонн. Относительно воды и провизии, цифр указать не могу, но знаю, что это было тоже близко к полному запасу. Перегрузки большой не было.
Крейсер был вообще загружен, более проекта по чертежам, фута на 2½, (углубление около 23, вместо 20½).
Впервые наш аппарат начал принимать японские телеграммы 13 мая в 10½ час. утра. Неприятеля же (4 легких крейсера) мы открыли 14 мая, около 9 час. утра, но, по имеющимся у меня сведениям, госпитальное судно «Кострома» их увидало того же дня, в 5 час. 20 мин. утра.
Чем руководствовался Командующий эскадрой, не давая распоряжения отогнать неприятельские разведчики или воспрепятствовать их приближению к эскадре, — мне неизвестно.
При начале боя, в распоряжении адмирала Энквиста были крейсера: «Олег» (флаг), «Аврора», «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах» и «Алмаз».
Во время же боя, присоединился еще и крейсер «Светлана».
В сумерках 14- мая шли в NO-ую четверть, имея впереди себя нашу уцелевшую эскадру, которая еще вела бой с японцами, но, в 7 час. 20 мин., наша эскадра (с броненосцем «Орел» во главе) повернула от японцев в SW четверть, а в 7 час. 22 мин. повернули на S и мы, но потом, в темноте, несколько раз ложились на N, NW и NO, уклоняясь от атак японских миноносцев и японской эскадры.
В 9 час. 40 мин. легли на SW 55°, а затем, в 10 час. вечера, видя безуспешность прорыва на N, адмирал приказал лечь на SW 45°. В 10 час. с правой стороны открыли огни японской эскадры.
После 10 часов вечера, уже не делали попыток повернуть на север.
Опасаясь быть открытыми японскими миноносцами, мы не делали никаких опознательных сигналов, почему не могли открыть своей эскадре или показать ей свое место. К тому же, вообще, впечатление было то, что все суда повернули на S.
Ночь была темная. С эскадрою рассчитывали встретиться на другой день (15 мая), где-нибудь на S, у Шанхая.
Имея серьезные пробоины, заполненные водою отсеки и видя невозможность миновать неприятельские суда и пройти незамеченными Цусимским проливом, оставили намерение идти во Владивосток. Тогдашнее состояние крейсера было таково, что, получи он еще одну пробоину, около W. L., он неминуемо должен был бы погибнуть.
«Алмаз» мы потеряли из виду во время боя, а «Донской» и «Мономах» сперва шли за нами, но, потом, ночью, они отстали и больше их не видали. Ночью, на «Мономах» неприятельские миноносцы произвели ряд атак. Видно было, как он светил фонарем и отбивался (слышны были выстрелы).
Собственно, настоящего совещания офицеров не было. Не до того было всем, чтобы мы могли отходить от своих мест. Всем было слишком много работы, чтобы поскорее исправить повреждения и привести крейсер в такое состояние, чтобы он способен был принять снова бой. Я спешил с заделкою пробоин, пользуясь стихнувшей погодой. Но на утро, 15 мая, мичман Домерщиков, лейтенант Политовский и инжен.-мех. поручик Мельницкий обратились ко мне с вопросом, отчего мы не идем во Владивосток и не идти ли, через командира, просить адмирала, от имени офицеров, повернуть на N. Высказав им свое мнение, что считаю благополучный наш прорыв во Владивосток почти невозможным (японцев не миновать же, а крейсер уже был сильно избит), я однако добавил, что хотя мы и не дойдем, то все же, таким путем, погибнем с честью и тем избегнем позора пребывания в нейтральном порту, а потому, я присоединяюсь вполне к их желанию и только прошу от моего имени поскорее опросить всех офицеров, чтобы я мог говорить командиру от имени всех. Упомянутые офицеры отправились, а я остался у пробоин. Вскоре они снова возвратились, тут еще помню лейтенанта Зарудного с ними, и сообщили мне, что они опросили всех, и все согласны повернуть на Владивосток. Тогда я отправился к командиру. Последний, выслушав меня, ответил, что идти на север теперь безумие и чтобы я объяснил это офицерам. Я ответил, что и сам не надеюсь нисколько на успех прорыва, но с желанием офицеров вполне согласен и предложил командиру самому поговорить с офицерами. Разговор был в кормовой командирской рубке. С офицерами командир говорил тоже, но первые все же настояли идти к адмиралу. Адмирал находился на мостике. Когда я поднялся туда, вместе с офицерами, и доложил ему о нашей просьбе, то адмирал сильно взволнованный, со слезами на глазах ответил, что он разделяет и высоко ценит наше желание, но, к несчастью, не может его исполнить, так как уже поздно. До последнего момента он делал попытки повернуть на север, но каждый раз было безуспешно. Нарывались или па японские миноносцы или на всю эскадру, а теперь уже поздно, и взять на себя погубить нас и всех людей, он не может, так как результата все равно не будет,
15 мая в 2 ч. дня адмирал перешел на «Аврору».
Настроение у всех было возбужденное, страшно недовольное. Было много споров. На другой же день, 16 мая, когда уже решено было идти в Манилу и стали громко высказываться мнения, что лучше идти в Шанхай, не подходя к которому, можно было бы вызвать по телеграфу угольщиков (наши транспорты), принять уголь и идти кругом Японии, командир предложил на баллотировку: «Шанхай» или «Манила».
Лично я не разделял мнения возможности вызвать наши транспорты. Китайцы их не выпустили бы, а потому я и до баллотировки заявил, что если ставить вопрос север или юг, то, даже и без погрузки угля, я напишу «север». Но раз решено выбрать нейтральный порт, то я подаю голос за Манилу. Большинство голосов (закрытой баллотировки) оказалось за Манилу.
Уклоняясь от минных атак, в в ночь с 14 на 15 мая, шли наибольшим ходом, какой мог дать тогда крейсер с треснувшим цилиндром. Помню, что говорили тогда, что у нас было до 17 узлов хода. На утро ход уменьшили, но, когда именно и насколько, не помню. У меня только имеется пометка, что 17 мая шли 12 узлов.
До боя, нашего запаса угля хватило бы во Владивосток и кругом Японии, но после боя — едва-ли. Может быть, и хватило бы, но только при самых благоприятных условиях и то в обрез. В Манилу мы пришли почти с пустыми угольными ямами (расстояние около 1500 м.). Оставалось около 10 тонн.
Рассчитывать же на тихую погоду на О от Японии уже нельзя было, да и путь пришлось бы удлинить, так как пришлось бы идти вне пароходных трактов.

Капитан 2 ранга Посохов.

vs18 · 20.10.2010 21:17:07

53.

Показание Старшего Штурманского Офицера крейсера Капитана 2 ранга Мантурова.

Перед гибелью «Бородино», броненосцы шли в кильватерной колонне, имея курс NNW. Впереди шел «Бородино», за ним «Орел» и третьим «Николай I». Тем же курсом и также в кильватере, шли крейсера, составляя левую колонну, в расстоянии около 20 кабельтовов от правой.
Японские броненосцы были правее наших и часть их зашла вперед. По курсу по всему горизонту была видна цепь японских миноносцев. Около четверти восьмого «Бородино» мгновенно перевернулся. «Орел», а за ним и другие броненосцы, повернули на S. Следуя этому движению, «Олег», а за ним и другие крейсера, повернули на S.
Состав крейсеров был следующий: «Олег», «Аврора», «Владимир Мономах», «Дмитрий Донской», «Жемчуг» и миноносцы. «Алмаз» я видел около 5 часов, при перестроении, без грот-стеньги. «Светлану» видал около 6 часов, вышедшую несколько из строя, с большим дифферентом на нос. Вскоре после того, как мы повернули на юг, начались атаки японских миноносцев.
По отражении первой атаки, мы повернули через W на N и шли этим курсом до второй атаки миноносцев. Тогда снова легли на S. Таких попыток идти на N было три, но каждый раз, при встрече с миноносцами, поворачивали на S.
Попытка наша идти на север обусловливалась, главным образом, желанием пробиться во Владивосток; о присоединении же к эскадре нельзя было думать, так как, с наступившей темнотой, невозможно было различить свои суда от неприятельских. На юг мы шли ходом около 15 — 16 узлов; такой ход имели до четырех часов ночи, когда уменьшили ход до 9 узлов. Курс взяли несколько восточнее Шанхая. Идти, вместо Шанхая, в Манилу решено было 16 мая, утром, после встречи с пароходом «Свирь».
В протесте офицеров против похода на Манилу или в Шанхай я не участвовал, так как об этом узнал только на — днях, через полтора года после боя. Мнения моего никто не спрашивал. Вероятно, в это время, я был при исполнении своих служебных обязанностей на мостике, определяя астрономически место корабля. Относительно же совещания г. г. офицеров по вопросу о походе на Владивосток, вместо Манилы или Шанхая, я могу только сказать, что официальных совещаний не было, были только частные разговоры отдельных офицеров за завтраком в кают-компании, в присутствии командира. Вследствие этого, к какому-нибудь определенному решению эти разговоры не привели.
Баллотировок никаких не было.
Командир участвовал в этих разговорах, приводя свои доводы, против полезности дальнейших попыток пробиваться во Владивосток.
Скорость хода крейсера была определена, во время испытаний механизмов на меркой миле, три раза. Наибольший ход был достигнут — 20 узлов.
После отделения крейсеров, трудно было рассчитывать на возможность присоединиться к эскадре, так как броненосцы, повернув, не показали своего курса, а вскоре наступившая темнота не позволяла уже различать суда. Крейсерам пришлось действовать самостоятельно. Относительно скорости хода ночью и времени уменьшения большой скорости точно не помню.

Капитан 2 ранга Мантуров.

vs18 · 22.10.2010 21:01:38

1

54.

Показание Вахтенного Механика крейсера Капитана К. И. М. флота Злебова.

Я состоял вахтенным механиком на крейсере I ранга «Олег» до 1 января 1906 года, с какового момента вступил в исправление обязанностей старшего судового механика этого же крейсера.
Крейсер ушел из Либавы, осенью 1904 года, с одним лопнувшим цилиндром, хотя и зачиненным, но требовавшим особенного ухода в смысле увеличения совершенно нежелательной внутренней смазки. Кипятильники наши давали, несмотря на огромную контрактную производительность, в действительности очень мало воды, в виду нерациональности их установки, малого их самих количества (всего два), что позволяло иметь одновременно только один кипятильник, так как, другой должен быть всегда к чистке или исправлении и, наконец, кроме того, нет совершенно приспособления готовить воду для котлов в запас в цистерны.
Кроме этих недостатков, машина и котлы вначале считались в хорошем состоянии, но дальнейшее плавание показало в очень скором времени то положение, которое не могло быть обнаружено при уходе из Либавы, хотя там уже начали лопаться паровые трубы, там же их чинили, что приходилось сделать несколько раз и впоследствии.
Начиная от Скагена, уже сказалось, что регулярное выщелачивание котлов, столь необходимое для системы Нормана, невозможно, так как, плохое качество угля, получаемого с немецких пароходов, требовало увеличения количества котлов в действии, остальные же котлы приходилось держать все время наготове, в виду неизвестности нахождения неприятеля и ожидания встретить его каждый момент. Поэтому приходилось ограничиваться только продуванием и переменой воды в котлах. В достаточной степени этого нельзя было выполнять, так как запас воды необходимо было очень беречь, в виду длинных переходов с незначительными остановками для пополнения запаса воды и угля; при этом вся команда без исключения занималась погрузкою и свободных людей не было совершенно; надо было считаться еще с тем, что кочегары работали на три смены, нередко на две (вследствие очень трудной подачи угля) и сильно утомлялись, несмотря на помощь строевыми. Эти причины заставляли, насколько возможно, уменьшать работы по чистке и уходу за котлами и машинами.
По приходе в бухту Суда получилась возможность вычистить котлы, что и было сделано. Это был последний порт, где мы получили воду в достаточном для этой цели количестве.
Постоянное плавание крейсера сначала в отряде, а потом в эскадре, в которых не было возможности многим судам держать правильный строй, вследствие разнородности судов, имело неблагоприятное влияние на прочность котлов, так как крейсеру, как охраняющему тыл, а потому и концевому, приходилось резко менять хода, что сопровождалось вредным повышением пара и усилением горения, чего, при нормальном ходе обученной эскадры, не могло бы быть. Благодаря всем этим факторам, трубки котлов начали лопаться уже с ноября месяца (первая лопнула 24 ноября 1904 года), несмотря на отличное качество трубок шведского производства.
Но это были редкие случаи до тех пор, пока не обнаружилось новое явление (первый раз 25 января 1905 года) со страхом ожидаемое нами, но не так уже скоро, а именно, лопание трубок правого холодильника: с этого момента началась страдная пора в машинной жизни, так как, это лопание превратилось, к нашему горю, в периодическое явление.
Причина этого была предвидена еще раньше, но не могла быть устранена, в виду спешности ухода, которая продолжалась около трех месяцев (этого времени было достаточно, чтобы заменить трубки новыми); правый холодильник был снабжен, несмотря на подавляющее и доказанное еще раньше преимущество луженых трубок, трубками нелужеными; левый же холодильник, с лужеными трубками, впервые пострадал на возвратном пути, а именно — в Коломбо и от причины чисто механической. Факт, что лопнула трубка в холодильнике, может быть обнаружен через тот промежуток времени, когда соленость води дойдет до степени возможности определить это на вкус (нас, несмотря на просьбы, не снабдили химическими соленометрами); этот промежуток иногда доходит до 20 минут, чего достаточно, чтобы ввести значительное количество соли и котлы, а также, довести расход пресной воды продуванием на предмет уменьшения солености, до 25 тонн.
Уголь доставлялся нам всегда, без исключения, недоброкачественный, мелкий, с явными признаками присутствия большого количества серы, (все пароходы жаловались, что при доставке его к эскадре, этот уголь самовозгорался по несколько раз); расход его был значителен; для продуктивности его горения необходима была усиленная тяга и более частая чистка (котлов) топок; два последних действия не уживаются друг с другом.
Результат вышесказанных недостатков в холодильнике, кипятильниках, качестве угля, усиленной смазки лопнувшего цилиндра, несомненно должен был выразиться в порче души корабля, а именно котлов, и только терпение и выносливость команды, желающей довести дело до конца, помогли сохранить машину и котлы настолько, насколько этому позволяли обстоятельства плавания и в конце концов, все-таки довести крейсер обратно в Россию. В таком ненадежном состоянии, мы пришли в Носси-бе на Мадагаскар. Обычный наш ход до Мадагаскара был 10 — 14 узлов, что можно было иметь свободно, так как, котлы были еще чисты сравнительно; но дальнейшие ходы были так ненормальны для крейсера (в смысле малого очень хода, когда требовалось по роли крейсера в эскадре иметь всегда в запасе дать с минуты на минуту большой ход; при малом же ходе не требуется большого горения, а поэтому очень уменьшается циркуляция воды в котлах, что очень вредно при системе Нормана), что результатом явилось сильное засорение трубок котлов и в случае надобности, не думаю,чтобы мы могли дать более 18 — 19 узлов, да, если бы и дали, то очень не надолго, так как, подача угля слишком трудна, чтобы непрерывно доставлять к котлам уголь в достаточном для такого хода количестве.
Когда определилось вполне, что наше единственное назначение Владивосток, то команда и офицеры молили Бога, чтобы скорее только встретиться с неприятелем, а этим скорее кончить все наши мучения, так как впереди не видели ничего отрадного в состоянии наших машин и главное котлов; команда ведь понимала отлично в каком положении находятся наши механизмы и, несмотря на это, она с честью доказала, что может сделать наша (неопытная, как говорят о ней все и даже наши морские чины) машинная команда в нужный момент, даже и с такими механизмами.
Наконец, настало 14 мая, день так ожидаемый всеми. К этому дню на крейсере имелось около 950 тони угля, 400 тонн пресной воды и около 80 тонн лишних запасных вещей и материалов; таким образом, можно считать, что перегрузка, кроме перегрузки при постройке, около 800 тонн, была около 250 тонн. До 12 часов дня имели 50 — 60 оборотов и, постепенно прибавляя, довели к 2 часам до 98 оборотов. Еще утром в девятом часу, лопнула трубка в котле № 9 и его пришлось вывести совсем из действия и, таким образом, к началу боя имели всего 15 котлов. С 2 часов дня до 6 час. 20 мин. вечера, имели переменные хода от 40 — 139 оборотов; иногда давали с полного переднего полный задний и наоборот.
Вероятно, в этот промежуток и нарушилась непроницаемость зарубашечного пространства цилиндра высокого давления левой машины.
В 6 час. 27 мин. вечера уменьшили ход до 82 оборотов, к 6 час. 85 мин. имели 52 оборота, а в 7 час. 4 мин. машины были остановлены; это был, вероятно, момент гибели «Бородино», которую я видел и которую приходилось скрывать от команды, хотя она, повидимому, чувствовала всю ужасающую истину.
В 7 час. 10 мин. дали ход в 70 оборотов; в 7 час. 30 мин. имели 103 оборота; в 7 час. 40 мин. — 74 оборота; в к 8 час. — 121 оборот; в 8 час. 24 мин. — 89 оборотов; это был тот промежуток, когда видели впереди себя полукруг японских минных судов, а наши минные суда, в это время, к нашему изумлению, стояли в кучке, под носом «Олега» и почему-то бездействовали.
Что мы делали с крейсером после этого, я не могу судить, так как вдруг стало темно, с закатом солнца, и видно было в роде зарева только с кормы, с правой стороны, позади крейсера; потом говорили, что мы ходим взад и вперед, определяемся, ищем прорыва, но, куда — неизвестно. Все эти сведения были очень отрывочные и часто противоречащие, так что точного понятия обо всем этом мы, кроме находящихся в то время на переднем мостике, не могли иметь.
С 8 час. 27 мин. до полночи имели 96 — 105 оборотов, а, затем, уменьшили до 85 оборотов; таким ходом шли до 8 час. 15 мая; в 10 час. утра имели 65 оборотов, в 11 час. — 50 оборотов. Рано утром 15 мая, часа не помню, некоторые офицеры начали возбуждать вопрос, куда же мы идем и попросили старшего офицера, капитана 2 ранга Посохова, доложить командиру, что офицеры хотят говорить с ним. Когда старший офицер доложил об этом командиру, то последний сейчас же пришел в свою кормовую рубку и здесь началось что-то в роде совещания или допроса (были: лейтенанты Политовский, Миштовт, мичман Домерщиков, поручик Мельницкий (теперь шт. кап.) и я). Требовали, чтобы идти непременно на север или, по крайней мере, кругом Японии во Владивосток и сейчас же. Но на таковое решение командир не соглашался, приводя в доказательство то, что, с имеемым числом тонн угля, кругом идти безрассудно, так как угля не хватит и выйдет в роде «Новика»; прорываться же Цусимским проливов нет никаких шансов, так как нас там наверно ждут японцы, мы же не можем развить полного хода в виду неисправности цилиндров, холодильника, слабого состояния котлов и упадка духа и сил команды.
Все эти доводы, по моему мнению, были очень основательны и именно в то время, когда мы уже отошли от этого места и не воспользовались в свое время темнотою (причин этого до сих пор не знаю), с момента гибели «Бородино». В конце концов пришли к общему решению, но какому-то недоконченному, что надо идти в Шанхай, там погрузить уголь с наших транспортов и пробовать, обойдя Японию, прорваться во Владивосток; после этого все разошлись и опять приступили к заделке пробоин. Личное мое мнение на этом совещании было таково, относительно цилиндров: цилиндр низкого давления настолько приработался и оказался так хорошо заделанным, что он один нисколько не помешал бы развить полный ход; но прорыв в зарубашечное пространство цилиндра высокого давления был гораздо большею помехою в этом деле.
В 10 час. утра 15 же мая узнали, что адмирал со штабом переедет после завтрака на «Аврору», так как там убит командир и ранен старший офицер.
В 11 час. 10 мин. остановили зачем-то машины и в 10 час. 25 мин., дали 75 оборотов.
В 1 час пополудни остановили машины и адмирал, не позавтракав даже с нами, пересел на «Аврору». Переезд этот продолжался до 3 час. 42 мин. пополудни, когда дали 75 оборотов и пошли за «Авророю» по направлению к Шанхаю.
В 7 час. 27 мин. имели от 68 — 80 оборотов, когда уменьшили до 55; до полночи имели 45 — 55 оборотов; в продолжение этого времени усиленно продолжали заделку пробоин, которые угрожали крейсеру, вследствие начавшейся свежей погоды.
Утром 16 мая увидели на горизонте буксирный пароход «Свирь», догоняющий, повидимому, нас; мы остановили за «Авророю» ход и подождали пароход, который передал, что идет в Шанхай.
Начались переговоры между адмиралом и командиром. Адмирал решил, в виду ненадежного состояния «Олега», отправить его в Шанхай, а самому на «Авроре» идти в Манилу, но командир не соглашался на это и настаивал следовать за «Авророю» в Манилу; когда же он узнал, что угля хватит на этот переход, то перекрестился и ответил адмиралу: «Иду за вами».
Около полдня все тронулись («Олег» и «Жемчуг») в кильватер «Авроре», которая взяла курс к Маниле.
В этот же день (16 мая) во время завтрака, когда я был на вахте в машине (с 12 — 4 час. пополудни), ко мне спустился старший механик подполковник Моэлин и спросил меня, спеша очень, куда я желал бы идти в Шанхай или Манилу, так как за столом идет баллотировка по этому вопросу; не зная в чем дело, и почему возбужден вопрос, так как уже решено было идти в Манилу, я ничего не ответил решительного, а потому он ушел со словами: «Тогда я скажу, что вы за Манилу». Потом только я узнал, что за столом был возбужден вопрос (главное участие в нем принимали лейтенант Политовский, мичман Домерщиков и шт.-кап. Мельницкий), почему мы переменили первоначальное решение идти в Шанхай и направляемся в совершенно другую сторону, было после горячих споров сделано что-то в роде баллотировки, на которой выяснилось, что большинство за Манилу. Политовский, Домерщиков и Мельницкий считали, что наш уход в Манилу равносилен разоружению, а в Шанхае могли, как это было решено еще накануне, взять уголь и пройти, при удаче, во Владивосток.
Во время перехода в Манилу мы имели от 10 — 11 узлов, а, иногда, и меньше, так как, часто лопались трубки котлов и холодильника. Придя туда, кажется, 22 или 21 мая, мы несколько дней стояли готовые принять уголь и уйти; но, после переговоров, были введены в порт и через несколько дней разоружены.

Капитан Злебов.

vs18 · 22.10.2010 21:31:36

55.

Показание Младшего Артиллерийского Офицера крейсера Лейтенанта Домерщикова.

