Сейчас на борту: 
Аскольд,
Борис, Х-Мерлин,
ВладимирФ,
капитан,
клерк
   [Подробнее...]

Страниц: 1 … 4 5 6 7 8 … 11

#126 26.08.2010 16:49:23

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

Приложение к донесению Адмирала Энквиста из Коломбо от 6 Декабря 1905 г.

1) Для создания флота необходимо совершенно откровенно и гласно выяснить все наши недостатки, так резко сказавшиеся в минувшую войну и озаботиться об их уничтожении. Затем необходимо задаться известным противником, выработать типы судов, составить чертежи до малейших деталей, оборудовать базу для будущего флота и сразу приступить к массовой постройке.
2) Нельзя надеяться — что мы во всех трех морях (Балтийском, Черноморском и Японском) можем иметь флот — активный, достаточно сальный, а потому в двух морях было бы благоразумней ограничиться пассивной обороной, т. е. подводными лодками, водобр. судами и миноносцами, а в третьем иметь весь активный флот.
3) Активный флот должен состоять из эскадр с судами однотипными по скорости хода, району действий и близкими по защите.
4) Каждый отдельный броненосный отряд должен состоять из 6-ти эскадренных броненосцев, из которых флагманский должен обладать наибольшей живучестью против артиллерийского огня, даже в ущерб своей крупной артиллерия. На каждом таком отряде иметь двух адмиралов — на головном и на концевом.
5) При броненосцах желательны отряды быстроходных крейсеров (броненосных), с защитой у орудий от сильно-фугасных снарядов.
6) Безбронные корабли при линиях броненосных кораблей не только бесполезны, но даже вредны.
7) Миноносцы должны быть в отдельных отрядах и с началом боя должны действовать совершенно самостоятельно.
8) Для увеличения района действий миноносцев не стесняться увеличением их водоизмещения (*).
9) Минные заградители совсем не нужны. Роль «Амура» в Артуре с таким же успехом могли выполнить отряды обученных миноносцев (*).
10) На всех коммерческих пароходах иметь возможность с началом войны быстро установить артиллерию с соблюдением следующих условий:
а) Все орудия скорострельны.
б) Весь борт должен быть усеян орудиями, так как в виду малой живучести, единственным спасением явится интенсивность огня.
в) Чем больше ход парохода, т. е. чем больше надежды управлять дистанцией в случае неизбежности столкновения, тем мельче может быть калибр установленной артиллерии в зачет усиления ее скорострельности. Бывшее вооружение «Урала» и им подобных —более чем непонятно.
11) Ввиду отсталости нашей техники в судостроения, мы не может надеяться на создание целой эскадры более быстроходной, чем у противника, а потому главное внимание должно быть обращено на то, чтобы ваши суда (броненосцы) были бы по броне и по артиллерии не слабее своих иностранных современников.
12) Создавая отряд судов известного типа, нельзя при постройке последних представителей гнаться за увеличением хода на ¼ или ½ узла, а надо усилить броню или артиллерию.
13) Для увеличения района действий и для облегчения приема топлива в море (что мы должны, не имея баз, хорошо помнить) было бы желательно часть котлов, потребных для экономического хода, иметь с нефтяным отоплением (*).
14) Постоянно стремиться к увеличению калибра и числа орудий самого крупного калибра, но на строящиеся корабли ставить преимущественно ту пушку, которая в данный период по совокупности бризантного действия снарядов, меткости, скорострельности и веса является наивыгоднейшей.
15) Современную артиллерию надо делить на 3 группы: крупную, среднюю и мелкую.
1-я группа имеет единственного представителя — 12" орудий (10" орудий совершенно не нужно).
2-я группа — 7" орудий, допускающая раздельное заряжание и обладающая той же скорострельностью, что и 6" орудия.
3-я группа 110 — 115 м/и орудия, допускающие быстрое удобное заряжание унитарным патроном и автоматы.
С развитием техники 2-я и 3-я группа будет совершенно вытеснены 1-й группой, но пока увлечение крупной артиллерией в зачет средней — крупная ошибка.
Что касается второй группы, то идеалом ее должно стать 8" орудие.
16) При составлении проектов помнить, что, желая броненосцу дать возможность действовать всей артиллерией в самую свежую погоду и делая для этого высокий борт, вы сильно понижаете меткость собственных орудий, остойчивость и увеличиваете площадь поражения.
Для броненосных же крейсеров малая площадь поражения — одно из главных условий.
17) Такие суда, как «Ушаков» и ему подобные, без средней артиллерии, должны обладать очень большим ходом, дабы управлять дистанцией, так как в противном случае они легко будут уничтожены противником с очень тонкой броней и с скорострельной артиллерией среднего калибра. Корабли вышепоименованного типа очень хороши в свое время, но зато быстро стареются, и делаются мало полезны, благодаря тем колоссальным скачкам, которые делает техника в области хода и увеличения скорострельности орудий крупного калибра.
18) Для первых броненосцев, постройка которых ожидается, наивыгоднейшее вооружение будет IV — 12" и XX — 7", но отнюдь не 6". Если останется место, то было бы желательно иметь 110 м/м орудия за 2½" броней с ограниченным боевым запасом. Для броненосных крейсеров наибольший калибр 8" орудия; остальные — 7" орудия. Автоматические пушки (съемные) должны пополнять вооружение, как броненосцев, так и крейсеров. При проектировании судов уделять на перегрузку некоторый процент от общего водоизмещения.
19) При установке артиллерии желательно — было бы соблюдение следующего:
а) Тип эскадренного броненосца находится в строгой зависимости от прогресса артиллерии, который выразится увеличением калибра средней артиллерия и увеличением скорострельности крупной.
б) Наивыгоднейшая установка средней артиллерии — казематная с башенно-подобными щитами.
в) Одно-орудийная башенная система — очень невыгодна.
г) Теперь же перейти к барбетным башням английского или американского образца.
д) На оконечностях всех кораблей иметь 2-х орудийные башни.
е) Возвышение оси орудий крупной артиллерии принять не более 22', средней —15' (у американцев средняя артиллерия расположена очень низко).
ж) Необходимо помнить, что с увеличением числа орудий, стреляющих по одному и тому же направлению — сила огня растет не пропорционально, а сильно прогрессирует.
20) Желательны следующие улучшения в изменения орудий, установок и подачи:
а) Ввести продувание орудий крупного и даже среднего калибра.
б) Дульные пробки изменить по образцу американских.
в) Увеличить длину 6" орудий до 50 калибров.
г) Углы возвышения увеличить.
д) Иметь у орудий на особых кронштейнах по 2 прицела (обыкновенный и оптический) по одному на сторону.
е) Немедленно перейти к зарядным столам, не меняющим своего положения при заряжания, и заряды крупных орудий разбить на 4, а не на две части для ускорения нагрузки стола внизу.
ж) Увеличить прочность частей вертикальной наводки орудий средней артиллерии. Сделать по два механизма вертикальных и горизонтальных наводок и для облегчения действия ими ввести шариковые подшипники.
з) Желательно перейти исключительно к пружинным накатникам, даже для 12" орудий (смотри американский флот).
и) Небронированных элеваторов быть не должно. Желательно подачу производить непосредственно из погреба, а там, где это немыслимо иметь автоматические дверцы.
Подача нориями (американского образца) гораздо лучше и предпочтительней элеваторной.
21) Ввиду различного характера пробоин крейсеров «Олег» и «Аврора» невольно является вопрос, не принимать ли при применении стали — во внимание свойства ее по сопротивлению действию фугасных снарядов.
22) Не допускать защиту орудий менее 2½ — 3".
23) Форму существующих щитов изменить, а толщину увеличить до 2½ — 3".
24) Не полезней ли было бы поясную броню на расстоянии 4' от ватерлинии уменьшить до 4" толщины, но зато опустить ниже?
25) Над орудийным казематом необходима броневая палуба до 3".
26) Боевые рубки, по возможности, должны иметь большой кругозор, для чего желательно придать ни эллиптическую форму. Такие приборы, как рулевой привод и компас дополнительно защитить 1½" броней для защиты от осколков, влетающих в амбразуры. Амбразуры иметь узкие, перерывчатые с дверцами.
27) Высокие мачты для телеграфирования без проводов иметь лишь на крейсерах. На броненосцах иметь возможность телеграфировать на малые расстояния, а на миноносцах иметь одну опускную мачту. Ввиду полной почти невозможности флажной сигнализации, немедленно приступить к изобретению сигнальных ракет и, разработав все главные положения боя, ограничиться двумя-тремя боевыми сигналами, вполне положившись в остальном на начальников отдельных отрядов.
28) Ночная сигнализация пригодна лишь (по системе Морзе) лампочкой Шпоковского и фонарем Ратьера, а фонари Табулевича и Степанова надо признать не более, как роскошью, пригодною лишь для рейдовой службы в мирное время (*).
29) Необходимо, по возможности, удаление дерева и уменьшение мостиков, мачт, вентиляторных раструбов и вообще всевозможных надстроек.
30) Мнение большинства, что минные аппараты на больших судах бесполезны.
31) Такие уклоны надводного борта, как у броненосца «Слава» не желательны.
32) Крайне желательно теперь же широко поставленными опытами выяснить следующие вопросы:
а) действительность подводных лодок и водобронных судов. Водобронные суда надо испытывать не бронебойными снарядами, а сильно фугасными и с средних расстояний, а не с малых.
б) Вспомнить и рискнуть испробовать проект защиты больших судов от мин инженера Гуляева, тем более, что на нечто подобное, оправдавшее надежды, указывает нам история (защита мониторов и парохода «Atlanta»).
в) Весьма желательно выяснить надежность крепления брони, но не на срубе полигона, а на одном из старых кораблей и стрельбу производить не неснаряженными снарядами, а снаряженными, как бронебойными, так и сильно фугасными.
г) Выяснить действительность броневых палуб.
д) Ввести вместо непригодного сетевого заграждения, которое всюду немедленно убрать, сетевые боны и выработать их быструю и легкую установку (*).
е) Необходимо изыскать способы защиты труб и котлов.
ж) Вентиляторные раструбы носить только в мирное время.
з) Выработать защиту от ядовитых газов (сильная вытяжная вентиляция).
и) Вести самые широкие испытания с различного рода двигателями для главных машин, как мотор и турбина. Удачное применение на этом пути сделает страшный переворот в судостроении и тактике, что конечно стране с милым флотом выгодней, чем с большим.
33) Относительно снарядов желательно было бы опытами подтвердить следующее:
а) Взрыв бронебойного снаряда разрушительней, если он произошел в плите, а не по ее прохождении.
б) Снаряды должны быть 3-х родов: бронебойные, сильно фугасные и сегментные. Имеемые у нас фугасные снаряды совершенно непригодны, а действие наших сегментных очень слабо.
в) Желательно ввести детонирующие гранаты и чувствительные трубки японского образца.
г) Всеми силами стремиться увеличить количество взрывчатого вещества, помещаемого в снаряде, с заменой пироксилина — пикриновой кислотой.
д) Отношение между количеством различного рода снарядов на пушку зависит от тактических элементов противника. Для 6" ор. бронебойные снаряды не нужны совсем.
е) Крепление доньев снарядов усилить.
ж) Желательно хотя бы, уменьшить следующие недостатки нашего пороха:
а) Потеря баллистических качеств.
b) Выделение растворителя.
с) Большое количество окиси углерода.
34) Система стрельбы, основанная на пристрелке не выдерживает критики. Необходимо немедленно испытать и перейти к способу «стрельбы по площадям» и способу «сосредоточения». Броненосцам выполнять стрельбы всегда в эскадренном строю. Желательно немедленное составление инструкций стрельбы.
35) Для увеличения скорострельности имеемых орудий увеличить орудийную прислугу двумя номерами для перемены установок прицела и целика.
36) Установка целика должна даваться плутонговым командиром, так как для каждого калибра, при том же расстоянии, поправки не одинаковы. Имеемые у нас таблицы совершенно не пригодны (практически) для выбора поправок.
37) Усовершенствование дальномеров должно идти неустанно вперед, а их установка желательна во вращающихся броневых башенках по диаметральной плоскости корабля в большом количестве.
38) Необходимо переменить образование и воспитание офицеров и двинуть вперед развитие в. м. наук и знаний, даже в ущерб общему образованию (*).
39) Широко распространять всевозможные знания и сведения среди офицерского состава путем немедленных переводов и изданий всего подходящего.
40) Дабы усилить и вызвать стремление ко всевозможным изобретениям и усовершенствованиям — ввести сильное поощрение (в зависимости от желания) служебное или денежное.
41) В плавании все время помнить девиз «Помни войну» и стремиться приблизить свою жизнь к условиям боевой обстановки.
42) Перед каждой кампанией — самым подробным образом разрабатывать планы и задачи для предстоящего плавания, дабы ни одна минута времени и не один кусок угля не пропали даром.
43) Отряды, как минный так и артиллерийский уничтожить. Классы оставить, а практическое обучение вести на плавающей эскадре. Такие специальности, как сигнальщиков и комендоров очень важные и вместе с тем неблагодарные, должны очень хорошо оплачиваться. Желательно на широких началах оставлять нижних чинов на сверхсрочную службу.
44) Желательно понизить призывной возраст до 18 лет и сократить срок службы до 5 лет.
45) Для усиления влияния квартирмейстеров желательно их жизнь отделить от жизни остальной команды.
46) Необходимо решительно и окончательно отказаться от прежнего грубого способа обращаться с подчиненными, но одновременно с этим усилить наказание за все проступки против дисциплины и долга службы —до жестокости (по английскому и американскому образцу).
47) Все учреждения Морского ведомства должны не только предписывать, но и идти на встречу требованиям и пожеланиям личного состава флота.

Вопрос 8-й) «Не согласны». Лейтенанты Зарудный, Дмитриев, Старк, Миштовт.
Вопрос 9-й) «Заградители необходимы». Дмитриев, Старк, Миштовт.
Вопрос 13-й) «Не согласен». Старк.
Вопрос 28-й) «Табулевич необходим». Старк.
Пункт 5-й) вопроса 32-го) «Сетевое заграждение оставить». Дмитриев, Старк, Миштовт.
Вопрос 38-й) «Не в ущерб общему образованию». Дмитриев, Старк, Миштовт.

Подписали:    Стар. арт. офиц. крейсера «Олег» Лейтенант Зарудный.
            Стар. штурм. офиц. крейсера «Аврора» Лейтенант Дмитриев.
            Стар. мин. офиц. крейсера «Аврора» Лейтенант Старк.
            Стар. мин. офиц. крейсера «Олег» Лейтенант Миштовт.

(*) Вопрос спорный.

Отредактированно vs18 (28.08.2010 16:40:03)

#127 26.08.2010 17:42:26

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

2

Общая схема вопросов, предложенных Следственною Комиссиею по Цусимскому бою опрошенным свидетелям и учреждениям Морского Ведомства.

Отдел I.

По выяснению цели и плана операции.

1) В чем именно заключалась цель операции — посылки на Восток 2-й эскадры.
2) Существовал ли написанный план этой операции. Обсуждался ли он перед уходом 2-й эскадры, и кем он был одобрен или утвержден.
3) Если не было написанного плана операции, то существовал ли такой план в предположениях и мыслях Командующего эскадрой.
Если он существовал, то в чем заключалась его основная идея и как же именно предполагалось достигнуть поставленную цель.
4) Произошло ли какое-либо изменение в плане операции после падения Порт-Артура и гибели 1-й эскадры. Если произошло, то в чем именно.
5) Каким именно образом окончательно предполагалось достигнуть цели операции — угрозою (демонстрациями), маневрами или боем.

Отдел II.

По выяснению целесообразности боя.

6) Считал ли Командующий эскадрой, что операция была достаточно подготовлена в начале мая 1905 года, чтобы решить ее боем. Какие основания имел Командующий эскадрой рассчитывать на успех боя.
7) Предполагалось ли вступить в бой с неприятелем, чтобы разбить его флот или же только прорваться во Владивосток. Какие основания имел Командующий эскадрой рассчитывать на успех прорыва. Какие операции неприятельского флота представлялись наиболее вероятными по предположениям Командующего эскадрой.
8) Почему решено было дать сражение в Корейском, а не каком-либо другом проливе, — Сангарском или Лаперузовом.
9) Почему решено было дать сражение именно 14 мая, а не позже, с целью ввести неприятеля в заблуждение, относительно принятого направления.

Отдел III.

По выяснению планосообразности боя.

10) Существовала ли основная идея боя с неприятелем (план боя) и в чем именно она заключалась.
Как предполагалось действовать отрядами броненосцев, отрядами крейсеров и миноносцами.
11) Был ли план боя достаточно разработан. Как предполагалось узнать заблаговременно о силах и строе неприятеля.
12) Обсуждался ли план боя в собрании флагманов и капитанов и был ли он вообще известен этил лицам.
13) Были ли даны Командующим эскадрой перед боем какие-либо руководящие указания младшим флагманам и сообщены его соображения по развертыванию плана боя.
14) Входила ли в план боя защита транспортов при их отделении от эскадры.

Отдел IV.

По выяснению подготовки эскадры к бою.

15) Возбуждал ли Командующий эскадрон вопрос о замене запасных матросов на 2-й эскадре более молодыми матросами действительной службы.
16) Какие практические стрельбы были произведены судами 2-й эскадры и сколько сделано было выстрелов настоящими снарядами (а не учебными стволами) из каждой 6", 8", 10" и 12" пушки.
17) Требовал ли Командующий эскадрой снаряды для практических стрельб.
18) Практиковались ли на эскадре в несении разведочной службы и что именно с этой целью делалось.
19) Почему эскадра не была перекрашена в шаровый иди какого-либо другого тона цвет.
20) Считали ли Командующий эскадрой, флагманы и капитаны, что в мае месяце 1905 года эскадра была достаточно подготовлена к бою в тактическом отношении.
21) Почему 13-го мая эскадра занималась эволюциями.

Отдел V.

По выяснению тактических вопросов, вытекающих из хода боя.

22) С какими запасами угля и другими вступили в бой наши суда 14-го мая и насколько они были перегружены.
23) Почему не все транспорты были отпущены от Седельных островов и часть их пошла с эскадрой. Почему транспортам не было дано рандеву перед боем.
24) Почему начальник транспортов был отпущен с частью транспортов в Шанхай, а не был оставлен при той части, которая пошла с эскадрой.
25) Почему «Кострома», отстав от эскадры, шла в ночь на 14-е мая с огнями.
26) Когда впервые, перед боем, были замечены неприятельские телеграфные знаки.
27) Почему утром 14-го мая было приказано не мешать телеграфированию неприятеля и для этого не воспользовались мощной станцией на крейсере «Урал».
28) Когда впервые эскадра была открыта неприятельскими разведчиками.
29) Почему не было принято никаких мер, чтобы не допустить неприятельских разведчиков на вид нашей эскадры.
30) Почему утром 14-го мая, нашим крейсерам не было приказано попытаться отрезать неприятельских разведчиков, держащихся сзади эскадры.
31) Почему утром 14-го мал разведочный отряд был поставлен в хвосте эскадры.
32) Какой ход могли развить 14-го мая суда эскадры.
33) Почему на эскадре держали в бою такой небольшой ход.
34) Почему эскадра была введена в бой не в таком порядке, чтобы все суда могли сосредоточить наисильнейший огонь по одной цели (рапорт капитана 1-го ранга Озерова). Почему, несмотря на это, был сделан, сигнал сосредоточить огонь на головном неприятельском корабле.
85) Почему крейсерам не было назначено во время боя самостоятельной задачи.
36) Почему наши крейсеры не атаковали неприятельских, когда последние обходили эскадру с тыла.
37) Делал ли «Николай I» попытки командовать эскадрой, когда «Суворов» выходил из строя.
38) Был ли установлен на эскадре, согласно ст. 110 Морского Устава, условный сигнал на случай выбытия из строя Командующего эскадрой.
39) Как думал использовать миноносцы Командующий эскадрой и были ли им даны приказания атаковать ночью неприятеля.
40) Почему вечером 14-го мая миноносцам не было дано никаких инструкций.
41) Зачем ночью наши миноносцы держались около крейсеров и некоторые даже несли отличительные огни (рапорт капитана 2 ранга Блохина), а не пытались атаковать неприятеля.
42) Когда повернул на S и отделился от эскадры контр-адмирал Энквист.
43) В какое время и по каким причинам отделился от эскадры крейсер «Алмаз».
44) Выло ли назначено общее рандеву судам эскадры.

Отдел VI.

По выяснению отдельных случаев боя.

45) Был ли сделан в начале боя сигнал II и III отрядам броненосцев вступить в кильватер.
46) Спросить офицеров с «Ослябя», а также, и с других судов, начался ли бой раньше, чем все броненосцы вытянулись в одну линию или нет.
47) Выяснить момент гибели «Ослябя», и от каких причин она произошла.
48) Отчего при гибели «Ослябя» появились шаровые мины и были ли они вообще на судах эскадры.
49) Выяснить вопрос о мине Уайтхеда с бронзовым зарядным отделением, которую видели около 3-х час. дня с «Олега», «Владимира Мономаха», а позже и с миноносца «Бодрый» и транспорта «Корея».
50) Когда и отчего погибла «Камчатка» и зачем она подходила к «Суворову».
51) При каких обстоятельствах произошла гибель крейсера «Урал» и когда съехала с него команда (по рапорту кап. 2 ранга Блохина: «Урал» скоро потонул»).
52) Кто и когда довершил потопление «Урала».
58) Почему «Урал» навалил на «Светлану» в 3 часа 15 мин. дня.
54) Как произошла гибель транспорта «Русь».
55) Определить момент, когда съехал адмирал Рожественский и его штаб с «Суворова».
56) Почему на «Буйном», а, затем, и на «Бедовом» не был поднят флаг виде-адмирала Рожественского.
57) Отчего «Буйный», имея сигнал: «Адмирал на миноносце», в 6 час. 35 мин. повернул на S от эскадры (рапорт кап. 1 ранга Добротворского).
58) Почему «Орел» оставался головным после сигнала с «Буйного» о передаче командования.
59) Был ли с «Бородино», когда он шел головным, в 6 час. вечера сделан сигнал транспортам (рапорт кап. 1 ранга Добротворского), хотя в строю были адмиралы Небогатов и Энквист; был ли сигнал этот исполнен транспортами.
60) Какое дерево и материалы горели главным образом на судах во время боя.
61) Был ли на «Авроре» в 5-м часу дня приспущен флаг и скрещены реи (по донесению лейтенанта Кржижановского).
62) Почему «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской» повернули на север, потеряв из виду «Олег» и «Аврору».
63) При каких обстоятельствах было принято решение затопить миноносец «Блестящий».
64) Было ли известно на эскадре, в каких местах нашего побережья были станции обыкновенного и беспроволочного телеграфа.
66) Почему «Владимир Мономах» переговаривался на рассвете 15-го мая с «Сисоем Великим» боевым фонарем.