1) 14 мая 1905 года я участвовал в Цусимском бою, будучи на крейсере I ранга «Олег» в должности младшего артиллерийского офицера.
Все время боя я находился на верхней палубе, за исключением первого получаса, когда я был на мостике; поэтому я не мог видеть расположения всей эскадры в различные моменты боя, а, не имея при себе часов, замечать их.
В виду этих обстоятельств, показания мои приблизительны, относительно времени и места расположения судов, а на некоторые вопросы — отвечать даже не могу.
Около 7 часов вечера, шедший, приблизительно у нас на траверзе, броненосец «Бородино» перевернулся; вскоре после гибели, я сделал выстрел из правого 6" каземата, носового, по неприятельским миноносцам, виденным по носу крейсера, вследствие большого до них расстояния получались крупные недолеты, почему ограничились лишь одним выстрелом. После этого я пошел на шканцы, где заметил, что, шедший головным броненосного отряда, «Орел» склоняется влево; будучи уверен, что делает он это, чтобы обойти неприятельские миноносцы, я внимания не обратил на поворот нашего крейсера. В это же время, я получил приказание готовить орудия к атаке, и совершенно не заметил, как «Олег» лег на курс S. Очень скоро стало темнеть, и куда пошла эскадра я не видел, слышал лишь мимоходом от кого-то, что все суда идут за нами.
Часов около 9-ти я ходил на мостик, где мне сказали, что идем на N, но, было ли это верно, не знаю. т. к. к компасу не подходил. В продолжение ночи я быль еще два раза на мостике, один раз я слышал, как штурманский офицер лейтенант Мантуров, приказал рулевому положить лево руля и лечь на NW, второй же раз мне сказали, не помню кто, что временно мы идем на S до определения места по звездам.
Впоследствии узнал, что место определено было лишь к рассвету, когда крейсер был у S оконечности о-ва Цусима.
Вечером и ночью я видел, прошедшие мимо нас, два больших силуэта и несколько небольших судом, повидимому, неприятельские миноносцы.
В кильватер нам держались два судна, оказавшиеся потом «Авророй» и «Жемчугом».
Чем был вызван поворот крейсера «Олег» в 8-м часу вечера 14 мая 1905 года, после гибели броненосца «Бородино», не знал; на другой день после боя я узнал от командира, что крейсер повернул на S, следуя движению броненосцев.
2) Где находились в это время броненосцы и остальные крейсера и на каком курсе и каким ходом держалась эскадра, — не знаю, помню лишь, что ход крейсера был значительно увеличен. На рассвете 15 мая, я встретил на верхней палубе лейтенанта Политовского, которого спросил не знает ли он, где эскадра и куда мы идем? На это получил ответ, что эскадры не видно, а мы идем на S. Переговорив между собою, мы решили собрать офицеров, с тем, чтобы обратиться к командиру за разъяснением причин, почему крейсер очутился в таком положении и потребовать перемены курса на N. В это время к нам подошел лейтенант Миштовт, который присоединился к нашему желанию. Через ½ часа в кают-компании собрались офицеры: лейтенанты Мантуров, Афанасьев, Зарудный, Миштовт, Политовский, подполковник Моэлин, капитан Злебов, кто еще из офицеров присутствовал не помню, знаю лишь, что поручика Мельницкого не было. Предложение пойти к командиру с требованием, о перемене курса, было принято офицерами несочувственно.
Вывел я это заключение из того, что возраженья носили характер неопределенный и даже некоторые из присутствующих, не дождавшись каких-либо результатов, ушли из кают-компании. Лейтенант Зарудный заявил, что он согласен принять участие лишь в том случае, если будет созван командиром военный совет, согласно ст. Морского Устава. После этого лейтенанты Миштовт, Политовский и я спустились в каюту за Морским Уставом, но в нем не нашли статьи, разрешающей требовать в этом случае военного совета; а потому мы решили доложить командиру о своем мнении.
Считая неудобным идти непосредственно к командиру, не сообщая предварительно старшему офицеру, просили капитана 2 ранга Посохова доложить о нашем желании командиру.
Через несколько времени старший офицер сообщил нам, что он доложил командиру и что последний хочет поговорить с нами. Не помню в котором часу меня позвали в каюту командира, где я увидел его и несколько офицеров: капитана 2 ранга Посохова, лейтенантов Зарудного, Миштовта, Политовского, Афанасьева, подполковника Моэлина, капитана Злебова и поручика Мельницкого. На вопрос командира, что мы желаем, лейтенант Политовский спросил: «Каким образом мы очутились здесь, где эскадра и что предполагает делать дальше адмирал?»; капитан 1 ранга Добротворский, заплакав, сказал, что он был бы счастлив пройти во Владивосток, но это невозможно, вследствие больших повреждений в корпусе, недостатка угля и трещины в цилиндре левой машины, и предполагает идти в Шанхай, а адмирал хочет идти на «Авроре» в Манилу. После целого ряда споров и разговоров, выяснилось, что, будто, угля у нас очень мало и что одна машина работать не может, хотя поручик Мельницкий это отрицал.
Было предложено два исхода: 1), ночью пройти западным Цусимским проходом и 2), пополнить запасы угля в Шанхае с наших транспортов, сделать тоже или идти кругом Японии Сангарским проливом.
Командир согласился со 2-м предложением, ссылаясь на недостаток угля. На этом кончилось совещание.
Днем адмирал Энквист перенес флаг на «Аврору».
Утром 16 мая, когда наступило время «Авроре» отделиться от нас, командиром овладела нерешительность, после того, как он раскланялся с адмиралом, вдруг он закричал на «Аврору»: «Иду с вами». На предложенный мною вопрос: «Что вы делаете?», капитан 1 ранга Добротворский в очень резкой форме ответил, приблизительно, так: «Не ваше дело, я не желаю еще драться, довольно с меня. Что вы желаете попасть в плен к англичанам? А я не хочу; подвергать же людей глупому риску идти во Владивосток — абсурд». Видя, что разговоры не приведут ни к каким результатам, лейтенант Политовский и я спустились в командирское помещение, где убеждали офицеров настоять на перемене курса.
Вскоре пришел к обеду капитан 1 ранга Добротворский, к которому обращались с различными вопросами лейтенант Политовский, Мельницкий и я, старались убедить его идти во Владивосток, указывая на «Диану», которую он в разговорах осуждал.
Наконец, капитан 1 ранга Добротворский, будучи, видимо, сильно взволнован, возвышенным голосом сказал, обращаясь к нам: «Уполномочиваю вас говорить кому угодно, что я струсил, но все-таки я не изменю курса». Однако, через несколько времени командир предложил сделать баллотировку, куда идти в Шанхай или Манилу.
Результат баллотировки (она была закрытой), выяснил, что большинство за Манилу.
Капитан 2 ранга Посохов говорил, что он докладывал адмиралу о мнении некоторых офицеров, но, что адмирал просил передать нам, что все, что от него зависит, он сделает. Время, когда старший офицер говорил с адмиралом, не знаю, но, кажется, одновременно с докладом командиру. Более показать ничего не могу.

Лейтенант Михаил Домерщиков.

vs18 · 25.10.2010 19:25:55

56.

Показание Ревизора крейсера Лейтенанта Афанасьева 2.

1) Занимал на крейсере I ранга «Олег» должность ревизора.
2) Во время боя и гибели броненосца «Бородино», крейсерский отряд, с «Олегом» во главе, находился на левой стороне от броненосцев. После гибели «Бородино», броненосец «Орел» прошел, как мне казалось с мостика, по месту гибели и спустя немного времени повернул на обратный курс, между тем, как крейсера сперва продолжали путь тем же курсом, а затем тоже повернули на SW.
3) Я не знаю, когда крейсер проложил окончательно курс на S, но, во всяком случае, поздно ночью, так как до этого было несколько попыток прорываться на N, но, при встрече минных атак, снова отворачивались, ложась на SW и на W. Насколько долго шли полным ходом, я этого показать не могу, так как не помню.
4) На другой день утром было первое совещание офицеров по вопросу о прорыве во Владивосток и единогласно решили просить командира, но этот последний нам заявил, что угля недостаточно, и мы не сможем прорваться. Ходили ли с докладом к адмиралу, я показать не могу.
5) Второе совещание было относительно порта, куда можно бы нам зайти и большинство голосов высказалось за Манилу.
6) Командир приводил доводы против прорыва, единственно считая недостаток угля и неисправность цилиндра машины, боясь, что его может разорвать.
7) Адмирал перенес свой флаг на крейсер «Аврора» около полдня.
8) Крейсер «Олег», в день боя 14 мая, имел безусловно перегрузку, но какую, в тоннах или в футах углубления, я положительно не помню.

Лейтенант А. Афанасьев 2.

Отредактированно vs18 (25.10.2010 19:28:13)

vs18 · 25.10.2010 21:11:01

Крейсер I ранга «Светлана».

57.

Показание Капитана 2 ранга Сонцова, бывшего Ревизором крейсера.

На крейсере I ранга «Светлана» я был в должности ревизора.
На пути по Владивосток разведочной службой не занимались.
В день боя 14 мая на крейсере было угля, кроме 620 тонн, собственно боевого запаса, который мы могли принимать, еще около 200 тонн угля в мешках, которые служили защитой жизненных частей судна, как-то: механизмов, элеваторов и пр. Остальных же запасов и материалов было на 6 месяцев, а потому крейсер был перегружен, ибо не был рассчитан на помещение такого количества угля и запасов. Полагаю, что перегрузка доходила до 1000 тонн.
Лично я не видел гибели «Урала», «Руси» и «Камчатки», т. к. был 14 мая при подаче снарядов.
О положении Владивостока до 14 мая ничего не знал.
Вскоре, после гибели броненосца «Бородино», солнце зашло, затем быстро стемнело и державшийся весь день туман сгустился, вследствие чего мы потеряли из виду броненосцы и транспорты и вступили в кильватер «Авроре», идущей за «Олегом». Следовать за «Олегом» и «Авророй» било очень трудно, вследствие темноты и частого изменения ими курса и хода. Несколько раз приходилось с самого полного хода стопорить машины, а иногда и давать полный ход назад.
Так как до «Авроры» расстояние значительно увеличивалось, то скоро стало очевидным, что «Светлана», с ее затопленным водою носовым отделением (из-за чего мы и имели 4 фута дифферента на нос), за этими крейсерами, идущими большим ходом, следовать не может. И, действительно, около 10 час. вечера, крейсер «Аврора» от нас скрылся и найти его снова мы уже не могли. Вследствие того, что с «Олега» мы не имели никаких сигналов о курсе, спросить же о нем по телеграфу не могли, так как еще в начале боя этого дня лишились телеграфа (пробоина в отделении динамо-машин), командир, имея в виду приказ адмирала Рожественского (конечная цель наша — достижение Владивостока) и зная сигнал с броненосца «Император Николай I» («Броненосцам курс NО 23°»), решил идти во Владивосток. Для этого в 10 час. 40 мин. вечера, имея 105 оборотов (скорость от 14—15 узлов), легли на N. Оборотов больше не прибавляли, чтобы, выходящим из трубы пламенем, не обнаружить своего присутствия неприятелю. С нами пошел соединенно и миноносец «Быстрый». В продолжение ночи справа и слева показывались огни и прожектора, от которых крейсер уклонялся в ту или другую сторону; атакам мы во время ночи не подвергались, а потому в это время и стрелять не пришлось, так мы шли до рассвета 15 мая.
Стрелять в бою 14 мая пришлось, почти, непрерывно с 2 час. дня и часов до 9 — 10 вечера.
К утру 15 мая, на крейсере осталось только около 120 шт. 6" патронов, так как с 3 час. дня пришлось пользоваться снарядами только из кормовых бомбовых погребов. 3 часа дня — момент затопления помещения динамо-машин и носовых бомбовых погребов, вследствие полученной подводной пробоины.
15 мая, при совершенно ясной погоде и волнении до 4 баллов, часов около 5 утра, слева по носу открылся остров Дажелет, по которому и было сделано определение места. Около этого же времени, справа и немного сзади нас, показалось 4 неприятельских крейсера: 3 — типа «Мацушима», а 4 — тип не был определен. Чтобы уйти от неприятеля, курс изменили влево и прибавили ход; вскоре после этого крейсера скрылись, а мы легли на прежний курс. Часов около 6, слева по носу заметили 5 крейсеров: 3 — типа «Касаги», 2 — типа «Ниитака». Так как они шли немного на пересечку нашего курса, то, чтобы быть от них подальше и разойтись с ними контр-курсами, изменили курс влево и легли по W сторону острова Дажелет. В это время был также виден по носу дым еще 2 судов, прошедших с W на О по северную сторону острова Дажелет. Все эти 7 судов быстро скрылись. Часов в 6 утра, с миноносца «Быстрый» семафором передали просьбу снабдить его углем, так как у него осталось всего 25 тонн. Командир наш решил идти пока прежним ходом, чтобы, по возможности, скорее выйти из сферы неприятельских судов. После чего предполагалось подойти ближе к берегу, где бы было потише (волнение доходило до 4 баллов), подвести там пластырь и одновременно о этой работой погрузить уголь на миноносец. Исполнить все это не удалось, так как, около 7 час. утра, справа — сзади показалось 2, идущих в кильватерной колонне, судна, которые быстро стали нагонять крейсер, несмотря на то, что у нас, насколько было возможно, прибавили ход; число оборотов доходило до 120, при ходе до 17½ узлов; это максимум, что мы могли в этот день иметь из-за дифферента на нос от пробоины. Вскоре оказалось, что, нагоняющие нас суда, были японские крейсера «Ниитака» и «Отова» и с ними один миноносец. В 8 час. утра стало очевидным, что нам от крейсеров не уйти, а, так как, «Светлана» имела большую носовую пробоину и 6" патронов оставалось лишь только около 120 шт., то командир собрал военный совет. На совете было единогласно решено: «Вступить с крейсерами в бой и, когда будут израсходованы все патроны, затопить крейсер, открыв кингстоны». Затопить, а не взорвать крейсер решили потому, что минный погреб был залит еще в начале боя 14 мая. После совета, сейчас же была пробита тревога (часов около 8½ утра) и открыт по неприятелю огонь с расстояния 55 кабельтовов. Вскоре после начала боя, миноносец «Быстрый» отделился и пошел к берегу. Для того, чтобы поставить носовую артиллерию неприятельских крейсеров в более невыгодное положение, привели крейсера за корму, чем заставили идти их против крупной волны. Кроме этой цели, еще имелось в виду приближение к берегу, на который, в случае потопления крейсера, можно бы было высадить команду. Неприятельские же суда, обладая преимуществом в ходе до 4 узлов, легли параллельным с крейсером курсом, имея, повидимому, целью отрезать нас от берега. Неприятельский миноносец держался вне выстрелов на нашем левом траверзе.

Этот строй не менялся во все время боя, только расстояние между нами и неприятельскими крейсерами все время уменьшалось. По крейсерам мы могли стрелять только из 2-х 6" пушек: из ютовой и левой кормовой. Пристрелка по крейсерам била в высшей степени затруднена тем, что 1) совершенно не было видно мест разрывов наших снарядов за полным отсутствием какого-либо дыма от разрыва снарядов и 2) вследствие большого дифферента на нос.
Одним из первых неприятельских снарядов, попавших в крейсер, пробить был борт в командирском помещении; затем у шпангоута № 86 с левой стороны у ватерлинии получилась большая пробоина (в каютах инженер-механиков). Ее завалили матрацами и угольными мешками, чем, в значительной степени уменьшили доступ воды, попадавшей при размахах крейсера на качке. Когда все патроны были расстреляны, то, по приказанию командира, выбросили за борт с мостика (штурман и ревизор) в мешках с грузом все секретные книги, приказы и карты. Почти тотчас же затем неприятельский снаряд, разбив колосниковую защиту машины, пробил главную паровую трубу в обеих машинах и крейсер остановился. Вследствие этого, неприятельские суда быстро приблизились и от их стрельбы уже в неподвижную цель число попаданий снарядов в наш крейсер значительно увеличилось. Тогда, по заранее отданному после военного совета приказанию, трюмным механиком были открыты кормовые клапана затопления и двери непроницаемых переборок в жилой палубе. Между многими попавшими в крейсер снарядами был один, который через дымовую трубу попал в среднюю кочегарню, где ранил машинного кондуктора Селиванова и кочегаров. Из этой кочегарни никто из людей не спасся. Шлюпки были все разбиты, а потому и спустить их было нельзя. Крейсер стал заметно тонуть и когда гибель его стала очевидной, раненые, привязанные к койкам, были вынесены наверх, а затем и команде было разрешено оставить крейсер, спасаясь на матрацах коек и на спасательных поясах.
В начале одиннадцатого часа, команда начала спускаться в воду с правого борта. На крейсере одним из первых был убит командир кормовой группы, лейтенант Арцыбашев; смертельно ранен, а затем и убит, лейтенант Толстой. Лейтенант Дьяконов был тяжело ранен: осколком ему перебило левую руку. Старший офицер, капитан 2 ранга Зуров, был убит в то время, когда обходил батарейную палубу, чтобы удостовериться в том, что внизу уж больше никого из людей не осталось. Влетевшим снарядом ему оторвало голову, когда он проходил около лазарета. Командир, капитан 1 ранга Шеин, все время находился на мостике и незадолго до окончательного погружения крейсера в воду был убит, уже одним из самых последних неприятельских снарядов. Кондуктор Николаев был ранен в ногу, а машинный кондуктор Рыбаков убит. Около 11 часов утра, крейсер со сбитыми обеими стеньгами и кормовою трубою накренился на левый борт настолько, что верхняя палуба начала уходить в воду и в таком положении он окончательно погрузился на глубине 2000 фут. Самого момента погружения крейсера я не видел, так как, когда я услыхал около себя возглас: «Тонет крейсер, тонет», то тяжелое чувство, связанное с гибелью крейсера, на котором я непрерывно прослужил около 6 лет, заставило меня на это время закрыть глаза.
Крейсер затонул с поднятым кормовым флагом; место его гибели: φ 37° 0' 0" и l 129° 50' (по сведениям, данным командиром «Америка-Мару»). Неприятель расстреливал крейсер до полного его погружения в воду, при чем не только по крейсеру стрелял, но, повидимому, и по людям, находившимся в воде и унесенным течением на значительное расстояние от тонувшего крейсера. Так здесь, т. е., уже в воде, было убито и ранено значительное число людей, между которыми оказались убитыми кондукторы Бауман, Вешков и артиллерийский кондуктор Коваленко. После погружения «Светланы» в воду, один из крейсеров пошел большим ходом на S, а другой отделился к берегу к миноносцу «Быстрый» и открыл там огонь; через несколько времени и этот крейсер ушел также на S. Оба эти крейсера тонущей команды не спасали. Через 1½ или 2 часа после их ухода, показался пароход, оказавшийся впоследствии японским вспомогательным, крейсером «Америка-Мару». Крейсер остановился, опустил сначала две шлюпки, а затем и третью, на которых и начали подбирать наших людей. Последние люди были подняты с воды около 5 — 6 час. веч. Так как вода была холодная (+12° R), то многие на воде погибали от холода и упадка сил. Из офицеров здесь погибли лейтенант Воронец, мичман граф Нирод, прапорщик по морской части Свербеев, прапорщик по механической части Агатьев и священник о. Феодор Хандалеев.
На «Америка-Мару» офицерам и команде было выдано сухое платье и, кроме того, раненые были помещены в судовом лазарете. На другой день по приходе в город Сасебо, раненые лейтенант Дьяконов, машинный кондуктор Николаев и 21 человек нижних чинов были отправлены в береговой госпиталь; вскоре после этого и все остальные офицеры, кондукторы и команда были свезены на берег. По наведенным справкам оказалось, что лейтенант Дьяконов на другой день скончался в госпитале. Кроме вышеупомянутых погибших девяти офицеров, одного священника и четырех кондукторов, погибло еще 153 человека нижних чинов. Спасены: лейтенант Сонцов, лейтенант Вырубов, лейтенант Барков, мичман Картовцов, полковник Петров, штабс-капитан Деркаченко, штабс-капитан Невяровский, штабс-капитан Хоментовский, прапорщик по механической части Михайлов, врач коллежский советник Карлов, кондукторы: шхипер Шенберг, баталер Астафьев, минно-артиллерийский содержатель Сидоровский, машинный содержатель Николаев, рулевой кондуктор Копысов, минный кондуктор Ващенко, машинный кондуктор Долгов и 273 человека нижних чинов. Попадали ли наши снаряды в неприятеля, сказать не могу. Когда я уже плавал в воде, после гибели крейсера, мимо меня в близком расстоянии прошел один из их крейсеров, на котором я не заметил каких-либо наружных повреждений.
Каких-либо документов, книг и карт не сохранилось, так как они, как было сказано выше, в тот момент, когда доложили, что все снаряды израсходованы, выброшены были за борт в мешках с грузом.

Капитан 2 ранга Сонцов.

Отредактированно vs18 (27.10.2010 01:07:10)

vs18 · 26.10.2010 18:51:24

58.

Показание Старшего Судового Механика К. И. М. флота Полковника Петрова 2-го.

Во все время похода котлы и механизмы крейсера были в отличном состоянии и полагаю, что, несмотря на перегрузку, крейсер мог дать 20 узлов. Испытаний на скорость, за все время стоянки эскадры на Мадагаскаре и после, не производилось. Наибольший ход, который приходилось давать при эволюциях эскадры, был 18 узлов и то на короткое время.
К 14 мая, хотя излишний уголь и был израсходован, но, на крейсере сверх нормального запаса угля в 520 тонн, оставалось еще 100 тонн угля и, кроме того, уголь в мешках для защиты разных слабых частей крейсера, к количестве 200 тонн. Всех запасов на крейсере, как по машинной, так и по остальным частям, имелось на 6 месяцев.
Перегрузка крейсера была и в Кронштадте, перед уходом эскадры, так как на крейсере были установлены вновь четыре 75 м.м. пушки и для них устроены погреба. Затем разным деревом была занята вся верхняя рубка, так что, уже в Кронштадте, водоизмещение крейсера было от 4400 тонн до 4500 тонн, вместо первоначального — 3828 тонн. Поэтому я считаю, что к началу боя, водоизмещение крейсера было около 4700 тонн.
Подводную пробоину крейсер получил в отделение динамо-машин, около 3 часов дня 14 мая. Кроме отделения динамо-машин, залиты были два 6" погреба, 47 м.м. погреб и минный погреб, так как ход в эти помещения из отделения динамо-машин, при быстро хлынувшей воде, закрыть их не успели. Всего воды влилось около 350 тонн. Сразу получился крен на нос, и ход крейсера, благодаря этому, не мог быть больше 18 узлов. (Как это было замечено на другой день 15 мая).
От эскадры, вернее, от крейсеров, отделились, когда те шли на юг. Около 11 часов вечера, потеряв в темноте крейсера (курс же нам не был показан), повернули на NО 23°, т. е., во Владивосток. Скорость в это время имели около 14 узлов.
Во время боя, мне пришлось быть в машине, почему гибели наших транспортов не видел. О миноносце «Безупречный» тоже ничего не знаю.
15 мая, после боя с двумя японскими крейсерами, в 10½ часов утра, когда у нас все снаряды были израсходованы, открыли кингстоны для затопления крейсера. (Это еще было решено на военном совете, собранном командиром утром в 8 часов, когда было видно, что боя не избежать).
За неимением своих часов (по японским сведениям), крейсер «Светлана» совершенно скрылся под водой в 11 час. 8 мин.

Полковник Петров 2-й.

Отредактированно vs18 (27.10.2010 00:59:07)

vs18 · 26.10.2010 19:22:28

59.

Показание Лейтенанта Вырубова.

Я был назначен на крейсер I ранга «Светлана» в первых числах мая 1904 года приказом главного командира Кронштадтского Порта. Крейсер в то время готовился к походу, ставились четыре 75 м/м. орудия и четыре 47 м/.м. Увеличивались бомбовые погреба. В бою 14 мая крейсер имел вооружение 6 — 6 дм., 4 —75 м/м. и 8 — 47 м/м. орудий. Дальномер Барра и Струда, станки, как и оптические прицелы на всех 6" дм. и 75 м/м. орудиях были установлены незадолго до ухода крейсера из Балтийского моря; искровой телеграф, системы «Телефункен», был установлен в Кронштадте. Эти приборы действовали во время похода удовлетворительно.
На Мадагаскар крейсер прибыл одновременно с адмиралом Фелькерзамом, входя в состав его отряда.
Практическая стрельба производилась очень редко, причем характерная особенность ее заключалась в том, что условия практической стрельбы не соответствовали условиям стрельбы и боя 14 — 15 мая. Расстояние было меньше, так же как и ход, а цель была неподвижна.
В тактических эволюциях на Мадагаскаре крейсер исполнял роль дозорного корабля, так же как и и течение всего похода. Водолазы крейсера, в числе других, производили на Мадагаскаре очистку подводной части от водорослей и ракушек и некоторые отдельные работы, как то исправление рулей на крейсерах «Жемчуг» и «Изумруд» и миноносце «Громкий». Влияние продолжительности стоянки на Мадагаскаре и Аннамском побережье на состоянии духа личного состава выказывалось не в большой степени, причем, конечно, при этом имело большое значение неопределенность положения эскадры.
На Мадагаскаре Командующий эскадрою посетил крейсер и, оставшись очень доволен смотром, благодарил личный состав. Общение между офицерами разных судов было обычное у нас во флоте, т. е., офицеры отряда редко посещали чужие суда и встречались чаще на берегу, причем обстановка стоянок не могла служить к сплочению личного состава, так как разведочной отряд в разведочной службе не упражнялся, а нес лишь обязанность дозорных кораблей. Причем, насколько мне не изменила моя память, я не имел случая говорить с командиром крейсера о необходимости упражнения в разведочной службе и потому не осведомлен, как он к этому вопросу относился.
Разведки ни в переходах, ни в других случаях не производились.
Перед боем, командир крейсера сообщил офицерам, что, согласно приказа Командующего эскадрою, назначение крейсера в бою 14 мая состоит в охранении транспортов, вследствие чего крейсер старался держаться все время между транспортами и неприятелем. Сигналы «Олега», относящиеся к крейсерскому отряду, вечером 14 мая, на «Светлане» полагаю не считали обязательными для себя, если бы таковые и были разобраны. О подобных сигналах ничего не слыхал. Во время боя исполнял обязанности начальника носовой группы и находился во время боя на полубаке. Вечером же сошел в кают-компанию и спал ночь в каюте. Долго ли следовала «Светлана» за крейсерским отрядом и когда отстала, не знаю, так как не был в это время наверху. По этой же причине не знаю, когда вступил крейсер «Жемчуг» нам в кильватер и долго ли держался так. Перед тем, как повернуть на север, усиленно семафорили с «Жемчугом» и «Олегом», желая передать на «Олег», что не можем поспевать за ним и просим дать курс.
Встретив ночью «Дмитрий Донской», командир спрашивал в рупор: «Где адмирал?». На «Донском» ответили: «Не знаю». Ночью встречали несколько раз огни, которые принимали за огни неприятельских миноносцев. Во время боя, миноносцев, державшихся у «Светланы», не заметил; миноносец «Быстрый» пристал к нам ночью и за несколько времени до гибели «Светланы» пошел к Корейскому берегу. Его преследовал японский миноносец. Гибель «Быстрого» не видал.

Лейтенант Александр Вырубов.

Отредактированно vs18 (27.10.2010 00:57:09)

vs18 · 26.10.2010 20:06:18

Крейсер II ранга «Алмаз».

60.

Показание Флигель - Адъютанта Капитана 1 ранга Чагина, бывшего Командиром крейсера.

1) Крейсером «Алмаз» командовал с 14 января 1902 г. по 8 июня 1905 г.
2) Разведочной службой не практиковались.
3) Малаккский пролив эскадра проходила в строе 4 кильватерных колонн без разведчиков.
4) Перед боем 14 мая и по приходе во Владивосток, котлы, машины и артиллерия крейсера были в полной исправности. Обрастание подводной части было значительное и отнимало ходу до 1½ узлов.
5) В виду полной исправности машин и котлов, мог давать 14 мая самый полный ход, что и делал во время боя на короткое время при расхождении с судами, ставя ручки электрического телеграфа на «самый полный ход». Но продолжительного большого хода, во время боя, не приходилось давать и ход менялся от малого до 16 узлов; при следовании во Владивосток, по отделении от эскадры, шел 16 узловым ходом.
6) Угля на крейсере «Алмаз», утром 14 мая, было 560 тонн, а, по приходе во Владивосток, его оставалось 180 тонн.
7) Окончательной гибели «Урала», «Камчатки» и «Руси» не видел. Во время боя видел, как в «Урал» попали один за другим два снаряда в носовую часть, после чего он стал садиться носом. Поднявши сигнал: «Терплю бедствие», он начал спускать шлюпки и сажать команду.
В конце боя, еще раз видел «Урал» в таком же погруженном состоянии, но с сбитой трубой.
Видел, как в «Камчатку» попал в трубу 12" снаряд, который произвел громадные повреждения. После этого, ее больше не видал. «Руси» не видал.
8) Миноносца «Безупречный» во время боя не видал.
9) О положении Владивостока знал только по французским газетам. В них я вычитал, что Владивосток сильно минирован, как нашими, так и японскими минами, и что там имеется станция беспроволочного телеграфа.
В приказах и циркулярах по эскадре о морской обороне Владивостока не объявлялось.
10) Отделение крейсера «Алмаз» от эскадры произошло при следующих обстоятельствах: после гибели «Бородино» (7 ч. 10 м.), скоро стало темнеть, но, мне казалось, что наши броненосцы повернули влево, должно быть, чтобы сблизиться с нашими крейсерами. Темнота наступала очень быстро и «Олег», а за ним последовательно и другие крейсера и транспорты, шедшие ему в кильватер, повернули на юг. При совершенной темноте, я видел лишь поворот «Олега»; других же судов уже видеть не мог, так как было совершенно темно, а отличительных огней суда не несли. Повернули ли на юг наши броненосцы или только поворачивали влево, чтобы сблизиться с крейсерами, — не знаю.
Крейсер «Алмаз» шел концевым; транспорты шли в беспорядке по обеим сторонам крейсеров.
В виду большого хода «Олега» (узлов 15 — 16), транспорты отставали и сильно мешали мне и ориентироваться и держаться в строе. Тем не менее, я повернул на юг, и шел курсом S — SW, минут 10 — 15. После этого, пришлось уменьшить ход, чтобы разойтись с каким-то судном, шедшим на пересечку и склониться на W, а затем пришлось застопорить машину, чтобы дать дорогу другому судну (полагаю, что это был «Иртыш»). Хотя это заняло несколько минут времени, но, во всяком случае, крейсера, шедшие ходом, не менее 15 узлов, ушли вперед и я потерял их из виду. Я считал, что японские крейсера, очевидно, повернувшие на юг, уже опередили меня, а потому, если бы я опять повернул на юг, то легко мог бы попасть им в кильватер. А в SW четверти началась усиленная стрельба, видны были лучи прожекторов и вспышки от выстрелов. Очевидно, начались минные атаки. Поэтому, а также сознавая, что уход на юг наших крейсеров не соответствует приказу Начальника эскадры, я решил вторично на юг не поворачивать, а идти во Владивосток. Об этом моем решении, я тут же объявил старшему офицеру и штурманскому офицеру и, после короткого с ними совещания, относительно курса, приказал лечь на Ост, рассчитывая пройти у японских броненосцев под кормою, если они шли на юг.
Я решил некоторое время идти на О, чтобы возможно ближе подойти к японскому берегу и затем склоняться влево, придерживаясь японского берега в том предположении, что все японские военные суда находятся на месте боя и идут на юг, а, следовательно, у берегов их быть не должно. Повернув на О, я часто попадал и лучи прожекторов, но не могу сказать, были ли это прожекторы наших броненосцев или же японских. Идя уже на Ост, я приказал дать полный ход, но, вскоре, от него пришлось отказаться, так как в трубах начала гореть сажа (11 день в море); ход пришлось уменьшить до 15 — 16 узлов.
Предполагаю, что прошел у японцев под кормою, и продолжая идти курсом Ост, скоро оставил за кормою у себя все суда, с которых не переставал раздаваться грохот орудий.
Считая себя близко к японскому берегу, я, в десятом часу вечера, начал понемногу склоняться влево и окончательно взял курс NО 40°, которым шел до 2 часов дня 15 мая.
Карту боя и карту пути при сем прилагаю *).
11) В бою израсходовано 75 мм. снарядов — 149, 47 мм. — 198.
Не имею данных при себе о том, сколько патронов осталось, но, думаю, что израсходовано было, не более 1/3 всего запаса.
12) На пути во Владивосток судов не встречал.
13) Отделившись от эскадры, я вторично не повернул на юг, во-первых, потому, что вследствие абсолютной темноты не был уверен, что найду свои крейсера, во-вторых, потому, что считал поворот на юг неправильным и не соответствующим приказанию Начальника эскадры, относительно конечной цели нашего похода.

Флигель-Адъютант Капитан 1 ранга Чагин.

Показываю дополнительно:
1) Команду с «Урала» сажали на шлюпки в начале 3 часа, а последний раз видел «Урал» около 6 часов вечера.
2) Наибольший ход крейсера, во время боя, в виду обрастания подводной его части, считаю 18½ узлов.

Флигель-Адъютант Капитан 1 ранга Чагин.
–
*) Карты приложены к подлинному документу в деле Архива Войны № 203.
Кроме того, карта приложена к донесению флигель-адъютанта Чагина – в книге III, выпуске 2-м документов.

Отредактированно vs18 (27.10.2010 00:54:06)

vs18 · 26.10.2010 20:50:18

61.

Показание Капитана 2 ранга Дьячкова, бывшего Старшим Офицером.

Состоял старшим офицером крейсера II ранга «Алмаз» с 27 сентября 1902 г. до назначения 27 августа 1905 г. старшим офицером крейсера I ранга «Громобой».
При моем назначении на крейсер на нем состояло команды по списку около 80 человек, из которых 30 — 35 находились в школах и других командировках. Находившиеся на лицо нижние чины были зачислены в команду крейсера из людей, оставшихся в 8-м флотском экипаже, по выделении из него минного отряда в отдельную часть, и переведенных из других экипажей для пополнения 8-го экипажа, вследствие чего ядро команды было очень дурное.
Специалисты доводились до табельного числа случайными людьми, т. к. спешная постройка крейсера (через 7 месяцев после спуска ушел за-границу) лишила возможности подготовить их из числа молодых матросов своей команды, а просьбы о переводе из других экипажей и команд именных людей оставались в громадном большинстве случаев без последствий. Остальная команда, не исключая и большей части машинной, состояла из матросов последнего призыва, легко подчинявшихся дурному влиянию своих старших товарищей и мастеровых, не оставлявших крейсера до последнего дня его пребывания в России.
По возвращении крейсера в феврале 1904 г. из Средиземного моря и до ухода его на Восток в состав 2-й эскадры Тихого океана, несколько человек было списано и пополнено опять случайными людьми, в числе которых было человек 10 запасных.
С началом плавания, весною 1904 г., поведение команды улучшилось, но, в общем, ее все еще нельзя было считать хорошею: кроме постоянных случаев непослушания и неисполнения приказаний были случаи и явного неповиновения; лень сказывалась во всем, и работали люди сносно только под усиленным надзором офицеров. По мере плавания поведение их продолжало улучшаться и начало проявляться большее усердие к службе.
В бою и после него, до прихода во Владивосток, команда держала себя прекрасно.
Накануне боя машины крейсера были в исправности, но на продолжительный полный ход крейсер, как и всегда, не мог рассчитывать, вследствие часто лопавшегося парового трубопровода.
Запасы главных материалов и провизии были полные. Перегрузки крейсера, сверх конструктивной, не было, т. к. весь уголь был уже спущен в ямы, а материалы и провизия занимали только предназначенные для их хранения места, за исключением части запаса сухарей, которая еще находилась в проходе сухарного отделения и, может быть, в одной из штабных кают.
За время, перехода эскадры на Восток в разведочной службе не практиковались, если не считать тех случаев, когда один из крейсеров отправлялся для опознания появлявшихся на горизонте судов. Правильной же разведочной службы и нельзя было нести, потому что при эскадре не было разведчиков.
Броненосец «Бородино» погиб в 7 час. 10 мин. вечера, обозначаю это время точно, потому что посмотрел на часы в то время, когда он лег совершенно. Во время гибели броненосца, крейсер «Алмаз» находился у него на правом траверзе, приблизительно, в 15 кабельтовых, и на курсе в NO-й четверти.
Японские броненосцы шли параллельным курсом и правее наших, в линии которых перевернувшийся «Бородино» был головным. Японские бронепалубные крейсера были позади, как нашей, так и японской эскадр. Впереди нас в 50 — 60 кабельтовых показались 9 японских контр-миноносцев, вышедших из-за неприятельских броненосных судов.
Вскоре, вдоль правого борта, прошли большим ходом крейсера «Олег», с «Авророй» в кильватере, а сзади на нас надвигались без всякого строя другие крейсера, транспорты и миноносцы: у всех, видимо, было желание построиться по «Олегу»; вследствие этого все скучились и приходилось неоднократно уступать друг-другу путь. Последним, с кем мы в это время сошлись близко, был «Жемчуг», командиру которого наш командир передал голосом — «Проходите вперед», прибавив, что вступит ему в кильватер. До «Жемчуга» по тому же направлению и с того же левого борта прошли «Дмитрий Донской» и «Светлана».
Во второй половине восьмого часа «Олег» и «Аврора», а за ними и другие крейсера, бывшие впереди нас, повернув влево, сделали по японским миноносцам по несколько выстрелов из кормовых орудий. Затем отряд склонился опять к старому курсу. Пользуясь этими отклонениями мателотов, нагнали отряд и потом шли ему в кильватер, немного отставая.
Какой был у нас ход — сказать не могу, но полагаю, что около 15 узлов, т. к. помню, что некоторое время спустя, когда уже отделились от отряда, старший механик докладывал командиру, что может прибавить ходу около узла, а больше 16 узлов и то только несколько минут, в день боя не шли, потому что при этом ходе начинало выкидывать пламя из труб.
Виляние отряда, а с ним и крейсера «Алмаз», продолжалось до наступления полной темноты, когда курс отряда установился в SW четверти. После этого ко мне подошел командир и, высказав предположение, что крейсера уходят совсем с места боя, сказал мне, что он на юг не пойдет. Затем он начал несколько волноваться, не решаясь сойти с курса, по которому скрывался отряд и не желая, вместе с тем, идти на S. Я поддержал его в намерении исполнить приказ Начальника эскадры идти во Владивосток и дважды поднятый во время боя сигнал: «NО 23°», тем более, что в это время отряд за темнотою скрылся уже совершенно. После разговора со мной, командир позвал старшего штурманского офицера, лейтенанта Григорова, и, посоветовавшись с ним относительно расположения курсов, приказал лечь на Ost и затем постепенно отклоняться к N до NО 23°, на который и легли около 11 час. вечера и оставались на нем до часу пополудни следующего дня, когда пошли по меридиану мыса Поворотного. Больше командир ни с кем не совещался и совета офицеров не было.
Склоняющимися курсами перешли на правую сторону наших броненосцев, обогнув концевого в расстоянии, меньшем досягаемости лучей боевых фонарей и вышли на свободу, вероятно, в интервале между японскою броненосною эскадрою и их легкими крейсерами. Впрочем, может быть, были увлечены настолько на юг, что обошли неприятеля с внешней восточной стороны.
При склонении крейсера в NО-ю четверть у большинства офицеров явилось убеждение, что наши броненосцы идут почти одним курсом с нами, хотя о направлении эскадры можно было судить только по ряду прожекторов.

Капитан 2 ранга Дьячков.

Дополнительно показываю:
По выходе из Носси-бе, я приказал старшему сигнальщику записывать утренний рапорт в отдельную тетрадь, интересуясь операцией погрузки угля в море, как лично для себя, так и для подбодрения команды соревнованием с другими судами. По приходе во Владивосток, записи утренних рапортов были сведены в таблицу, при сем представляемую.
В этой таблице не имеется данных для броненосца «Князь Суворов», потому что он сигналов о погрузке угля, вероятно, как флагманский корабль, не поднимал. Есть также пробелы в графах других кораблей; произошло это оттого, что в тетрадь сигнальщиков заносились только ясно разобранные сигналы, что не всегда позволяли состояние погоды или род строя. Так, 14 мая, благодаря туману, был разобран сигнал головного в колонне — крейсера «Светлана», концевых в броненосной колонне — «Наварина» и «Адмирала Нахимова», а также концевого отряда крейсеров — «Владимира Мономаха». Показанные в таблице цифры, полагаю, близко подходят к имевшимся в действительности на лицо запасам угля, а не к состоявшим по книжным записям, т. к. тяжелая работа по погрузке угля в тропиках должна была заставить могущий быть избыток употреблять для облегчения работы команды, т. е., показывать количество принятого угля в большем размере, чем в действительности погружено, лишь бы угольные ямы были полны. Это мое мнение подтверждается следующим случаем: у мыса Рас-Гафун мне было, как очередному для подобной работы старшему офицеру, поручено наблюдение за разгрузкой угля, оставшегося на одном из германских пароходов на пароход Р. О. П. и Т. «Меркурий», при чем я был предупрежден, что на нем по книгам должно остаться около 10 тонн.
Команда с разных кораблей была прислана в 9-м часу вечера; приступить же к правильной погрузке удалось только после полночи, т. к., на обыкновенно исправных немецких пароходах не оказалось ни пару в лебедках, ни людей, которые могли бы распорядиться приводом их в действие. С началом работ лебедки начали портиться и даже одна стрела сломалась. Привести все в порядок стоило большого труда, т. к., обыкновенно любезный и предупредительный личный состав германских пароходов на этот раз не желал принимать ни малейшего участия в разгрузке парохода и, начиная с капитана, уверял меня, что угля у них осталось так мало, что не стоит и приниматься за работу. В действительности же угля, оставшегося у него в экономии, оказалось более 100 тонн. Названия и величины парохода не помню, но он был значительно меньше «Меркурия». Полагаю, что и на других угольных транспортах образовывались остатки и потому предполагаю, что вообще утренним рапортам о количестве угля можно вполне доверять.

Капитан 2 ранга Дьячков.

Спойлер :

Отредактированно vs18 (27.10.2010 00:50:22)

vs18 · 26.10.2010 21:05:36

62.

Показание Капитана 2 ранга В. Григорьева 3, бывшего Старшим Минным Офицером.

После гибели «Бородино», случившейся вскоре, после семи часов вечера, броненосцы все вдруг повернули влево на 8 R и пошли на сближение с крейсерами; в это же время, по нашему курсу (NО 23°), видны были две группы миноносцев, на которые вначале пошел крейсер «Олег», а за ним все остальные крейсера в кильватерной колонне, с концевым «Алмазом», но, пройдя немного, уменьшил ход и стал склоняться влево и лег почти на обратный курс, а за ним все остальные крейсера, стреляя в миноносцев. Кто первый повернул, броненосцы или крейсера, точно указать не могу, так как случилось это почти одновременно. Ход «Олега» был значительный и он, с «Авророй», значительно отделился вперед; остальным крейсерам сильно мешали транспорты, которые были перемешавшись с крейсерами и приходилось часто давать дорогу.
Хотя сильно темнело, но можно было заметить, что «Олег» менял курсы. Когда явилась возможность, освободившись из кучи, дать большой ход, «Олег» был едва виден, легли на прежний курс. Уже окончательно стемнело и вскоре, немного правее носа по курсу, увидели несколько цветных ракет, считая, что это идет японская броненосная эскадра, склонившаяся влево за нашими броненосцами, изменили курс вправо и, как мне помнится, даже шли в SO четверть. Считая себя разошедшимися с японцами и не видя ни наших крейсеров, ни броненосцев, лишь видно было освещение боевыми фонарями и слышна была пальба; кто светил, разобрать было нельзя.
Отдалившись значительно от своих судов и не имея возможности в темноте их разыскать, рискуя наоборот натолкнуться на неприятеля и так как, конечная цель была указана в приказе Командующего эскадрой, то командир решил идти прямо во Владивосток. Это было в 10 часу вечера.
Вследствие этого стали постепенно склоняться влево, стараясь идти вне освещения боевых фонарей и легли на курс NО 4° через Оst. Вначале пробовали дать полный ход, но появились большие факелы огня из труб и даже показалось, что один раз навели фонарь на нас, поэтому сейчас же уменьшили ход и пошли 15 узловым ходом.
Никого по дороге ни из неприятельских судов, ни из наших не встречали, только в самом начале разошлись очень близко с транспортом, полагаю, что был «Анадырь». О положении Владивостока точных сведений мы не имели, ходил слух последнее время, что японцы предпринимают операции против Владивостока и его блокируют; о блокаде его предполагал и командир, но я разубеждал в этом, так как мы встретили накануне весь японский флот, а рассчитывать на то, что они после долгого боя, не возобновив запасы, пойдут к Владивостоку, чтобы отрезать прорвавшиеся суда, ожидать было трудно, так как у нас имелся во Владивостоке крейсер «Россия» и подводные лодки, которые бы не позволили близко блокировать.
На другой день, командир проложил курс на мыс Поворотный и приказал мне войти в сношение с Владивостоком по беспроволочному телеграфу при первой возможности; накануне и все 15 число непрерывно получали шифрованные японские телеграммы, но ночью перестали их получать. Утром рано 16 числа начали вызывать Владивосток, который вызывал в это время «Урала». Вскоре получили ответ и вступили в переговоры, находясь в милях 80-ти. Получили приказание стать на якорь в бухте Наездник о-ва Аскольд, где и стали на якорь и 11½ часов утра 16 мая.
Сюда вскоре прибыли 2 миноносца и провели нас во Владивосток, куда прибыли в 6 ч. вечера и стали на бочку.
Шли все время без огней и на ночь прислуга разводилась по орудиям, как всегда было на походе, и спали, не раздеваясь.
Шли все время 15 — 16 узловым ходом и на пути не останавливались.
Военного совета на крейсере не было.

Капитан 2 ранга Григорьев 3.

vs18 · 27.10.2010 20:42:36

63.