Отдел VII.

Вопросы отдельным лицам.

Штабу Вице-Адмирала Рожественского.

66) Какое значение имела отправка всеподданнейшей телеграммы из последней стоянки эскадры в Тонкине.
67) Какая пробоина получена на «Суворове» около двух с четвертью часов дня, вблизи левого подводного аппарата.
68) Почему в румпельном отделении на «Суворове» был убран из ноктоуза компас.
69) Когда был сделан сигнал крейсерам и транспортам не удаляться далее 5-ти миль от эскадры (донесение лейтенанта Кржижановского).
70) Почему посылали к «Суворову» миноносец «Бедовый» снять с него именно и только штаб.

Контр-Адмиралу Энквисту.

71) Просить объяснить подробнее, почему, отделившись вечером от эскадры, он не мог повернуть на N, чтобы к ней присоединиться, если нельзя было повернуть через Вест, почему не пробовали повернуть через Ост.

Офицерам броненосца «Орел».

72) Какой ход соответствовал на броненосце «Орел» 85-ти оборотам (по рапорту старшего механика) и какой наибольший ход мог развить броненосец.
73) Отчего 15-го мая «Орел» не пытался уйти от неприятеля полным ходом, как «Изумруд».

Капитану 1-го ранга Барону Ферзену и офицерам крейсера «Изумруд».

74) Выяснить подробнее, почему «Изумруд» не пошел прямо на Аскольд, а, затем, во Владивосток.
75) Каким ходом шел крейсер, когда он выскочил на камни.
Выяснить обстоятельства, почему крейсер «Изумруд» был взорван.

Лейтенанту Саблину (броненосца «Ослябя»).

76) Почему он думает, что снаряд пробил броню на «Ослябя», попав в угольную яму.

Прапорщику Алтухову (крейсера «Урал»).

77) Куда попал прапорщик Сорокин с крейсера «Урал».

Командиру и офицерам крейсера «Олег».

78) Было ли на «Олеге», после съезда адмирала Энквиста, совещание офицеров, на котором было решено, что крейсер может идти во Владивосток.

Командирам и офицерам крейсеров «Олег», «Аврора» и «Жемчуг».

79) Каким ходом шли вечером крейсера, отделившись от эскадры, идя на S.

Отредактированно vs18 (27.08.2010 02:14:08)

#128 01.09.2010 14:41:49

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

1.

Показание бывшего Командующего 2-ю Тихоокеанскою эскадрой Вице-Адмирала в отставке Рожественского.

С весны 1904 года до 14 мая 1905 года был Командующим 2-ю эскадрою Тихого океана.
1) Когда снаряжалась для посылки на Восток 2-я эскадра, то целью посылки постановлены были совместные действия с 1-ю эскадрой, под начальством Командующего флотом Тихого океана.
2) Во время приготовления к походу, я, в качестве Командующего второю эскадрою, не получал письменных указаний о плане предположенной операции, — т. е. о плане совместных действий 1-й и 2-й эскадр Тихого океана. Накануне отплытия 2-й эскадры из Либавы — 1 октября 1904 года, ко мне прибыл, присланный из Владивостока, флаг-офицер Командующего флотом, капитан 2 ранга Кладо. Он шел со второю эскадрою от Либавы до Виго, дал добавочные сведения о минных заграждениях и о наблюдательных пунктах, получил от меня подробности маршрута второй эскадры и уехал.
Когда 2-я эскадра собралась у Мадагаскара, и когда от первой эскадры остался один отряд из трех Владивостокских крейсеров, я получил от Командующего флотом запрос о сроке, к которому вторая эскадра может переплыть Индийский океан. Наконец, у берегов Аннама, я узнал частным путем, что Командующего флотом в Тихом океане не стало. Высшее начальство в Петербурге, почитая вторую эскадру составною частью флота Тихого океана, имеющую, по прибытии в воды Дальнего Востока, поступить в распоряжение Командующего флотом, требовало от меня разработки той части плана операции, которою обеспечивался переход до театра военных действий. Эта часть плана была рассмотрена и утверждена.
3) Я не мог относиться пассивно к тем действиям, которые ожидались от второй эскадры, по прибытии ее на Дальний Восток: предусматривая, что Командующий флотом может быть лишен возможности руководить второю эскадрою, я составил план соединения с остатками первой эскадры, блокируемыми в Порт-Артуре, и плане действий на сообщения неприятеля, в случае, если, до прибытия второй эскадры, первая была бы уничтожена в морском бою, в котором и японский флот понес бы потери, хотя бы и малые, соответственно превосходству его сил перед силами нашей первой эскадры, после боев 28 июля и 1 августа 1904 года. Эти предположения не рассматривались высшим начальством, потому что предначертания для пользования второю эскадрою на театре военных действий имели исходить не от меня. В собрании представителей ведомств военного, морского и иностранных дел, в августе 1904 года, я имел случай упомянуть об одном из моих предположений; но внимание присутствовавших было поглощено его основанием, и мне не было предоставлено войти в изложение приемов для его осуществления. Так как, ни одно из предположений, намеченных мною перед отплытием второй эскадры из Балтийского моря, не осуществлялось, то я не считаю позволительным излагать их в настоящее время.
4) Со сдачею японцам первой эскадры в Порт-Артуре, перестала существовать та цель, которая имелась в виду при снаряжении второй. А, так как, потеряв первую эскадру, мы не ослабили японского флота, по сравнению с состоянием его в начале августа 1904 года, то и предположения, о действиях одною второю эскадрою на сообщения неприятеля, должны были быть переработаны.
Однако, как бы далеко не простиралась осмотрительность в этих действиях, нельзя было устранить возможность нападения на вторую эскадру сосредоточенных сил японского флота, так как, устранив таковую возможность, нельзя было бы ожидать и производительных действий эскадры. В предвидении же неизбежности столкновения, было весьма важно привести вторую эскадру на соответствующее расстояние от театра военных действий в кратчайший срок, после капитуляции Порт-Артура: чем скорее, после сдачи первой эскадры, прибыла бы в воды Тихого океана вторая эскадра, тем меньше времени имели бы японцы для приведения в исправность судов своего флота; чем ближе к театру военных действий пододвинута была бы при этом вторая эскадра, тем меньше была бы возможность японскому флоту отделять из своего состава даже и отдельные боевые суда для капитального ремонта, требующего продолжительного пребывания в порту. Видоизмененный, на основании этих соображений, план операций также не был осуществлен: эскадра была задержана у Мадагаскара два с половиною месяца.
Первоначальною причиной задержки было стремление увеличить численность судового состава эскадры с тем, чтобы она могла исполнить ту же задачу, которая ожидалась от соединенных действий первой и второй эскадр, — т. е. овладеть морем в пределах театра военных действий. А, пока, происходил обмен моих представлений о вреде задержки и требований, мне предъявлявшихся, возникла и вторая существенная причина задержки эскадры у Мадагаскара: немецкая компания, договорившаяся поставлять уголь на всем пути эскадры до Чусанского архипелага включительно, отказалась посылать свои суда далее Мадагаскара, несмотря на то, что контрактом было обеспечено возмещение ее убытков от захвата судов неприятелем. Я просил Министерство понудить немцев к исполнению договора и, в то же время, обеспечить эскадру от новой измены их немедленною заготовкой нагруженных углем пароходов через наших агентов в Батавии и Сайгоне. — Только в конце февраля 1905 года, после заключения в Петербурге нового договора, уполномоченный компании на Мадагаскаре получил от своих хозяев разрешение направить наличные транспорты, по моему указанию, в один из нейтральных портов Южно-Китайского моря, не выше, однако, 12° северной широты и с тем, чтобы, вне нейтральных портов, отнюдь не производить сдачу угля. В это же время получены были известия о поражении наших армий под Мукденом и слухи об опасном положении Владивостока. Тогда и я получил разрешение переплыть со 2-ю эскадрой Индейский океан, не ожидая присоединения отряда контр-адмирала Небогатова, дабы, известием об уходе эскадры от Мадагаскара, парализовать ту часть японского флота, которая могла быть приведена в готовность для операций против Владивостока. С прибытием 2-й эскадры к берегам Аннама, положение ее оказалось тяжелым сверх ожидания.
Агенты наши за два месяца не успели получить даже приказания из Петербурга о найме угольщиков, а французское правительство неотступно изгоняло эскадру из бухт Аннама и ставило на вид, что не имеет склонности игнорировать угрозы японцев, как не имеет ни желания, ни средств помешать их союзникам применять силу, даже и в территориальных водах Франции, в том случае, если какое-либо из наших судов позволит себе, хотя бы, осмотр нейтрального корабля прежде, чем последний транспорт эскадры не оставит этих территориальных вод. Поздние усилия наших агентов организовать снабжение углем не имели успеха. Агенты покупали по непомерно высоким ценам старые пароходы, но достать для них уголь в восточных портах не могли, так как, вслед за появлением второй эскадры и Сингапуре, английское правительство воспретило торговцам вывозить уголь без удостоверения местной власти о том, что отправка не назначается для русских судов. Во второй половине апреля 1905 года стянуты были к Аннамскому берегу угольщики, укрывавшиеся еще в Зондском архипелаге, — но это был уже последний ресурс эскадры.
В конце апреля, когда прибыл к Аннаму и догрузился углем отряд контр-адмирала Небогатова, эскадра имела наибольший запас угля за весь период пребывания в тех водах; но запаса этого могло быть достаточно, примерно, на десять дней стоянки под парами в половинном числе котлов и на переход экономическим ходом во Владивосток.
5) Таким образом, расстраивались последние предположения о пользовании временными и летучими базами и оставалось избрать одно из трех решений: возвратиться в Кронштадт, испросив на то разрешение англичан, которые, вероятно, не отказали бы и в средствах на обратный поход, или дожигать в бездействии уголь и, затем, интернироваться в нейтральных портах, убедившись, что и месячным присутствием эскадры в Южно-Китайском море нельзя было воспользоваться для переговоров о мире, или, наконец, идти во Владивосток, с уверенностью в неизбежности боя с противником, имевшим, во всех отношениях, большие преимущества. Я избрал последнее решение.
В настоящее время ни во флоте, ни в народе не найдется голоса за такое решение: оно представляется безумным предательством с тех пор, как для самых бедных умов открыта степень моего невежества в военно-морском деле и неподготовленность личного состава, погубленной мною эскадры. Мне же и теперь ясно и тогда было очевидно, что если бы я повернул вспять от Мадагаскара или от Аннама, или если бы я предпочел интернироваться в нейтральных портах, то взрыву народного негодования не было бы границ, а разложение флота, первопричиною которого ныне считается Цусимское поражение, удивило бы крайних анархистов.
Итак, первоначальная цель посылки второй эскадры исчезла со сдачею неприятелю первой эскадры. Предположения же о действиях на сообщения неприятеля, с опорою на временные и летучие базы, расстроены были, во 1-х, тем, что сдача первой эскадры состоялась без всякого вреда для японского флота, во 2-х, неразумною агитациею в русской печати, вызвавшею вредную потерю времени на попытки усилить вторую эскадру сомнительными средствами и панику контр-агентов по поставке угля, в 3-х, крайне недружелюбным отношением к нам союзной Франции, в период вынужденного скитания второй эскадры у берегов Аннама и, в 4-х, лояльною беззастенчивостью англичан в их услугах союзной Японии.
6) Вышеизложенным я старался показать, что прорыв во Владивосток был необходим и уже неотложим в ту пору, когда он предпринят, т. е. в мае 1905 года.
Подготовка к прорыву состояла в сосредоточении способных к бою судов в избранное время в том месте, где наиболее вероятна была встреча сосредоточенных сил противника, в освобождении при этом, эскадры от лишних транспортов и в некоторых мерах и движениях, имевших целью отвлечь часть сил неприятеля от места, в котором должен был произойти бой. Подготовка должна была состоять в надлежащей организации эскадры и в должном обучении личного состава. Самый прорыв через узкость, по мнению многих публицистов, не должен был быть предпринят без подготовки его дальнею разведкой.
Без сомнения, сам я считал подготовку настолько достаточною, насколько я не мог или не умел сделать более целесообразной. В частности, по организации эскадры и по обучению личного состава, я сделал возможное, по мере моего уменья, соответственно времени и средствам, имевшимся в моем распоряжении и применительно, как к условиям плавания, так и к характеру, способностям и силам лиц, мне подчиненных.
Я не применял разведки для прорыва потому, что признавал ее в данной обстановке излишнею и даже способною ослабить вторую эскадру и дать неприятелю добавочные преимущества. По этому поводу я буду иметь случай сказать еще несколько слов в дальнейших показаниях. Теперь повторю, что, каковы бы ни были мои взгляды на достаточность подготовки, прорыв во Владивосток был необходим и неотложен.
Что касается донесений моих, по вопросу о том, рассчитывал ли я или не рассчитывал на победу в бою, то Следственная Комиссия могла бы получить от морского начальства все те мои донесения, которые начальство признает возможным ей сообщить.
7) Я ожидал, что эскадра встретит в Корейском проливе или близ него сосредоточенные силы японского флота, значительную долю бронепалубных и легких крейсеров и весь минный флот. Я был уверен, что днем произойдет генеральное сражение, а, по ночам, суда эскадры будут атаковываемы всем наличием японского минного флота. Тем не менее, я не мог допустить мысли о полном истреблении эскадры, а, по аналогии с боем 28 июля 1904 года, имел основание считать возможным дойти до Владивостока с потерею нескольких судов.
8) Я решил прорываться Корейским проливом, а не Сангарским, потому что прорыв последним представлял бы в навигационном отношении более трудностей, был бы сопряжен с большими опасностями в виду того, что японцы публикациями обеспечили себе право прибегать в том проливе к пользованию плавучими минами и заграждениями в подходящих местах и потому, что, сравнительно медленное, движение эскадры к Сангарскому проливу было бы, непременно, с точностью, выслежено японцами и их союзниками, и прорыв был бы прегражден теми же сосредоточенными силами японского флота, какие были противопоставлены нашей эскадре в Корейском проливе. Что же касается перехода в мае месяце от Аннама во Владивосток через Лаперузов пролив, то таковой представлялся мне совершенно невозможным: растеряв в туманах часть судов и потерпев от аварий и крушений, эскадра могла быть парализована недостатком угля и стать легкою добычей японского флота.
9) Поставленный в необходимость прорываться во Владивосток с боем, я пытался, хотя отчасти, нарушить сосредоточение японских сил такими демонстрациями и маневрами, которые были, единственно, по силам эскадры, но цели не достиг: японский флот, повидимому, получил сведения о демонстративных движениях эскадры и отдельных судов позже, чем я мог рассчитывать, и остался 14 мая сосредоточенным на пути моем в Корейском проливе.
Я не умею, однако, и теперь ответить на вопрос, было ли бы выгоднее прорываться через тот же пролив не 14 мая, а позже, например, 15-го.
10) Цель, которая преследовалась эскадрою при прорыве через Корейский пролив, определяла собою сущность плана сражения: эскадра должна была так маневрировать, чтобы, действуя по неприятелю, по мере возможности, подвигаться на север.
Броненосцы в трех отрядах должны были действовать соединенно против неприятельских броненосцев; крейсера «Жемчуг» и «Изумруд», с четырьмя миноносцами, должны были отражать попытки минных атак на линию броненосцев (из за дыма) со стороны противоположной расположению главных сил неприятеля. Остальные крейсера и пять миноносцев должны были быть использованы распоряжениями командующего крейсерами для защиты транспортов и в помощь потерпевшим и выпавшим из строя броненосцам против крейсеров и миноносцев неприятеля.
11) Было известно, что неприятель может противопоставить нашим главным силам — равное число броненосных судов, имеющих преимущество в скорости хода и в силе артиллерии; нашим крейсерам — двойное число крейсеров и нашим миноносцам — подавляющее превосходство минного флота. Было понятно, что, по причине сравнительной быстроходности японских броненосцев, инициатива в выборе относительного расположения главных сил, как для начала боя, так и для различных стадий его, равно, как и в выборе дистанций, будет принадлежать неприятелю. Ожидалось, что неприятель будет маневрировать в бою в строе кильватера. Было предположено, что он воспользуется преимуществом в скорости хода и будет стремиться сосредоточивать действие своей артиллерии на наших флангах.
Второй эскадре оставалось признать за японцами инициативу действий в бою, — а потому, не только о заблаговременной разработке деталей плана сражения в разные его периоды, как на заранее подделанном двустороннем маневре, но и о развертывании сил для нанесения первого удара не могло быть. и речи.
12 и 13) Всему личному составу эскадры была известна неотложность прорыва во Владивосток, т. е. цель, преследуемая боем ь Корейском проливе, определяемая этою целью, сущность плана сражения и назначение каждого отряда. Все флагмана и командиры имели, не только указания в приказах и циркулярах о маневрированиях, которыми могли быть в известной мере нарушаемы, или расстраиваемы намерения неприятеля, но и практику в этих маневрированиях. Все офицеры и комендоры знали, что следует стремиться сосредоточивать артиллерийский огонь на том корабле, по которому стреляет флагман, если командир не возьмет на себя отступить от этого правила или если флагманом не будет указана другая цель.
На всем пути эскадра пользовалась всякою возможностью, чтобы учиться действовать в бою.
Собрания же флагманов и капитанов для обсуждения детально разработанного плана сражении не было, потому что не было и самой разработки.
14) Транспорты, оставленные при эскадре на последнем переходе, должны были отдалиться от нее перед началом боя.
Защита их, как уже упомянуто, предоставлена была инициативе командующего крейсерами.
По вопросам, предложенным Следственною Комиссиею для выяснения подготовки эскадры к бою, имею честь показать следующее:
15) Я не возбуждал вопроса о замене матросов, призванных на вторую эскадру из запаса, более молодыми матросами действительной службы.
16) На второй эскадре было очень мало практической стрельбы. Я не помню, сколько именно было сделано выстрелов из пушек каждого калибра.
Морское Министерство могло бы с достаточною точностью ответить на вопрос, была ли возможность дополнительного снабжения второй эскадры боевыми запасами для практики в стрельбе во время плавания и указать, что для этого делалось.
17) Мне было обещано прислать вдогонку на транспорте «Иртыш» боевые запасы для обучения стрельбе, но, по отплытии эскадры из Балтийского моря, поступившие с заводов запасы получили другое назначение.
18) Задачи разведочной службы исполнялись крейсерами эскадры в весьма редких случаях и лишь в то время, когда эскадра держалась у Мадагаскара и у Аннама. Крейсеров было немного. У Мадагаскара и у Аннама все крейсера чередовались на сторожевой службе, а в пути те, которые имели сравнительно большие запасы угля, несли ежедневно дозорную службу.
Я не буду утруждать внимание Комиссии изложением тех серьезных причин, которые заставили меня воздержаться от развития разведочной службы.
Считаю достаточным отметить, что до настоящего времени никем из интересовавшихся переходом второй эскадры до Аннама не обнаружено, чтоб малым применением на нем разведочной службы причинен был вред эскадре. За то, рассуждая о мерах, принятых и не принятых мною для прорыва эскадры через Корейский пролив, многие публицисты ставят мне в вину отсутствие дальней разведки. По их мнению, для того, чтобы оставаться верным вечно-юному принципу внезапности, при прорыве тихоходною эскадрою через узкость, заведомо обороняемую сильнейшим флотом, действующим в связи с близлежащими береговыми наблюдательными станциями и опорными пунктами и выславшим в море цепь разведчиков, мне следовало послать таковую же цепь не менее, чем на сто миль вперед от эскадры, дабы эта цепь, внезапно обрушившись на неприятельскую разведку, дала знать второй эскадре по беспроволочному телеграфу о месте нахождения неприятельских разведчиков, по крайней мере, десятью часами ранее, чем неприятельская цепь могла сама открыть эскадру, шедшую без разведчиков (если бы эскадра шла без разведчиков). С таковым мнением я не согласен.
19) Эскадра не была перекрашена в серый цвет, потому что матово-черный лучше скрывает суда ночью от минных атак.
20) По вопросу Комиссии, считал ли я, что в мае 1905 г. эскадра была достаточно подготовлена к бою в тактическом отношении. я должен напомнить, что одним месяцем позже, т. е. в июне 1905 года, эскадра не могла бы ни в каком случае существовать, как сила, применимая для каких бы то ни было военных действий в Русско-Японской войне: если бы в мае эскадра не двинута была на Владивосток, т. е. в бой, то в июне она была бы, или на обратном пути, под конвоем англичан, или интернирована. Отвечая по существу вопроса, должен признать прежде всего, что нравственный элемент был в эту пору в периоде упадка: отправляясь из Балтийского моря, личный состав эскадры, знавший условия предстоявшего плавания, не верил в способность эскадры дойти на Дальний Восток. У Танжера, при делении эскадры на части, которым следовало идти разными путями, был проявлен упадок духа. Правильная, хотя и тяжелая, работа на дальнейшем пути подняла настроение, а прибытие обеих частей к Мадагаскару в назначенный по маршруту день укрепило в личном составе веру в свои силы. Задержка у Мадагаскара, возмутительная агитация одного из «аматеров» (по оценке английского адмирала Фриментля) военно-морского публицистического спорта и его сообщников в некоторых органах русской прессы, корреспонденция из России, отражавшая эту агитацию, в связи с параллельными происками революционеров, снабжавших эскадру, под видом частных посылок (пакетов табаку и др.), изданиями своей пропаганды, расшатали дисциплину. Новый переход Индейским океаном и торжественный марш Сингапурским проливом возродили было эскадру, но месячное блуждание под Аннамом, оказавшееся, к сожалению, бесцельным и то же, что и на Мадагаскаре, губительное действие, подвозившихся каждою почтой, старых русских газет, привело к новому шатанию духа, которое несколько успокоилось с присоединением, наконец, к эскадре судов контр-адмирала Небогатова, бунтовавшие еще в Либаве экипажи которых, принятыми мерами, лишены были возможности влиять на экипажи остальной эскадры. Обучение личного состава оставляло желать многого.
Команды новых судов плохо справлялись с электрическими приводами во всех частях корабельной техники.
Телеграфирование, крайне сложными и быстро расстраивающимися, приборами фирмы Telefunken было в высшей мере ненадежное.
Все корабли плохо стреляли и, за неимением боевых запасов, офицеры не могли упражняться в управлении огнем. Обрастающие суда с каждым днем теряли в подвижности. Котлы, паропроводы и холодильники прогрессивно изнашивались. Из девяти миноносцев только два способны были по нужде развить 22 узла.
Корабли умели держаться в строе кильватера, но с эволюциями справлялись вяло. Броненосцы отряда контр-адмирала Небогатова были к ним вовсе непривычны и чрезвычайно невнимательно относились к сигналам.
В предвидении того, что в бою более быстроходные японские броненосцы будут наседать на головной отряд нашей линии и что парализовать такую тактику возможно развертыванием нашего концевого отряда в строй фронта, я, за тринадцатидневное, совместное с отрядом контр-адмирала Небогатова, плавание, держал этот отряд 10 суток в замке эскадры в строе фронта и, несмотря на непрерывные настойчивые требования за все это время, не мог добиться от этого отряда порядка, близкого к строю. Но, повторяю еще раз, положение, в которое вторая эскадра была поставлена, благодаря запрету англичан продавать нам уголь, заставляло меня не медлить движением на Владивосток, как бы ни была слаба подготовка Эскадры в тактическом отношении.
21) 13 мая эскадра занималась эволюциями — развертывания фронта, по сигналам: «Неприятель впереди» и «Неприятель сзади», чтобы еще раз подтвердить начальникам отрядов, что именно им следует делать, когда неприятеля нет в обстреле бортовых орудий.
22) Вступая в бой, суда второй эскадры имели от 50 до 70 процентов нормального запаса угля и почти полный комплект боевых припасов. Так, например, новые броненосцы, уходя от Аннама 1 мая 1905 года, брали до 1600 тонн угля; за две погрузки в море могли принять около 400, а израсходовали за 13 суток, не менее 1400, так что могли иметь налицо утром 14 мая не более 600 тонн.