Показание Вахтенного Начальника Лейтенанта Саблина 2.

1. На крейсере «Алмаз» состоял с 30 сентября 1903 года.
2. Пароход «Русь» погиб на моих глазах от попавшего и него большого снаряда, в начале боя, невдалеке от крейсера «Урал»; в это время около него, кажется, были миноносцы.
3. Крейсер «Алмаз» отделился от отряда крейсеров около 9 часов вечера. До этого времени, следуя движению адмирала, шел на юг, с момента гибели броненосца «Бородино». Около 9 часов вечера, в полной темноте, начали поворачивать вправо, как оказалось, давали дорогу транспорту, силуэт которого был виден одно время довольно хорошо; после этого момента на старый курс не ложились, а постепенно приводили в NО четверть. Несколько раз видел справа силуэт «Светланы», а сзади, как казалось, «Жемчуга». В момент гибели броненосца «Бородино» и после нее, а также во все время боя, находился на юте, заведуя кормовою артиллериею крейсера.
4. В совещании офицеров, по вопросу об отделении крейсера от эскадры, не участвовал; услышал об этом совещании от старшего офицера, который, около 9 часов, т. е., во время встречи с транспортом, пришел на ют и объявил мне, что командир, посоветовавшись с офицерами, решил не идти в Манилу или вообще в нейтральные порта, а попробовать прорваться во Владивосток, что и было мною объявлено команде моих орудий, по приказанию старшего офицера.
5. От миноносцев отстреливаться не приходилось, так как их не видели, да и было получено приказание командира после того, как решили прорываться, по миноносцам ни в каком случае не стрелять, чтобы не открывать своего места, а при ходе, который мы имели, минный выстрел был недействителен для крейсера.
6. После поворота на север, постепенно легли на курс Ost, которым и шли до утра; с восходом солнца получили возможность определиться, после чего, все-таки, придерживались японских берегов и только с 4 часа дня легли на курс N прямо на бухту Америка. Неизвестность положения Владивостокской крепости, заставляла делать всевозможные предположения. Думали, что он блокирован, в виду чего, командир предполагал идти в бухту Америка, откуда во Владивосток предполагалось ночью послать палубный паровой катер с донесениями, и я лично. получил от командира приказание позаботиться исправлением пробоин на катере и вообще приготовиться исполнить это поручение. Схемы минного заграждения Владивостока и прилежащих бухт совершенно никому не были известны. К бухте Америка подошли рано утром 16 мая и, не видя ничего подозрительного, взяли курс на остров Аскольд. Все время телеграфировали, но Владивостокская станция вступила с нами в переговоры уже тогда, когда крейсер подошел к острову Аскольд, и, как оказалось, прошел счастливо через японские минные заграждения.

Лейтенант Саблин 2.

vs18 · 27.10.2010 21:02:10

64.

Показание Капитана 2 ранга Григорова, бывшего Старшим Штурманским Офицером.

В мае 1905 года был старшим штурманским офицером на крейсере 2 ранга «Алмаз».
В разведочной службе эскадра на пути к театру военных действий не практиковалась.
В Малаккский пролив эскадра вступила без разведчиков и проходила его в походном строе в четыре колонны.
Пород вступлением в бой, 14 мая 1905 года, перегрузки крейсера не было, и этот день утром, или накануне, при утреннем рапорте угля было на 15 тонн меньше нормального запаса.
Во время боя ход был до 18-ти узлов; с места боя до Владивостока шли все время 15 узлов.
Крейсер «Урал», в самом начале боя, получил пробоину в носовой части, вышел из строя, обогнав, шедших впереди его, крейсера «Алмаз» и «Светлана», и начал спасать людей, которых принимали крейсер «Светлана» и транспорт «Анадырь».
Крейсер «Урал» оставался в том же положении, погрузившись носом до последнего момента, когда я его видел. Не могу установить, сколько времени прошло от начала боя до этого момента, но, во всяком случае, не менее двух часов.
Гибели парохода «Русь» и транспорта «Камчатка» не видал.
«Камчатку» видел стоящей на месте, когда в нее попал снаряд крупного калибра, в подводную часть в середине судна.
В Владивостоке слышал разговоры, не помню от кого, что уже вечером «Урал» был потоплен крейсером «Дмитрий Донской».
Я не имел никаких сведений о положении Владивостока и минных заграждениях у него. Повидимому, не имел их и командир крейсера, так как решил идти на мыс Поворотный, чтобы оттуда вступить в сношения с Владивостоком.
Крейсер «Алмаз» отделился от крейсерского отряда при следующих обстоятельствах: около 7 час. вечера броненосцы шли в одной колонне на север. Слева от них, в расстоянии 15 — 20 кабельтовов, шли крейсера в одной колонне.
Перед заходом солнца, впереди по курсу, показались неприятельские миноносцы.
Крейсер «Олег», шедший головным, пошел большим ходом на них, но потом повернул на обратный курс. Вслед за ним последовательно повернули и все другие крейсера отряда.
Около получаса шли курсом на юг. К этому времени совершенно стемнело и отряд находился в беспорядке; к нему присоединялись некоторые, отставшие раньше, крейсера и транспорты. Тогда командир решил идти во Владивосток и крейсер повернул сначала на W, чтобы отделиться от беспорядочного строя остальных судов, а затем на О. Пройдя некоторое время на О, постепенно меняли курс на NO-ую четверть и прошли посредине расстояния между скалами Лионкур и о-вом Окиношима, после чего, придя на меридиан мыса Поворотного, легли на N.
Что побудило командира отделиться, опасность ли столкновения в беспорядочном строе, при наступившей темноте, или неправильность действий крейсеров, не могу оказать. Я лично считал уход крейсеров, на юг неправильным.
На пути во Владивосток, мы считали, что можем быть отрезанными, почему командир и решил идти к мысу Поворотному, чтобы оттуда вступить в сношения с Владивостоком.
Ход на пути во Владивосток был все время 15 узлов.
Когда крейсер повернул на N, прямых причин для этого поворота не было, но была опасность столкновения.
По моим личным впечатлениям, крейсер «Урал», после начала своза команды, долгое время оставался на воде в том же положении, не менее 2-х часов.

Капитан 2 ранга Григоров.

vs18 · 27.10.2010 21:13:35

65.

Показание Трюмного Механика К. И. М. флота Поручика Чистякова.

В мае 1905 года находился во 2-й Тихоокеанской эскадре на крейсере 2 ранга «Алмаз», где занимал должность трюмного механика.
Со дня выхода 2-й эскадры из Либавы (2 октября 1904 г.) и до 14 мая 1905 года, котлы и машины крейсера всегда были в исправном состоянии, равно, как и во время боя, все механизмы работали без отказа.
В виду того, что крейсеру предстояло долгое и исключительное плавание, то запасы по всем частям были сделаны весьма значительные. Кроме того, во время похода, уголь принимался сверх нормы в жилую и на верхнюю палубы, а вода почти во все междудонные отделения, поэтому полагаю, что за все время похода, крейсер был перегружен, приблизительно, на 300 — 350 тонн.
В день же боя, 14 мая, перегрузка, должно быть, также была, но не в угле, который оставался только лишь в угольных ямах, — а в других запасах. Сколько было угля и воды к утру 14 мая, не помню; думаю, что угля было около 500 тонн, так как, по приходе во Владивосток, у нас оставалось угля около 170 — 180 тонн.
Точное количество угля может быть известно из вахтенного и машинного журнала крейсера, так же как и количество пресной воды ежедневно записывалось в трюмный журнал.
Принимая во внимание долгое плаванье крейсера и то обстоятельство, что, со времени испытаний его механизмов, при приеме в казну, никогда большими скоростями не ходили, полагаю, что механизмы крейсера могли развить ход до 18 узлов (максимальный ход — 19 узлов), во время же боя, на очень короткие промежутки времени, когда это требовалось, давали до 110 оборотов, т. е., около 17 узлов.
Долго ли оставался крейсер «Урал», после оставления его командой, не знаю, но спустя некоторое время, когда наш крейсер отошел от места его бедствия, — я, выйдя на палубу, около 5 часов дня, видел его, державшимся еще на воде; после этого, я слышал (от кого — не помню), будто бы наши крейсера, кажется, «Дмитрий Донской», расстреливали, державшийся на воде, крейсер «Урал», чтобы японцы не могли увести его.
Когда я стоял на вахте, то около 10 часов вечера (приблизительно), в машину пришел старший механик подполковник Нейман и сообщил мне, что крейсерский отряд ушел на юг и что решено прорываться и идти во Владивосток.
О причинах отделения от эскадры не возникало вопроса, зная, что достижение Владивостока для каждого есть конечная, а в то время уже единственная цель, о чем незадолго перед тем был приказ Командующего эскадрой.
После того, как мы взяли курс на Владивосток, мы шли со скоростью, приблизительно, 15½ узлов.

Поручик Н. Чистяков.

vs18 · 29.10.2010 20:09:06

Крейсер II ранга «Жемчуг».

66.

Показание Капитана I ранга Левицкого, бывшего Командиром крейсера.

Крейсер «Жемчуг» я получил в командование, когда он еще был в чертежах на Невском судостроительном заводе в С.-Петербурге, ВЫСОЧАЙШИМ приказом от 2 февраля 1902 года.
Крейсер был спущен на воду в августе І903 г., и простоял у завода на Неве до начала августа 1904 г., а затем перешел в незаконченном виде в Кронштадт, по распоряжению Начальника 2-й эскадры флота Тихого океана адмирала Рожественского.
До сентября месяца крейсер простоял в Кронштадтской гавани и доканчивал свое вооружение.
В начале сентября вышел на рейд по приказу Главного Командира, а 18 сентября крейсер ушел в Ревель, где и присоединился к эскадре адмирала Рожественского.
За время пребывания крейсера в Кронштадте, он один раз был введен в док для окраски подводной части и для исправления чеканки бортовой обшивки в кормовой его части, которая дала течь во время испытания крейсера на наибольшую скорость хода. Такое испытание крейсера было произведено один раз на мерной миле, причем средняя скорость из 2-х пробегов на O и W оказалась равною 22,5 узла. При этих испытаниях, производившихся заводом, машинная прислуга и кочегары были от завода; судовая команда принимала в них участие в качестве подручных. Вследствие спешности изготовления крейсера к плаванию, других испытаний не производилось, но испытания артиллерийских установок и прочности переборок были произведены.
Крейсер комплектовался командою в Петербурге 8-м флотским экипажем, причем в апреле 1904 г. команда крейсера была помещена в казармах на Охте. Окончательное укомплектование крейсера командою совершилось в Кронштадте из разных экипажей. Во время стоянки в Кронштадте с крейсера было списано несколько человек вследствие их дурного поведения, главным образом, за пьянство. По укомплектовании крейсера командою, число запасных нижних чинов составило 33% от общего числа нижних чинов крейсера; молодых матросов было около 20%.
Офицеры крейсера были назначены еще во время стоянки в Петербурге, причем до полного комплекта не доставало одного младшего механика.
В Ревеле таковой был переведен с броненосца «Князь Суворов».
В Кронштадте же был назначен сверх комплекта на крейсер один прапорщик запаса по морской части; это был единственный на крейсере офицер из торгового мореплавания.
По уходе крейсера из Кронштадта, запас боевых патронов на все пушки был полный, согласно положения; сколько было патронов для практической стрельбы — не помню. 20% от полного запаса, кроме имеемого на крейсере, было помещено на транспорте «Корея». Во время похода крейсер произвел всего пять практических стрельб: 1-й раз — в Ревеле на якоре ночью по щитам, 2-й раз — во время стоянки в Судской бухте для чего крейсер выходил в море, 3-й и 4-й раз — во время следования крейсера из Судской бухты к Мадагаскару и 5-й раз — во время одного из выходов эскадры в океан за время стоянки эскадры в бухте Nossi-bé у Мадагаскара.
За эти стрельбы не все практические патроны были израсходованы, но сколько их осталось к дню боя у Цусимы — не помню.
Нормальное углубление крейсера в полном грузу, согласно спецификации, должно было быть 16 ф. 4¾ д. на ровный киль; перегрузки при постройке не оказалось; во время же похода перегрузка крейсера была постоянно, вследствие приема на крейсер различных расходных материалов, провизии и, главным образом, угля, запас которого был почти на 100% более вмещаемого в угольные ямы, ибо уголь в насыпку помещался в двух командных отделениях и в кают-компании, а в мешках — на верхней палубе и в кочегарнях. При таком запасе угля углубление крейсера доходило до 18 фут. Вступая в бой, углубление крейсера среднее было 17 ф. 3 д.
Что касается до влияния перегрузки на скорость хода крейсера, то оно выражалось практически тем, что при углублении крейсера, обычном на походе, в среднем 17½ ф. приходилось увеличивать число оборотов бортовых машин на 6 — 7 оборотов (что соответствует потери скорости в 1 узел), против того числа оборотов, которое соответствовало нормальному углублению крейсера.
За время похода не пришлось практиковать команду в управлении паром и машинами на наибольшую скорость, но однажды такой случай представился, когда крейсер сделал пробег из бухты Камранг в Сайгон и обратно, причем средняя скорость этого пробега туда и обратно оказалась равною 18 узлам; однако число оборотов машин на этом пробеге было лишь 130, вследствие того, что кочегары не были достаточно напрактикованы держать ровный нар высокого давления в котлах (наибольшее число оборотов машин на крейсере 165).
Во время боя скорость не наблюдалась; после боя при уходе крейсера, с крейсерами «Олег» и «Аврора», скорость держалась наравне со скоростью этих крейсеров.
Подводная часть крейсера значительно обросла во время стоянки его у Мадагаскара, но руль и гребные винты были чистыми. Влияние обростания подводной части на скорость хода не может быть выражено количественно, так как это влияние суммировалось с влиянием перегрузки крейсера на скорость хода. Могу заметить, что по возвращении крейсера во Владивосток и по вводе его в док в октябре 1906 г., следовательно, после 5-ти месячной стоянки крейсера в Маниле и затем одного года во Владивостоке. с каждого квадратного фута подводной поверхности было снято по 2¾ фунта нароста, состоявшего из ракушек и водорослей. Во время похода приходилось считать, что крейсер теряет 1 узел скорости от перегрузки + обростание, при скорости хода от 9 до 20 узлов. Для очистки подводной части судов на эскадре пользовались водолазами, которые успешно произвели эту работу на броненосцах во время стоянки эскадры у Мадагаскара; на «Жемчуге» же эту работу я не решился произвести, чтобы не снять предохраняющий слой патента, покрывавшего подводную часть и тем усилить новое обростание; но приходилось изредка посылать водолазов для очистки кингстонных отверстий, холодильников и помп.
Физические трудности похода команда выносила легко. Трудности эти заключались, главным образом, в частой погрузке угля при тяжелых условиях тропической температуры, работая в угольных ямах и в глубоких трюмах пароходов-угольщиков; для машинной команды и для минеров эти трудности еще усложнялись тем, что на крейсере недостаточная вентиляция машинных отделений обусловливала высокую температуру в этих отделениях, доходящую до 56° Реомюра и выше на верхних площадках. Кроме того, размещение угля в командных отделениях и на верхней палубе стесняло и без того довольно тесное помещение команды на крейсере. Экономное расходование пресной воды заставляло ограничивать выдачу ее людям для поддержания чистоты тела и мытья белья. Пресную воду для котлов и мытья получали из судовых кипятильников, но, благодаря большой солености воды океана, эти приборы быстро уменьшали свою производительность, почему недостаток пресной воды ощущался часто. Для возмещения этого, на судах эскадры было организованно собирание дождевой воды и иногда удавалось добить ее до 25 тонн в сутки. Водоналивной пароход «Метеор», бывший в эскадре, не давал воды вначале, да и взять у него воду разрешалось адмиралом в самом крайнем случае, так что крейсер «Жемчуг» за все время однажды лишь воспользовался водою «Метеора».
Тем не менее, заболеваемость людей на крейсере была очень мала; лазарет, устроенный на 5 коек, никогда за время похода, до боя, не был полон и освобожденных от работ было всегда немного. Сохранение здоровья команды приписывали обилию солнечного света, отсутствию резких колебаний температуры тропического пояса, а также определенному судовому режиму, который нарушался крайне редко, по крайней лишь необходимости и отсутствию ненужных скучных работ и занятий; пища для команды всегда была хорошая.
Сообразно состоянию здоровья, и состояние духа команды на крейсере было во время похода весьма удовлетворительным, но постоянное ожидание встречи с неприятелем, начавшееся для крейсера с выходом его из Судской бухты и вплоть до Цусимы, продолжавшееся полгода, под конец этого срока привело к тому, что команда стала желать этой встречи скорее, и бодрый дух команды выразился в бою 14 мая полнейшим порядком, который сохранялся на крейсере и при попадании неприятельских снарядов и быстрым исполнением всех приказаний, отдававшихся мною, как в машину, так и по батарее и в особенности веселой и энергичной стрельбой из орудий по неприятельским легким крейсерам.
Но и во время всего похода, предшествовавшего бою, поведение команды било очень хорошим. Во время стоянки крейсера на Мадагаскаре, команда съезжала на берег не особенно охотно, но больные посылались на берег ежедневно для прогулки.
Проступки среди команды носили такой характер, что приходилось ограничиваться одними лишь дисциплинарными взысканиями, судебных же случаев ни разу не было и серьезных проступков против дисциплины не было.
Из повреждений по корпусу и механизмам корпуса крейсера во время похода, до боя, чаще всего случалось повреждение рулевого привода, принудившее обратить на себя особенное внимание, приобрести запасные части этого привода и даже организовать специальную службу людей для наблюдения за приводом во время похода. Эти повреждения часто случались до прихода крейсера на Мадагаскар, но, после того, все было так удачно налажено, что подобные случаи повреждений уже не случались вплоть до прибытия крейсера во Владивосток.
Во время стоянки крейсера у Мадагаскара, после одного из выходов крейсера в море для эволюций с эскадрой, замечено было повреждение руля; по осмотре оказалось, что обшивка руля сорвалась с заклепок и деревянные чаки выпали из рулевой рамы; исправление этого повреждения было сделано водолазами, работавшими непрерывно день и ночь в течение 9 суток. Обшивку руля стянули сквозными болтами и исправленный таким образом руль действовал исправно, не разрушаясь вплоть до прихода крейсера во Владивосток.
Повреждений в котлах и механизмах более или менее серьезных и могущих служить помехой для следования крейсера с эскадрой или уменьшающих боевую его способность – не было; случавшиеся неважные повреждения исправлялись немедленно судовыми средствами.
Электрическое управление рулем (золотником рулевой машины) постоянно было неисправно; исправления этого приспособления только на время, давали возможность пользоваться им, но, во время боя, оно было неисправно.
От помещения угля на верхней палубе получилась некоторая прогибь этой палубы, отозвавшаяся на установках шкафутных 120 мм. орудий, почему эти орудия во время боя вращались туго в горизонтальной плоскости.
Крейсер «Жемчуг», на случай боя эскадры, имел своим назначением находиться при I-м отряде наших броненосцев, подходить к выходящим из строя судам этого отряда, принимать меры для оказания возможной помощи и отгонять неприятельские миноносцы, если бы таковые атаковали вышедший из строя корабль этого отряда.
При следовании эскадры, на крейсер была возложена обязанность отгонять встречные суда, намеревающиеся пройти в строй эскадры или пересечь ее курс.
Утром 14 мая крейсер «Жемчуг», по приказанию с броненосца «Князь Суворов», выдвинулся вперед на 4 R вправо от курса эскадры и шел впереди ее в расстоянии 8 кабельтовов от броненосца «Князь Суворов». С 9 часов утра с правой стороны эскадры был виден в тумане японский крейсер («Идзуми»), следовавший параллельным с нами курсом. По сигналу с «Князя Суворова», «Жемчуг» стал держаться на правом траверзе флагманского броненосца.
В 11 часов дня с крейсера был замечен небольшой пароход без флага, шедший на W впереди на пересечку курса эскадры. Чтобы не дать возможности пароходу пересечь курс и чтобы убедиться не имеет ли он намерения набросать мин на пути эскадры, крейсер полным ходом направился на пересечку курса этого парохода и произвел выстрел из 47 мм. орудия под нос. Пароход остановился, начал спускать шлюпку, которая волною тотчас же разбилась о борт, крейсер подошел к пароходу на расстояние ½ кабельтова и видно было, как японцы на пароходе в национальных костюмах стояли на коленях, молились и просили о пощаде. Знаками я приказал пароходу отойти обратно, что пароходом и было исполнено; крейсер затем возвратился на свое место и продолжал идти на правом траверзе «Князя Суворова».
В 12 часов эскадра стала менять курс на NО 23°. По исполнении этого маневра многим офицерам на крейсере пришла мысль, что японцы нас прозевали. Но, вскоре, с левой стороны нашей эскадры, продолжавшей идти в строе 2-х кильватерных колонн, имея головным «Князя Суворова» (правая колонна) и броненосец «Император Николай I» (левая), стали появляться и проходить контр-курсом отряды неприятельских легких крейсеров, с которыми суда левой колонны вступили в перестрелку. В это время с «Князя Суворова» был сделан сигнал: «Не бросать снарядов».
В то же время крейсер «Изумруд», шедший на левом траверзе «Николая I», перешел полным ходом на правую сторону эскадры, пересекая ей курс впереди и отстреливаясь из кормовых орудий.
«Изумруд» затем занял место на правом траверзе «Ослябя», шедшем в правой колонне за броненосцем «Орел».
Было около 12¾ часа дня или немного позже, когда эскадра наша стала строиться в одну кильватерную колонну по левой колонне. Для этого левая колонна уменьшила ход, а ІІ-й броненосный отряд, выдвинувшись с I-м вперед последовательно за «Ослябя», стал переходить в голову левой колонне. І-й отряд броненосцев продолжал следовать по прежнему курсу. Вскоре после начала этого перестроения, с крейсера был усмотрен броненосный флот японцев и, хотя неприятель был еще далеко (миль 8), впереди эскадры правее ее курса, с крейсера был произведен выстрел из носового 120 мм. орудия по направлению неприятеля, чтобы обратить внимание «Князя Суворова».
Неприятель шел, повидимому, на W в строе кильватера в числе 12 кораблей. Вскоре неприятель скрылся в тумане.
С крейсера снова заметили неприятельскую броненосную эскадру уже в 1 час. 30 мин. дня, когда она шла в кильватерной колонне, параллельно нашему курсу, с левой стороны нашей эскадры, обгоняя ее. Суда неприятеля были очень плохо видны вследствие туманности и большого до них расстояния. Тогда же начался артиллерийский бой между неприятелем и II-м отрядом наших броненосцев. Крейсеру «Жемчуг» приказано равняться по броненосцу «Орел». При этом наша эскадра еще не успела выстроиться в одну колонну и І-му отряду броненосцев пришлось еще выполнить маневр, описав коордонат в левую сторону. За это время «Ослябя» сильно обстреливался неприятелем, будучи в голове левой колонны.
Перестроение эскадры в одну колонну (крейсера справа от транспортов) тянулось довольно долго, при чем І-му отряду броненосцев пришлось для заканчивания перестроения увеличить ход.
Около 2 часов дня эскадра шла уже в кильватерной колонне. Неприятель, обгоняя с левой стороны нашу эскадру, сосредоточил огонь сперва на «Ослябя», а затем, пройдя дальше, — на «Князе Суворове», обстреливая в тоже время и другие наши корабли. Огонь неприятеля по «Князю Суворову» был очень меток и по левому борту «Князя Суворова» стояла сплошная стена водяных столбов от снарядов, падавших у борта броненосца.
Когда неприятель открыл огонь, проходя вдоль II-го и I-го броненосных наших отрядов, все перелеты его снарядов ложились вокруг «Жемчуга» со всех его сторон. Я приказал открыть огонь из 120 мм. орудий, хотя неприятель не был виден вследствие туманности и большого расстояния, но это приказание дал с целью оживить дух команды деятельностью в ответь на снаряды, как пролетавшие над крейсером, так и попавшие в него.
Обогнав нашу эскадру, неприятель через некоторое время показался снова, идя на пересечку курса эскадры слева на право.
«Князь Суворов» стал быстро склоняться вправо и за ним последовательно стали следовать остальные суда нашей эскадры. «Князь Суворов» продолжал поворачивать и, наконец, «Жемчуг» увидал «Князя Суворова», идущего почти прямо на него.
В то же время показался и «Миказа», и за ним в тумане другие броненосцы, идущие параллельным курсом с нашими. Полагая, что неприятель переходит на правую сторону нашей эскадры, крейсеру «Жемчуг» надлежало перейти на левую сторону наших броненосцев и видя, что крейсер может помешать маневрированию нашей эскадры, и что дым из его труб уже наносит на наши суда, я направил крейсер полным ходом в интервал, образованный выходом «Ослябя» из строя и под кормою «Орла» выскочил на левую сторону нашей эскадры. Это было в 3¼ часа дня. «Ослябя» в это время тонул вне строя нашей эскадры, вправо от нее.
Маневр «Князя Суворова», когда он стал поворачивать вправо, был долгое время непонятным для офицеров. Обсуждая в собрании офицеров в Маниле этот маневр, общее мнение склонилось к тому, что Командующий эскадрой, видя движение неприятеля в обход нашей эскадры на правую сторону, желал прикрыть своим движением вправо наши транспорты, почему, в общем мнении подчеркивалось, что присутствие транспортов при эскадре стесняло адмирала в выборе маневрирования. Только потом выяснилась истинная причина, почему «Князь Суворов» сделал такое движение вправо и поставил всю эскадру в опасное положение: а именно, когда адмирал Рожественский, возвращаясь из плена, посетил крейсер «Жемчуг» во Владивостоке, тогда при собрании офицеров крейсера в каюте командира, адмирал объяснил этот маневр несчастною случайностью повреждения на «Князе Суворове» рулевого привода, вследствие чего руль броненосца оказался застопоренным в положении «лево». Так как мачты на «Князе Суворове» были уже сбиты, то сигнал: «Не следовать за «Князем Суворовым», нельзя было сделать иначе, как семафором; посланные на кормовой мостик сигнальщики один за другим были убиты и поэтому следующие за «Князем Суворовым» броненосцы продолжали идти за ним.
«Жемчуг», выйдя большим ходом на левую сторону «Орла», приблизился к концевым кораблям неприятельских броненосцев «Ниссин» и «Кассуга» до расстояния в 25 кабельтовов и, обстреливаемый ими, повернул обратно, прошел по левой стороне нашей эскадры, намереваясь пройти снова на свое место, если это окажется возможным, обогнув эскадру в ее замке. Увидя, что суда отряда адмирала Небогатова растянулись настолько, что интервалы между ними доходят до 5 кабельтовов и больше, крейсер прошел снова на правую сторону эскадры под кормою броненосца «Генерал-Адмирал Апраксин» и оказался между броненосцами и транспортами. Обогнав транспорты слева и подходя к «Генерал-Адмиралу Апраксину» с правой его стороны, я уменьшил ход до малого, чтобы дать возможность «Генерал-Адмиралу Алраксину» выстрелить из его 10" орудий, направленных уже им на японские легкие крейсера, которые в это время вели перестрелку с нашими крейсерами, находившимися вправо от транспортов.
Через некоторое вромя сзади на крейсер стал наваливать «Урал», прижимавшийся к нашим броненосцам.
«Жемчуг» прибавил ходу, тотчас после выстрелов с «Генерал-Адмирала Апраксина», но, кормовою своею частью, скользнул по носовой части «Урала».
При этом крейсер получил следующие повреждения: погнулись кромки лопастей правого гребного винта; помят угольник, скрепляющий ширстрековый пояс бортовой обшивки с палубным стрингером в самой корме; сломался совок кормового минного аппарата и зарядное отделение мины Уайтхеда, вложенной в аппарат, оторвалось от мины, упало в воду и утонуло.
В бою 14 мая на крейсере «Жемчуг» был изготовлен к стрельбе лишь один кормовой минный аппарат; оба бортовых аппарата не были изготовлены, вследствие полной невозможности держать их изготовленными к действию при том волнении и при той перегрузке крейсера, которые имели место в день боя.
После этого случая с «Уралом», с крейсера было замечено, что «Суворов» вышел из строя, почему, дав полный ход, я направился к этому броненосцу. Пройдя вперед, увидел «Сисоя Великого», идущего мне на пересечку курса слева направо; положив лево руля, я склонился вправо и прошел впереди его, а затем около 4 часов дня подошел к «Князю Суворову» и за кормовой его частью застопорил машины. Подходя к броненосцу, я увидел, что от него отходят два наши миноносца, и один из них, пройдя за корму крейсера, стал развертываться, как бы, имея намерение подойти к правому борту крейсера. С «Жемчуга» усмотрели на этом миноносце капитана 1 ранга Клапье-де-Колонга, почему я предположил, что и Командующий эскадрой находится на этом миноносце и имеет намерение перейти на крейсер.
Для приема адмирала и его штаба я приказал старшему офицеру открыть выход правого трапа, приготовить концы, шторм-трап, носилки и принять все необходимые меры, а также приказал спустить вельбот.
Когда вельбот стали опускать, я увидел, что миноносец, развернувшись под кормою близко, стал удаляться в правую сторону от крейсера и за ним последовал другой миноносец.
Тогда я остановил спуск вельбота и поднял его на место.
Штурманский офицер доложил мне, что с левой стороны крейсера приближаются неприятельские броненосцы; я приказал измерить до них расстояние дальномером; оно оказалось 20 кабельтовов.
В то же время броненосец, за кормою которого крейсер стоял, дал ход и тотчас же около него и «Жемчуга» стали ложиться неприятельские снаряды в большом количестве. Под кормою крейсера проходили в это время «Бородино» и «Орел», других броненосцев наших я не заметил.
Досадуя, что кормовой минный аппарат поломан, я решил идти за удалявшимся от крейсера миноносцем, предполагая, что он отошел, увидя неприятеля, и что адмирал перейдет на крейсер в другом месте. Развернувшись вправо, крейсер пошел полным ходом за миноносцем.
В это время с левой стороны попал снаряд в среднюю дымовую трубу, разрушил ее и осколки снаряда попали в котельное отделение, газами выдуло пламя из топок, убило и ранило прислугу правого шкафутного 120 мм. орудия, убило мичмана Тавасшерна, произошел пожар в командном отделении, где был уголь, загорелся чехол на катере № 1, воспламенило 4 патрона, лежавшие на палубе у шкафутного 120 мм. орудия и пробило верхнюю палубу около этого орудия.
Впоследствии я узнал, что броненосец, к которому я подходил, был не броненосец «Князь Суворов», а броненосец «Император Александр III». Я принял броненосец «Император Александр III» за броненосец «Князь Суворов» потому, что подходя к броненосцу, не заметил за туманностью «Князя Суворова», бывшего впереди «Императора Александра III» на значительном расстоянии. «Князя Суворова» же, как мне потом доложили, видели с крейсера, стоящим без мачт и без труб.
Дымовые трубы «Императора Александра III» были закопчены и весь его корпус был закопчен, так что даже надпись на корме не была видна; некоторым на крейсере, кажется, удалось прочесть ее только тогда, когда крейсер, уходя за миноносцем, уменьшил на циркуляции расстояние до броненосца. На броненосце был пожар на кормовом мостике.
Крейсер, прибавляя ход и обстреливаемый, проходящими за его кормою, неприятельскими броненосцами, вскоре догнал отошедшие от него миноносцы и убавил ход, подойдя к ним на расстояние 1 кабельтова. Однако, миноносцы не показывали больше намерения подойти к «Жемчугу». Здесь же находился и крейсер «Изумруд», к которому приблизился «Жемчуг».
В то же время, в 4 часа пополудни, в недалеком расстоянии от «Жемчуга» стали проходить наши крейсера: «Олег», «Аврора», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», ведя на большом ходу в кильватерной колонне перестрелку с 10 неприятельскими легкими крейсерами на расстоянии кабельтовов 20 — 25. Видя, что неприятельские крейсера теснят наших, я вступил в кильватер «Владимиру Мономаху», чтобы принять участие в бою, оказать помощь нашим крейсерам и дать возможность команде пострелять в видимого неприятеля. К крейсерам присоединился также и «Изумруд»; «Алмаз» и «Светлана» также принимали участие в этом бою.
Вскоре два неприятельских крейсера («Касаги» и «Нанива»), поврежденные, отошли и скрылись, а затем все неприятельские крейсера стали увеличивать расстояние, так что «Жемчугу» пришлось прекратить стрельбу из 120 мм. орудий.
Около 5 час. дня, когда неприятельские крейсера отошли, наши оказались отставшими от броненосцев, почему «Олег», а за ним и остальные наши крейсера в кильватере, пошли вдогонку нашей эскадре. Менее, чем через полчаса, крейсера наши догнали эскадру и расположились с левой стороны ее, в расстоянии от нее около 15 кабольтовов.
«Жемчуг» выдвинулся вперед и стал за «Алмазом», который держался на раковине «Олега», с левой его стороны.
Это было в 5½ час. вечера. Бой прекратился, неприятеля нигде не было видно, только на юге, за туманом, слышны были редкие глухие выстрелы.
В виду того, что бой начался в 1 час 30 мин. пополудни и прошло уже 4 часа, в течение которых велся бой, мне в это время вспомнилось установившееся во флоте мнение, что современные морские бои разрешаются обыкновенно в 4-х часовой промежуток времени; поэтому, видя прекращение боя, мне пришла мысль, что не получил ли неприятель столь большие повреждения или израсходовал все снаряды, что принужден нас оставить и удалиться к своим берегам. Поэтому я допускал возможность, что мы пройдем к Владивостоку без помехи со стороны японских броненосцев. Эту мысль я передал команде по батарее. Однако уверенности в успехе нашем я не имел, так как никто не видел поврежденных японских броненосцев, и потому допускал возможность возобновления боя.
Затишье продолжалось до 6 часов вечера, когда бой возобновился между нашими броненосцами и японскими судами, при чем с крейсера неприятельских судов не было видно, и только из тумана виднелись огни неприятельских выстрелов с правой стороны от наших броненосцев.
Еще около 6 час. вечера миноносец «Буйный» подошел к нашим крейсерам сзади, держа сигнал: «Адмирал на миноносце».
«Жемчуг» репетовал этот сигнал. Отрепетован был, кажется, и сигнал, поднятый на «Анадыре»: «Адмирал передает командование адмиралу Небогатову». Что же касается до сигнала с бр. «Император Николай I» о следовании во Владивосток, то помнится, что был сигнал: «Следовать за мною»; этот сигнал не был «Жемчугом» репетован, а был поднят ответный флаг.
В 6 час. вечера наши броненосцы шли в кильватере, имея в голове «Бородино», за ним в 6 кабельтовах расстояния шел «Орел», за которым, оттянувши до 5 — 6 кабельтовов, шел «Император Николай I»; далее следовали «Генерал-Адмирал Апраксин», «Адмирал Сенявин», «Император Александр III» и остальные. Недоставало «Ослябя» и «Князя Суворова».
Стрельба наших броненосцев мне казалась весьма слабою, в то время, как неприятель стрелял особенно энергично, держась против головных наших броненосцев и несколько впереди и справа, как об этом можно было судить по огням выстрелов его, так как за туманом самих судов не было видно о крейсера.
Я решил продержаться еще у крейсеров наших пока продолжается бой между броненосцами, так как по опыту дня познал неуместность свою у броненосцев в бою, как вследствие того, что, держась у броненосцев, крейсер не может стрелять за дальностью расстояния до неприятеля, перелеты же неприятельских снарядов подвергают крейсер бесплодному риску и дух команды подвергается, также бесплодно, досадному и тяжелому испытанию, так и вследствие того, что при маневрировании броненосцев приходится заботиться о том, чтобы не помешать своим судам, как самим крейсером, так и дымом его труб. В то же время я видел, что у японской броненосной эскадры, боевой опыт которой был больше нашего, никаких посторонних судов не держалось.
Крейсера: «Олег», «Аврора», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» держались в кильватерной колонне. Слева от них держались: «Алмаз» и «Жемчуг», а влево от них была «Светлана».
В 6½ час. вечера за кормою «Жемчуга» и слева от него расположились транспорты и миноносцы, а за кормою «Владимира Мономаха» держался «Изумруд».
В 7 час. вечера показались впереди нашей броненосной эскадры отряды неприятельских миноносцев, по 4 — 5 в каждом, на очень большом расстоянии от нашей эскадры.
В 7¼ вечера броненосец «Бородино» лег на правый борт и, выстрелив из 12'' орудия, затонул, покрывшись черным дымом.
После минутного затишья, вызванного, вероятно, величием гибели броненосца, неприятель вновь открыл сильный огонь против наших головных броненосцев.
Солнце уже зашло и мгла наступала быстро; дым из судовых труб стелился по воде, усиливая мглу тумана и надвигающейся ночи.
Минут через 5 — 10, после исчезновения «Бородино», броненосец «Орел», шедший в голове эскадры, круто повернул влево по направлению к нашим крейсерам (на 8 R.); тотчас же, также круто, стал поворачивать бр. «Император Николай I», а затем также начали поворачивать остальные суда эскадры, но, концевые, мне казалось, поворачивали уже на 16 R.
Вслед за этим, «Олег», прибавив ход, стал поворачивать влево и за ним в кильватер стали следовать остальные крейсера. «Алмаз», а за ним и «Жемчуг» стали также поворачивать, но, вскоре, я заметил, что отстаю от крейсеров и, действительно, «Жемчуг» оказался уже позади «Дмитрия Донского», так что «Владимир Мономах» стал уже поворачивать влево за кормою «Жемчуга».
Поджимаемый сзади транспортами и слева – миноносцами, я прибавил ход и мне пришлось быть очень внимательным, чтобы не столкнуться с этими судами. Вскоре я догнал «Аврору», «Олега», «Светлану» и «Алмаз».
«Светлана» меняла место, переходя с левой стороны на правую. «Алмаз» также оказался с правой стороны. «Жемчуг» вступил в кильватер «Авроре». Остальные крейсера и транспорты отстали и их уже не было видно, также как и броненосцев наших. Миноносцы отделились и скрылись во мгле, влево от нас. Было уже настолько темно, что на расстоянии 3 кабельтовых плохо виднелся с крейсера крейсер «Олег». Уверенность моя в том, что крейсера присоединятся к броненосцам стала исчезать, когда я убедился, что темнота уже отделила нас от эскадры. Возвращаться же в темноте к эскадре я считал невыполнимой попыткой, тем более, что в это время эскадра усиленно стреляла; поэтому я принял окончательное решение остаться у «Олега». В этом решении меня укрепило то соображение, что Командующий эскадрой в своем приказе рекомендовал держаться соединенно, избегая разъединения, и я принял в руководство совет адмирала Нельсона, чтобы суда, отделившиеся в бою от своих частей, примыкали бы к флагманам. Все 5 крейсеров: «Олег», «Аврора», «Светлана», «Алмаз» и «Жемчуг» следовали соединенно, направляясь в SW четверть и, временами, меняя курс вправо, но через 1 час, т. е., вероятно, в 8½ час. веч. «Светлана» скрылась во мгле и я потерял ее из вида. «Алмаз» держался дольше о правой стороны «Жемчуга» и, вероятно, около 9 час. вечера повернул вдруг вправо и скрылся в темноте.
Следуя за «Олегом», приходилось поворачивать, очень часто меняя курс, то на О, то на N, то SW и W. Желая узнать свое место на карте, я пошел в рубку на командном мостике и минут через 3 — 5 мне было доложено, что крейсеров не видно; вышедши из рубки, я приказал повернуть румба на 2 – 3 вправо и прибавил ход, предполагая, что крейсера пошли вправо; ветер был противный и вскоре почувствовался запах дыма, а минут через 10 стали обрисовываться во мгле силуэты наших крейсеров; приближаясь к ним, я показал фонарем Ратьера свои позывные, а затем, чтобы не разъединяться с крейсерами, я занял место на левом траверзе «Авроры», чтобы не терять из вида «Олега», на случай, если бы «Аврора» стала отставать. При моем подходе к крейсерам, они едва не открыли по «Жемчугу» огонь, приняв его за неприятельский миноносец, но вовремя опознали его и отвели орудия.
В это время курс наш лежал в SW четверть и ход был около 18 узлов.
Идя в этом положении, после отделения «Алмаза», по левому борту контр-курсом прошел какой-то частный пароход, без огней, в расстоянии от «Жемчуга» в ½ кабельтове. С правой стороны видны были белые огни, которые казались судовыми, идущими параллельным с нами курсом.
В 11 час. крейсера вышли из пролива и т. к. курс был в SW четверть, то я ожидал, что мы пройдем западным Корейским проливом. К этому времени огни с правой стороны исчезли; к полночи стало уже ясно, что мы идем в Восточно-Китайское море.
Физическое утомление взяло уже верх и команда вся заснула у орудий.

Назначение отражать атаки миноносцев на наши броненосцы крейсер имел согласно приказов Командующего эскадрой, но во время следования эскадры на Восток такого рода маневров не было ни разу исполнено ни днем ни ночью.
Дневную примерную атаку миноносцев пришлось крейсеру однажды отражать во время пребывания эскадры у Мадагаскара, для чего «Жемчуг» выходил в море со «Светланой» и миноносцами.
В бою 14 мая представился случай отразить атаку миноносцев на эскадру во время внезапного поворота судов эскадры вечером, после гибели «Бородино». Однако, при сложившихся тогда условиях, исполнить это крейсеру было совершенно не под силу и, хотя я сознавал важность момента, но в то же время мне было очевидно, что такая попытка в этот момент, была бы безумной, и, во-первых, оттого, что крейсер пошел бы на миноносцы совершенно одиноким, т. к. не был никакими распоряжениями связан с «Изумрудом» и другими крейсерами для такого действия и, во-вторых, направляясь против миноносцев, крейсеру предстояло продефилировать вдоль линии неприятельских броненосцев и броненосных крейсеров, которые в это время продолжали обстреливать нашу эскадру. Результатом такого выхода крейсера явилась бы несомненная его гибель без всякого шанса на нанесение неприятельским миноносцам вреда.
Вступить же тогда в соглашение и в переговоры для такого действия с крейсерами было бы и длительно и поздно. Поэтому я решил ожидать в уверенности, что к ночи присоединюсь с крейсерами к броненосцам и тогда займу положение на траверзе Командующего флагмана, как это было всегда на походе.
В ночь на 15 мая, вскоре после полночи, кажется, около 1 ч. ночи или ранее, скорость хода крейсеров была уменьшена до 12 узлов, а перед рассветом мы уже шли 10 узловою скоростью. Следуя ночью за крейсерами «Олег» и «Аврора», которые не несли огней, также как и «Жемчуг», я не производил никаких сигналов, считая, что адмирал не желает показывать неприятелю свое место; но все способы сигнализации на крейсере были исправны.
15 мая, когда утром мы остановились в море для перехода адмирала Энквиста с «Олега» на «Аврору», я спросил по семафору на «Олег»: «Намерен ли адмирал попытаться пройти во Владивосток» и на это получил ответ с «Олега» от командира его: «Попытайтесь сами, если находите себя достаточно сильным, чтобы пройти сквозь весь японский флот».
Адмирал перешел с «Олега» на «Аврору», сколько мне помнится, в полдень. В это время показался пароход «Свирь», шедший в Шанхай. От него не получили никаких сведений о нашей эскадре. После перехода адмирала на «Аврору», я был с этого крейсера спрошен, могу ли следовать в Манилу. Руководствуясь судовым утренним рапортом, я ответил, что дойти не буду в состоянии; в то же время приказал старшему судовому механику осмотреть лично количество имеемого угля на крейсере. Затем получил с «Авроры» приказание приблизиться к адмиралу и по мегафону получил следующее распоряжение: «Идите в Шанхай; в виду возможной встречи у входа в реку японских судов, войдите туда ночью, днем погрузитесь углем с наши транспортов, ночью выходите в море и идите в Манилу на соединение с «Олегом» и «Авророй». Затем приказано было сигналом «Олегу» вступить в кильватер «Авроре» и «Жемчугу» идти по назначению.
В это время старший механик донес, что угля на крейсере имеется больше, чем показано в рапорте, и что при 10 узловом ходе крейсер может дойти до Манилы. Тогда я вновь приблизился к адмиралу и голосом доложил об этом, после чего адмирал приказал «Жемчугу» вступить в кильватер «Олегу» и крейсера направились в Манилу.
Между количеством угля, имевшемся на крейсере в действительности, и количеством его показанном в утреннем рапорте разница была, приблизительно, в 80 тонн, так как суточный расход на крейсере всегда считался несколько более действительного расхода, и при приемке угля с транспортов счет велся так, чтобы принять угля, не меньше показываемого, а больше.
За время боя 14 мая крейсер «Жемчуг» серьезных повреждений не получил. От неприятельских снарядов разрушена была средняя дымовая труба, изрешечена носовая, пробита верхняя палуба у правого шкафутного орудия, разбит вельбот № 1, разрушен капитанский выход в каюту и около него фальшборт левого борта; в некоторых местах изборождена осколками деревянная палубная настилка, пробиты осколками койки в сетках. Правое шкафутное 120 мм. орудие изборождено осколками, но без вреда для орудия. Порваны провода беспроводного телеграфа, но восстановлены во время боя же. Убитых было: офицеров 2, нижних чинов 7. Ранено: офицеров 8 и 18 нижних чинов.
Сколько было истрачено боевых запасов, не помню.
Минами крейсер не стрелял.
Ночью на 15 мая с крейсера не видели неприятельских миноносцев.