Боевых припасов на всех судах одинаково не доставало около пяти процентов одного комплекта.
Провизия принята была у Аннама в количестве, соответствовавшем вместимости погребов. Вообще же суда были перегружены против проектированной осадки не запасами, а уклонениями при постройке от утвержденного проекта чертежа.
22 bis) Транспорты были отправлены утром 12 мая в Шанхай затем, чтобы вечером того же числа появились телеграммы о их прибытии в Вузунг и сообщения о том, что они разлучились со второю эскадрою близ Седельных островов. С транспортами должны были появиться у плавучего маяка вспомогательные крейсеры «Днепр» и «Рион». Эти же крейсеры могли бы быть опознаны 13 мая в Желтом море. Если бы такие сведения дошли без промедления до Командующего японским флотом, как я неправильно рассчитывал, то он мог послать в Желтое морс для разведки несколько крейсеров, которые, таким образом, были бы отвлечены на 14 мая от Корейского пролива.
23) При эскадре оставлены были только три, вооруженных артиллерией, военных транспорта, один коммерческий пароход с необходимым грузом и два буксирных парохода без груза. Оставленные при эскадре транспорты не уменьшали ее хода.
С появлением главных сил неприятеля, они должны были отдалиться от эскадры под защитой крейсеров, малоценных для поддержки главных сил.
24) Начальник транспортов ушел с коммерческими транспортами в Шанхай, потому что присутствие его там почиталось мною необходимым.
25) Госпитальные суда «Кострома» и «Орел» шли в ночь на 14 мая с топовыми огнями, потому что того требовала конвенция о госпитальных судах.
26) На переходе от Седельных островов к Корейскому проливу, чужие телеграфные знаки впервые получены аппаратами второй эскадры вечером 12 мая, но на горизонте (ограниченном, правда, пасмурностью) не видно было ни дымков, ни вершин рангоута.
27) Утром 13 мая чужое телеграфирование возобновилось. Крейсер «Урал» просил позволения мешать чужим переговорам волнами своей, так называемой, мощной станции (фирмы Телефункен), которая, однако, сама всегда расстраивалась, как только ею начинали действовать.
Я не разрешил «Уралу» этой попытки потому, что имел основание сомневаться в том, что эскадра открыта.
Насколько я припоминаю теперь, мне было доложено около полдня, что в числе понятых знаков были такие, из которых составлялись японские слова: «десять огней»... «большие звезды».
28) Но и такой доклад меня не вполне убедил, что эскадра была открыта в предшествующую ночь.
Я, и в настоящее время, не могу утвердительно сказать, когда, именно, неприятельские разведчики открыли нас: Командующий японским флотом, в своем рапорте о Цусимском бое, говорит, что первым пришел в соприкосновение с второю эскадрою вспомогательный крейсер «Shinano-maru» и только в пятом часу утра, в день боя. Но, может быть, в рапорте, предназначенном для обнародования, умышленно не сообщено о более ранних извещениях. Эскадрою, однако, и крейсер «Shinano-maru» не был усмотрен. Только в седьмом часу утра с правой стороны во мгле обрисовался силуэт крейсера «Idzumi».
29) Я уже показывал, почему нами не применена была дальняя разведка, которая могла бы, если не пробиться через цепь неприятельских разведчиков, то, во всяком случае, показать наши крейсера неприятелю ранее, чем его разведчикам удалось бы увидеть остальные суда второй эскадры. Простым изложением взводимого на меня обвинения, я старался выяснить, как несовместимо применение дальней разведки в том случае, когда, вслед за нею, должен иметь место прорыв слабейшей эскадры через узкость, сильно обороняемую, а как странным мне представляется стремление — рейдом своих разведчиков, возбуждать в подобном случае напряженность внимания противника и упреждать на несколько часов его готовность к отпору; ведь, без всякого сомнения, цепь неприятельская, столкнувшись с нашею, должна бы была, в самый момент столкновения, сообщить своему адмиралу, столь нетерпеливо им ожидаемое известие; следовательно, соединенными усилиями наших и неприятельских разведчиков, японский флот мог бы быть осведомлен о приближении нашей эскадры несколькими часами раньше, чем если б мы ему в том не помогли. Словом, насколько всем очевидна безусловная важность посылки японцами разведочной цепи, чтоб не прозевать нашего прорыва, настолько мне был и остается ясным безусловный вред предпосылки разведчиков от той эскадры, которая должна неотложно прорываться.
Посылка крейсеров, по направлению к Корейскому проливу могла бы иметь смысл, если бы я решил не прорываться вовсе этим проливом или прорываться им через большой промежуток времени в течение которого, частыми появлениями моих крейсеров, можно было бы приучить неприятеля к мысли, что я только задался целью беспокоить его демонстрациями. Но, как я уже объяснял, состояние снабжения эскадры не позволяло мне тратить время на продолжительные демонстрации.
Я должен был ограничиться демонстративным движением к Шанхаю и посылками крейсеров в Желтое морс и по восточную сторону Японских островов. При этих условиях, посылка к проливу такой разведки, которая лишь на несколько часов предупреждала бы прорыв эскадры, не представлялась и не представляется на мой взгляд ничем иным, как пособничеством неприятелю.
Моим вышеизложенным соображениям могут быть противопоставлены указания на те преимущества, которые получал японский флот, вследствие того, что им были высланы крейсера на разведку. На такие указания я могу ответить повторением утверждения моего, что преимущества неприятеля были бы еще больше, если бы его разведчики встретили моих, несколькими часами раньше, чем они встретили мою эскадру.
Я знал в точности численность японского флота, который целиком мог препятствовать прорыву; я пошел на него, потому что не мог не идти. Какую же пользу могла дать мне разведка, если бы, в предвидении ныне торжествующего мнения публицистов, я решил застраховать себя таковою? Говорят, при большой удаче, я заранее знал бы строй, в котором надвигается неприятель. Но такая осведомленность не могла бы быть использована для моей, сравнительно, тихоходной эскадры: неприятель, придя на вид моих сил, не дозволил бы мне начать бой ранее, чем не расположился бы для первого удара так, как ему угодно.
Во всем, только что мною показанном, содержится ответ на вопрос Комиссии, почему не было принято мер, чтобы не допустить неприятельских разведчиков на вид нашей эскадры: если я считал вредным иметь сам разведчиков, то, конечно, моя эскадра должна была, рано или поздно, придти в соприкосновение с неприятельскими разведчиками.
30) Я не пытался гоняться за ними, потому что должен был сосредоточенно подвигаться вперед.
Младший флагман, командовавший крейсерами, тоже считал неразумным, перед боем, рассылать свои суда для побочных предприятий, особенно имея в виду, что мгла закрывала горизонт утром за пределами пяти миль, и, только, к началу боя, постепенно раздвинулась до семи, восьми миль.
31) В ночь с 13 на 14 мая, эскадра, следуя к Корейскому проливу в походном строе, имела в голове цепь из крейсеров: «Светлана», «Алмаз», «Урал», «Жемчуг» и «Изумруд», протяжением более мили поперек курса эскадры. Цепь эта, не несшая никаких огней, кроме фонарей малого углового освещения на корму у первых трех судов, занимавших средние места, ориентировалась сама по отличительным огням; эскадра была невидима ни спереди, ни с флангов и служила заслоном от встречных минных атак, причем на сигнальных постах и у заряженных орудий всю ночь бодрствовали люди, обладавшие лучшим зрением в темноте. (Подобными же заслонами по длине походного строя и с тыла эскадры служили не несшие внешних отличительных огней колонны боевых судов). Из числа судов составлявших переднюю цепь, протянутую поперек курса эскадры, «Светлана», «Алмаз» и «Урал» принадлежали к разведочному отряду, не исполнявшему в данное время разведочной службы, по вышеобъясненным соображениям моим.
Утром 14 мая, эти три корабля, по отданному накануне приказанию, ушли в тыл эскадры, чтобы не стеснять перестроения эскадры из походного строя в боевой, когда в том явилась бы надобность.
32) 14-го мая новые броненосцы эскадры могли бы развивать до 13½ узлов хода, а прочие от 11½ до 12½. Крейсер «Олег», с поврежденным в Кронштадте цилиндром, стянутым обоймой, мог по нужде идти 18 узлов, с тревогой, однако, за целость машины. Крейсера «Светлана», «Аврора», «Урал» и «Алмаз» могли иметь также 18-ти узловой ход, причем «Алмаз», как всегда, рисковал бы целостью своих паровых труб. Крейсера «Жемчуг» и «Изумруд» могли делать короткие переходы по 20 узлов при огромном расходе масла. Крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» имели предельную скорость 13 узлов. Наиболее тихоходные транспорты «Иртыш» и «Камчатка» доносили о неспособности держать ход более 10 узлов, но донесения эти не оправдались исследованиями флагманских механиков.
В бою, головные броненосцы имели от 9 до 10 узлов хода, крейсеры же имели переменные хода от 9 до 17 узлов.
33) Принимая во внимание, что во втором отряде броненосцев — «Наварин» не мог развивать более 12-ти, а третий отряд имел предельную скорость в 11½ узлов, головные броненосцы, в сомкнутом строю, не имели права держать более 10 узлов. По ходячему ныне мнению, бой мог принять другой оборот, если бы броненосцы разной подвижности не стремились держаться соединенно, а распределены были на отдельно действующие отряды. Я не согласен с таким мнением.
Двенадцать японских броненосцев действовали в сомкнутом строю, сосредоточивая свой огонь в первом периоде боя последовательно на головных, из числа наших наиболее быстроходных броненосцев, которые все же при этом получали некоторую поддержку следовавших за ними мателотов.
Если бы четыре или пять наших броненосцев, развив свою предельную скорость, отделились от своих слабых товарищей, то японские броненосцы, имея возможность развить скорость большую, чем наши лучшие ходоки, держались бы своего образа действий и, лишь в более короткий промежуток времени, одолели бы сосредоточенными силами цвет нашей эскадры, чтобы, затем, шутя, догнать и побороть покинутых.
Единственно правильною тактикою второй эскадры для нанесения сколько-нибудь чувствительного вреда японским главным силам было соединенное действие наших броненосных отрядов, возможно тесный строй и только захождение, по мере надобности, концевого отряда для действия из фронта или пеленга, хотя бы и неправильного, по хвосту, забегающей в нашу голову, японской броненосной эскадры. Но и этот заходящий фланг не должен был отрываться от прочих судов линии. Так, вот, для того, чтобы наша эскадра могла при настойчивом добром желании сохранять тесный строй и чтобы концевые, форсируя ходом, могли исполнять захождение, не разрывая строя, голова этого строя должна была бы иметь отнюдь не более 10 узлов.
34) Я почитаю необходимым несколько подробнее остановиться на вопросе: почему вторая эскадра была введена в бой не в таком порядке, чтобы все суда могли сосредоточить наисильнейший огонь на одной цели: несколько ранее 1 час. 20 мин. пополудни (по часам броненосца «Князь Суворов») и несколько правее пути по курсу N0 23°, на котором лежал наш І-й броненосный отряд (как и вся эскадра), открылся головной броненосец японских главных сил. Броненосцы второй эскадры были в этот момент построены так: І-й отряд из 4-х судов — в правой колонне, ІІ-й и ІІІ-й отряды, всего 8 судов — в левой; расстояние между этими кильватерными колоннами было около 8 кабельтовов, а головные корабли I и II отрядов были на одной высоте. Я просил бы обратить внимание на мое категорическое утверждение, что расстояние между колоннами было около 8 кабельтовов, а не 15, как значится в историческом документе, помещенном в официозе, издаваемом Великим Князем Александром Михайловичем, который составлен на основании большого числа неверных данных, освещенных предвзятым враждебным намерением: строй двух колонн до боя вызван был обстоятельствами, подробно описанными в моем официальном рапорте. Получился он так: все три отряда броненосцев шли перед этим в одной кильватерной колонне со скоростью 9 узлов. Головной первого отряда, не меняя хода, поворотил на 8 R вправо, а за ним ворочали последовательно 2-й, 3-й и 4-й по порядку мателоты, расстояния между которыми были в 2 кабельтова и, может быть, несколько меньшие, но никак не большие.
Когда 4-й корабль кончал свой поворот на 8 R вправо, головной І-го отряда начал ворочать на 8 R, влево, а голов-ной ІІ-го отряда остался на курсе.
Второй, третий и четвертый мателоты І-го отряда, ворочая в свою очередь последовательно влево, образовали, с «Кн. Суворовым» в голове, правую колонну. Очевидно, что эта правая колонна не могла быть удалена от левой на 15 кабельтовов, а отстояла всего лишь около 8 кабельтовов, и что левая колонна была не впереди и не позади правой, а на одной высоте.
Как только с «Суворова» открыть был «Миказа», «Суворов» немедленно прибавил хода до 11½ узлов, сделав сигнал: «I—отряду иметь 11 узлов», и склонился немного влево, чтобы войти в голову левой колонны. В памятной книжке Великого Князя совершенно неверно утверждается, что «в 1 ч. 20 м. правая колонна повернула вдруг на 8 R влево», т. е. внутрь моря.
Я не настолько был парализован ужасом при появлении неприятеля, как то силится доказать публицист, сотрудник Великого Князя, имеющий, повидимому, доступ ко всем официальным сведениям Морского Министерства. Итак, головной первого отряда (Суворов) склонился влево в 1 ч. 20 м., а в 1 ч. 49 м. выправился на курсе NO 23° впереди колонны II и III броненосных отрядов; 2-й, 3-й и 4-й мателоты I — отряда держали ему в кильватер все это время.
Чтобы определить, какое расстояние было в 1 ч. 49 м. между головным первого отряда и головным второго отряда, можно принять, что первый шел, со средней скоростью, близкой к 11¼ узлам, по линии, близкой к гипотенузе треугольника, 29 минут (и прошел, следовательно, около 5,5 миль), а другой шел по большому катету, со скоростью 9 узлов, и прошел в 29 минут 4 1/3 мили. Так как малый катет того же треугольника (расстояние между колоннами) был равен 0,8 мили, то вся длина большого катета должна была быть равною 5,4 мили, а расстояние между «Суворовым» и «Ослябя» в 1 ч. 49 м. должно было быть 5,4 — 4,33 = 1,07 мили.
Таким образом, я ввел эскадру в бой с таким расчетом, что к моменту поворота моего флагманского корабля на курс колонны II-го и III броненосных отрядов, все корабли І-го отряда могли поместиться, между моим флагманским и броненосцем «Ослябя», даже считая двухкабельтовые расстояния корабля от корабля, не между их центрами (серединами), а между форштевнем одного и ахтерштевнем другого. Когда в 1 ч. 49 м. «Суворов», приведя на NО 23°, открыл огонь, мне показалось, что «Ослябя» находится не на створе мачт «Суворова», а несколько левее, сажен на десять, на пятнадцать. Поэтому я приказал поднять сигнал: «II отряду быть в кильватере І-го».
В настоящее время, повидимому, выясняется, что броненосец «Орел» (4-й—в І-м отряде), при вышеизложенном построении, оттянул и в 1 ч. 49 м. находился не на своем месте, а за правым бортом «Ослябя». Я не имею права этого оспаривать.
Может быть, «Орел» и оттянул по своей вине или по вине третьего в строе (второй номер шел за «Суворовым» в безупречном расстоянии).
Если это верно, то, значит, к моменту моего первого выстрела, я ввел в бой не 12 кораблей, а только 11. Необходимо, однако же, иметь в виду, что, когда с «Суворова» сделан был первый выстрел по броненосцу «Миказа», с расстояния в 32 кабельтова, тогда, «Миказа» был менее одного румба впереди траверза «Суворова»; а, так как, длина строя трех отрядов броненосцев второй эскадры должна была составлять 2,8 мили, то от концевого мателота в III отряде до броненосца «Миказа», расстояние должно было быть не более 42½ кабельтовов. Таким образом, я ввел в бой вторую эскадру в строе, при котором все мои броненосцы должны были иметь возможность стрелять в первый момент по головному японской линии с расстояний прицельной его досягаемости для главных калибров. Не по причине моей сообразительности, а по оправдавшейся вполне самонадеянности, а, может быть, и по ошибочному расчету японского адмирала, в момент первого выстрела с «Суворова», один только броненосец «Миказа» успел уже лечь на курс, параллельный или несколько сходящийся с курсом второй эскадры. Из прочих же японских броненосцев, два разворачивались вслед за «Миказа», а остальные девять еще не подошли к точке последовательного поворота и лежали по отношению ко второй эскадре, за «Миказа» носом в SW-ую четверть. Поэтому точка, в которой находился «Миказа» в момент первого выстрела с Суворова и в которую последовательно приходили, вслед за «Миказа», еще 11 японских броненосцев, оставалась под выстрелами всей второй эскадры (под, так называемым, первым ударом ее) столько времени, сколько потребовалось японской линии, длиною в 2,8 мили, чтобы пробежать через эту точку. Если принять, что японцы циркулировали даже с огромною скоростью в 16 узлов, то на пробег 2,8 мили им требовалось не менее десяти минут. А за эти 10 минут наша эскадра все же продвигалась вперед со скоростью, хотя бы, и 9 узлов. Значит, и концевой нашего III броненосного отряда мог продвинуться по курсу NО 23° на 1.5 мили; и, следовательно, его расстояние до точки, в которую один за другим приходили японские корабли, могло непрерывно уменьшаться и, к концу перестроения японцев, —  уменьшиться до 35 кабельтовов, при чем, в эту точку могли бы быть наводимы все орудия левого борта эскадры и все башни с орудиями больших калибров. Очевидно, по обстоятельствам, хотя и не от меня зависевшим, первый удар нашей эскадры был поставлен, движениями моего флагманского корабля, в необычайно выгодные условия: в момент первого выстрела с «Суворова», головной японский броненосец один мог отвечать на огонь 12 — или (если допустить, что «Орел» не вышел еще тогда из-за борта «Ослябя», то) 11—наших броненосцев, а, затем, в течение десяти минут, пока японцы собирали свою линию, самый отдаленный из наших кораблей мог и должен был уменьшить свое расстояние от японской линии с 42½ кабельтовов до 35 кабельтовов. Пока петля японских броненосцев развязывалась, «Суворов» проходил вперед, а от траверза, кончавших циркуляцию японских броненосцев, приходился ближе «Суворова», флагманский корабль нашего II-го броненосного отряда, «Ослябя». Естественно, что на него и направлялись первые залпы неприятельских кораблей, начиная, может быть, с третьего или четвертого корабля по порядку строя и кончая двенадцатым, — направлялись в те именно моменты, когда каждый из них кончал свою циркуляцию.
Затем, по мере их движения вперед, они переносили залпы на «Суворова» и на «Александра».
Неприятельских залпов, выпущенных по «Ослябя» в первые минуты было, к несчастью, достаточно, чтобы смертельно подбить его; а, затем, концевыми японскими мателотами он был быстро доведен до гибели. Тогда-то, под влиянием паники, вытащенные из воды офицеры и нижние чины команды «Ослябя» горько сетовали, что Командующий эскадрой подвел их под первый удар японцев. Но эти сетования неосновательны: первые выстрелы неприятеля с двух, а, может быть, и с трех головных кораблей выпущены исключительно по «Суворову»; затем ряд кораблей, выходивших на позицию, выпускал по залпу на «Ослябя» и, продвигаясь вперед, присоединял свой огонь к огню кораблей, непрерывно громивших «Суворова», а, несколько позже, и «Александра».
В официальном донесении я подробно разобрал эту легенду. Прежде, чем продолжать показание, я прошу позволения повторить, что моим движением с 1 час. 20 мин. до 1 час. 49 мин. и самонадеянностью адмирала Того, вторая эскадра должна была быть поставлена в неожиданно выгодные условия для нанесения первого удара неприятелю.
Выгода, относительно расположения нашей эскадры, должна была сохраняться от 1 час. 49 мин. до 1 час. 59 мин., или несколько долее, если скорость японцев на циркуляции была менее 16 узлов. Но, без сомнения, наша неспособность воспользоваться этою выгодою лежит всецело на моей ответственности: я виноват и в дурной стрельбе наших судов и в том, что они не удержались так, как я им предоставил возможность держаться.
В памятной книжке Великого Князя Александра Михайловича указывается, что я не кончил построения и тем спутал всю эскадру к тому моменту, когда японцы начали громить ее.
По всей вероятности, автор статьи заимствовал это неверное положение из опубликованного рапорта японского адмирала.
Японский адмирал, получив от разведчиков донесение о наших двух колоннах и, подойдя на вид эскадры, действительно увидел две колонны. Затем, двигаясь перпендикулярно нашему курсу от О-а на W и пересекши нам курс, он все время продолжал видеть две колонны; спустившись к S-ду, с целью напасть всею силою на слабую левую колонну, он ожидал, что колонны состворятся, — и, действительно, скоро хвост правой колонны начал для него створиться с левою колонной. Считая, что головы колонн на одной высоте, он принял этот момент за надлежащий для поворота в NO-ую четверть. Поворачивая, он рассчитывал, что забежит достаточно в голову левой колонны, а, окончив поворот, увидел, что имеет дело с правой колонной, которая, неожиданно для него, выдвинулась. Но он продолжал думать, что правая колонна находится в отдельном плавании и на большем от него расстоянии, чем левая и, судя по английскому переводу его рапорта, стал объяснять себе, что наши суда, после начала боя и уже под влиянием нанесенного им поражения, стали перестраиваться в одну линию (both their right and left lines gradually wended their way to the east, the enemy's fleet in consequence formed in to an irregular single column).
Его, очень темное и правильное, вероятно, лишь в том, что касается оценки им промежутков между нашими судами, объяснение было прочтено всеми нашими офицерами, в том числе и пленными, которые стали на нем базировать и свои заметки и свои донесения. Вероятно, в этом роде объясняет себе обстановку и капитан 1 ранга Озеров, рапорт которого мне впрочем неизвестен, как и многие другие бывших командиров судов 2-ой эскадры. В дополнение к показанному по этому вопросу имею присовокупить, что сигнала сосредоточить огонь на одном головном неприятельском корабле, я не делал. Свобода выбора цели представлялась командующим отрядами, и уже корабли каждого отряда стреляли по цели обстреливаемой адмиралом.