Боевая подготовка нашей эскадры была во время похода всегда на втором плане.
Главная забота Командующего эскадрой касалась экспедиционной части нашей задачи, почему вопросы по организации быстрой погрузки угля с пароходов и с барказов были всегда самыми важными. Суда эскадры всегда были перегружены углем и на походе и на стоянках. Быстрота погрузки угля ставилась командирам судов целью настолько важной, что на эскадре погрузка обратилась в конкуренцию и даже азарт.
Действительно, в этом отношении, эскадра достигла весьма крупных результатов. Например, «Жемчуг», который в начале плавания, в Кронштадте, Ревеле и Либаве умел грузить уголь со скоростью не более 20 тонн в час, на Мадагаскаре уже грузил его со скоростью до 75 тони с пароходов, а на походе в океане при погрузке угля барказами скорость погрузки была от 26 до 30 тонн.
Эскадренных стрельб было весьма немного, сколько помнится, во время стоянки на Мадагаскаре эскадра выходила на стрельбу не более 4 раз.
Крейсер «Жемчуг» участвовал с эскадрой на стрельбе 1 раз. Всего же на походе, считая от Ревели, «Жемчуг» произвел 5 стрельб.
Для производства эскадренных эволюций эскадра во время стоянки у Мадагаскара выходила в море 2 раза в неделю, в течение месяца; почти всегда «Жемчуг» участвовал в этих выходах эскадры.
Эскадра снималась с якоря в 6 час. утра, удаляясь миль на 25 от бухты в море, и к 6 часам вечера возвращалась на якорное место.
Во время маневров эскадры делались различные построения, указываемые каждый раз предварительно в приказах Командующего по эскадре.
В разведочной службе крейсера не практиковались вовсе.
Миноносцы выходили в море на ночь для производства атак на стоящие на рейде наши суда, но такого рода маневры были редки и практиковались 2 — 3 раза.
Несколько раз устраивались ученья на минных плотах.
Стрельбу минами крейсер «Жемчуг» произвел один раз на якоре у Мадагаскара.
Командующий эскадрой изредка собирал флагманов и капитанов на «Князе Суворове». На этих собраниях обсуждались вопросы о быстроте погрузки угля, о распределении провизии и запасов но судам, но о боях предстоящих эскадре никаких обсуждений не велось.
При уходе из России в начале октября 1904 г., я лично был того мнения, что наша эскадра может решающим образом повлиять на исход морской войны с Японией. Мотивами такого мнения служил тот расчет, что наша 2-я эскадра явится на театр военных действий лишь одною третьей частью всех наших морских сил, которые будут действовать против японского флота, ибо порт-артурская эскадра была жива, отряд владивостокских крейсеров также и кроме того ожидалось присоединение к нам на Мадагаскаре или в ином месте аргентинских судов, о приобретении которых в это время шли, казалось, успешные действия. Однако, по прибытии на Мадагаскар, вскоре стало известно, что Артур пал и эскадры нашей там не существует. Слухи об аргентинских судах продолжали еще держаться, но в феврале и они прекратились.
Командиры судов, как броненосцев, так и крейсеров после этого, все единогласно выражали мне самые безнадежные взгляды и мнения о результатах нашей экспедиции. Все были уверены, что мы успеха иметь не будем, что наша 2-я эскадра по силе своей слабее японцев, как по вооружению, так в особенности по боевой подготовке личного состава. Принимали в расчет и перегрузку судов и недостатки конструктивного характера и утомление людей до встречи с неприятелем. Были между командирами и рассуждения о движении нашей эскадры к Владивостоку: проходить ли Цусимским проливом или другим, но эти рассуждения заканчивались всегда одним и тем же заключением, что результат будет не в нашу пользу. Идя дальше и допуская прорыв части нашей эскадры в Владивосток, также не усматривалось ничего существенного в дальнейшей судьбе нашего флота.
Командующий эскадрой редко посещал суда эскадры. На крейсере «Жемчуг» за весь наш поход, считал от Либавы, адмирал был на «Жемчуге» 1 раз, незадолго до ухода нашего из Мадагаскара. Он только что оправился от болезни и, посетив крейсер, обошел верхнюю палубу, осматривая укладку угля в ней и интересуясь, сколько угля погружено на крейсер.
Накануне боя, 13 мая, эскадра производила эволюции перестроений, практикуя строй эскадры при появлении неприятеля сзади.
Я себе объяснил это тем, что адмирал рассчитывает время для прохода Цусимским проливом, чтобы его пройти днем, а не ночью.
Во время движения эскадры к Цусиме, однажды вечером, часов в 10, кажется, это было в ночь на 12-е число, бр. «Бородино» извещал адмирала, каким сигналом не помню, кажется, радиограммой, что в носовых отсеках вода прибывает. Затем дальнейшие переговоры стали вестись, повидимому, семафором между бр. «Бородино» и бр. «Князь Суворов» чрез бр. «Император Александр III», почему на «Жемчуге» они не были известны.
Что касается окраски наших судов, то все они, как и крейсер «Жемчуг», были выкрашены в черный цвет. Суда же японского флота казались в тумане белыми во время боя. Госпитальные суда «Орел» и «Кострома» были выкрашены в белый цвет, во время входа эскадры в Цусимский пролив держались в замке эскадры и с началом боя я потерял их из вида и больше их не видал.

Капитан 1 ранга Левицкий.

vs18 · 29.10.2010 20:28:12

67.

Показание Вахтенного Начальника Лейтенанта Матисен.

Дать точные, определенные и соответствующие действительному положению вещей ответы на все предложенные мне Комиссией вопросы, я не могу: во-первых, потому, что вообще, во время боя, в памяти запечатлевались только отрывочные, отдельные факты, а во-вторых, потому, что 2-х летний срок времени успел значительно сгладить резкость первых непосредственных впечатлений. В особенности я затрудняюсь ответить на вопросы, требующие мотивировки известного поступка. Почему мы, например, пошли за крейсерами, а не остались с броненосцами, почему отделились от «Светланы» и потом пошли за крейсерами «Олег» и «Аврора» и т. д.?
Если бы я командовал кораблем, то, конечно, мог бы представить те соображения, которые заставляли меня поступить так, а не иначе, но, во время боя, при стремительном ходе событий, я успевал улавливать только их хронологический порядок без уяснения причин. Впоследствии мои личные предположения и догадки дополнили мне и отчасти разъяснили общую картину катастрофы 14 мая, приведя отдельные моменты к логической связи. Однако я полагаю, что для Следственной Комиссии важно установление из свидетельских показаний только точных фактов, а не личных соображений и рассуждений. Поэтому я позволю себе представить Комиссии то описание боя, которое я набросал на другой день после него, стараясь упоминать только о том, что я видел своими собственными глазами.
Сверх этого я не могу ничего прибавить и думаю, что почти на все вопросы, предложенные мне, найдутся ответы в моем описании, достаточно поясненные пятью чертежами разных фаз боя.
Таким образом, ограничиваясь самым сжатым изложением, я дал моим ответам следующую форму:
1) На «Жемчуге» в 1905 г. до 10 октября был вахтенным начальником, а затем — старшим штурманом.
2) Во время гибели броненосца «Бородино», около 7 час. вечера, крейсер «Жемчуг» шел в кильватер крейсера «Светлана» на NW, выделившись из общей группы крейсеров и транспортов. После того, как впереди показался целый ряд неприятельских миноносцев, «Светлана» подняла сигнал: «Вижу по курсу миноносцы» и повернула через W на SW. Мы шли за ней. Строя не было. Крейсера, транспорты и миноносцы были в куче. После гибели броненосца «Бородино», мне кажется, что вся кильватерная колонна наших броненосцев повернула на SW в строй фронта и все транспорты и крейсера двинулись тоже на S, чтобы дать ей дорогу. Этим я объяснял себе курс крейсеров «Олег» и «Аврора», которым мм вступили в кильватер. Два раза крейсера «Олег», «Аврора», и «Жемчуг» делали попытку повернуть на NW, но, потом, снова возвращались к прежнему курсу. Крейсер «Жемчуг» все время шел в кильватер и только 1 раз терял на короткое время силуэты передних крейсеров, шедших без огней.
3) Мы пошли за крейсером «Олег», я полагаю, потому, что вполне естественно было ожидать от флагмана крейсерского отряда дальнейших распоряжений, а не действовать совершенно отдельно и самостоятельно. Хотя я думаю, что в том случае, бросив эскадру, мы могли бы, пользуясь темнотой и скоростью своего хода, достичь Владивостока, подобно крейсеру «Алмаз». Держаться у броненосцев маленькому крейсеру с 120 мм. пушками во время боя бессмысленно и бесполезно. Крейсера «Светлана» и «Жемчуг» оставили для того, чтобы присоединиться к крейсерскому отряду, где был адмирал. По какому курсу шла «Светлана» — определить не могу.
4) Транспорт «Урал» ударил нас в корму, на нашем пути к броненосцу «Император Александр III». Стоя на баке, я ничего не видал, а только почувствовал сотрясение судна. Мы тотчас прибавили хода и отошли. Транспорт «Урал» не мог управляться, имея повреждение в руле. У нас оказался помятым борт, отломано зарядное отделение у кормовой мины и погнуты лопасти правого винта. Почему мы сошлись, и какие повреждения получил «Урал», не знаю.
5) Относительно перегрузки, количества угля и запасов, не могу сообщить данных.
6) Стреляли мы мало; числа выпущенных снарядов не помню.
7) Думаю, что мы могли бы дать на короткий срок до 20 узлов; точных данных не имею.
8) Гибели транспорта «Урал», «Русь» и «Камчатка» не видал и узнал об этом только впоследствии из посторонних источников. Кто стрелял с «Урала», тоже не знаю.
9) Мое описание боя, посланное моему знакомому из Манилы тотчас по приходе туда, было напечатано в газете «Новое Время» 12, 13 и 14 июля 1905 г. в №№ 10545, 10546 и 10547.

Лейтенант Ф. Матисен.

Отредактированно vs18 (30.10.2010 20:51:08)

vs18 · 01.11.2010 19:22:11

Крейсер II ранга «Изумруд».

68.

Показание Командира Капитана 2 ранга барона Ферзена.

Ни краткого описания боя у Цусимы, ни описания действий крейсера «Изумруд», по отделении его от эскадры, после сдачи Небогатова, составить не могу, в виду того, что после боя и последовавших за ним событий прошел уже год и семь месяцев, и я здесь, во Владивостоке, не имею никаких записей о происшедшем.
В своем донесении, представленном мною в Главный Морской Штаб, по возвращении из Владивостока 6 августа 1905 г., все сказанные события мною изложены на свежую память, при участии старшего штурмана лейтенанта Полушкина и старшего артиллериста лейтенанта Васильева, бывших все время со мною на мостике, проверены по записям в вахтенном журнале и по картам плавания. Донесение это мною было прочитано тогда же всем офицерам крейсера и исправлено, согласно сделанным ими замечаниям, так, что ни прибавить к нему, ни убавить из него ничего не могу; всякое описание боя и последовавших за ним событий, составленное мною в настоящее время, будет менее достоверно, как основанное только на одних воспоминаниях, которые я, к тому же, не имею возможности документально проверить.
Донесение мое имеется в Главном Морском Штабе, копия с него должна быть у лейтенанта Полушкина и, вероятно, у капитана 2 ранга Паттон. Подлинные карты плаванья крейсера от острова Квельпарта до бухты Св. Владимира, так же, как и моя копия с донесения, находятся, вместе с оставленными мною книгами, в Кронштадте.
Произошло это вследствие экстренного отъезда моего во Владивосток непосредственно из экспедиции в Эстляндскую губернию. Карты держал у себя на случай, если начальство потребует от меня доклада об участии крейсера в Цусимском бою и о следующих затем событиях.
Ответы на предложенные мне следователем вопросы следующие:
1) Корпус, главные механизмы (котлы и машины) и артиллерия крейсера, перед боем 14 мая, были вполне исправны.
2) Сколько было тонн угля, сказать не могу, последняя погрузка угля была 10 мая в Северном Китайском море, после прохода островных групп Миао-Тао и Ликейских, где было принято 750 тонн. Точные сведения имеются в вахтенных журналах, представленных в Владивостокский порт для отсылки в Главный Морской Штаб, тотчас по приезде лейтенанта Подушкина во Владивосток, т. е., в первых числах июля прошлого 1905 г.
Запасами крейсер был перегружен; величину среднего углубления указать не могу.
3) По частным сведениям из французских газет в Камранге, Владивосток был отрезан, но достоверных известий об этом не имел. О минных заграждениях, телеграфных и сигнальных станциях Дальне-Восточного побережья никаких сведений не имел.
4) 14 мая было израсходовано около 200 снарядов 120 мм. орудий. 47 мм. пушки за дальностью расстояния участия в бою не принимали; в ночь на 15-е и 15-го стрелять не пришлось.
5) Решение идти во Владимир, а не Владивосток, мною было принято по следующим причинам: с места поворота расстояние до острова Аскольда и до бухты Владимира было одинаковое, но угля оставалось столько, что механик считал возможным идти не более 13 узлов, чтобы дойти до одного из названных пунктов. Все дерево, за исключением трех шлюпок и двух деревянных мачт со стеньгами, было в предыдущую ночь сожжено для сбережения угля. Магистраль вспомогательных механизмов, надорвавшаяся 14-го и окончательно лопнувшая 15 мая, была разобщена в 5-й кочегарне, вынутием лопнувшей части и постановкой глухих фланцев. Только одна 6-я кочегарня могла давать пар на работу вспомогательных механизмов средней машины и на паровой штурвал; эта кочегарня была обращена исключительно на работу на вспомогательные механизмы и в общей работе на главные механизмы не могла участвовать. В угольных ямах 6-й кочегарни угля совершенно не было и она питалась только тем углем, который успевали подавать из носовой угольной ямы, т. е., через 2/3 длины крейсера. В таком же положении были 4-я и 5-я кочегарни. Имелось немного угля в ямах 2-й и 3-й кочегарен, почти весь остаток запаса находился в большой угольной яме 1-й кочегарни. Во время боя 14 мая холодильники дали течь и за 15 и 16 числа сильно просолились, вследствие чего получилась значительная соленость в котлах, дававшая вскипание и подбрасывание воды в трубопровод, особенно правой машины. С 4 часов утра 16 числа, часто приходилось ход уменьшать до 35 и даже 25 оборотов, а правую машину и совсем останавливать. Команда, работавшая 14 мая без отдыха, настолько утомилась, что на работы, исполнявшиеся в обыкновенное время одним, приходилось назначать троих, в особенности к подаче угля к котлам. Вся строевая команда была занята подтаскиванием угля по верхней палубе.
Уходя, после сдачи Небогатова, от погони неприятеля к японским берегам, должен был рассчитывать, что японские крейсера, бывшие гораздо ближе меня к Владивостоку и имея свой нормальный ход, в то время, как я всю ночь был принужден идти но более 13 узлов, давно ужо сторожат меня у подходов к Владивостоку, о положении которого никаких определенных сведений не имел.
Описанное состояние крейсера и уверенность встретить неприятеля с вполне исправными судами у мыса Поворотного, побудили меня идти по Владимир, так как я в этом состоянии считал прорыв крейсера во Владивосток невозможным, ибо в случае пробития боевой тревоги, из-за невозможности непрерывно подавать уголь к 4, 5 и 6 кочегарням, пришлось бы в них прекратить пары, а, следовательно, остаться под 7-ю котлами вместо 16, перейти на ручной штурвал, остаться без средней машины и работать двумя машинами из которых правую, вследствие частого попадания воды в цилиндры, приходилось то и дело останавливать. При том, оставшийся запас угля давал возможность развить полный ход, если бы даже машины выдержали, всего часа на два, после чего крейсер оставался без угля.
Решил укрыться в залив Св. Владимира, как мало замеленный и имеющий бухты, невидимые с моря. Во Владимире предполагал встать фертоинг в глубине южной бухты на 6 саженях, перенеся, в ожидании возможности атаки миноносцев, всю мелкую артиллерию и пулеметы на один борт, обращенный к выходу и постараться войти в сношения с Владивостоком, если к тому встретиться возможность, тем временем осмотреть холодильники и правую машину.
6) Военного совета не собирал, советовался со старшим офицером, старшим штурманом и старшим механиком, из которых особенно последний находил невозможным идти во Владивосток из-за описанного выше состояния механизмов и запаса топлива.
Я сначала предполагал идти в Ольгу, но старший офицер высказал мнение, что залив этот наверно заминирован, чтобы дать укрытие нашим миноносцам от неприятеля. Признав это предположение основательным, выбрал Владимир, как ближайший к Ольге, где надеялся, может быть, найти телеграфную станцию.
7) Имел карту № 1621 (печ. в ноябре 1881 года). Входил после часа ночи, было тихо, зыби не было, но была мгла и совершенно темная безлунная ночь; шел малым ходом, иногда стопоря машины. Ручным лотом достал глубины, последовательно 14, 11 и 9 саж.
8) С уверенностью сказать не могу, так как при себе не имею никаких записей. Прокладка и счисление велись самым тщательным образом; 16-го два раза определились астрономически и при заходе солнца определили девиацию на четыре румба, изменение которой доходило до 13°, с каким знаком теперь не помню.
Карты сохранились и находятся, вместе с моими вещами, в Кронштадте.
9) Крейсер сел на мель почти в полную воду при начале отлива.
Давал самый полный ход назад всем машинам и помогал тягой за завезенный стоп-анкер. Убедившись, что вода убывает и, следовательно, нет надежды сняться до нового прилива, остановил машины, дабы даром не тратить уголь, которого оставалось очень мало.
По произведенному обмеру, оказалось, что крейсер сидит на весьма пологой отмели на две трети своей длины. Угля осталось от 8 до 10 тонн.
Ожидая появления неприятеля, не мог выгружать боевого запаса, главный груз, могущий облегчить крейсер. Воду из котлов также не мог выпустить, так как тогда лишился бы последнего средства для снятия крейсера в следующую полную воду. Шлюпки все были спущены. В следующую полную воду снова пытался сняться, давая задний ход и помогая тягой перлиня. Во время хода, забило песком кингстоны циркуляционной помпы и угля стало так мало, что пришлось прекратить пары.
10) Военного совета не собирал, но опросил офицеров. Два голоса были против немедленного уничтожения крейсера (мичман Вирениус и механик Топчиев), остальные — за.
11) Принять решение немедленно взорвать крейсер побудило меня следующее: твердая решимость ни в коем случае не отдать крейсера неприятелю, полная невозможность снять его с мели своими средствами, неуверенность в разрушительном действии подготовляемых взрывов, которое должно было быть окончательным, так как крейсер стоял на мели и, следовательно, утонуть не мог, невозможность принести существенный вред неприятелю, появившемуся у входа в бухту, по которому, по положению крейсера, могли стрелять только два 120 м.м. орудия: ютовое и правое шканечное.
Сознание полной невозможности ожидать помощи из Владивостока, вследствие полного уничтожения в предшествовавшие два дня всей нашей второй эскадры, со столь малыми при том потерями для японцев, что они к моменту сдачи Небогатова собрали 27 судов, казавшихся вполне исправными, при чем в числе их не видел ни одного миноносца.
Взрыв был приведен в исполнение двумя зарядными отделениями мин Уайтхеда.
Первое было заложено в провизионный погреб, смежный с носовым патронным погребом, второе — в нижний кормовой патронный погреб, между беседками, нагруженными 120 м.м. патронами, трубки сегментных снарядов были поставлены на удар. Воспламенение производилось бикфордовым шнуром, с привязанным к нему обыкновенным фитилем, рассчитанным на 20 минут горения.
Взрыв первого зарядного отделения произвел самые незначительные разрушения; по наружному виду крейсер остался совершенно цел. Взрыв второго же зарядного отделения, происшедший позже, вызвал взрыв обоих кормовых патронных погребов и вся половина крейсера от миделя до кормы была совершенно разрушена. Позже оказалось, что взрыв первого зарядного отделения вызвал пожар в носовой части крейсера, от которого постепенно взрывались патроны в носовом патронном погребе; горели: оставшаяся на крейсере сухая провизия, шкиперские запасы, палуба, краска и т. п.
Через шесть дней подробно осмотрел крейсер, который в низах еще кое-где тлел, нашел нужным заложить два зарядных отделения, припасенных на берегу, в отделение бортовых машин и взорвал их, чем и привел машины в негодное состояние, дабы и от них нельзя было воспользоваться ни одной частью, могущим придти японцам.
12) Остатки корпуса крейсера и по настоящее время находятся на том же месте.
13) Точно мне неизвестно, повидимому, первым был адмирал Катаоки, начальник Сахалинской экспедиции, зашедший во Владимир, около 1-го июля и осмотревший остатки взорванного крейсера.
14) Повреждения были незначительны, убитых не было, ранено семь нижних чинов.
15) Во время постановки на мель оставалось от 8 до 10 тонн угля.

Капитан 2 ранга барон Ферзен.

vs18 · 01.11.2010 19:48:40

69.

Показание Старшего Офицера Капитана 2 ранга Паттон-Фантон-де-Веррайон.

1) На крейсере «Изумруд» был старшим офицером. Участвовал в постройке крейсера.
2) Всего команды на крейсере «Изумруд» было 329 чел. из них — молодых матросов 70 и запасных 36 чел.
3) Точно ответить на вопрос, о количестве снарядов, не могу. Боевой запас был принят полностью; для практической стрельбы запас был принят, но в полном ли количестве, согласно приказа, т. е., 20%, не могу сказать. Стрельбу производили, сколько помню, три раза: подходя к Джибути, всем отрядом; во время стоянки в Джибути отдельно и опять отрядом, подходя к о-ву Мадагаскару. По сколько выстрелов пришлось на орудие — не помню.
4) Из Джибути были посланы следить за пароходом, не помню, как название английского парохода с предполагаемым грузом артиллерии и снарядов для японцев. Вернулись, по истечении назначенного срока, не встретив никого.
По дальнейшим известиям оказалось, что пароход задолго прошел уже в океан.
Во второй раз, накануне соединения с отрядом адмирала Небогатова, были посланы на предполагаемый путь к мысу Падарану. Прокрейсеровали ночь, отряда не встретили.
Затем, в день присоединения отряда, посланы были по определенному румбу, на определенное расстояние, с целью открыть отряд Небогатова. Отряда не встретили. Он подошел к эскадре совсем с другого румба.
Вот все крейсерства «Изумруда», имевшие характер разведки.
5) Подходя к Корейскому проливу, задержано было 2 парохода; один из них «Oldhamia» был арестован, другой, — повидимому, отпущен.
Накануне боя видели на расстоянии 5 — 6 миль пароход. Приказания осмотреть его не было.
Затем, за очень немного времени до встречи с неприятелем, прошел, видимо, пассажирский японский пароход. Крейсер «Жемчуг» был послан к нему, — пароход без осмотра был отпущен.
6) Согласно приказам Командующего 2-й эскадрой, крейсер исполнял обязанность репетичного корабля ІІ-го броненосного отряда (приказ № 100, 1905 г.).
Во время похода и боя, идя на траверзе флагманского корабля, должен был охранять ІІ-й броненосный отряд от минных атак (приказ № 182, Камранг 1905 г.) и в случае нужды, оказать помощь броненосцам ІІ-го отряда (приказ № 159).
7) Крейсер, оставив место гибели броненосца «Император Александр III», догнал броненосный отряд и шел с левой стороны, чтобы вступить на траверз флагманского корабля. В это время, погиб броненосец «Бородино», шедший головным. Броненосец «Император Николай I», обогнав «Орла», стал головным; вскоре после, крейсер встал на его левый траверз. Командир считал, что, хотя деление на отряды более и не могло иметь места, так как в строю оставалось только 8 броненосцев, но это не исключало назначения крейсера состоять при броненосном отряде, охранять флагманский корабль от минных атак, быть репетичным кораблем и т. д., согласно вышеизложенным приказам.
8) Когда «Изумруд» проходил линию броненосцев с левой стороны, — отряд крейсеров был у него слева, насколько помню, видел его достаточно ясно; шли крейсера в кильватерной колонне. Когда оба отряда повернули влево все вдруг, насколько помню, крейсер оказался между двумя линиями фронта, приблизительно, против середины линии броненосцев.
9) На вопрос, кто раньше повернул влево — отряд ли крейсеров или броненосцев, ответить не могу. Имея свои обязанности, как старший офицер, в управлении крейсером не участвовал и заметил маневр уже при его исполнении.
10) Время, когда отряд крейсеров скрылся из вида, указать тоже не могу.
11) Ночь с 14 на 15 мая была темная; строй. идя без отличительных огней, был очень растянут и об отделении судов не знали до рассвета.
12) Решение прорываться было единолично командира, когда разобрали сигнал и я подбежал к мостику, командиром было мне отдано приказание регулировать подачу угля в ямы, из которых некоторые имели очень мало угля, из запаса в кают-компании и провизионных погребов.
13) Совещания по поводу направления крейсера не было. Командир частным образом спрашивал мнение некоторых офицеров, но решение его было единолично.
14) Первоначально ход был около 21½ узла, затем около 3 часов, когда лопнула паровая магистраль, уменьшили ход до 14 — 15 узлов, а, затем, уменьшили и до 13. Курсы указать не могу, имеется карта с прокладкой, которая находится у бывшего командира крейсера, капитана 2 ранга барона Ферзен.
15) На каком ходу выскочили на риф, точно сказать не могу, так же как и обстоятельства постановки, был в это время на юте; насколько помню, приказано было быть готовым к бою на случай нахождения неприятельского судна в бухте, — был занят своими обязанностями.
Заметил, когда крейсер накренило.
16) Для снятия крейсера заведен был верп, спущены шлюпки, часть людей была на шлюпках, выгружена провизия; дождавшись полной воды, давали полный ход машинам. Воды из котлов не выпускали.
17) Заметных повреждений крейсер не получил. Осматривал трюмы, но заметной прибыли воды не было. Двойного дна горловин не открывали.
18) Решение взорвать крейсер было принято командиром из опасения, чтобы крейсер, не имея какой-либо возможности вступить в бой, в случае появления неприятеля, не достался бы ему призом, в случае неудачи взрыва, как то имело место с «Варягом» и судами в Порт-Артуре.
19) Военного совета собрано не было, командир спрашивал по отдельности мнения офицеров; некоторые были на берегу.
Решение было передано мне сигналом с берега. Оставался на крейсере с лейтенантами Романовым и Заозерским. Насколько помню, нижних чипов оставалось 8 человек.
20) Крейсер выскочил на риф почти на ¾ корпуса, на 1½ — 2 фута вышел из воды.
21) Как я уже выше пояснил, решение идти в бухту Владимир было командира единолично, посоветовавшись с некоторыми офицерами.
22) Пошли в бухту Владимир, так как совершенно не знали в каком положении Владивосток. Свободен ли он, заняты ли окружности японцами, где поставлены заграждения и т. д. Предполагали, что близкие бухты и проливы заминированы (что относительно некоторых и оказалось верно).
Могли предполагать, что неприятель, потеряв нас и зная место нашего назначения, имея преимущества хода — пойдет к Владивостоку, а крейсер, имея мало угля, при встрече не мог бы даже вступить в бой с неприятелем.
Насколько помню Малаккским проливом шли, не высылая разведчиков.

Капитан 2 ранга П. Паттон-Фантон-де-Веррайон.

vs18 · 01.11.2010 20:32:20

70.

Показание Штурманского Офицера Лейтенанта Полушкина.

1, 2) Я состоял на крейсере II ранга «Изумруд» в должности штурманского офицера.
3) Крейсер вышел в плавание 3 ноября 1904 года, в составе догоняющего отряда. Запас снарядов был полный; был ли полный запас превышен и насколько, точно не помню. Стрельба в пути производилась три раза: первый раз, по выходе из Красного моря, подходя к Джибути, производилась дневная отрядная стрельба по движущейся цели, буксируемой миноносцами; вторая дневная стрельба, также у Джибути, производилась с «Изумруда» по щиту; последняя стрельба, отрядная ночная, производилась в море по щитам, в ночь, накануне прихода отряда в Носси-бе и присоединения к эскадре адмирала Рожественского. Не помню, по сколько именно выстрелов пришлось на орудие; кажется, что при каждой стрельбе пришлось не менее 10 выстрелов. Стрельба производилась чугунными неснаряженными снарядами.
4) Что касается разведочной службы, то крейсер, находясь в составе 2-й эскадры, исполнял два раза поручения, имевшие характер разведок. Первое поручение исполнялось совместно с крейсером «Днепр», во время стоянки эскадры в бухте Ван-Фонг, крейсера направились к мысу Padaran, т. е., пункту предполагаемого пути адмирала Небогатова. Придя к вечеру и продержавшись в виду мыса некоторое время, «Изумруд» крейсеровал ночью между мысом Padaran и бухтой Ван-Фонг; утром присоединился к эскадре. Подробного содержания данной письменной инструкции, а также роли в этом случае беспроводного телеграфа, я, в настоящее время, не помню.
Второе поручение было дано «Изумруду» во время нахождения эскадры в море, в виду бухты Ван-Фонг: крейсеру было приказано, пройдя полным ходом на румб NО данное число миль (не менее 25), вслед затеи возвратиться к эскадре.
5) Перед боем 14 мая главные машины, телеграф без проводов и корпус крейсера были в исправности; мне помнится, что было повреждение в одном из котлов. Подводная часть крейсера была очищена от обрастаний во время стоянки в Носси-бе и после того обрастаний не замечалось.
6) На переходе от бухты Куа-бе до Корейского пролива, эскадрой было встречено и задержано два парохода. 13 мая, во время эскадренных эволюций, был виден на горизонте пароход, идущий к югу; он задержан не был.
7) При построении эскадры в боевой порядок, крейсер «Изумруд», сопровождавший главные силы, служил раненым кораблям и также имел назначение оберегать фланги линии броненосцев от минных атак; место крейсера в бою было на траверзе броненосца «Ослябя».
8) С началом боя на «Суворове» сигналов уже не подымалось; «Изумрудом» репетовались сигналы бр. «Бородино» и «Николай I», указанные в донесении командира крейсера.
9) После гибели «Ослябя», «Изумруд» продолжал держаться при броненосцах. Так как в это время транспорты и миноносцы тесно прижимались к броненосцам, то «Изумруд» не мог сохранять в строю определенного места и вступил на траверз шедшего флагмана, т. е., «Николая I», около 5 часов дня.
10) Самой гибели «Суворова», «Руси» и «Урала», я не видал; были видны вышедшие из строя «Урал», севший носом и «Суворов», сильно дымившийся, со сбитыми мачтами, трубами и надстройками.
11, 12, 13) За выходом из строя «Ослябя», вступили на траверз «Николая I», потому что место крейсера было при броненосцах, на траверзе младшего флагмана. В кильватерной колонне броненосцев, в это время, шел головным «Бородино», за ним «Орел», «Николай I», далее, не помню, в каком именно порядке, «Сисой Великий», «Ушаков», «Сенявин», «Апраксин», затем «Наварин» и «Нахимов». Бой велся правым бортом. «Александр Ш», имея крсн около 12°, шел правее колонны броненосцев, в расстоянии около 4 кабельтовов, не отставая и также стреляя правым бортом; крейсера в это время шли в кильватерной колонне, левее броненосцев, в расстоянии около мили.
Около 6 часов вечера, с «Ушакова» (или «Сенявина») передали по семафору, что «Александр III» терпит бедствие; сигнал этот отрепетовали флагами и одновременно семафором на «Николай I». Идти в это время сами для подания помощи не могли, так как были отделены от «Александра III» линией броненосцев, идущих тесным строем и поддерживающих усиленный огонь правым бортом. На «Александре III», до последнего момента не прекращавшем огонь. около 6½ часов поднялся громадный столб пламени между мачтами; броненосец бросился влево в сторону строя, стал быстро крениться и перевернулся между «Наварином» и «Нахимовым». Когда заметили, что крен «Александра III» увеличивается, положили лево на борт и пошли к погибающему броненосцу, чтобы оказать возможную помощь утопающим.
Положение сторон в это время было такое: эскадра продолжала уходить на север, ведя бой правым бортом с японскими броненосцами; шесть или семь японских крейсеров в строе пеленга, нагоняя эскадру от SO, приближались к месту гибели «Александра III», оставшемуся некоторое время плавать вверх килем.
Не могу указать точно, какие это были крейсера, но помню, что они стреляли снарядами крупного калибра. Подойдя к месту гибели, застопорили машины и начали сбрасывать заготовленные спасательные круги, койки и пояса; одновременно были приняты все меры к спуску гребного катера; катер не мог быть быстро спущен, так как, во избежание пожара, шлюпки были перед боем наполнены водою.
14) Сколько времени пробыл крейсер у «Александра III», точно установить не могу; полагаю, что не долее 2 минуть. Японские крейсера, быстро надвигаясь, открыли огонь по «Изумруду», оставшемуся их ближайшею целью; недолеты ложились между утопающими. «Изумруд» отвечал усиленным огнем с правого борта.
Ход машинам был дан, когда с дальномера передали, что расстояние до неприятеля уменьшилось до 23 кабельтовов, так как стало очевидным, что дальнейшее отделение «Изумруда», обстреливаемого несколькими крейсерами с крупной артиллерией, приведет его к быстрой гибели, не принеся помощи утопающим; в то время эскадра стояла впереди на расстоянии около 2 миль.
15, 16, 17) При возвращении «Изумруда» к эскадре, броненосцы шли в кильватерной колонне, имея головным «Бородино»; курс был близок к N; бой велся правым бортом. Гибель «Бородино» произошла, когда «Изумруд» подходил к концевым броненосцам, после чего «Николай I» обошел «Орел» и стал головным.
Ясного впечатления о том, как произошло разделение броненосцев и крейсеров у меня не сохранилось; помню, что крейсера, транспорты и миноносцы находились влево от броненосцев и что незадолго до наступления темноты броненосцы повернули все вдруг влево и некоторое время шли в строе фронта в сторону крейсеров, курсом близким к W. Около 7 час. 30 мин., «Николай I» поднял сигнал: «Следовать за мною» и постепенно лег на SW; прочие броненосцы вступили ему в кильватер. Крейсера, оказавшиеся теперь впереди, шли приблизительно тем же курсом; кто повернул раньше, крейсера или броненосцы, не помню. С наступлением темноты. т. е., около 8 часов вечера, «Николай I» и следовавшие за ним броненосцы постепенно легли на NО 30°.
18) В ночь на 15 мая держались на левом траверзе «Николая I», ориентируясь его силуэтом, так как суда шли без огней; временами мгла сгущалась, «Николай I» скрывался и тогда, чтобы не потерять его из виду, приходилось сходиться очень близко.
19) Судя по предшествовавшим испытаниям, «Изумруд» мог развить 14 мая полный ход около 21 узла.
20) В момент спуска на отряде флагов, решение отделиться и не подчиняться сигналу адмирала о сдаче было принято командиром лично, без собрания военного совета.
21, 22) При отделении от сдавшегося отряда (10 час. 30 мин.) был взят курс по направлению, свободному от окружающего неприятеля; курс этот оказался SO. Погоня неприятельских крейсеров длилась около 3 часов. В первом часу дня, когда выяснилось наше преимущество в ходе, постепенно изменили курс на NО 43° и продолжали идти полным ходом около 21 узла, приблизительно до 2 часов дня. Военного совета не собиралось и курсы назначались самим командиром.
Около 2 часов, неприятельские крейсера скрылись из виду. Потом, вслед затем, лопнула паровая магистраль, питающая рулевую машину и вспомогательные механизмы кормовой машины, которую пришлось остановить. Ход уменьшился до 15 узлов и перешли на ручной штурвал. Дальнейшая прокладка курсов не осталась у меня в памяти, но ее можно проследить в вахтенном журнале и донесении командира, а также на картах пути крейсера в Японском море, каковые сохранены командиром.
23) Решение взять курс в бухту Владимир было принято командиром лично, после доклада старшего механика о состоянии машины: выяснилось, что можно дать не более 15 узлов из опасения поломки; таким образом, крейсер не имел шансов прорваться при встрече с сильнейшим противником; при том оставшееся количество угля позволяло лишь дойти до порта, не имея боя.
Между тем, казалось, что другие японские крейсера не замедлят направиться к Владивостоку, чтобы перехватить «Изумруд», а это облегчалось им тем, что «Изумруд» был отослан погонею к японскому берегу и, вслед затем, много потерял во времени, идя сутки уменьшенным ходом (ночью до 13 узлов).
Эти соображения, а также, отсутствие сведений о положении дел в соседстве Владивостока, расположении минных заграждений и поддержка на которую крейсер может рассчитывать, были мотивами принятого решения не входить в Владивостокский район, а направиться в бухту Владимира и там ждать приказаний.
25) 16 мая место определялось три раза астрономически, так как курс вел, приблизительно, в 40 милях от берега.
Последние наблюдения сделаны незадолго до сумерок и прокладка составлена с расчетом входить в бухту курсом W.
24, 26) Обстоятельства при которых сел крейсер на мель следующие: подойдя к входу в первом часу ночи и распознав оба входные мыса, решили входить, так как, по расчету, оставшееся количество угля не позволяло дожидаться рассвета; входя, приготовились к бою, так как в бухте возможно было присутствие японского крейсера. Миновав входные мысы Ватовского и Баглозека (карты № 1621) и бросая лоты, направились малым ходом, около 4 узлов, в средину прохода, шириною три кабельтова, ведущего в южную часть бухты. В темноте и мгле, ошибочно судя о расстоянии до берега, придержались слишком близко к мысу Орехов и выскочили на конец рифа, идущего от того мыса.
С рассветом, отчасти определились причины ошибочного суждения о расстоянии: северный мыс прохода возвышенно, круто спускается к воде и покрыт светлою растительностью; потому ночью он был заметнее и казался ближе; мыс Орехов на большом протяжении только на три фута выдается над водою и, вслед затем, переходить в возвышенность. Возвышенность ночью маскировала присутствие мыса и сама темная, отчего южный берег казался дальше.
27, 28) При наступлении полной воды пробовали сняться с мели при помощи верпа и давая полный ход машинам; крейсер был в это время облегчен спуском шлюпок и свозом провизии. Несколько таких попыток оказались безуспешными, затем вода начала спадать. Обмер, произведенный при спадании воды на ¾ фута ниже полной и занесенный в вахтенный журнал, показал, что крейсер врезан носом и сидит большею частью корпуса. Повреждений при этом крейсер не понес.
29) Выскочили на мель во втором часу ночи; взрыв крейсера последовал, приблизительно, во втором часу дня следующего дня.
30) Количество угля, показанное утренним рапортом 14 мая, не помню.
31) Суточный расход угля, при экономическом ходе, составлял около 60 тонн.
32) Количество угля, оставленное на крейсере, было впоследствии определено присланной из Владивостока комиссией и составило по ее расчетам около 10 тонн.
33) В момент постановки на мель на мостике находились командир крейсера, я и вахтенный начальник лейтенант Романов. Помню, приблизительно, в это же время присутствие лейтенантов Васильева и Заозерского, но не уверен, что они были на мостике именно в названный момент.

Лейтенант Полушкин.

vs18 · 02.11.2010 19:22:28

Крейсер II ранга «Днепр».

71.

Показание Артиллерийского Офицера Лейтенанта Никитина 3.

1, 2) Так как мне не пришлось быть при снаряжении судов 2-й Тихоокеанской эскадры, то и не могу сообщит ничего об эскадре, касаюсь лишь своего крейсера «Днепр», на котором состоял артиллерийским офицером. Снаряжение крейсера производилось крайне добросовестно, хотя и спешно. На крейсере было много запасных нижних чинов, которые уже отстали во всех отношениях от матросов более современных. Многие матросы назначены были без выражения желания с их стороны, хотя в Севастополе многие матросы всячески старались пойти на войну, но на них мало обращали внимания, а назначались люди, которые больше думали о своих оставленных семьях, чем о возможности вступить в бой. Комендоры, назначенные на «Днепр», ни один не был раньше у пушек Канэ; одна неделя пребывания их на учебном отряде Черного моря в мае 1904 года, принесла им очень немного практики и знания. Так что обучение их производилось уже в плавании. В отдельном плавании в Красном море и в Индийском океане в 1904 году по возможности пользовались всяким случаем, чтобы производить вспомогательные стрельбы. Производились также и практические стрельбы числом 3 или 4, но число патронов для практической стрельбы было незначительно, почему пришлось истратить незначительную часть боевого запаса. Очень большое впечатление у меня осталось от маневрирования судов эскадры Рожественского в Индийском океане, Китайских морях и далее до Шанхая. Суда точно нарочно мешали друг-другу, получалась невообразимая каша, которую, чтобы привести в порядок, надо было очень много времени. Невольно возникал вопрос, что будет во время боя при таком неумении перестраиваться.
О задачах, которые нам надо было решать, никто из офицеров, ни наш командир, не имели никакого понятия, никто даже из начальствующих адмиралов ни разу не обмолвился о сем ни словом. Зато на эскадре слухов и предположений все время было масса. Некоторые оправдывались, почему и вздорным слухам придавали некоторое значение. В Носси-бе много говорилось о болезни адмирала Рожественского, говорили о его подозрительной нервности, о странных выходках. Но большинство верило в счастливую звезду Рожественского, в его гений и энергию и считало счастьем служить под его начальством. Особенно возросло обаяние Рожественского, когда сделали переход от Мадагаскара до Камранга.
Подготовку личного состава в тактическом отношении собственно нельзя считать подготовкой, а только рядом традиционных обычаев и привычек, да о подготовке никто и не заботился, — у офицеров не было ни пособий, ни опытных руководителей. Сведения об японском флоте все время держались в секрете. Совершенно ничего не знали о силах японского флота, который должен был после Порт-Артура значительно пострадать. Если и приходили кой-какие известия в газетах, то все это прямо имело юмористический характер, и нельзя было их использовать.
3) Назначен я на «Днепр» («Петербург») в начале мая 1904 года, когда крейсер вооружался в Севастополе; был все время на крейсере в должности артиллерийского офицера до 19 июля 1905 года, когда крейсер окончил кампанию и был передан в Добровольный флот.
4) Командир крейсера капитан 2 ранга Скальский, старший офицер лейтенант Компанион и ревизор лейтенант Задонский, все перешли из Добровольного флота. Мичмана фон-Шварц и Логинов, оба ротные командиры и я, артиллерийский офицер, назначены с эскадры Черного моря. Остальные офицеры крейсера — прапорщики запаса все были помощниками или механиками в Добровольном флоте и переименованы все уже во время войны в прапорщики запаса. Конечно, одно переименование и производство в чины не сделали большинство моряков торгового плавания военными. Не желая указывать фамилий, но назначение некоторых господ младшими офицерами на наш крейсер, а равно самое производство и чин прапорщика, могло быть объяснено лишь недоразумением или ошибкой. В общем все-таки дисциплина на крейсере была. Команда была выше всяких похвал по своему поведению; несмотря на тяжелую работу, жару, не съезжая целыми месяцами на берег, никогда не позволяла себе ни ропота, ни возражений, терпеливо перенося трудности похода. Прапорщики тоже в скором времени привыкли к требованиям дисциплины.
5) Настроение и состояние духа сильно менялось. Печальным оно было, когда будучи на Крите в отряде Добротворского, мы получили приказание стоять здесь и ожидали возвращение Рожественского с Мадагаскара; но, когда предположение это и план не исполнились, то чувствовался радостный подъем духа, особенно когда мы тронулись на Восток к Мадагаскару на присоединение к эскадре.
Необычайный подъем духа чувствовался в момент присоединения Небогатовской эскадры к нашей (Рожественского). Вообще эскадра спокойно ожидала встречи с неприятелем; несколько надоедала постоянная готовность быть на стороже, но все это вошло в привычку и нисколько не казалось утомительным; но хотелось, чтобы все то скорее кончилось, и так думали многие!
6) Наш отряд пришел последним в Носси-бе; здесь слуха о возвращении эскадры в Россию уже не было, но, до нас, этот слух циркулировал.
7) Вера. в успех прорыва во Владивосток с боем была все время, но все-таки являлись сомнения, так как противник был очень сильный и опытный. Полагали, что прорвемся, что нам удастся ослабить японский флот, хотя и самим, конечно, придется пострадать.
Вообще продолжительные стоянки очень вредно действовали на всех, общее желание было идти скорее на Восток, а приходилось до бесконечности быть, то на Крите, то в Джибути, то в Носси-бе. При этом, конечно, действовала на всех страшная тропическая жара, атмосфера, насыщенная электричеством (особенно в Носси-бе). Что касалось неизвестности стратегической цели, то неизвестность как-то особенно казалась какой-то заманчивой и нисколько не пугала. Были на эскадре скептики, которые утверждали на походе в Индийском океане, что движение нашей «непобедимой армады» бессмысленно, что все предприятие это можно сравнить с фатальной ставкой проигравшегося игрока, ставкой чуть ли не с бесконечно малым процентом вероятности на выигрыш.
8) На крейсере было много грузов для эскадры, но больше по шкиперской части или обмундированию, были запасные части механизмов, несколько смычек цепного каната; грузы имелись у нас почти для всех боевых судов эскадры; вообще мы в Либаве приняли все то, что не было приготовлено портом к моменту ухода Рожественского и изготовлено уже потом. Орудий (пушек) не было. Патроны были 47 мм., кажется, для «Жемчуга» были в числе нескольких тысяч. Приспособления по части артиллерии, может быть, и были, но все это в закрытых ящиках, без наименования.
9) Крейсер в полном грузу и в сильно обросшей подводной частью мог развить скорость 15½ узлов. Артиллерийское вооружение было на крейсере: 7 орудий 120 мм. (пушки системы Канэ), 14 пушек Готчкиса одноствольных и 6 пулеметов. Орудия, пулеметы и подача были в очень хорошем виде и порядке.
10) Патронов 120 мм. было по 300 на каждое орудие. Всего 2100 патронов; патронов для 47 мы. пушек было около 6000 или немного менее. Вообще патронов был почти полный боевой комплект. Для 120 мм. пушек было отпущено около 60 или 70 патронов с чугунными снарядами. Приходилось поэтому расходовать на практическую стрельбу из боевого запаса; израсходовали все-таки не более 50 патронов. Практических стрельб по пути из Либавы до Носси-бе было три, причем одна — ночная. Кроме сего было 4 стрельбы вспомогательных. Результаты стрельб надо считать удовлетворительными.
Особенно удачна была смотровая стрельба, произведенная в присутствии адмирала Энквиста и флагманского артиллериста полковника Берсенева.
11) По выходе из Либавы наши крейсера являлись транспортами и конвоирами для 6 миноносцев. На Мадагаскаре же выяснилась роль крейсеров: охранять на походе транспорты и быть дозорными судами при погрузке угля эскадрой в море. А подойдя к Шанхаю, мы отделились от эскадры и занимались остановкой коммерческих судов, осмотром и проверкой документов и отыскивали военную контрабанду.
12) Командующий эскадрой со штабом и младший флагман адмирал Энквист были на крейсере по одному разу в Носси-бе, тотчас же по присоединении отряда Добротворского к 2-й эскадре.
13) Наибольший запас угля наш крейсер мог принять 2800 тонн, район действия — 12000 миль.
14) У меня не сохранились, но командир «Днепра» иногда интересовался состоянием запасов угля на судах эскадры и, по всей вероятности, может дать некоторые данные.
15) Главный груз был уголь в количестве 2000 тонн, кроме сего оставалась часть груза для судов эскадры, по разным причинам не принятым на суда; все эти грузы сданы впоследствии в Либаве.
Крейсер оперировал до 1-го июня в Восточно-Китайском море, а затем в Южно-Китайском, осмотрел значительное число пароходов и утопил английский пароход с контрабандой; название его «S. Kilda».
1-го июня вошли в Малаккский пролив и направились на запад.
Крейсер благополучно вернулся в Кронштадт в первых числах июля месяца 1905 года.