#129 01.09.2010 14:41:59

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

36) По вопросу — «Почему крейсерам не было назначено во время боя самостоятельной задачи», — мною было уже говорено, что командующему крейсерами предоставлена была инициатива в пользовании подведомственными ему средствами, как для защиты транспортов, так и для поддержки потерпевших броненосцев.
38) Условного сигнала о передаче командования, в случае выбытия из строя Командующего эскадрой и флаг-капитана не было.
Но, если б таковой и был установлен, то следовало бы впредь установить и способы его передачи с корабля, на котором сбиты мачты и, на обстреливаемой палубе которого, нет возможности держаться для устройства временных приспособлений для сигналопроизводства.
39) Со дня начала кампании второю эскадрою в Кронштадте, миноносцы имели приказание атаковывать неприятеля, где бы к тому ни представился случай и возможность. В бою же 14 мая, я и броненосцам не отдавал приказания открыть огонь.
40) Вечером 14 мая я был неспособен распоряжаться, но если б и был способен, то, вероятно. не имел бы возможности напомнить командирам миноносцев обязанности их боевой службы.
44) Все суда эскадры знали, что должны идти во Владивосток.
45) По вопросу — «Был ли сделан в начале боя сигнал II и III отрядам броненосцев вступить в кильватер», имею показать, что такой сигнал был сделан второму отряду ранее, чем был открыт огонь.
А огонь был открыт броненосцем «Князь Суворов» в 1 час 49 мин. пополудни и был немедленно принят теми из задних мателотов нашей линии, которые не стремились уклоняться от боя. Из наших кораблей в 1 час 49 мин. только броненосец «Орел» признается, показаниями очевидцев, не вступившим в свое место в головном отряде, а находившимся под ветром броненосца «Ослябя» и потому не имевшим возможности тотчас же поддержать огонь.
В неприятельской линии броненосных судов в это время один лишь «Миказа» окончил поворот из SW-ой четверти в NO-ую и находился на румб впереди траверза «Суворова» на расстоянии 32 кабельтовов.
Из прочих японских броненосцев в 1 час 49 мин. второй, третий и четвертый циркулировали, следуя повороту «Миказа», а остальные восемь, не вступив еще на дугу поворота, продолжали лежать на SW и последовательно створились со своими головными.
Словом, в 1 час 49 мин. мог отвечать на наш огонь только один неприятельский броненосец «Миказа», но и он начал стрелять минутою позже, чем открыл огонь «Суворов». Вместе с «Миказа» в 1 час 50 мин., начал стрелять, выравнявшийся к тому времени на курсе своего головного, второй корабль неприятельской линии, а еще через минуту — и третий. Первые три стреляли исключительно по «Суворову». Не ранее, как через три минуты после открытия огня «Суворовым», четвертый корабль неприятельской линии, окончив циркуляцию, начал стрелять по «Ослябя», который, как было уже объяснено выше, оказался ближе к траверзу четвертого корабля неприятельской линии и на меньшем расстоянии, чем «Суворов».
48) По поводу гибели броненосца «Ослябя», были слухи, что кто-то видел плавающие на поверхности мины заграждения. Тем, кто столкновению с этими минами приписывал гибель броненосца, сомневавшиеся в том или отрицавшие участие мин возражали, что взрывом неприятельского снаряда у ватерлинии, мог быть разрушен борт минного погреба на самом броненосце «Ослябя» и, что при этом, собственные его мины заграждения могли выплыть через пробоину.
На основании таковых разговоров, одни стали называть виденные третьими лицами мины — шаровыми, другие — сфероконическими. Уверенный, что броненосец «Ослябя» утоплен артиллерийским огнем, я допускаю. что наиболее впечатлительные из участников боя могут в настоящее время настаивать, что видели сами то, о чем, и сущности, слышали только разговор, основанный, может быть, и на ложных слухах.
49) Рассказы о минах Уайтхеда, виденных разными лицами в дневном бою 14 мая, более правдоподобны, но я убежден. что и это оружие не причастно в гибели «Ослябя».
Что же касается донесений некоторых командиров о маневрированиях, которыми они днем спасали свои суда от взрывов этими неприятельскими минами, то я не вижу цели в проверке таковых донесений.
Я готов бы был допустить даже правдивость рассказа командовавшего III-м отрядом броненосцев в Цусимском бою, напечатанного на английском языке в альбоме Jane's Figting Ships 1906—07 о том, что, в очень темную ночь с 14 на 15 мая, он спас свой флагманский броненосец «Император Николай I» от взрыва миною тем, что, рассмотрев эту мину «in complete darkness» с расстояния одного кабельтова, собственноручно положил на «Николае I» руль на борт.
Но, во всем английском письме командовавшего III-м отрядом, так много неправды, что к рассказу о подвиге самого автора следует отнестись критически, сопоставив, хотя бы время, потребное на пробег одного кабельтова тридцати узловым ходом, с величиною угла, на которую за такое время может быть отклонен корабль, имевший руль прямо, когда мина была усмотрена.
55) По предложению Следственной Комиссии: «Определить момент, когда меня и чинов штаба эскадры перевезли с «Суворова» на миноносец «Буйный», могу показать лишь нижеследующее: когда ко мне вернулось сознание и я понял, что лежу в каюте миноносца, то мне казалось, что я только что был на «Суворове».
А, так как, на «Суворове» я сознавал окружающее до исхода третьего часа пополудни, то, очнувшись, я сообразил, что меня перевезли на миноносец не раньше, чем в начале четвертого часа. Только дней через десять, из рассказов товарищей по несчастью, я узнал, что меня, с чинами штаба, перевезли на «Буйный» около 5 час. 30 мин.
56) Мой флаг не был поднят на «Буйном», потому что раненый флаг-капитан чувствовал себя не в силах командовать эскадрой и счел необходимым немедленно передать командование следующему но старшинству флагману.
56 bis) На броненосце же «Император Николай I» не подняли моего флага, как я заключаю из последовавших движений, потому что командовавший ІІІ-м отрядом броненосцев, получив приказание принять командование эскадрой, не был к тому расположен, находя, вероятно, что командование эскадрой связало бы движение его флагманского корабля: по свидетельству участников боя, он, зная о беспомощном положении «Суворова» и о гибели «Ослябя» — флагманских кораблей броненосной эскадры, долгое время не видел сигнала о передаче ему командования, который был поднят на «Буйном» и отрепетован крейсерским отрядом; а когда содержание этого сигнала было сообщено ему словесным приказанием, переданным командиром миноносца, приблизившегося к борту «Николая І», тогда он, вступив (не ранее удаления главных сил неприятеля) в голову уцелевших наших броненосцев, прибавил ход до полного, развил 11½ узлов, при каковой скорости, без сомнения, не мог держать оставшуюся эскадру соединенно и скоро растерял ее.
57) Я не знаю, шел ли миноносец «Буйный» на юг 14 мая в 6 час. 35 мин. вечера и очень сомневаюсь, чтобы бывший командир крейсера «Олег», капитан 1 ранга Добротворский, вел в то время запись курсов миноносца «Буйный». Я думаю, что «Буйный» следовал, насколько позволяла ему расстроенная машина, за адмиралом, которому передано было командование эскадрой, хотя, может быть, и менял курсы, чтоб уклоняться от неприятельского огня. Я имел возможность совершенно убедиться в том, что движениями «Буйного», капитан 1 ранга Добротворский не мог быть настолько введен в заблуждение, относительно моих намерений, чтобы иметь право проявить неповиновение, несшему флаг на «Олеге», контр-адмиралу Энквисту и увести свой корабль по направлению к Шанхаю, в предположении, что путь на юг был указан в 6 час. 35 мин. вечера курсом «Буйного», на котором я находился. Предположение это было бы совершенно произвольным, так как вполне точно установлено, что с «Буйного», вместе с сигналом о передаче мною командования, было сигналом же отдано и последнее приказание — идти во Владивосток, каковые сигналы были репетованы «Олегом».
60) На тех кораблях 2-й эскадры, по которым в бою 14 мая неприятель сосредоточивал артиллерийский огонь своих отрядов, зажигались разрывными снарядами деревянные шлюпки, палубы, чемоданы, а также тросы, брезенты и койки, употреблявшиеся, вместе с сетями, для защитных преград, хотя, именно, на всех расстреливавшихся неприятельских судах, шлюпки, окрашенные с примесью трудновоспламеняемого состава, были наполнены водой. Палубы, пропитанные жидкостью Новосельского (испытанною в противопожарном отношении комиссиею под наблюдением Великого Князя Александра Михайловича), непрерывно обливались из пожарных помп, а все временные защиты были также смочены.
Кроме вышеупомянутого дерева, троса и парусных вещей, горели местные шкафы, часть мебели, которая не могла быть убрана в трюмы, и попадавшие в сферу действия бомб ящики и тележки с патронами.
Но, особенно, обильным материалом для пожаров служила масляная краска, несмотря на то, что последние слои оной, наложенные у Аннама, обрабатывались испытанным, упомянутою комиссией, веществом, специально предназначавшимся для предохранения краски от горения.
Командовавший ІІІ-м броненосным отрядом, в жалобе на меня, напечатанной, за его подписью, в альманахе Jane'а на 1906 — 07 год, утверждает, что пожары на судах эскадры были так губительны, потому что я приказал ко дню боя набить углем сверх угольных ям, верхние и жилые палубы, проходы в батареях и казематах и капитанские каюты. Этот лишний уголь, перегрузив корабли и лишив их большой доли остойчивости, служил, по мнению командовавшего III-м отрядом, для питания чудовищных костров, не дозволявших командам действовать артиллерией и поглощавших большую часть личного состава прежде, чем корабли тонули от накопления внутри их той самой воды, которою обезумевшие люди стремились тушить пожары.
Командовавший ІІІ-м отрядом, нагромоздив в своем сочинении столько неправды, старался доказать свидетельством одного японца, что на сданных неприятелю броненосцах «Император Николай I» и «Генерал-Адмирал Апраксин» оказалось утром 15 мая угля больше, чем могло помещаться в угольных ямах. По этому поводу я просил бы припомнить, что в ответе на предлагавшийся мне ранее вопрос Следственной комиссии, — «С каким количеством угля суда второй эскадры вступили в бой, — я принимал, что расход угля в пути от Аннама до Цусимы был так мал, как он на деле никогда не бывал, и при этом показал, что новые броненосцы, т. е. те имению, которые горели в бою, не могли иметь 14-го мая более 60 процентов от нормального запаса угля.
Если так и если б была верна также и повесть дли иностранцев, сочиненная командовавшим в Цусимском бою нашим ІІІ-м броненосным отрядом, то, пожалуй, иностранцы могли бы придти к неожиданному для автора заключению, что корабли с неполным запасом угля страдают от пожаров в бою больше, чем такие, как «Николай I» и «Апраксин», у которых, сверх угольных ям, палубы, батареи и капитанские каюты завалены были углем: ведь, сам командовавший ІІІ-м отрядом, в той же повести, самодовольно сообщает читателям, что за все продолжение боя 14 мая на «Николае I» и на «Апраксине» не было пожаров. Не думаю, однако, чтобы серьезные исследователи обстоятельств, имевших место в Цусимском бою, оставили без критической оценки «факты», указанные командовавшим нашим третьим отрядом броненосцев и его японским сотрудником; всякому здравомыслящему ясно, что флагману III-го отряда не следовало бы гордиться ни отсутствием пожаров на «Николае I» и на «Апраксине», ни тем, что он вывел эти корабли из жестокого боя 14 мая, не подставив их огню неприятеля. Нашлись, впрочем, между иностранцами, не привыкшие к печатной лжи, люди, которые, не решившись заподозрить бывшего русского адмирала в клеветнических измышлениях, разрешили свое недоумение так: отправляясь от берегов Аннама, корабли второй эскадры заполнили избыточными запасами угля верхние палубы и даже капитанские каюты, а за тринадцать дней пути расходовали только уголь, вмещавшийся в ямах; и, таким образом, ко дню боя, корабли, независимо от количества наличного угля, оказались лишенными остойчивости и приспособленными для возжигания угольных костров при разрывах попадающих японских снарядов.
В опровержение таких заключений, поставляю себе в обязанность разъяснить, что, не только на последнем переходе от Аннама к Корейскому проливу, но и на всем пути от Либавы, было обращено строжайшее внимание на точное исполнение инструкции, состоявшей к следующем: пока имеется уголь в помещениях, вне предназначенных для нормального запаса, до тех пор обязательно расходовать уголь из ям в такой мере и такой последовательности, чтобы, на место израсходованного из данной ямы, немедленно подгружался уголь избыточного запаса из точно указанного места на корабле, в целях сохранения наилучших морских качеств его. Места для избыточных запасов, количество угля в каждом из избранных мест, путь подачи угля при нагрузке с транспортов, порядок и путь передачи в угольные ямы, по мере расхода в них угля, в связи с группами котлов, в определенной очереди вводившихся в действие, — все эти детали установлены были комиссиями из судовых механиков и плававших на судах эскадры судостроителей; а, затем, на обязанности флагманских механиков и флагманского корабельного инженера лежало наблюдение за неуклонным исполнением инструкции.
При таком порядке было совершенно немыслимо, чтобы на кораблях эскадры угольные ямы были пусты, а места хранения избыточного запаса, например, капитанские каюты были заполнены углем.
Без всякого сомнения, этого не было даже на судах, находившихся под ближайшим ведением командовавшего III-м  броненосным отрядом, хотя на этот отряд, слишком поздно присоединившийся к эскадре, не был распространен вышеупомянутый контроль флагманских чинов эскадры.
В той же напечатанной в английском альманахе повести, командовавший III-м отрядом сообщает, что только на кораблях его отряда было убрано перед боем лишнее дерево и при том по частному его распоряжению; из прочих же судов эскадры, один броненосец «Орел» очищен был от горючего материала по инициативе командира, но не по приказанию Командовавшего эскадрой.
Результаты, по заявлению автора, налицо: броненосцы ІІІ-го отряда и «Орел» не горели.
В статье, принадлежащей тому же перу и печатавшейся в начале текущего 1906 года в разных русских газетах, сообщалось еще определеннее, что мною было приказано на всех судах, кроме деревянных шлюпок, нагромоздить в ростры огромные запасы деревянных брусьев и досок и что, благодаря этому моему невежественному распоряжению, броненосцы «Суворов», «Александр III», «Бородино» и другие пылали под огнем неприятеля в то время, как броненосец «Орел» избег печальной участи товарищей, потому что командир его имел достаточно мужества — не исполнить моего приказания. По поводу этих очень распространившихся в публике сообщений, считаю долгом дополнить мое показание по настоящему вопросу следующим разъяснением: по моему распоряжению на всех судах эскадры действительно был сделан запас деревянных брусьев и досок. Но, уже в пути по Индейскому океану и в пору пребывания эскадры у Аннама, по указаниям и под руководством флагманского корабельного инженера, из запаса этого были частью подготовлены, а частью и пригнаны упоры и клинья для подкрепления горловин, люков, дверей и переборок в разных отсеках под броневою палубой. На переходе от Аннама к Корейскому проливу, весь этот материал был распределен по тем местам трюма, для которых он предназначался. В рострах и в незащишенных бронею пространствах, доступных действию разрывных снарядов, из всего запаса не оставалось ни одной щепки. Я глубоко чту память, павшего в бою, командира броненосца «Орел» и уверен, что те, кому дорога эта память, не были бы огорчены, если б командовавший в Цусимском бою III-м отрядом броненосцев не тревожил ее своею защитой. Броненосец «Орел» ни с капитаном 1 ранга Юнгом, ни с заместившим его, смертельно раненого, капитаном 2 ранга Шведе, во все продолжение боя, не прятался в хвост эскадры. Он начал сражаться четвертым в боевой линии и кончил головным, подвигаясь неуклонно вперед, по мере того, как «Суворов», «Александр III» и «Бородино» выбывали из строя. Но наступление ночи помешало японцам перенести и на него, по очереди, сосредоточенный огонь артиллерии целого отряда судов.
Поэтому на нем и не было таких пожаров, какие были на трех первых броненосцах его типа, погибших в бою.
Утром 15 мая, на броненосце «Орел» оставались негоревшими и деревянные шлюпки в рострах. В виду всего вышеизложенного, я признаю злонамеренною неправдой рассказы о том, что склады лишнего угля и поделочного дерева на броненосцах второй эскадры служили очагами пожаров в бою 14 мая, и совершенно отрицаю существование таких складов на тех броненосцах, которые под сосредоточенным огнем неприятельских отрядов горели, как факелы.
64) В штабе эскадры имелись сведения о местах нашего дальневосточного побережья, в которых находились станции обыкновенного и беспроволочного телеграфов, и сведения эти не держались в секрете от флагманских чинов и судовых командиров, но и не подлежали оглашению в, так называемых, секретных приказах.
66) Переходя к вопросу о том, какое значение имела отправка всеподданнейшей телеграммы моей из последней стоянки эскадры в Тонкине, я, почитая нравственным долгом служить своими показаниями, как для освещения обстановки Цусимского боя, так и для исследования обстоятельств, которые могут быть вменены мне в вину, прошу позволения не вносить дополнений и разъяснений к тем сведениям, которые ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ благоугодно было Всемилостивейше повелеть предоставить в распоряжение Комиссии в их подлинной форме. Мой ретроспективный взгляд на прошедшее мог бы повлечь меня в объяснения, которые, в настоящее время, Комиссия должна была бы признать, по меньшей мере, запоздалыми.
67) По вопросу о пробоине, которая была получена на «Суворове», около 2 час. 15 мин., вблизи левого подводного аппарата, у меня нет определенных сведений.
69) Я не могу подтвердить донесения лейтенанта Кржижановского о том, что, в день боя, транспортам был сделан сигнал: «Не уходить далее пяти миль от эскадры». Я этого не приказывал. Удаление транспортов на пять, на шесть миль, не ожидая распоряжения Командующего эскадрой, предписано было в одной из походных инструкций, на случай столкновения с неприятелем, при обстоятельствах, когда рандеву неизвестно заранее и не назначено при появлении неприятеля.
При прорыве же Корейским проливом всему личному составу было известно, что эскадра стремится достигнуть Владивостока и что без этого рандеву дальнейшее существование эскадры немыслимо.
70) Я не имею никаких данных утверждать, что миноносцу «Бедовый» было отдано приказание идти к «Суворову» и снять с него только чинов штаба, после того, как меня перенесли на миноносец «Буйный».
Разъяснение этого вопроса могло бы быть получено Комиссией из следственного дела о сдаче «Бедового».
А) По вопросу, — «Считал ли я полезным присоединение ко 2-й эскадре отряда контр-адмирала Небогатова», — я уже имел честь показать, что трехмесячною задержкой эскадры, вдали от театра военных действий, потребовавшейся для присоединения отряда, создана возможность обновления средств японского флота, чем совершенно парализован численный прирост судового состава 2-й эскадры. Отряд контр-адмирала Небогатова присоединился к эскадре 26-го апреля 1905 года у берегов Аннама. Но, если бы присоединение не могло состояться, то задержанная эскадра необходимо должна была бы решиться тогда же на прорыв во Владивосток в том составе боевых судов, в котором она сделала переход Индейским океаном,  — и, может быть, исход столкновения с тем же наличием японских сил выразился бы не таким полным истреблением нашей эскадры, каким он оказался в присутствии отряда контр-адмирала Небогатова.
B) К сожалению, я пришел к этому заключению не перед боем. Идя в бой, я рассуждал иначе: признав, что вред от задержки 2-й эскадры под Мадагаскаром и под Аннамом уже непоправим, я старался воспользоваться фактом присоединения отряда, чтоб поднять дух личного состава эскадры, угнетенной бесцельною проволочкой, и сам верил, что 12 кораблей в боевой линии сделают больше, чем 8.
Ныне, по внимательном изучении совершившегося факта, я пришел к совершенно противоположному заключению: двенадцать кораблей сделали гораздо меньше, чем могли бы сделать восемь. Едва завидев неприятеля, ІІІ-й отряд оттянул настолько, что, к тому моменту, когда «Суворов» вышел в голову колонны второго и третьего отрядов, флагманский корабль ІІІ-го отряда находился от «Суворова» не в 20 кабельтовах, как надлежало бы девятому кораблю в строе кильватера, а в 38. Поэтому и японский броненосец «Миказа» оказался, в момент нашего первого выстрела, в расстоянии пяти миль от броненосца «Император Николай I», тогда как должен был быть в расстоянии меньшем четырех миль. Затем, пока вся японская броненосная эскадра в тесном строе обстреливала наши головные суда, ІІІ-й отряд все более отставал от головы эскадры и, вследствие, присущей необстрелянному личному составу, слабости, притягивал на себя некоторые суда ІІ-го отряда, которые, таким образом, также отвлекались от поддержки головных. Когда же некоторые из подбитых и объятых пожарами головных вынуждались выпадать из строя, то они, по мере того, как справлялись со своими бедами, примыкали к хвосту III-го отряда, причем призрак боевой линии растягивался так, как не мог бы быть растянутым, если б в линии не было четырех кораблей, по несчастью, все более и более оттягивавших от мест падения неприятельских снарядов.
Командовавший III-м отрядом справедливо говорит в своем английском повествовании «I began the battle the ninth from the leading ship and in an hour I was already a fifth», но, к сожалению, в пространстве между пятым и четвертым кораблями нашей линии, в это время могли маневрировать суда, а японцы, и по истечении часа от начала боя, держались в тесно сомкнутой колонне из двенадцати кораблей и били нещадно нашу голову, состоявшую из четырех кораблей. Когда, в исходе четвертого часа, японские главные силы потеряли нас в дыму, вследствие того, что между нашими головными броненосцами и их главными силами неосторожно врезались, надвигавшиеся е юга неприятельские крейсера, занятые перестрелкою с нашими, тогда III-й отряд приблизился к голове нашей боевой линии, а в шестом часу, когда отряд адмирала Того, много пробежавший на юг, успел, возвратившись, вновь насесть на голову нашей эскадры, а отряд адмирала Камимура, еще более заблудившийся, догонял броненосцев, упавших в хвост нашей линии, — тогда, по счастливому стечению обстоятельств, наш ІІІ-й броненосный отряд занимал середину линии, причем флагманский броненосец «Император Николай I» был сначала четвертым от головного, потом, когда Того выбил «Александра III», — третьим, и когда перевернулся «Бородино», — вторым, но на весьма приличном расстоянии от «Орла», который, в последние минуты артиллерийского боя 14-го мая, один служил мишенью для отряда, под личною командою Того. Наконец, когда Того, не успев пустить ко дну «Орла», увел перед заходом солнца, всю броненосную эскадру с поля сражения, тогда командующий III-м отрядом, с флагманским кораблем своим, обошел «Орла», прибавил ход до полного и за ночь ушел от тех, кто не мог за ним поспеть.
С) На вопрос, почему я не отправил отряд контр-адмирала Небогатова обратно, прежде присоединения его к эскадре, должен сказать, что до прибытия 2-й эскадры к Аннаму, как эта эскадра, так и отряд контр-адмирала Небогатова составляли часть сил, имевших быть под общим начальствованием Командующего флотом в Тихом океане, по избранию которого и был назначен контр-адмирал Небогатов.
Поэтому я мог представлять высшему начальству только соображения о вреде, который наносится делу задержкою эскадры, ради присоединения к ней III-го отряда, но, отнюдь, не был в то время облечен властью возвратить отряд в Кронштадт. А, затем, когда наиболее драгоценная часть времени была уже бесплодно потеряна, я, как выше объяснено, не сумел предусмотреть, что присоединением четырех броненосцев III-го отряда я ослаблю, как это оказалось в бою, ядро эскадры, состоявшее из восьми броненосных судов.
Предусмотреть это было тем труднее, что в числе броненосцев ІІ-го отряда было три таких, которые, по скорости хода, имели весьма небольшое и, скорее, сомнительное превосходство перед броненосцами присоединявшегося отряда.
В вышеприведенных показаниях нет ответов на вопросы за номерами 36, 37, 41, 42, 48, 47, 50, 51, 52, 53, 54, 58, 59, 61, 62, 63, 65 и 68, потому что таковые мне не предложены и остаются мне неизвестными.