Лейтенант А. Никитин 3.

vs18 · 02.11.2010 20:35:28

72.

Показание Вахтенного Начальника Лейтенанта фон-Шварц.

На вспомогательный крейсер «Петербург», впоследствии переименованный в «Днепр», был назначен в мае 1904 г. с мореходной канонерской лодки «Терец».
Крейсер «Днепр», бывший пароход Добровольного флота «Петербург», водоизмещения около 10000 тонн, построен в Англии в 1894 году. Наибольший ход, какой мог развить в полном грузу — 16,5 — 17 узлов.
Вооружался в Севастополе в Лазаревском адмиралтействе, для первоначального своего назначения крейсерства в Красном море.
Вооружение состояло из 7-ми 120 м.м. орудий на станках Канэ; 8 — 47 м.м. и 10 — 37 м.м. Готчкиса и 2 ружейных пулеметов.
Вооружение продолжалось около 2½ мес., несмотря на то, что орудия были пригнаны на свои места еще при постройке парохода. После установки орудий и пробы их стрельбой, они были сняты и поставлены вторично в Красном море судовыми средствами при помощи стрел и треног. Вся работа продолжалась 2 дня. После вторичной установки, орудия не были опробованы до прихода на Мадагаскар, т. е., до марта месяца 1905 года. Во внутреннем размещении никаких переделок не было, кроме устройства телеграфной рубки, которую устроили в 3 трюме, отделив место деревянными переборками. Помещение для команды было совершенно неприспособлено. Никаких рундуков, ни ящиков для чемоданов сделано не было, все это валялось где придется. Все помещение было занято железными двухярусными койками, благодаря чему держать палубу в должной чистоте было невозможно. По возвращении в Либаву, постоянные койки были сняты, сделаны леера для подвешивания, рундуки, коечные сетки и выданы койки казенного образца.
К боевой службе пароход тоже не приспособили, оставив на нем во-первых, всю массу горючего материала, во-вторых, — чугунные части. Паропровод по верхней палубе — совершенно лишний. Между тем, все это снять не представляло трудности. Были оставлены, например, десантные шлюпбалки, на которых за все плавание никогда ничего не подымалось, между тем, как они отнимали градусов по 10 угла обстрела шканечных орудий.
В Либаве 6 — 37 м.м. орудий были заменены 47 м.м., присланными с крейсера «Память Азова» и проведены во все помещения телефоны. Возобновив запас угля (около 4000 тонн) и взяв на вторую эскадру только боевые отражатели на «Ослябя» и тралы, 4 ноября 1904 года вышли из Либавы для следования на соединение с адмиралом Рожественским, и составе крейсеров: «Олег», «Рион», «Изумруд», «Днепр», и миноносцев: «Громкий», «Грозный», «Резвый», «Прозорливый» и «Пронзительный»; «Громкий» и «Грозный» были приписаны к «Днепру», а остальные — к «Риону».
При проходе Зундом, около 5 час. утра, «Днепр», идя головным, сел на мель, о чем не было передано своевременно на «Олег», отчего последний, не зная причины остановки «Днепра» взял влево и сел тоже. «Рион» и «Изумруд» успели остановить машины. Около 9 час. утра «Олег», дав полный задний ход, стал медленно сползать с мели. Получив небольшой ход, командир «Олега» отдал правый якорь, держа канат туго, в то же время работая машинами. Благодаря этому, «Олег» поставили под углом к «Днепру». Когда канат был стравлен, «Олег», получив значительный ход, врезался кормой в раковину «Днепра», пробил ее и, измяв себе борт, попортил установки орудий, так как пушки, будучи повернуты на корму дульными срезами, упирались в стенки обшивки «Днепра», и силой удара загонялись в компрессора. Повреждения на «Днепре» были незначительны.
Выкачав за борт 180 тонн пресной воды и дав задний ход, мы тоже сошли с мели. В Скагене останавливались и выдержали шторм.
От Скагена отряд разделился. «Днепр», вместе с «Громким» и «Грозным», пошел в Танжер, где они должны были соединиться с остальными судами отряда. По пути зашли в Шербург, вследствие неисправности машины на одном из миноносцев.
Из Танжера, соединившись с остальными судами, пошли в Суду, где и простояли около месяца, пополнив запасы.
На пути из Суды в Порт-Саид, часть команды перепилась. Около 11 час. вечера, сойдя с мостика, с разрешения командира, чтобы прекратить пьянство, пошел в носовой кубрик, где и застал часть команды, пьющей ром. Едва я вошел, как двери в кубрик были закрыты и перерезаны проводники электрического освещения.
В это время пришедший со мной с вахты матрос предупредил меня, чтобы я не отходил от переборки, так как на меня хотят броситься сзади. Потребовал караул, часть которого оказалась тоже пьяной, и фонари; приказал главных виновников закатать в койки, что и было исполнено. Обо всем этом был подан рапорт командиру крейсера, а по приказанию капитана 1-го ранга Добротворского было произведено следствие лейтенантом Георгиевским. По присоединении к эскадре, адмирал Рожественский приказал виновных предать корабельному суду, что исполнено не было, и виновные, наравне с другими, были уволены в запас.
Проходя узкость в Красном море, развили наибольший ход, около 17-ти узлов.
Придя в Джибути, остановились там, пополнили запасы, оставаясь на якоре около месяца. В это время прошел слух, что эскадра будет возвращена в Россию в виду падения Порт-Артура.
Из Джибути направились прямо в Носси-бе, зайдя на пути в Дар-эс-Салем. Подходя к Носси-бе, встретили всю эскадру, которая занималась эволюциями; к эскадре были уже присоединены крейсера «Урал», «Кубань» и «Терек», вышедшие чуть ли не через месяц после нас. Сейчас же, по приказанию адмирала, заняли свои места по диспозиции и продолжали заниматься эволюциями. По возвращении эскадры из Носси-бе, прибыл на крейсер адмирал Рожественский, осматривал его и поздравил с приходом. Из Носси-бе несколько раз выходили на стрельбу, которой было очень мало за недостатком снарядов, и на построения. После захода солнца никаких сообщений между судами не разрешалось; высылались к проходам миноносцы и минные катера.
Вышли из Носси-бе в конце марта, при чем на крейсере не было известно, куда идем, на Восток или обратно.
Состояние духа было более апатичное, чему способствовала жара, продолжительность похода, а более всего якорные стоянки. Всякий понимал, что каждый день, проведенный без надобности на якоре давал японцам возможность лучше подготовить свою эскадру к бою, исправив повреждения и обучив состав.
Переход через Индийский океан совершили 18 дней; шли все время в строю двух кильватерных колонн, между которыми шли транспорты, а впереди имея разведочный отряд; миноносцы шли на буксирах у транспортов, при чем первое время буксиры часто лопались и задерживали эскадру, заставляя уменьшать ход. Это вызвало приказ адмирала Рожественского, что командиры транспортов, у которых будут лопаться буксиры, будут лишены наградных денег за плавание, после чего лопание буксиров прекратилось.
Погрузку угля производили через каждые два дня на небольших шаландах, взятых для этой цели на транспорты. Во время погрузки вспомогательные крейсера образовывали круг, внутри которого грузились остальные суда. Погрузки продолжались обыкновенно с рассвета до 4 — 5 часов, после чего эскадра продолжала путь.
Количество принятого угля показывалось каждый час. Работа была очень тяжелая, вследствие жары и неудобства.
При входе в Малаккский пролив, адмирал поднял сигнал: «На случай разъединения, рандеву — Камранг». Стали ожидать встречи с неприятелем.
На «Днепре», чтобы уменьшить по возможности количество осколков от чугунных частей, обмотали их старыми перлинями, а паропроводные трубы на палубе закрыли старым стальным тросом. Кроме этого, командир, желая по возможности защитить машины, придумал особый способ бронирования. Со всей эскадры собирали пустые банки из под масла, насыпали их углем, запаивали и из них устраивали род стены по бортам в машине. Но, так как, уголь в них мог загореться при попадании снаряда, командир приказал поставить второй ряд с водой. Подобная бронировка скорей бы вывела из строя, чем снаряды, так как угольная пыль попала бы в трущиеся части машины. Не довольствуясь этим, командир хотел устроить подобную же бронировку около орудий, устроив из палубы род берегового укрепления с амбразурами для орудий, и только после просьбы офицеров отказался от этой мысли. На случай таранного удара, командир решил укрепить носовое отделение, для чего приказал завалить его гарью из котлов.
Малаккский пролив проходили в строе двух кильватерных колонн, вместе с транспортами и миноносцами, со скоростью 8 — 9 узлов. Во время прохода на «Орле» испортился холодильник или паропровод, теперь не помню, что вызвало уменьшение скорости.
При проходе мимо Сингапура, прошел слух или были сигналы, не помню, что нас прозевали японские подводные лодки. Это известие вызвало сильный подъем духа; все думали, что пошли прямо во Владивосток и Небогатова ждать не будем. Но, подходя к Камрангу, адмирал поднял сигнал: «Приготовиться стать на якорь». Состояние духа сразу испортилось, т. к. перспектива стоянки, никого не радовала. Всем хотелось, хотя какого-нибудь, конца.
Каждый день высылались из бухты сторожевые крейсера, которые крейсеровали в известных пунктах.
В один из дней стоянки, когда в море был крейсер «Кубань», в бухте через горы были замечены отражения лучей прожекторов. «Кубань» на вызов адмирала по телеграфу не ответил за всю ночь. Утром оказалось, что телеграф на нем был неисправен, а лучей никаких видно не было. Так это и осталось невыясненным.
Вскоре из Камранга эскадру заставили уйти. Пробыв несколько дней в море, пришли в бухту Ван-Фонг. По приказанию адмирала, какого числа не помню, крейсера «Рион» и «Жемчуг» отделились от эскадры и пошли по направлению к Сайгону, а «Днепр» и «Изумруд» в противоположную сторону искать отряд Небогатова. Отойдя от эскадры на расстояние около 200 миль и не видя Небогатова, решили уже поворачивать, как вдруг матрос, поднятый на мачту очистить вымпел, передал, что видны какие-то суда. Вскоре показались силуэты судов в количестве 12-ти.
На «Изумруде» начали вызывать «Николай I» по телеграфу, но ответа не получили. Солнце в это время зашло, и на эскадре открыли огни. Но едва заработал телеграф, как огни были закрыты. Так как о переделке «Николая I» и «Владимира Мономаха» не знали — решили по силуэтам, что возможно, что эти суда неприятельские. Утром подошли к главным силам.
Вскоре показался и отряд адмирала Небогатова — который обойдя кругом эскадры, занял свои места по диспозиции. Подъем духа был громадный, но ненадолго.
Отправив вновь прибывший отряд грузиться углем, эскадра осталась в море. Через несколько дней эскадра в полном своем составе вышла в море для следования во Владивосток. Подъема духа не замечалось почти никакого. Переход совершали точно так же, как и через Индийский океан, в строе двух кильватерных колонн, имея между ними транспорты.
С заходом солнца били сигнал — «Атака» и заряжали мелкие орудия; прислуга, кроме дежурных, спала при своих орудиях и назначался дежурный по батарее офицер. Прожектора все время были готовы к действию, и около них постоянно находился минер. Много раз во время перехода утром при рассвете можно было видеть дым, который, как бы, следовал вместе с эскадрой, при чем днем он исчезал.
Кажется, насколько я помню, однажды был послан «Олег» для выяснения этого, но отошел он недалеко, и причина появления дыма осталась невыясненной.
Подходя к Шанхаю, крейсера «Днепр» и «Рион», по приказанию адмирала, отделились от эскадры вместе с транспортами, которых должны были проконвоировать до известной долготы, указанной, насколько помню, сигналом, а потом пойти в крейсерство, согласно предписанию, которое имелось у командира.
Конвоируя транспорты, мы прошли западнее указанного пункта (сигналом) и вошли в Вузунг, где вместе с транспортами стали на якорь. Сейчас же, как только это сделали, показалась английская яхта, которая обойдя кругом судов, скрылась обратно в реку.
«Рион», желая, должно быть, скрыть то, что он военный корабль, имея вымпел и орудия на верхней палубе, поднял флаг Добровольного флота, но вскоре его спустил, оставшись совсем без флага. По уходе из Шанхая, на «Днепре» был собран военный совет для выработки плана действий, состоявший из старшего офицера, артиллерийского офицера, и. д. штурмана и ревизора, на котором решили было идти к острову Росса, потом повернуть на Шантунг и от Шантунга к Филиппинским островам. Отойдя от Шанхая, легли на Росса, но вскоре повернули на Шантунг, т. к. первоначальный план командир нашел безумным. Но, вскоре, и с этого курса повернули и легли прямо на Филиппинские острова, без всякой на то причины.
Придя к северной части островов, застопорили машину и в течение чуть ли не двух дней скоблили и подкрашивали борта. Потом пошли по направлению к Гонконгу, где и узнали об участи эскадры с остановленных пароходов. Остановка последних производилась в зависимости от желания командира. Так, во время перехода от Филиппин к Гонконгу, утром во мгле был усмотрен пароход, который был остановлен только по настоянию вахтенного начальника и старшего офицера. Узнав о гибели эскадры, сейчас же повернули на запад.
Около 4 час. дня на горизонте показался пароход, шедший по направлению к Японии.
Вахтенный начальник, прапорщик Куницкий, дважды посылал командиру доложить об этом, но ответа никакого не получил.
Старший офицер, видя, что пароход проходит на небольшом расстоянии и не поднимает даже флага, пошел сам к командиру, чтобы узнать, будем или нет останавливать — и получил ответ, что до Сайгона не будем.
Возмущенный до глубины души этим ответом, будучи к тому до невозможности потрясен гибелью эскадры, я стал громко ругать командира в музыкальном салоне, отделенном от его каюты ½" переборкой (деревянной), обещая его арестовать. Не знаю слышал ли это командир, но только он сейчас же вышел на мостик и повернул обратно за пароходом, но догнать его уже не могли, т. к. последний уже развил большой ход.
В это время как раз показался пароход «S. Kilda», шедший под английским флагом, который сейчас же остановили. По поверке бумаг оказалось, что пароход идет в Японию, и имеет почти весь груз, около 4000 тонн, военной контрабанды.
Призовая комиссия, собранная на корабле постановила, пароход утопить, с каковым мнением согласился и капитан парохода, подписав, насколько я помню, протокол, переведенный на английский язык. Сняв команду и послав своих людей, решили отойти от Гонконга на расстояние ночного перехода.
Утром на следующий день, около 7 час. начали топить пароход. Пробовали взорвать подрывные патроны, заложенные в машине и кочегарне, – но это не удалось, т. к. проводники, которыми рвали, оказались исключительно для берегового взрыва.
После долгих усилий удалось взорвать один 18-ти фунтовый патрон бикфордовыми шнурами, но это повело к тому, что пароход сначала сильно накренился, потом выравнялся и продолжал плавать, не погружаясь нисколько, так как трюмы были набиты плавучим грузом (рис), крышки их остались наглухо задраенными.
Необходимо было расстрелять пароход, но командир долгое время не соглашался. Наконец, видя, что иначе ничего не сделать, разрешил открыть огонь, но только в носовую часть, чтобы не вызвать взрыва котлов и мин, заложенных в эти отделения. После 16-го выстрела пароход пошел ко дну, перевернувшись через нос.
После этого продолжали путь, не останавливая никаких судов.
На пароходе «S. Kilda» взяли почту, разбирая которую, нашли донесение японского агента из Индии, которое и конфисковали. По пути заходили в Джибути, пополнили запасы угля, а потом пришли прямо в Кронштадт, останавливаясь в Суэце и Порт-Саиде только для выполнения необходимых формальностей. Из Кронштадта перешли в Либаву, где и кончили кампанию.
В крейсерстве все время, после ухода из Шанхая, были отдельно от других судов, при чем не знали где они находятся. Я забыл указать, что «Рион», по приходе в Вузунг, не становился на якорь и почти сразу ушел, простояв немного, работая машинами. Своего назначения, после отделения от эскадры, мы по моему не выполнили, хотя я и не видел инструкций, полученной от адмирала Рожественского.
Я считаю, что прямое назначение нам было преградить доступ судам в тыл эскадры, т. к. последние легко могли дать знать японцам о каждом ее шаге. Крейсерские же операции (ловли контрабанды) теряли смысл, так как впоследствии оказалось, что мы не имели права топить судов.
Команда на крейсере была собрана из всех экипажей Черноморского флота, при чем большой процент был разряда штрафованных. Первое время плавания трудно было с ней справляться, особенно благодаря присутствию не-военного элемента прапорщиков флота, но, впоследствии, выработался великолепный состав, благодаря тяжелым условиям плавания. Бывали случаи, что команде по несколько дней не выдавали коек из-за погрузки угля, и никакого ропота не было слышно.
Болезней было мало; тепловых ударов было три случая, из которых два со смертельным исходом.

Лейтенант фон-Шварц.

Дополнительное показание.

Пароход «Малакка» был задержан 31 июня 1904 г. крейсером «Петербург», приблизительно, в 150 милях от Перима. Так как по осмотре бумаг оказалось, что большая часть груза была военная контрабанда и в виду отказа капитана парохода вскрыть трюмы для осмотра, было решено пароход задержать и отправить в Либаву. Получив приказание командира вступить в командование пароходом, я, вместе с 80 человеками команды, заняли его, спустили английский флаг и подняли военный, при чем английский флаг был прибит.
На другой день вечером отделился от крейсера «Петербург» и пошел согласно предписания. На пароходе был оставлен весь личный состав около 100 человек команды и пассажиров.
В вахтенный журнал о задержке парохода записано не было, точно так же, как и не были опечатаны трюмы. Придя в Суэц, благодаря энергичным действиям консула, сейчас же вошел в канал.
Придя в Порт-Саид, списал пассажиров и команду, оставив только старшего помощника капитана, чтобы потом не было придирок, так как ничего не было запечатано.
Входя в канал, узнал, что на пароходе имеется груз около 40 тонн взрывчатых веществ, который был скрыт при задержке парохода. В виду того, что мне необходимо было принять запас угля, воды и провизии, я телеграфировал из Суэца консулу, прося приготовить, но ничего не было сделано.
Никаких запасов мне не разрешили брать, даже провизии на один день, чтобы накормить команду, оправдываясь тем, что нет ответа из Каира на посланную туда телеграмму.
Простояв так до 4 час., я решил уйти, предложив капитану парохода «Лазарев» взять мне провизии и передать в море, но портовое начальство отказалось выдать мне судовые бумаги, консул же заявил, что он в ссоре с капитаном над портом и ничего не знает. Пришлось остаться и ждать срока 24 часа, больше которого я не имел права стоять. Ночью удалось подкупить часового, который был поставлен у сходни, и погрузить провизию.
Вечером я заявил консулу, что ухожу утром, если же меня не выпустят — взорву пароход, прося об этом дать знать капитану над портом. За час до ухода послал сказать, что ухожу, прося вернуть бумаги. Около шести часов, отдав швартовы, я вытянулся на середину канала. Тогда капитан над портом прислал мне бумаги, но не разрешил брать никаких запасов.
Желая утром видеть консула, я предупредил его, что буду у него в 5 час. утра, но последний отказался принять меня, объяснив, что не может так рано вставать.
Отойдя от Порт-Саида на расстояние 3 — 4 миль, принужден был застопорить машину, так как паровое пространство котлов заливало водой. Оказалось, что английская команда, уходя с парохода, открыла кран для параллелей поставив ручку, что кран закрыт, через который вода попадала в холодильник и гналась в котлы.
Когда было это сделано неизвестно, так как все время в машине стояли дневальные, которые зорко должны были следить за каждым шагом англичан.
Путь до мыса Бона совершили благополучно. Проходя мыс, встретили два английские крейсера, которые шли с явным намерением сблизиться. Когда мы сблизились, от крейсера, который шел справа, отделился миноносец и стал ходить кругом парохода и удалился после того, как я поднял военный флаг. Один из крейсеров после этого вступил мне в кильватер, а ночью, уменьшив ход, скрылся. Утром, придя в Алжир, получил предписание Министра Иностранных Дел сдать пароход.
После этого на германском пароходе вернулся в Россию.

Лейтенант фон-Шварц.

#176 16.10.2010 14:34:39

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#177 16.10.2010 15:06:01

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#178 16.10.2010 15:35:01

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#179 20.10.2010 14:13:01

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#180 20.10.2010 20:53:21

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#181 20.10.2010 21:17:07

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#182 22.10.2010 21:01:38

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#183 22.10.2010 21:31:36

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#184 25.10.2010 19:25:55

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#185 25.10.2010 21:11:01

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#186 26.10.2010 18:51:24

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#187 26.10.2010 19:22:28

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#188 26.10.2010 20:06:18

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#189 26.10.2010 20:50:18

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#190 26.10.2010 21:05:36

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#191 27.10.2010 20:42:36

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#192 27.10.2010 21:02:10

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#193 27.10.2010 21:13:35

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#194 29.10.2010 20:09:06

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#195 29.10.2010 20:28:12

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#196 01.11.2010 19:22:11

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#197 01.11.2010 19:48:40

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#198 01.11.2010 20:32:20

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#199 02.11.2010 19:22:28

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

#200 02.11.2010 20:35:28

Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

Board footer