Отставной Вице-Адмирал Зиновий Петрович Рожественский.

#130 01.09.2010 21:28:16

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

2.

Показание бывшего Контр-Адмирала Небогатова, Командовавшего ІІІ-м броненосным отрядом 2-й Тихоокеанской эскадры.

В эскадре адмирала Рожественского я командовал третьим броненосным отрядом. Перед уходом из России никаких инструкций от Морского Министерства я не получал относительно предстоявшего мне плавания; единственною напутственною бумагою было предписание Управляющего Морским Министерством, которым предписывалось мне идти, с возможною поспешностью, на соединение с эскадрой адмирала Рожественского, причем, по пути, усиленно заняться военным и морским воспитанием офицеров и команд.
Относительно цели посылки 3-й эскадры, я могу сказать следующее: если не ошибаюсь, то в ноябре месяце вице-адмирал Бирилев подал докладную записку на имя Генерал-Адмирала, в которой доказывал необходимость немедленно послать для усиления эскадры адмирала Рожественского вспомогательный отряд из следующих судов: бр. «Император Николай I», бр. бер. об. «Адмирал Ушаков», «Сенявин» и «Апраксин», кр. «Владимир Мономах» и воздухоплаватольный парк — пароход «Русь». Такое предложение адмирала Бирилева весьма жарко поддерживалось в обществе зажигательными статьями капитана 2 ранга Кладо, который неистово обвинял Морское Министерство в бездействии и убедительно доказывал разумность такой посылки, и, вот, когда, под этил двойным давлением, Морское Министерство приступило к изготовлению 3-й эскадры, то ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, по докладу высшего морского начальства, желая предварительно узнать по этому поводу, мнение адмирала Рожественского, послал ему на Мадагаскар телеграмму, в которой выразил, что, так как, эскадра адмирала Рожественского послана с тем, чтобы отнять от японцев обладание Японским морем, которое всецело перешло к ним, после уничтожения ими нашей Порт-Артурской эскадры, и, чтобы в возможно большей мере споспешествовать этому предначертанию, высылается в помощь эскадре адмирала Рожественского III-й отряд судов.
На эту ВЫСОЧАЙЩУЮ телеграмму адмирал Рожественский телеграммою же донес, что, так как, Порт-Артурской эскадре, состоявшей из более чем 20-ти боевых судов, при значительном количестве миноносцев, не удалось завладеть морем, то он считает, что его эскадра много слабейшая, чем бывшая Порт-Артурская, не в силах исполнить этого предположения, а потому, его намерения ограничиваются прорывом во Владивосток, и уже по совершении этой операции, опираясь на этот порт, можно будет, смотря по обстоятельствам, приступить к наступательным действиям против неприятеля; что посылку III-го отряда считает не только излишнею, но даже нежелательною, так как, он состоит из слабых и малозначительных в боевом отношении судов, присоединение которых к эскадре неминуемо повлечет за собою и увеличение числа транспортов, по крайней мере, на 8 пароходов, что, в свою очередь, усилит трудность плавания эскадры, и, без того, обремененной большим числом их.
Вышеупомянутая телеграмма ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА была послана ЕГО ВЕЛИЧЕСТВОМ, на основании доклада ЕМУ Генерал-Адмиралом мнения совещания, состоявшегося под Его, Генерал-Адмирала, председательством из адмиралов: Великого Князя Александра Михайловича, Авелана, Алексеева, Дубасова, Бирилева, Дикова и Вирениуса; в это совещание был приглашен и я. На этом совещании Генерал-Адмирал высказывал некоторое сомнение в целесообразности дальнейшего следования эскадры Рожественского; Дубасов цифрами указывал на перевес сил на японской стороне, другие же ничего определенного не высказали.
Один только адмирал Бирилев горячо стоял за успех эскадры Рожественского и за необходимость посылки III-го отряда, с целью еще более обеспечить победу над японцами, которых флот, по его словам, после сражения 28 июля весьма значительно потерял в своей силе, некоторые броненосцы имеют сильно избитую броню, что ему известно из заказов, которые сделали японцы в Англии; артиллерия на японском флоте сильно расстреляна и почти все орудия утратили весьма много из своих первоначальных боевых качеств; котлы на всех судах от долгой службы тоже далеко не в удовлетворительном состоянии, так что суда, в большой мере, утратили их боевую скорость. С мнением адмирала Бирилева, видимо, согласились и все остальные, была составлена, соответственно этому решению, телеграмма на имя адмирала Рожественского, которая, по утверждении ЕГО ВЕЛИЧЕСТВОМ, и была послана.
Что касается до того, как я лично понимал свою задачу и в чем видел цель отправления III-го отряда, то должен сказать, что, не преувеличивая боевого значения слабых и устаревших кораблей этого отряда, я не считал их способными с пользою вступить в генеральный бой с японским флотом, но, тем не менее, полагал, что и эти корабли, будучи употреблены на назначения, соответствующие их слабым силам, могли бы принести существенную пользу при прорыве эскадры адмирала Рожественского, в смысле отвлечения на себя, хотя бы какой-нибудь, части японского флота, например, в то время, как эскадра Рожественского форсировала бы какой-нибудь проход ко Владивостоку, ІІІ-й отряд мог демонстрировать в другом месте, и, если бы подобная операция велась бы с сохранением секрета, то, несомненно, могла бы принести немало хлопот японскому адмиралу. Характеристикой того обстоятельства, что само морское начальство не сознавало цели посылки III-го отряда, может служить отзыв адмирала Ирецкого, который, на некоторые требования командира бр. «Сенявин» об исполнении каких-то дефектных работ, отвечал командиру: «Что же вы думаете сражаться с неприятелем? Ведь вы идете только до Суды, и весь ваш поход есть ничто иное, как демонстрация!»
Попыток получить какие-нибудь более определенные инструкции, по отношению к III-му отряду, не делал по той простой причине, что ясно видел, что и само начальство не имеет никаких взглядов по этому вопросу, а, во-вторых, потому, что не считал себя начальником этого отряда, так как Управляющий Морским Министерством адмирал Авелан поручил мне только наблюдение за изготовлением этого отряда, прибавив, что в настоящее время он избирает начальника, который и будет назначен перед отправлением отряда в море; и, действительно, 28 января, будучи в Либаве, я получил телеграмму из Министерства с приглашением немедленно прибыть в Петербург для сдачи дел, назначенному начальником отряда контр-адмиралу Данилевскому; но не более, как через два часа, я получил вторую телеграмму в которой говорилось, что контр-адмирал Данилевский отказался вести отряд, и что все остается по старому; таким образом, я, совершенно неожиданно для себя, попал в начальники этого отряда за два дня до выхода в море; тут уже не время было хлопотать о каких-нибудь специальных инструкциях, да видно было, что если бы я и возбудил эти хлопоты, то они остались бы совершенно бесполезны.
Вооружение отряда, ко времени выхода в море, далеко не было закончено, пришлось взять с собою большое количество мастеровых для окончания работ; мастеровые были возвращены в Россию из Суды; при обыкновенных условиях, отряд, конечно, не вышел бы в море в таком положении, но, в данном случае, нельзя было поступить иначе, так как начальство торопило уходом; что касается до снабжения, то отряд был снабжен вполне достаточным количеством материалов и провизии.
Комплектование судов командою было произведено в высшей степени неудовлетворительно: старой судовой команды было очень мало, да и то более опытные и лучшие люди были взяты на вновь строившиеся минные крейсера и, несмотря на все мои старания, обратно получить их не било никакой возможности; большинство же команды состояло из запасных и новобранцев, не получивших даже строевого рекрутского воспитания; комендоры из запаса совершенно позабыли спою специальность и многие даже не видали пушек и приборов последнего образца; в общем команда представляла собою сброд со всех экипажей, портов и флотов; береговое начальство старалось сбыть со своих рук всех больных, слабых, штрафованных и даже политически-беспокойных людей. Все мои представления по этому поводу порождали только неприятности и оттяжки в назначении людей с тем расчетом, чтобы, в последний момент перед уходом и море, все-таки выслать на суда тех людей, которых желало береговое начальство: последние партии людей прибыли на суда за несколько часов до ухода в море.
Несмотря на такое, в высшей степени, преступное укомплектование судов командою, командирам и офицерам, благодаря их стараниям и такту, удалось за кратковременное плавание превратить этот сброд в согласную дисциплинированную массу: все усиленные работы, ученья производились и высшей степени старательно и безропотно; за все время плавания, ни на одном судне не было ни одного проступка против дисциплины, существовало полное согласие, как между собою, так и между офицерами и нижними чинами.
Одним словом, в этом отношении, за краткое время плавания, были достигнуты самые утешительные результаты; к сожалению, нельзя того же сказать по отношению к обучению команды: краткость времени до соединения с эскадрой Рожественского (всего 83 дня), заканчивание работ, неисполненных в Либаве, постоянные погрузки угля, утомительная, весьма напряженная, вахтенная служба все время на ходу, скудость снарядов, для практики стрельбы, несмотря на усиленные боевые занятия, не дали возможность приготовить команду в боевом отношении так, как этого требовала боевая опытность неприятеля.
Должно признать, что команда вступила в бой, будучи много слабее подготовлена, чем неприятель.
Но должен опять повторить, что эта слабость подготовки зависела не от меня и офицеров или самих нижних чинов, она вытекала из тех преступных обстоятельств, при которых снаряжалась и посылалась 3-я эскадра; в этом виновата вся система, или, скорее, бессистемность Морского Министерства!
За время похода, удалось сделать только две боевые стрельбы — более нельзя было, так как отряд должен был употребить все усилия, чтобы возможно скорее присоединиться к эскадре адмирала Рожественского.
До соединения с адмиралом Рожественским, я не только никаких сношений с ним не имел, но даже не знал о месте пребывания его эскадры.
Перед выходом из Джибути, не имея никаких сведений об эскадре Рожественского, я обратился в Министерство телеграммой с просьбой дать мне указания о последующих действиях, на что получил следующий ответ: «Идите, возможно скорее, на соединение с эскадрой Рожественского, который вышел с Мадагаскара такого-то (не помню) марта, маршрут его нам неизвестен, транспорты для него отправляем в Батавию».
Получив такой неопределенный ответ, я послал госпитальное судно «Кострому» в Батавию, предписав командиру его, по приходе туда, постараться или через консула или же через Министерство, добыть какие-нибудь сведения об адмирале Рожественском и прибыть в известный день на назначенное мною рандеву в Южно-Китайском море; сам же, с отрядом, отправился через Индейский океан Малаккским проливом в Южно-Китайское море; вместе с этим, телеграммою просил Министерство выслать мне из Коломбо в избранную мною точку океана, вне обычного пути коммерческих пароходов, хотя какие-нибудь инструкции для дальнейшего следования.
Министерство этой моей просьбы не исполнило и высланный мною транспорт на условленное место, прождав назначенное время, присоединился к отряду.
Прибыв с отрядом в Южно-Китайское море, в назначенном мною рандеву, встретил, вместо парохода «Кострома», паровой катер с консульским агентом из Сингапура, через которого и получил приказание адмирала Рожественского идти в одну из бухт на Аннамском берегу; близ этой бухты, в море, 26 апреля, присоединился к эскадре адмирала Рожественского. На тот случай, если бы мне, по каким-нибудь обстоятельствам, не удалось соединиться с адмиралом Рожественским и, таким образом, пришлось бы самостоятельно идти во Владивосток, мною, совместно с флаг-капитаном капитаном 2-го ринга Кроссом и флагманским штурманом подп. Феодотьевым, был выработан план следования во Владивосток: выйдя в Тихий океан, южнее Формозы, в обход по восточную сторону Японии, держась от нее в расстоянии не менее 200 миль, войти в Охотское море одним из проходов между Курильскими островами и далее, под покровом господствующих в это время года весьма густых туманов, через Лаперузов пролив достигнуть Владивостока. Имевшиеся при отряде весьма большие запасы угля на транспортах, благоприятная погода в это время в Тихом Океане, установившийся уже опыт погрузки угля с транспортов к океане, возможность буксирования малых броненосцев транспортами — все эти обстоятельства позволяли мне смотреть на этот план достижения Владивостока весьма вероятным в исполнении, тем более, что я был убежден, что весь японский флот не решится крейсировать в это время в Охотском море, вследствие опасности плавания в этих водах, да и кроме того, ему необходимо будет оберегать морское сообщение Японии с Квантунским полуостровом, это последнее соображение позволяло мне надеяться, в худшем случае, встретиться в Лаперузовом проливе только с частью японского флота и, при том, состоящею не из лучших судов.
Мои неоднократные плавания в Охотском море и приобретенное в них знакомство с условиями плавания в этих водах, давали мне надежду благополучно провести отряд во Владивосток.
Несомненно, что когда настало бы время приводить этот мой план в исполнение, то я представил бы его на обсуждение командиров и уверен, что они вполне согласились бы с моим мнением.
26 апреля в море, у берегов Аннама, мой отряд присоединился к эскадре адмирала Рожественского; тотчас же сигналом я был приглашен к адмиралу, который, встретив меня на верхней палубе, провел в адмиральскую столовую, где мы и беседовали в присутствии всех чинов его штаба; беседа эта имела вид общего частного разговора, так как предметом ее были вопросы совершенно постороннего содержания, ничего общего не имеющего с предстоящим делом.
Сначала я полагал, что адмирал не желает в присутствии чинов своего штаба говорить со мною о предстоящих действиях и что оп пригласит меня к себе отдельно для деловых разговоров, но этого не случилось, так как через полчаса такой частной беседы адмирал отпустил меня, с приказанием на утро с рассветом вести свой отряд в бухту Куа-бе для погрузки угля и для приготовления к предстоящему плаванию.
Во время разговора с адмиралом Рожественским, между прочим, я ему сказал, что, имел намерение, в случае не состоявшегося соединения с ним, идти во Владивосток самостоятельно, Лаперузовым проливом, но эти мои слова он пропустил мимо ушей и не поинтересовался никакими деталями. Это был единственный раз, когда я виделся с адмиралом Рожественским, так как, с тех пор, он ни разу не приглашал меня к себе и не был ни разу на моих судах. Ни о каком плане, ни о каком деле, мы с ним никогда не говорили; никаких инструкций, или наставлений, он мне не давал и после этого раза, я первый раз встретился с ним уже в Японии в июле месяце, когда он приехал из Сасебо в Киото.
Стоя в бухте Куа-бе 30 апреля, т. е. за три дня до нашего ухода, я получил от адмирала Рожественского предписание следующего содержания: «После первой части предстоящего пути предполагается отпустить некоторые из транспортов, после второй — другие транспорты, причем, первую часть перехода предположено сделать со скоростью 9-ти узлов, вторую — 10-ти узлов и третью—11 узлов; на время боя ход был назначен в 11 узлов; бой предполагается вести в строе одной кильватерной колонны, причем концевым отрядом был назначен мой ІІІ-й броненосный отряд, хотя, смотря по обстоятельствам, он мог быть назначен и в середину строя общей кильватерной колонны».
Никакого плана боя, или указаний, относительно ведения его, не было; вообще, какие намерения имел адмирал Рожественский, — это было для меня вполне неизвестно.
Считая свой отряд, как позднее отправившийся в плавание, значительно отставшим в тактическом и боевом отношении от эскадры адмирала Рожественского, я еще, до соединения с ним, внушил своим командирам и офицерам необходимость немедленного, по присоединении, ознакомления со всем тем, что выработано на эскадре, относительно предстоящих боевых действий и принятие экстренных мер к введению всего этого и на судах III-го отряда, но каково же было наше удивление и горькое разочарование, когда, при первом же знакомстве с эскадрою, мы убедились, что за все время плавания на ней ничего не было сделано, относительно боевой подготовки, как судов, так и личного состава, что в этом отношении наш, сравнительно молодой, отряд далеко ушел вперед, против эскадры адмирала Рожественского.
Так например, на моем отряде была выработана инструкция поверки дальномеров, а самая поверка практиковалась уже с самого вступления в Индейский океан, между тем, как на эскадре адмирала Рожественского этот вопрос совершенно даже не подымался, и, только, по ознакомлении с постановкой этого дела на судах моего отряда, адмирал Рожественский издал инструкцию, — испорченную копию с моей, и начал поверку дальномеров за несколько дней до боя. Не было выработано никаких инструкций по приготовлению кораблей к бою, одним словом, в тактическом и боевом отношении, эскадра Рожественского представляла собою какой-то сброд судов, ничего общего между собой не имеющих, никакими началами не руководимых, но только поглощенные заботами о погрузке угля и репетованием чрезвычайно сложных сигналов самого мирного содержания.
Но еще более удручающее впечатление на всех нас, вновь прибывших, произвело нравственное состояние всего личного состава эскадры адмирала Рожественского.
Командиры судов и офицеры эскадры Рожественского были возмущены и глубоко оскорблены его грубым, заносчивым и презрительным обращением с ними; таковое обращение роняло их престиж в глазах подчиненных.
Никакие соображения командиров не только не принимались адмиралом в расчет, но встречались презрительно, с ясными намеками на то, что в головах их нет и капли мозга, и тут же отдавались в самых, самых грубых выражениях приказания, диаметрально противоположные предложению командира, так например, на доклад командира бр. «Наварин», что прием 300 тонн пресной воды для его броненосца неблагоразумен, адмирал грубо приказывает ему принять 400 тонн воды. Многие командиры, на языке адмирала, имели прозвища, граничащие с площадной бранью, и адмирал нисколько не стеснялся употреблять эти прозвища громко на верхней палубе, в присутствии судовых офицеров и команды.
Так например, он отдавал громко на мостике флаг-офицерам такой приказ: «Поднимите такой-то сигнал этой похотливой стерве»; кто под этим прозвищем подразумевался адмиралом — было всем известно.
Понятно, что таким обращением, адмирал породил среди командиров и офицеров, угнетенное, озлобленное состояние духа и все с нетерпением и покорностью ждали какого-нибудь конца, благополучного, или нет, лишь бы скорее выйти из такой нечеловеческой обстановки.
Нравственное состояние нижних чинов тоже было не лучше: обессиленные дальним трудным походом, бессмысленными, часто совершенно бесполезными, перегрузками угля из одного транспорта в другой, удрученные бездельными, ясно не имеющими никакого боевого значения, ученьями, (напр., на Мадагаскаре производились шлюпочные ученья, десантное, вылавливание мин, — а боевая стрельба, хотя и производилась, но очень редко, и при том в каких-то наивно детских условиях), малой заботой адмирала о сохранении их сил, грубое обращение самого адмирала, не гнушавшегося собственноручно бить сигнальщиков, вестовых и других, — все это вселило в них дух недовольства, выразившийся в неоднократных бунтах на судах эскадры. Все это положение ясно сознавалось, как мною, так и всеми чинами эскадры, да и, вероятно, сам адмирал Рожественский, в данном случае, не был другого мнения, и собери он совет, то, несомненно, на нем были бы высказаны эти истины; но адмирал хранил глубокое молчание, держал себя неразгадываемым сфинксом, и эта таинственность его заставляла нас предполагать, что, может быть, он обладает какими-нибудь секретными сведениями, которые послужат нам в пользу при выходе из такого тяжелого положения. Но, к глубочайшему нашему огорчению, последствия показали, что адмирал Рожественский не только не обладал никакими сведениями, относительно предстоящей встречи, но даже и не заботился о получении их, (хотя бы из Шанхая), не имел никакого плана дальнейших действий и ввел свою эскадру в узкий Цусимский пролив по какому-то, до сих пор не разъясненному, ослеплению.
12 мая, после полдня, когда эскадра находилась в расстоянии 35 миль от Saddle I-s, по отделении от нее транспортов в Шанхай, сигналом с бр. «Суворов» был назначен курс NО 70, ведущий к Восточному Корейскому проливу, приблизительно, в расстоянии 20 миль от острова Квельпарт; только с назначением этого курса, можно было догадываться, что адмирал Рожественский имел намерение вести эскадру Корейским проливом.
13-го мая, до и после полдня, производили эволюции по сигналам адмирала: «Неприятель спереди» и «Неприятель сзади», целью которых, вероятно, адмирал имел показать, какого рода построения он желает произвести в обоих случаях; производилось это следующим образом: поднималось одновременно 5 сигналов, которыми указывалось, что делать каждому отряду, напр.: II-му отряду делать то-то, І-му то, III-му то, крейсерам, транспортам и т. д.; так как все эти соображения адмирала являлись перед нашими глазами впервые, то чтение, усвоение и уяснение себе цели каждого движения, требовали немалого времени, при чем, естественно, иногда появлялись недоразумения, которые требовалось разъяснить, а потому эволюции эти исполнялись весьма медленно и нестройно, что, в свою очередь, вызывало дополнительные указания адмирала; одним словом, все эти эволюции производились таким естественным образом, как всякое дело, которое ведется в первый раз, без всякой предварительной подготовки; послеобеденная эволюция так и не была доведена до конца, и эскадра построилась в походный строй для дальнейшего следования. О смерти адмирала Фелькерзама я узнал уже в Японии через несколько дней после сражения. Я убежден, что неприятель непрерывно следил за нами, начиная с времени нашего пребывания в бухте Куа-Бе; так, во время нашей стоянки в этой бухте, был замечен какой-то европеец, разъезжавший на шлюпке между судами, его арестовали и, если не ошибаюсь, по опросе его, он назвался корреспондентом какой-то газеты.
Что же касается до следования эскадры от бухты Куа-бе до Цусимского пролива, то оно совершалось так открыто, что не оставалось ни малейшего сомнения в том, что неприятель следит за нами посредством встречавшихся нам днем коммерческих пароходов.
Ночью же, эскадра шла без соблюдения малейших предосторожностей для скрытия своего места, все суда несли отличительные огни, а частая сигнализация, по системе Степанова, часто преображала эскадру в какой-то торжественный кортеж, ярко иллюминованных судов, растянувшийся на расстоянии 3 — 5 миль.
III-й броненосный отряд, бывший под моей командой, почти весь переход от Либавы, за малым исключением в первое время плавания, шел ночь без огней, при чем, время от времени, буксирный пароход «Свирь» посылался мною осматривать все суда отряда, не видно ли с них хотя малейшего огня; все узкости, в том числе Гибралтарский и Малаккский проливы, были мною пройдены ночью, при полном отсутствии каких-либо огней на судах, чем я объясняю полное неведение всей иностранной прессы о времени прохода моим отрядом этих проливов. Во время стоянки моего отряда у полуострова Скагена, через командира датской канонерской лодки, я получил уведомление от нашего посланника при датском дворе, что, во время предстоящего мне пути Немецким морем, японцы готовятся устроить мне засаду, с целью вызвать какой-нибудь инцидент, пытаясь помешать дальнейшему следованию отряда. Оставляя достоверность этого уведомления на ответственности того официального источника, из которого оно исходило, я решил, тем не менее, принять меры к избежанию этой, может быть, и фиктивной опасности, избрав курс вдоль голландского берега, т. е. путь, которому, обыкновенно, не следуют коммерческие суда при пересечении Немецкого моря и на котором не располагаются рыбачьи эскадры для ловли рыбы.
Отряд проследовал по этому пути совершенно спокойно, встретив очень малое число коммерческих судов.
В начале 1-го часа пополудни 14-го мая, последовал сигнал с бр. «Князь Суворов»: «1-му отряду иметь ходу 11 узлов и повернуть всем вдруг на 8 R, вправо, а второму и третьему отрядам иметь 9 узлов». До исполнения этого сигнала, эскадра следовала курсом NО 23°, в строе обшей кильватерной колонны, имея транспорты, миноносцы, крейсера и разведочный отряд позади эскадры; курс же NО 23° был взят в полдень, согласно сигнала, поднятого еще утром.
Когда І-й отряд, во исполнение предыдущего сигнала, отошел на 7 каб. вправо, то, повернув на прежний курс, выстроился в строй кильватера, после чего, сигналом было назначено иметь 9 узлов ходу.
Около 1 часу показались неприятельские суда по направлению правого крамбола, приблизительно, в расстоянии 10 миль, идущие перпендикулярным курсом, т. е. на пересечку эскадры. Когда выяснилось, что неприятельские суда имеют намерение, перейдя линию курса нашей эскадры, перейти на левую сторону ее, последовали сигналы с бр. «Князь Суворов»: «І-му отряду иметь ходу 11 узлов, а II-му и III-му отрядам вступить в кильватер І-му отряду, повернуть всем вдруг на 2 R влево».
Во время этого маневра, при приближении І-го отряда к линии курса ІІ-го и III-го отрядов, этим последним отрядам пришлось уменьшить ход, чтобы не набежать на подходивший первый отряд, отчего вся эскадра представляла собою весьма неправильный строй, так оказать, «скучилась»; за это время часть японских судов, сделав последовательно поворот на 24 R влево, поспела лечь параллельно нашему курсу в расстоянии 35 каб. (приблизительно) от бр. «Князь Суворов».
В 1 час 35 мин. с бр. «Князь Суворов» был открыт огонь и все наши суда также начали стрелять, исключая бр. «Император Николай I», так как расстояние от него до неприятеля (50 каб.) было недосягаемо для его орудий.
Что касается до последовательности основных причин пашей неудачи при Цусиме, то на этот вопрос затрудняюсь ответить, так как этих причин весьма много и перечислять их в настоящем почти невозможно, так как этот вопрос составил бы целую книгу, а потому, я ограничусь перечислением только некоторых и именно тех, искоренение которых, по моему мнению, хотя отчасти, могло бы, если не предотвратить, то уменьшить размеры катастрофы:
1) неприятель имел перед нами громадное преимущество, как в материальном отношении, так и в тактической и боевой подготовке;
2) принимая во внимание первую причину, безумно было предпринимать открытый, дневной прорыв через узкий пролив;
3) был-ли какой-нибудь план у адмирала Рожественского для исполнения этой операции, я до сих пор не знаю и сильно в этом сомневаюсь, могу сказать только, что никто из адмиралов и командиров этого плана не знал;
4) в последнюю минуту перед боем, адмирал, видимо, колеблясь, перестраивал свою эскадру, каковое перестроение повело к тому, что начало боя застало наши суда в какой-то неопределенной куче;
5) бесполезная, излишняя перегрузка значительно уменьшила скорость наших судов и без того меньшую неприятельской;
6) присутствие транспортов сильно ослабило боевые силы наши, так как отвлекло весь крейсерский отряд на охранение их и не позволило этому отряду действовать совместно с нашими главными силами; этот отряд, благодаря своей большой скорости мог бы держаться от неприятеля в особом благоприятном положении для оказания нам содействия;
7) полная осведомленность неприятеля о нашем приближении, с другой же стороны, — полнейшее наше неведение о месте нахождения его;
8) полнейшее пренебрежение принятием, хотя каких-либо, мер к замаскированию нашего движения;
9) устранение, или ослабление, этих причин было вполне в руках адмирала Рожественского, — но он ничего не сделал в этом отношении.
Извещение о передаче адмиралом Рожественским командования мне, я не получал; около же 5½ часов вечера, флаг-офицер лейтенант Сергеев доложил мне, что у нас по борту прошел миноносец, командир которого голосом и семафором передавал следующее: «Адмирал Рожественский приказал вам идти во Владивосток».
Около 5 часов вечера, не видя распоряжений Командующего эскадрой, а также, не имея никаких сведений о судьбе, старшего по нем, контр-адмирала Фелькерзама, я решил взять курс NО 23°, указанный еще до боя и ведущий во Владивосток, во исполнение чего, поднял сигнал «Курс NO 23°», каковой сигнал и был принят ІІІ-м броненосным отрядом; передовые же два броненосца «Бородино» и «Орел», хотя и не отвечали на мой сигнал, но маневрировали так, что склонялись к назначенному курсу.
В 7¼ ч., с заходом солнца, прекратился бой, японцы повернули на 8 R вправо, легли на 0 — и удалились; в это же время, на правом крамболе показалась флотилия неприятельских миноносцев; в этот момент я вступил в голову колонны, а «Орел» заступил место второго.
Когда миноносцы приблизились на расстояние 19 каб., то был открыт наш огонь скорострельной артиллерией правого борта, положено право на борт и взят курс в SW четверть, за линию наших крейсеров, (они, по моим соображениям, в это время должны были находиться позади нас на правую раковину), для того, чтобы не мешать их более многочисленной и крупной скорострельной артиллерии окончательно отразить атаку миноносцев. Атака была отбита.
Курсом в SW четверть шел до начала 9 часа, во избежание наскочить, на могущие быть разбросанными неприятелем, плавучие мины, после чего, привел на курс NО 23°.
Насколько можно было видеть, за темнотою, наши броненосцы и крейсера последовали за мной; полагаю, что, в это время, часть крейсеров не повернула за мною на NО 23°, а продолжала идти в SW четверть, вследствие чего и отделилась от меня для следования в Манилу.
При погрузке в море угля 10 мая, береговые броненосцы, по приказанию адмирала Рожественского, пополнили свой запас до 500 тонн; я полагал ограничиться 400 т., но адмирал Рожественский поднял сигнал: «Начальнику III-го броненосного отряда научить свои суда принять 500 т. угля», что и было, конечно, исполнено.
Таким образом, к началу боя, суда имели более 400 т. угля, а броненосец «Апраксин» 15 мая, в момент сдачи, имел запас угля и 380 т., каковое количество все-таки более предельного, — определенного указаниями Технического комитета и внесенного в формуляр этого судна.
Наибольший ход, который могли дать суда моего отряда, был 11,2 узла.
Предположение, что у неприятеля были подводные лодки, я категорически отвергаю, так как нет никаких указаний на это предположение.
По внешнему виду, неприятельские суда 15 мая были в полной исправности, впоследствии такое наше предположение вполне оправдалось, когда представились нашим офицсрам случаи ближайшего ознакомления с повреждениями японских судов; на другой день я сам видел бр. «Миказа» и «Фуджи» в полной исправности и порядке, что производило впечатление, как будто, эти суда накануне были на учебной стрельбе, а не участвовали в ожесточенном бою; на первом из этих броненосцев, я сам видел последствия удара нашего снаряда 8 — 10 дм. калибра в надводную часть, против основания кормовой башни: в борту броненосца образовалась круглая дыра, диаметром, почти равным калибру снаряда, затем снаряд, пролетев через буфетную каюту, пробил насквозь деревянный шкаф, дверь и, ударившись в основание башни, вероятно, раскололся на большие куски, не причинив никаких повреждений вокруг, если не считать, перебитой в нескольких местах, водяной трубы да попорченной краски. Такое слабое разрушительное действие наших снарядов, я отношу к следующим причинам:
1) полная неудовлетворительность устройства воспламенительных трубок снаряда, вследствие чего, по меньшей мере, 75% наших снарядов не разрывалось; это обстоятельство еще было замечено при попадании 75 мм. снарядов при стрельбе с бр. «Князь Суворов» по крейсеру «Аврора» в Немецком море, причем оказалось, что из нескольких попавших снарядов в крейсер ни один не разорвался;
2) от весьма малого количества пироксилина в самих снарядах; вследствие каких-то соображений в последнее время перед войной, были понижены требования на доброкачественность металла для снарядов, вследствие чего стенки их пришлось делать толще из боязни, чтобы снаряды не раскалывались в дуле орудия, или же преждевременно, а отсюда и естественное уменьшение количества пироксилина в снаряде; курьезно, что величина разрывной трубки для 11 дм. снарядов и для 75 м.м. одинакова, а потому разрывной заряд этих последних настолько мал, что часто даже не в силах разорвать стенок снаряда,
3) первоначальное качество бездымного пороха и пироксилина могло измениться к худшему по следующим обстоятельствам: за неимением в Либаве погребов для хранения судовых боевых запасов, они хранились в Кронштадте, таким образом, на суда 3-й эскадры, вооружавшейся в Либаве, весь боевой запас пришлось перевозить в зимнее время из Кронштадта сначала до Ораниенбаума по льду на лошадях, затем по железной дороге на открытых платформах в Либаву и здесь, в ожидании погрузки на суда, эти запасы оставались под открытым небом в продолжение недели и более; приняв во внимание перемены погоды от сильных морозов до оттепелей и мокрого снега, а также то, что впоследствии, при переходе тропиками, температура в боевых погребах держалась выше 40° R в продолжение двух месяцев, невольно возникает вопрос, не могли ли эти атмосферические аномалии вредно повлиять на бездымный порох и пироксилин, в смысле ослабления их боевых качеств, вредно отозвавшегося на меткости стрельбы и разрыве снарядов.
Все корабли эскадры были до чрезвычайности перегружены углем, пресной водой и разными запасами, не только излишними, но даже опасными по время боя.
Вот некоторые данные о состоянии броненосца «Орел» перед боем: водоизмещение — 15000 т., перегрузка, против проекта, — 1470 т., метацентрическая высота около —  2'3, вместо первоначальной, по проекту — 4'.
Крен, при котором начинает входить в воду батарейная палуба, — 7,5°, между тем, как этот крен в проекте был 11°.
Я привел здесь данные для бр. «Орел», хотя, должен сказать, что и другие броненосцы, да и вообще все суда эскадры, были перегружены в такой же, если не в большей, степени.
Если такая перегрузка могла считаться допустимой, перед выходом в море для предстоящего длинного океанского перехода при благоприятной погоде, то она же, перед вступлением в бой, является уже преступной. И в самом деле, благодаря такой перегрузке, суда имели очень малую метацентрическую высоту, т. е. уменьшили свою остойчивость до пределов, вне всякого благоразумия, и что же из этого произошло? Вода, употреблявшаяся для тушения пожаров в батареях и на верхней палубе, скоплялась в батарейной палубе, откуда не имела стока за борт, так как, по какой-то непостижимой кораблестроительной небрежности, в этой палубе не было устроено шпигатов, и эта вода, усиленная еще тою, которая попадала в эту же палубу, через разбитые полупортики 75 м.м. орудий и через бортовые пробоины в небронированных частях борта, представляла собой большой надводный груз, настолько вредно отзывавшийся на уже и без того ослабленной остойчивости судна, что и небольшой крен неминуемо оканчивался переворачиванием броненосца.
Вот истинная, очевидная причина, почему наши лучшие броненосцы перевернулись!
Что бр. «Князь Суворов» был потоплен вечером минами, а не перевернулся во время боя, подобно броненосцам «Император Александр III» и «Бородино», объясняется тем, что одним из первых существенных повреждений, полученных им от артиллерийского огня, было повреждение рулевого аппарата, вследствие чего, он не мог править рулем, а должен был управляться машинами; невозможность класть руля и было для броненосца спасением от перевертывания, так как, при положении руля, даже не на борт, эти броненосцы, даже и при обыкновенных обстоятельствах, получали значительный крен, часто продолжавшийся весьма долго, а потому, естественно, что при тех плачевных обстоятельствах и при массе воды в батарейной палубе этого броненосца, положение руля, сравнительно на небольшой угол, должно было произвести крен, ведущий к трагическим последствиям, как это случилось на злосчастных первых двух броненосцах.
Бр. «Адмирал Ушаков» отделился от эскадры в ночь с 14 на 15 мая, но в каком часу, сказать не могу.
Приблизительно через ¾ часа после начала боя, бр. «Ослябя», поврежденный, вышел из строя, а бр. «Сисой Великий», «Наварин» и крейсер «Адмирал Нахимов» оттянули линию кильватера и расстроили ее, вследствие чего образовался большой промежуток между І-м и ІІ-м отрядами, для заполнения которого, ІІІ-й отряд, следуя мне, обошел II-й по левому, обращенному к неприятелю, борту, занял вышесказанный промежуток и продолжал маневрировать, следуя, впереди идущему, І-му отряду.
Так как, во время боя, І-й отряд не держал более 9 узлов ходу, то и мой отряд ни одного момента не испытывал неудобства от недостаточности хода, напротив, по временам, приходилось даже уменьшать ход, так как бывали случаи, что мой отряд набегал на I-й.
Сигнала с бр. «Князь Суворов» в 10-м часу утра: «Когда неприятель покажется с тылу, то броненосцам построить фронт направо и налево, крейсерам и транспортам выходить вперед», я не видел и никогда не слыхал от других, чтобы он был поднят.

Н. Небогатов.

Отредактированно vs18 (01.09.2010 23:36:55)

#131 02.09.2010 15:29:01

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

3.

Показание бывшего Командующего крейсерским отрядом 2-ой Тихоокеанской эскадры Контр-Адмирала Энквист.

Крейсера, находившиеся под моей командой: «Алмаз», «Светлана», «Дмитрий Донской» и «Аврора» начали свое плавание на Дальний Восток совместно со всей эскадрой.
У мыса Скаген мой флаг был перенесен на «Дмитрий Донской» и мне было предложено Командующим вести отряд, состоявший из «Дмитрия Донского», «Авроры» и «Камчатки» в Танжер.
На вторые сутки плавания в Немецком море нас застиг густой туман, во время которого отделилась «Камчатка», у которой случилось повреждение в машине; для соединения с нею принимались все меры, находившиеся в нашем распоряжении, как-то: давались ей курсы и ход по беспроволочному телеграфу и т. п., но все это не помогло, т. к. горизонт не был достаточно чист для точного определения места. Соединиться с «Камчаткой» удалось только у Галлопера и после этого пошли соединенно до Танжера.
Я перенес свой флаг на «Нахимов», и под мое начальство, кроме этого крейсера, были отданы крейсера: «Аврора» и «Дмитрий Донской», а также и транспорты, причем последние скорее номинально, т. к. все распоряжения почти всегда исходили от начальника эскадры. Переход до Мадагаскара был сделан соединенно с эскадрой; крейсера не обучались крейсерской службе, вероятно, за недостатком времени; все учения на них производились по сигналу старшего флагмана и были совершенно тождественны учениям на броненосцах.
О предстоящих военных операциях во время нашего перехода вопрос не возбуждался; как я, так и мои командиры не были посвящаемы в планы Командующего. Мнения нашего также не спрашивалось.
Мне лично представлялось, что наша цель спешить, во что бы то ни стало, навстречу первой эскадре; после же ее гибели, я все ждал объяснения наших действий, но тщетно. Мое же личное мнение было, что одна наша эскадра настолько слабее японского флота, что если ее ведут к месту военных действий, то, стало быть, имеется соответствующий стратегический план, который заблаговременно и будет объявлен. Прорыв же, через Корейский пролив, казался мне рискованным, но возможным с большими потерями (я не допускал мысли, что наши новые броненосцы могут быть так легко потопляемы).
Поход с Мадагаскара до Камранга был удивительно удачен в смысле погод; на нем крейсера отсылались на несколько миль в стороны для практики броненосцев в прицеливании. Обучения разведочной службы не было.
В Камранге положение для меня нисколько не стало яснее, даже запутаннее, потому что раз адмирал Рожественский сказал мне, что считает данный момент наиболее подходящим для заключения мира и я мысленно с ним согласился, ибо видел, что наш колоссальный переход не дал нам достаточно боевой подготовки, и эскадра не готова для боя с японским флотом.
После выхода из Камранга, осведомленность моя о дальнейших намерениях оставалась в том же положении и я совершенно не знал, куда мы направляемся и с каким расчетом. Лично, я полагал более благоразумным идти кругом Японии; узнал же, что идем Корейским проливом только, когда эскадра взяла окончательный курс и сомнений большие не могло быть.
Почему адмирал решил дать бой 14 мая, не знаю; мы несомненно могли, если б не задержались эволюциями, пройти почти на день раньше, при более благоприятных для прорыва обстоятельствах погоды; думаю, что пролив выгоднее было пройти ночью, чтобы вступить в бой в море, где маневрирование было бы свободнее и ближе к Владивостоку.
Неприятель стал следить за нами явно только с рассветом 14 мая, когда нас увидел крейсер «Идзуми»; о приближении же нашем, сведения получены были, повидимому, заблаговременно, о чем можно судить по энергичному телеграфированию японских отрядов 13 мая после полдня.
Если неприятель и следил за нами от Камранга, то делал это очень осторожно; во всяком случае, первое японское судно, усмотренное эскадрой, было «Идзуми».
Запрещение телеграфировать на эскадре последовало, насколько я помню, дня за два до нашего подхода к проливу.
Плана боя не имелось вовсе... Было только известно, что, в случае встречи с неприятелем, броненосцы пойдут в кильватерной колонне 9 узловым ходом. Одним из приказов Командующего объявлены были инструкции кораблю, следующему за головным, а именно: когда головной корабль выбывает из строя, то следующий за ним ведет эскадру; выбывает он, ведет его задний мателот и т. д., но, как собственно вести не разъяснялось. Мое впечатление было, что Командующий не рассчитывает на маневрирование, находя, что мы недостаточно подготовлены, благодаря чему и решает идти таким небольшим ходом и самым простым строем.
Своих соображений я Командующему не представлял, т. к. меня не спрашивали и я не был, даже приблизительно, знаком с обстановкой; трудно представить свои соображения, когда не знаешь даже, ищем ли мы боя или избегаем его.
Единственной директивой мне было дано — держаться на стороне наших броненосцев, противоположной неприятелю, вне перелетов, защищать транспорты, совместно с разведочным отрядом; при случае же действовать самостоятельно. Более точных инструкций получить не мог, несмотря на то, что неоднократно доводил до сведения флаг-капитана, что инструкции эти слишком неопределенны.
Во время боя, под моим непосредственным начальством, находились только крейсера: «Олег» и «Аврора», остальные крейсера моего отряда «Дмитрий Донской» и «Мономах» получили сигналом приказание быть при транспортах; а отряд капитана 1 ранга Шеина не был подчинен мне в тактическом отношении. Не имея определенных инструкций, я считал, что моя задача сражаться и с теми судами неприятеля, которые будут действовать отдельно от их главных сил.
В планах, разработанных моим штабом, предполагалось, что транспорты, под защитой крейсеров, будут, по возможности, держаться вблизи своих броненосцев, вне перелетов; главное внимание обращено было на то, чтобы общее их направление в бою совпадало с генеральным курсом броненосцев.
Должен прибавить, что ни я, ни штаб мой, не считали защиту транспортов крейсерами действительной и полагали лучшим выделить все новые крейсера в отдельный быстроходный отряд; на транспорты же я смотрел, как на обузу эскадры и полагал, что раз Командующий их решил взять, значит он надеется пройти во Владивосток без боя.
Эскадра, при выходе из Либавы, имела 20% снарядов сверх полного запаса; этот излишек расстреляли в Носси-бе, где было произведено 5 стрельб. Не могу утвердительно сказать, сколько было из них боевых, думаю 1 или 2. Все стрельбы велись мало удовлетворительно и по неподвижным щитам; расстояние в 20 — 25 кабельтовов. Относительно того, сколько было сделано выстрелов из крупных орудий, не могу дать точных указаний, но, думаю, не более 15.
О пополнении запаса крупной артиллерии на пути, — вопроса, насколько мне известно, не поднималось; для орудий малого калибра, начиная с 3", запасы имелись на некоторых транспортах, например, на «Анадыре».
Эволюции в Носси-бе производились сначала на 9 узловом ходу и довольно хорошо удавались. Последние 2 раза пробовали давать 11 узлов, — стало выходить значительно хуже и сразу у старых судов стали сдавать холодильники. Не могу сказать, зачем именно, производились эволюции 13 мая, повидимому, чтобы заставить отряд адмирала Небогатова немного хоть сплаваться с остальной эскадрой. Удавались они плохо: число судов было слишком велико для хорошего маневрирования. Я лично считаю, что от присоединения адмирала Небогатова, эскадра в тактическом отношении потеряла, потому что, если она раньше была плохо подготовлена к бою, то теперь стала еще неповоротливее. Относительно осадки крейсеров, могу сказать, что они несомненно были перегружены, но насколько, не помню. Перегрузка происходила от запасов материалов, принятых в Кронштадте для починок и от лишней провизии.
Запас угля на крейсерах, во время боя 14 мая, был почти полный, недоставало не более 100 тонн. За все плавание, только один крейсер «Аврора» раз производил пробу на полный ход; это было в Носси-бе; крейсер развел на 10—15 минут 18,5 узлов под 22 котлами. На других судах проб не производилось, но я думаю, что перегрузка и обростание, которое было очень сильно, несмотря на полную очистку водолазов в Носси-бе, сбавили ход каждого судна на 2½ — 3 узла.
Основанием такому предположению мне служит, произведенное мною перед уходом из Манилы, испытание на «Олеге», потеря хода которого оказалась около 3-х узлов.
Перегрузка броненосцев была заметна на-глаз: меня поразила, после «Суворова», ширина подводного броневого пояса «Цесаревича» при нормальной осадке.
При подходе нашем к Корейскому проливу, рандеву назначено не было. Часть транспортов была послана в Шанхай с последней перегрузки угля, имеющей место в море на параллели этого порта; цель посылки их, именно в Шанхай, по эскадре не объявлялась, но, в письме Командующего ко мне, было сказано, что транспорты посылаются туда, на случай неудачи эскадры в Корейском проливе. Точно восстановить содержание этого письма я теперь не могу, но общий смысл его был тот, что, в случае поражения, эскадра отступит на эти угольщики. Когда именно получил письмо, тоже не могу точно сказать, но помнится на второй погрузке в море, после выхода из Куа-бе.
Подобная же бумага имеется у генерал-майора Радлова; моя утеряна.
С какой целью были взяты с собой оставшиеся транспорты, не знаю.
Госпитальные суда «Орел» и «Кострома» весь поход шли с установленными огнями; по правилам Женевской Конвенции, мы не имели права вести их без огней, не рискуя, что их признают воюющими судами. Они шли далеко позади эскадры и тем не определяли точного ее места.
Телеграфирование японцев мы обнаружили впервые 13 мая около 2 час. пополудни и в то же время «Суворов» известил эскадру сигналом, что неприятельские разведчики видят наш дым. Первого неприятельского разведчика мы усмотрели в 6 час. утра 14 мая. До начала боя я считал, что не могу выходить из строя для каких-либо действий против неприятеля, без приказания Начальника эскадры, т. к, управление эскадрой было сосредоточено в его руках и он наверно не одобрил бы такого действия; кроме того, я считаю, что всякое самостоятельное движение, со стороны младшего адмирала или командира, когда эскадра в походном строе, может принести делу только вред, ибо имеет более всего шансов нарушить план Командующего, тем более, что план этот известен не был.
Наш разведочный отряд: «Светлана», «Алмаз», «Урал» — были столь слабые суда, что, по моему мнению, Командующий находил бесполезным держать их в голове строя, а, может быть, ожидал появления неприятеля с тыла и поставил туда разведочный отряд, чтобы быстро получать донесения. На эту мысль наводит то обстоятельство, что «Светлане» было приказано, в случае усмотрения одним из судов неприятеля в тылу, выйти вперед и донести сигналом непосредственно Командующему. Я думаю, что последнее предположение верно, т. к. погода была столь неясна, что неприятель мог подойти с тыла довольно близко к нашему арьергарду, не будучи замечен с «Суворова».
Наибольшая скорость наших броненосцев во время боя не превышала 11 узлов; сколько же они могли дать — неизвестно, испытаний не было.
Самыми тихими судами 2-й эскадры были: «Дмитрий Донской» и «Наварин», которые не давали больше 12 узлов; «Сисой Великий» тоже плохо ходил, — у него сдавали холодильники.
Что касается скоростей отряда адмирала Небогатова, не могу ничего сказать, они не были нам известны; «Мономах» мог давать до 15 узлов.
В начале боя, головной крейсер «Олег» находился от «Суворова» приблизительно в 25 кабельтовых, я видел его справа, под курсовым углом, около 20°. Броненосцы 1 отряда, при открытий огня с обеих сторон, не успели, по впечатлению с «Олега», пристроиться к II и III отрядам, т. к. траверзное расстояние их до левой колонны было не менее 12 кабельтовов; этим я объясняю жестокость удара японского флота по «Ослябя». Полного отделения моего во время боя от броненосцев не было, т. к. все время не теряли их из виду, сражаясь на параллельных курсах с японскими крейсерами отрядов: Дева, Уриу и Того Масимичи, которые с тыла открыли огонь по нашим транспортам и арьергарду. Подробное описание этого боя находится в моем донесении.
Последняя фаза дневного боя имела место от 6-ти вечера и до захода солнца.
Этот бой происходил на параллельных курсах, причем неприятель, пользуясь своим преимуществом в ходе, заходил в голову нашей колонны, заставляя ее отворачивать влево, чтобы не дать себя обойти.
Таким образом, при заходе солнца, наша броненосная эскадра шла уже на WNW, вместо NNO, на котором она приняла бой. Мои крейсера, а также и транспорты, в это время не имели противника, т. к. японские крейсера уже около 5¾ час. ушли из боя и скрылись в SW направлении.
Я собрал свой отряд и вытянул его в кильватерную линию, параллельно нашим броненосцам, в 80 кабельтовых от них. Транспорты шли здесь же, одни — правее, другие — левее моего отряда. Миноносцы, которые во время боя, были разбросаны и исполняли различные действия, по усмотрению своих командиров, тоже собрались и держались левее меня.
Последним подошел «Буйный», на котором мы разобрали 2 сигнала: 1) «Адмирал поручает начальство адмиралу Небогатову», 2) «Адмирал на миноносце». Других сигналов я не видел.
Когда «Буйный» подходил, я приказал застопорить машину, чтобы принять на свой борт Командующего, если он того пожелает; но «Буйный», не останавливаясь, прошел и повернул к S.
Тогда я сосредоточил внимание на нашем головном броненосце «Бородино», который изнемогал под огнем японского флота: у него уже был большой пожар на юте и крен около 10° на правый борт.
Неприятельские миноносцы подходили и становились на места по отрядам, причем обхватили кольцом нашу эскадру от SW через W до N.
Таково было положение эскадры при заходе солнца и гибели «Бородино». Потрясающая картина этой гибели, повидимому, подействовала на наши броненосцы, которые сразу бросились влево, т. е. к S и пошли нестройной массой на мой отряд и транспорты. Чтобы уйти с их дороги, я лег сначала на SW, а затем на S. Быстро темнело... Было замечено, что японские миноносцы пошли в атаку. Мое впечатление было, что наша броненосная эскадра идет к S, т. к. в тылу, я слышал стрельбу и видел прожекторы долгое время.
Находя небезопасным поворачивать в темноте на нашу эскадру и считая, что она идет одним курсом со мною, я продержался на S некоторое время, причем во время атак миноносцев, увеличивал ход, во избежание попадания мин. За темнотою, не видя эскадры, я решил лечь на Ost, чтобы, приблизившись к японскому берегу, идти во Владивосток. Но это предположение, по совету флагманского штурмана и, как мне помнится, командира, — отменил, в виду возможного столкновения со своими судами, шедшими курсом параллельным моему и слева от меня.
Около 9-ти час. вечера, стрельба в тылу стала стихать и я потерял ощущение, где наша эскадра. Я не могу утвердительно сказать, продолжает ли она идти к югу или взяла какой либо иной курс. Тогда я решил попробовать повернуть через W на N и идти во Владивосток, но не пролежал и ½ часа на NW 30°, как был атакован 4 миноносцами, подошедшими почти вплотную... Пришлось дать полный ход и подставить им корму, т. е. положить право и лечь в SW четверть.
Через некоторое время, попытка повернуть на N была слова повторена, но с тем же результатом.
Счисление было потеряно, что сильно затрудняло принять решение и выбрать определенный северный курс, т. к. была опасность разбиться о берег Цусимы.
Около 1 часу ночи, не видя возможности пробраться на N и, следуя настоятельным советам флагманского штурмана и командира, представляющего судно совершенно негодным для встреч с неприятелем, решил идти до рассвета на SW, рассчитывая, может быть, увидеть нашу эскадру, отступающую на угольщиков, оставленных в Шанхае, как это, повидимому, предполагалось в случае неудачи в Корейском проливе.
Я заявляю и утверждаю, что сигнал, будто бы поднятый а «Николае I» — «Курс NО 23°» — не был усмотрен на «Олеге» и что также ничего не было известно о приказании, якобы переданном через «Безупречный» адмиралу Небогатову, идти во Владивосток.
Приказ же Командующего, отданный до боя, предписывал помнить, что достижение Владивостока может быть исполнено только соединенно.
В день боя на «Олеге» были выведены из строя все приборы сигнализации, что вызвало невозможность делать опознательные.
Пожаров значительных не было: все лишнее дерево было выброшено за борт. Сигнализация во время боя не производилась: почти все флаги были перебиты. Сигналов на головных броненосцах совсем не видал.
Дальномеры Барра и Струда начали сверять после выхода из Камранга; на это было обращено большое внимание, но результаты были мало удовлетворительны: разница показаний соседних судов доходила до 10 кабельтовов.
Случая сваливания «Урала» со «Светланой» и «Жемчугом», я не видал.
Плавающую мину Уайтхеда видел: она прошла очень близко, по правому борту «Олега».
Флаг на «Авроре» во время боя не приспускали и рей не скрещивали.
Поворота «Дмитрия Донского» и «Мономаха» на N не видел, за темнотой.
Решение идти в Манилу, вызвала встреча с буксиром «Свирь», вблизи Шанхая. На «Свири» находился командир «Урала» и я приказал ему выслать мне по телеграфу из Сайгона в Манилу угольщика, который, будь он действительно выслан, пришел бы почти одновременно со мною.
В Маниле я рассчитывал найти более действительную защиту, чем в Шанхае; и, основываясь на декларации, думал получить время для починки судов. Мои переговоры с американским адмиралом по этому предмету подробно изложены в моем донесении.
Относительно участия подводных лодок в бою, могу сказать, что совершенно не согласен с мнением командира «Олега» и приписываю наше поражение действительности огня японцев и тому, что мы давали им возможность, благодаря тихому ходу и отсутствию маневрирования, разбивать наши головные корабли один за другим.

Контр-Адмирал Энквист.

На вопрос, предложенный мне дополнительно, отвечаю:
Насколько мне известно, никакие меры не были предприняты для того, чтобы узнать о строе и силах неприятеля.
Насколько мне кажется, расстояние, около 12 кабельтовых между колоннами, было до боя.
Как мне кажется, угольщик был выслан из Сайгона на четвертый день, после нашего прихода в Манилу.

Контр-Адмирал Энквист.

#132 02.09.2010 17:36:51

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

4.

Показание бывшего Командующего отрядом транспортов 2-ой Тихоокеанской эскадры Генерал-Майора по адмиралтейству Радлова.

Транспортный отряд 2-й эскадры флота Тихого океана состоял из следующих судов: 1) плавучая мастерская «Камчатка», 2) транспорт «Анадырь», 3) транспорт «Иртыш», 4) транспорт «Корея», 5) транспорт «Малайя», 6) транспорт «Князь Горчаков», и 6) буксир «Русь», транспорты Добровольного флота: 7) «Киев», 8) «Ярославль», 9) Воронеж», 10) «Владимир», 11) «Тамбов», транспорты Русского Общества Пароходства и Торговли: 12) «Юпитер», 18) «Меркурий», 14) «Китай» и 15) «Русь». Первые три, под военным флагом, вооруженные 75 и 47 мм. орудиями, остальные, под коммерческим флагом и невооруженные. Самым большим ходом обладал транспорт «Корея», до 14 узлов, остальные — средним ходом в 11 узлов, за исключением транспорта «Князь Горчаков» — в 9½ узлов.
Из Балтийского моря вышли первые шесть судов: пароходы Добровольного флота и Русского Общества присоединились к отряду контр-адмирала Фелькерзама 3 ноября в Судской бухте, выйдя из портов Черного моря.
Для ведения отчетности по приему и расходу казенных грузов, находящихся на транспортах, на каждый пароход были назначены содержатели — кондукторы и в помощь им унтер-офицеры по специальностям.
В хозяйственном отношении все эти лица подчинялись флагманскому интенданту 2-й эскадры, капитану 2 ранга фон-Витте, в распоряжение которого были командированы Командующим 2-й эскадрой: лейтенант Редкин, мичман Казакевич и прапорщик по морской части Стецкий.
Все распоряжения Командующего эскадрою, а также его приказы, сообщались на отдельные транспорты через заведывающего ими.
Сигналы Командующего эскадрою, относящиеся до транспортов, если делались по военному своду, то передавались на транспорты по международному своду — штабом заведывающего.
Боевые запасы были погружены на «Анадырь», «Иртыш» и «Корею», имевших, кроме того, уголь и провизию. Остальные транспорты имели уголь, сухую и мокрую провизию, часть минных и артиллерийских запасов, распределенных, по возможности, поровну.
Все транспорты были в достаточной мере снабжены буксирами, как проволочным, так и тросовыми для буксирования миноносцев, и в случае надобности, и больших судов эскадры.
На транспортах Добровольного флота, поставили в Севастополе приспособления «Спенсер-Миллера» для погрузки угля на ходу, но ими не пришлось пользоваться, грузили же уголь в море судовыми барказами и ботами, специально построенными для погрузки угля и находившимися на каждом пароходе, в числе от 4 до 8-ми. Погрузка угля в море, впоследствии, помощью этих средств, шла очень быстро и броненосцы, а также крейсера, принимали и час до 45 тонн. Миноносцы грузили, подойдя к борту транспортов с подветренной стороны. На переходе от Мадагаскара до Седельных островов, было 10 общих погрузок угля в открытом море; на боевые суда, кроме миноносцев, «Камчатки», госпитального «Орла» и буксира «Русь», передано при этом до 85000 тонн угля.
Печеный хлеб, провизия и другие запасы передавались также, пользуясь остановкою при погрузках угля.
Миноносцы буксировались около 6000 миль, причем пары поддерживались на них в одной кочегарной и винтам давали число оборотов, соответствующее ходу эскадры, от 7½ до 10 узлов.
Тросовые буксиры оказались непригодными при ходе больше 8 узлов, постоянно лопались или перетирались, несмотря на принятые меры. Хорошо выдерживали проволочные, толщиной от 4½" до 6", но длина их должна быть не менее 180 саж. Для погрузки угля транспорты были расписаны по судам эскадры, и порядок погрузки был объявлен в особом приказе Командующего эскадрою.
Отряд контр-адмирала Фелькерзама, шедший Суэцким каналом, 16 декабря прибыл в Носси-бе, на Мадагаскаре, и 26-го соединился с эскадрою вице-адмирала Рожественского, там же.
Уход эскадры был назначен на 1 января, но, затем, это приказание было отменено, чтобы выждать приход отряда капитана 1 ранга Добротворского, состоявшего из крейсера I ранга «Олег», крейсера II ранга «Изумруд», крейсеров «Рион» и «Днепр» и транспорта «Иртыш».
Стоянка эскадры затянулась до 4 марта. В течение этого времени, боевые суда выходили на стрельбу и эволюции 12, 13, 15, 18, 25 и 26 января, а также 1 и 8 февраля, всего 8 раз. Миноносцы и минные катера, почти ежедневно, производили учения, атакуя эскадру днем и ночью и маневрируя отрядами. Каждую ночь высылались сторожевые дозорные миноносцы на довольно значительные расстояния от рейда. На рассвете миноносцы возвращались. Известия о движениях судов на более далеких расстояниях получались, благодаря любезности французского морского начальства. Два раза в неделю приходили в Носси-бе лодка «Capricorne» или французские миноносцы из Diego Suarez и Majunga и доставляли на эскадру телеграммы из Европы. Носси-бе связан с Diego Suarez оптическим телеграфом, но в дождливый период, январь и февраль, этот род телеграфа приносил мало пользы, поэтому сведения о движении судов около Мадагаскара получались, кроме военных судов, еще и от почтовых пароходов «Messageries Maritimes», а также, через посредство германского парохода «Mimi Horn» и французского «Espérance», посылавшихся по мере надобности в Majunga. Первый был зафрахтован для перевозки угля через посредство русского консула в Киле, а второй — Гинсбургом для провизии и замороженного мяса.
Ранее предполагалось, что шесть больших германских угольщиков, принадлежащие компании N. Deutscher Lloyd и присоединившиеся к эскадре в Носси-бе, пойдут с нами до Камранга и будут в пути давать уголь на суда, но в феврале выяснилось, что они согласны дать уголь в бухте Камранг, но пойдут отдельно. Вследствие этого, явилась необходимость перегрузить с них, как можно больше, угля на эскадренные транспорты; эта работа была выполнена за время стоянки.
4 марта при съемке с якоря, эскадра состояла из 43 вымпелов, со включением миноносцев и транспортов. За переход Индейским океаном, даже транспорты с миноносцами на буксире научились настолько сохранять свое место в строю, что удачно прошли самую узкую часть Малаккского пролива ночью, в 4 колонны, при дистанции 1½ кабельтова между судами.
Сингапур был пройден в 2 часа дня 26 марта; первое известие о русской эскадре было получено здесь, всего за несколько часов, пароходом «British India», обогнавшим эскадру утром, того же числа.
31 марта, вечером, транспорты вошли во внутренний рейд Камрангской бухты, боевые суда стали на якорь на наружном рейде. На этом переходе встретили английский крейсер I ранга «Sutley» и другой II ранга, спешившие из Гонконга в Сингапур, получив известие о нашем приходе.
С 1 по 6 апреля боевые суда пополняли запасы угля с транспортов и германских угольщиков, пришедших также сюда.
6 апреля транспорты «Киев», «Юпитер», «Китай» и «Князь Горчаков» были отправлены, после окончательной выгрузки их, в Сайгон, под конвоем «Кубани», «Терека» и «Урала».
10 апреля был последний общий совет на флагманском корабле «Князь Суворов», при участии флагманов, начальников отрядов и всех командиров военных судов. Обсуждались вопросы о порядке плавания, вероятности встречи японского флота при проходе Цусимского пролива, при чем некоторые командиры высказывали предположение, что японский флот пропустит нас без боя до Владивостока.... Но большинство и адмирал были противоположного мнения. За время стоянки в Носси-бе, были несколько раз советы из начальников эскадр и командиров.
10 апреля французское правительство известило, что эскадра не должна оставаться в Камрангской бухте долее рассвета 13 апреля. Поэтому боевые суда вышли 12-го в море, оставив транспорты пополнять уголь с германских пароходов.
12-го вечером пришел на рейд контр-адмирал de-Jonquiéres на авизо «Descartes» и напомнил о необходимости нашего ухода; ему было сообщено, что все транспорты уйдут с рассветом.
13-го утром перешли в бухту Ван-Фонг, в 80 милях к северу от Камрангской. Эта бухта открыта с моря и, будучи расположена как раз на пути пароходов из Сайгона в Гонгконг и обратно, давала возможность, мимо идущим судам, сообщать о нас сведения.
До 20 апреля броненосцы и крейсера принимали уголь с германских угольщиков и утром этого числа, вышли в море, в ожидании прихода французского адмирала de-Jonquiéres на крейсере «Guichen», который должен был снова напомнить нам о нежелательности нашего пребывания у берегов Индо-Китая.
Действительно, в 9 часок утра, крейсер «Guichen» стал на якорь.
Командующий эскадрой, знавший о предполагаемом приходе французского адмирала, оставил мне предписание сделать немедленно визит Де-Жонкьеру и передать, что боевые суда держатся в море, а транспорты уйдут в самом непродолжительном времени, окончив нужные исправления.
Де-Жонкьер передал мне два письма вице-адмиралу Рожественскому, с содержанием которых он меня познакомил. В официальном письме был сообщен текст протеста французского правительства против образа действий нашего флота, обращающего нейтральную бухту в базу для приготовления к военным действиям. В частном письме выражалось глубокое сожаление Дѳ-Жонкьера в том, что на его долю выпало неприятное поручение передать вице-адмиралу Рожественскому этот протест и, вместе с тем, сообщалось, что в это время года в Сиамском заливе господствуют штили и, стоя в открытом море в расстоянии 15 миль от берега, можно безопасно пополнять всякие запасы и делать исправления, не нарушая нейтралитета. Передал также для раздачи на суда эскадры, сочиненную им, оду в честь защитников Порт-Артура. Конечно, адмирал Де-Жонкьер, выполняя поручение генерал-губернатора Индо-Китая, выбирал время для осмотра берегов таким образом, чтобы не застать боевой флот на рейде.
21-го, после ухода крейсера «Guichen», эскадра вернулась на якорные места и продолжала погрузку угля и провизии.
26 апреля эскадра, вместе с транспортами, вышла в море на соединение с отрядом адмирала Небогатова. Оказалось, что на этих судах запас угля был несоответственный приказаниям Командующего, поэтому они, вместе с транспортами, вошли в Port-Dayot, — совершенно закрытую бухту, прилегающую к Ванг-Фонгской бухте. Боевые суда остались в море.
К транспортному отряду присоединились еще «Курония», «Ливония», «Герман Лерхэ», «Граф Строганов» — наливной, плавучая мастерская «Ксения» и буксир «Свирь».
Работая беспрерывно днем и ночью, нагрузили броненосцы Небогатова 1½-ным запасом угля, и, отпустив в Сайгон «Германа Лерхэ», «Графа Строганова» и 2-х немецких угольщиков, 1 мая утром, вся соединенная эскадра, построившись в походный строй, имея миноносцы на буксире транспортов, снялась с якоря и взяла курс на N. По окончании всех угольных операций, суда эскадры имели более полуторного запаса угля и на транспортах оставалось около 37.000 тонн.
Насколько помню, был издан новый приказ Командующего, предписывавший транспортам уходить из сферы огня, под защитой крейсеров контр-адмирала Энквиста, в случае нападения.
5 мая была общая погрузка угля на все суда. «Меркурий» и «Тамбов», сдавшие весь свой запас, отпущены в Сайгон.
6 мая, на рассвете, был задержан встречный грузовой пароход, под английским флагом «Oldhamia», команда снята и размещена на разные суда и на госпитальный «Орел».
8 мал видели иа горизонте пароход, идущий на S.
10 мая последняя общая погрузка угля.
12 мая в 8 час. утра по сигналу Командующего, отделились от эскадры шесть транспортов, посылаемые адмиралом в Шанхай, где были организованы склады Гинсбурга со всевозможными запасами, а также и уголь.
Предполагалось, в случае прихода эскадры во Владивосток, доставить эти запасы туда, в случае же, если эскадра будет отброшена, то снабдить ее всем необходимым, пользуясь этими транспортами.
Предписание Командующего об отделении от эскадры было получено, вместе с письмом адмирала, 10 мая, после погрузки угля в море.
С эскадрою продолжали дальнейший поход «Камчатка», «Иртыш», «Анадырь», «Корея», «Русь» и «Свирь».
При входе в Янце-Кианг встретили выходящую оттуда яхту английского адмирала — «Alacrity», а на рейде в Вузунге застали отряд китайских крейсеров, под флагом вице-адмирала Ие.
Весь день 12 мая дул свежий SO с очень большою пасмурностью, так что, проходя, по счислению, в расстоянии 3-х миль от Седельных островов их увидели, лишь пройдя.
Весьма вероятно, что японский консул в Шанхае, г. Одагири, узнавший, конечно, немедленно о приходе транспортов в Вузунг, телеграфировал об этом сейчас же в Токио.
Приход транспортов вызвал целую бурю в Шанхайской прессе. Самая влиятельная английская газета North China Daily News, получая значительную субсидию от японского правительства, яростно нападала на Россию и конечно, находила, что приход наш в Шанхай нарушает нейтралитет Китая, хотя территория города и порта Шанхая управляется независимо, советом консулов. Японские речные пароходы по Янце-Киангу продолжали плавать, под японским флагом, и ни одна из английских газет не усмотрела в этом нарушение нейтралитета Китая.
Сообщения Японии е Шанхаем, со времени появления нашей эскадры в водах Китайского моря, поддерживались пароходами, под нейтральным флагом, зафрахтованными японскими пароходными обществами.
Интересы России защищала, хотя и слабо, одна английская газета Shanghai Evening Times, но влиянием и успехом в публике не пользовалась. Французские газеты держали себя нейтрально.
Приход транспортов в Вузунг был очень неприятным сюрпризом для китайцев, в особенности первые три дня, до получения известий об исходе Цусимского боя, китайский адмирал Ие не знал, как относиться к этому событию, хотя он и присылал своего флаг-капитана на пароходе, но ясных требований о немедленном уходе не предъявлял. После 16 мая, когда получились верные сведения о постигшем нас страшном несчастьи, и пришли на рейд Вузунга: «Корея», с пробоиной в правой угольной яме и вдребезги разбитыми шлюпками, а также буксир «Свирь» с 200 человек, спасенной, после боя, команды, он стал настоятельно требовать, или немедленного выхода в море, или же перехода в Киунанг, на 200 миль вверх по реке Янце-Киангу.
«Корея» привезла известие, что перед устьем Янце-Кианга, ночью, видела два японских крейсера и несколько миноносцев.
Согласно инструкции вице-адмирала Рожественского и письма его от 10 мая, с нашей стороны объяснялось китайцам, что пароходы возвращаются в Россию, боевых запасов не имеют и приход свой в международный Шанхай не считают нарушением нейтралитета Китая. Китайский адмирал, а также губернатор Шанхайской провинции, с которым велись дальнейшие переговоры, не соглашались с этим, главным образом, в виду настояний японского консула и утверждали, что они рассматривают пароходы наши, как транспорты при боевой эскадре и вследствие этого настаивали на том, чтобы пароходы вошли к Шанхайский порт для выгрузки и стоянки там до окончания войны.
18 мая контр-адмирал Рейценштейн передал мне телеграмму Управляющего Морским Министерством, чтобы транспорты уходили в Сайгон поодиночке в случае, если решительно в Шанхае оставаться нельзя. Так как выход в море теперь уже был невозможен, то, имея в виду эту телеграмму, я решил остаться в Шанхае, о чем, через генерального консула действительного статского советника К. В. Клейменова, известили китайцев, протестуя все-таки против названия пароходов транспортами.
После этого, портовая таможня разрешила занять у частных пристаней платные места и начала выгрузку в таможенные пакгаузы 21 мая.
17 мая пришел в Шанхай на буксире английского парохода миноносец «Бурный», под командою капитана 2 ранга Иванова, совершенно без угля и пресной воды; кроме команды на нем было еще 80 человек спасенных с разных судов, погибших при Цусиме.
Этих людей, а также спасенных «Свирью», 200 человек команды с «Урала» и «Руси», с командиром и старшим офицером «Урала» удалось ночью перевезти на купленный пароход «Мюнхен» и через два дня отправить пассажирами в Россию. Таким образом, они избегли необходимости выжидать конца войны в Шанхае.
До прихода в Шанхай, командир парохода «Корея» затопил имевшиеся у него мины заграждения. Остальная часть бывших у него боевых запасов после выгрузки хранилась в Китайском арсенале, а затем была отправлена во Владивосток.

Генерал-Майор О. Радлов.

Отредактированно vs18 (02.09.2010 17:37:18)

#133 03.09.2010 14:02:13

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

5.

Показание Флаг-Капитана штаба Командующего эскадрою Капитана І-го ранга Клапье-де-Колонга.

Целью посылки 2-ой эскадры составляло увеличить наши морские силы в водах Тихого океана, совместно с 1-й эскадрой и Владивостокскими крейсерами, оказать помощь Порт-Артуру, также и для общих действий под начальством Командующего флотом.
О письменном плане, предполагавшихся операций на театре военных действий, не знал, устно же высказывалась одна определенная и всем ясная цель — дойти, что при удачных обстоятельствах, рассчитывали сделать в 4— 5 месяцев.
Все обсуждения Командующего с флагманами и капитанами, касались, главным образом, мер обеспечения довести эскадру до места — в целости и с возможной боевой подготовкой.
Состав судов, входивших в состав эскадры не был еще выяснен в конце апреля 1904 года, когда решено было взять «Наварина», «Сисоя Великого» и «Нахимова».
Я был занят механической работой проводить в жизнь все приказания и распоряжения адмирала, а их было так много, что я не имел возможности задумываться над планами, если бы таковые и были.
Уходя из Либавы 1 октября 1904 года, мне не было известно, что предполагается послать отряд адмирала Небогатова. Лично, я не считал эскадры готовой, чтобы решить операцию боем.
Мой личный взгляд был таков: «Если бы к нашему приходу в Тихий океан, наша дипломатия обеспечила бы нам стоянку в Чусанском архипелаге, то, вероятно, вся кампания бы остановилась».
Идти Корейским проливом решили по соображениям навигационным и тем, что в Корейском проливе вся эскадра могла появиться более внезапно, чем в остальных двух проливах, где ее могли заранее выследить, и дольше подвергать опасности минных атак, следуя вдоль берегов Японии, и в конце концов — встреча с тем же полным составом боевого японского флота.
Кроме того, мог иметь значение вопрос пополнения запаса угля — приемкой его в море, в районе военных действий, если бы для прорыва был бы избран Сангарский или Лаперузов пролив.
Чтобы пройти Корейский пролив 13 мая, надо было, после отправки транспортов у Седельных островов, иметь эскадренный ход около 10 узлов, а держать таковой в среднем за сутки — не могли, почему уменьшили ход, чтобы войти в пролив утром 14 мая.
Обсуждения подробного плана боя не было. На совещаниях флагманов и капитанов, бывавших на стоянках, адмирал излагал свои соображения и требования, изложенные в приказах, и высказывал, что будет в бою пользоваться тем, чему учились, т. е. несложными эволюциями, при ходе не более 12 узлов, без крайней надобности, зная, что это трудно ІІІ-му броненосному отряду.
Разведочного отряда, дальше 20 миль, днем не высылали, а, ночью, он призывался и шел в голове эскадры.
По приближении к Корейскому проливу дальнюю разведку считал лишней, так как тогда, японцы, открыв наших разведчиков, значительно ранее узнали бы о появлении нашей эскадры, могли бы отрезать наших разведчиков.
Появление нашей эскадры в проливе, было для неприятеля, хотя и давно ожидаемым, но отчасти внезапным.
Нашей эскадре, производя прорыв, необходимо было быть собранной вместе, так как рассчитывали на встречу со всем составом неприятельского боевого флота.
Если мне не изменила память, так как уж прошло полтора года, и я ничего не перепутал, то, кажется, адмиралом были собственноручно написаны секретные письма флагманам и начальникам отрядов, с изложением своих соображений и распоряжений, на тот случай, если бы эскадре не удался прорыв во Владивосток и часть эскадры была бы отброшена на юг. Письма эти разосланы были 1 мая в море, по выходе с последней стоянки в Аннаме.
Защита транспортов была поручена адмиралу Энквисту, а как им маневрировать при появлении неприятеля спереди, сзади, справа или слева от эскадры, то это указано в особой инструкции с чертежами эволюций на эти случаи, в чем и практиковались на пути следования эскадры. Сколько помню не было отдельного сигнала транспортам: «Отделиться от эскадры».
Желательной операцией неприятеля, после падения Порт-Артура представлялось уничтожение второй эскадры, затем,— начать операции против Владивостока, заблокировать там крейсера, обеспечив себе все линии сообщений.
Вопрос пополнения судовых команд касался главным образом специалистов; требовали, кажется, настоятельно всех комендоров последнего выпуска и, кажется, их и дали.
Практические стрельбы с маневрированием были за время стоянки на Мадагаскаре и для этого, все боевые суда соединенно выходили на целый день в море, что было раза 4 или 5. Если бы были лишние снаряды, то была бы и возможность стрелять, но на это, при большом числе судов эскадры, потребовалось бы очень много времени.
Требовали-ли пополнения боевых запасов, не помню, но таковые ожидались на транспорте «Иртыш», — который, придя на Мадагаскар, не доставил боевых запасов.
Плавание эскадры было в таких условиях, что пополнять запасы покупкой не представлялось возможным, не исключая и свежей провизии.
Разведочный отряд практиковался каждый день в течение всего дня, по новой книге, на расстояния, не более 18—20 миль.
Адмирал полагал, что черный цвет окраски судов скрывает суда ночью лучше, чем серый.
Лично, я не считал эскадру подготовленной к бою, так как не было главного — не умели стрелять и не было хода, — т. е. современной боевой скорости. Эскадра была очень подвижна, быстро снималась, маневрировала неплохо, держалась в строю на переходах хорошо, держали расстояние в два кабельтова днем и ночью очень хорошо. Все приказания и сигналы адмирала исполнялись настолько быстро, что среди чинов штаба адмирала установилось мнение, что для этой эскадры все под силу. Все же старший флаг-офицер лейтенант Свенторжецкий и я считали, что хорошего удачного исхода, ждать было нельзя. Частное письмо этого погибшего офицера, посланное с Мадагаскара 25 января 1905 года, т. е. за пять месяцев до Цусимы, — лучше всего излагает будущую судьбу эскадры.
Отряд адмирала Небогатова плохо держался на пути с эскадрой от берегов Аннама до параллели Шанхая, а потому 13 мая маневрирование имело характер испытания, насколько отряд адмирала Небогатова способен совместно маневрировать со всею эскадрою.
На броненосцах, типа «Суворов», запас угля в день боя был около 600 — 700 тонн, а на крейсерах ¾ полного усиленного запаса. Провизии на всех судах было много, но все же неполный 4-х месячный запас. Провизия была в своих помещениях, хотя на бр. «Император Александр III», сухари лежали в коридоре жилой палубы.
В день боя, суда имели меньшую осадку, чем при выходе из Либавы. Перегрузка кораблей, типа «Суворов», явилась при их постройке.
Пять транспортов были отправлены в Сайгон, при уходе эскадры из Аннама, для пополнения запасов, остальные с пути в Шанхай, где должны были ожидать приказаний, и не стеснять эскадру в бою. Продолжали идти с эскадрой транспорты под военными флагами, а, из коммерческих, — «Корея», ходящая 16 узлов, и два спасательных и сильных буксира.
Госпитальные суда всегда несли, установленные для них, особые огни. Была попытка заставить их идти без огней, но это встретило протест командира госпиталя «Орел». Суда эскадры несли только бортовые отличительные огни малой яркости.
Первые телеграфные знаки неприятеля, были замечены в точение дня 13 мая. Беспроволочный телеграф был одним из самых слабых и ненадежных средств эскадры. В этот день, наши телеграфные станции не работали, чтобы неприятель не мог обнаружить присутствия эскадры. Крейсеру «Урал», с его мощной станцией, не было разрешено производить разрядов.
По японским источникам, неприятель обнаружил нашу эскадру в 5 часов утра 14 мая с вспомогательного крейсера «Шиноно-Мару».
В 7 часов утра 14 лая в тумане, на правом траверзе, увидели неприятельский крейсер «Идзуми». Утро было туманное, что было за силуэтом крейсера — не было видно, посылать наши крейсера за 6 — 7 миль и тумане было рискованно. О крейсерах неприятеля, державшихся позади нашей эскадры, я ничего не слыхал или не помню.
Чтобы всем судам нашей эскадры держаться соединенно и маневрировать, она не могла иметь более 10 узлов, развивая при построениях и эволюциях до 13 узлов, для соблюдения стройности и не растягиваться — для отдельных судов.
Не помню, чтобы перед началом боя был сигнал: «Сосредоточить огонь на головном корабле неприятеля».
Крейсера нашей эскадры имели свою определенную задачу — защиту транспортов.
Особого сигнала о передаче командования установлено не было.
Всем девяти миноносцам были указаны определенные назначения в бою.
Опознательные сигналы были всегда и ими приходилось, хотя редко, но все же пользоваться, когда устанавливалась ночная сторожевая служба на стоянках. Опознательные сигналы объявлялись таблицей вперед на целый месяц. Никакой особой инструкции на 14 мая миноносцам дано не было.
Были ли мины с бронзовыми отделениями на эскадре, не знаю. О плававших шаровых минах, слышал из рассказов, сам же видел плававшие медные кокора 12" дюймовых зарядов.
Когда миноносец «Буйный» отходил от «Суворова», то под носом последнего виден был транспорт «Камчатка» — без трубы. Когда и где он погиб, не знаю.
Точно не знаю в котором часу адмирал был снят с «Суворова», так как, будучи ранен в голову, утратил понятие о времени и последовательности событий.
Когда я, на миноносце «Буйный», спустился к адмиралу в каюту, то он меня спросил, что я намерен делать, я отвечал — «Везти вас на Николай I». Не получив ответа, ушел наверх, и, сколько помню, вскоре последовало приказание адмирала о подъеме сигнала передачи командования адмиралу Небогатову.
Помню, что, до наступления темноты, миноносец «Буйный» имел курс на закат солнца, справа были ясно видны наши боевые суда, имея в голове строя кильватера два броненосца, типа «Суворов», а за ними уже далеко, по тому же направлению, суда неприятеля.
В последний раз, уже в сумерки, видел наши броненосцы в строе, близком к фронту, идущими, казалось, в SW четверть компаса, затем уже, миноносец «Буйный», держась около крейсера «Дмитрий Донской», в темноте потерял наши суда, продолжая идти прежним курсом. В десятом часу вечера 14 мая, адмирал узнав, что «Донской» с «Буйным» идут на SW, приказал сделать сигнал, — «Донскому» идти на N», но не успели еще и сделать этот сигнал, как крейсер сам переменил курс на N, после чего «Буйный» и продолжал совместное плавание с «Донским».
На «Суворове» получалось такое впечатление, что все горело: шлюпки, рубки, койки и даже краска на борту, вместе с лаковой шпаклевкой, издававшей вонь и удушливый чад. Преимущественно горели, поставленные на рострах, выше планширя, десять деревянных гребных судов, представляя из себя высокую пирамиду в три яруса, помещенную между двумя дымовыми трубами броненосца. Костер этот прекратил всякое сообщение носа с кормой — по верхней палубе, и при бывшем свежем SW, в 4 — 5 баллов сделал, при курсе NО 23°, почти невозможным пребывание в боевой рубке, так как, загорелись передний мостик и штурманская рубка, стоящая над боевой, и от дыма и огня, невозможно было видеть наши суда, идущие нам в кильватер.
Не видел и не слыхал, чтобы на крейсере «Аврора» был приспущен флаг и скрещены реи.
Сколько помню, то, кажется, на эскадре были получены из Владивостока, от Командующего флотом сведения, о месте наших минных заграждений и телеграфных беспроволочных станций.
Все важные телеграммы адмирал составлял лично сам и шифровал их Свенторжецкий, который мне их и сообщал, но помню, что одна телеграмма, не должна была быть никому известна, вероятно, это и была упоминаемая телеграмма.
Относительно подводной пробоины у «Суворова» под левым бортовым аппаратом, слышал, как об этом передавали от переговорной трубы, что пробоина получена, без подробностей размера последствий и принятых мер.
Миноносец «Бедовый» был послан на «Суворов» снять штаб, по приказанию адмирала, переданному на миноносец по семафору. Таковая обязанность «Бедового» была указана в приказе.
Адмиралом но только допускалась, но и поощрялась самостоятельность и личная инициатива по приготовлению судов к бою, чему доказательством служит крейсер «Аврора», куда посылались все старшие офицеры и специалисты всех судов эскадры.
Адмирал был очень утомлен, очень трудно переносил жару, у него пухли ноги, и он с трудом ходил.
Общее большое собрание флагманов и капитанов было накануне ухода с Мадагаскара; в Аннаме были частные, так как суда были разъединены стоянками на разных рейдах и бухтах, а крейсера держались в море, приходя только за углем в бухты, где стояли транспорты. Адмирал Небогатов был у адмирала один раз, в день присоединения его отряда — в море.

Капитан 1 ранга Клапье-де-Колонг.

#134 04.09.2010 14:50:01

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

6.

Показание Заведывающего военно-морским отделом штаба Командующего эскадрою капитана 2 ранга Семенова.

На первый предложенный мне вопрос — какую должность занимал я на 2-й эскадре? — не могу дать строго определенного ответа. Когда пришло приказание о разоружении крейсера «Диана» (в Сайгоне), я телеграммой просил разрешения контр-адмирала Рожественского прибыть на 2-ю эскадру, дабы иметь возможность принять участие в дальнейших военных действиях. Получив просимое разрешение, я 2 сентября отбыл (под чужим именем) из Сайгона и 30 сентября прибыл на 2-ю эскадру, накануне ее выхода из аван-порта Либавы в море. Ехал я «на эскадру», а не в штаб ее, а потому нисколько не удивился, узнав по прибытии, что вакансий в штабе нет, что штаб не только полон, но переполнен. Первое время на броненосце «Князь Суворов», я считался пассажиром и жалованье получал, как старший офицер «Дианы», а вместо морского довольствия пассажирские деньги. Таким образом я был оставлен при штабе, повидимому, по личному желанию Командующего эскадрой, вероятно, находившего, что здесь мой боевой опыт — 6 месяцев в Порт-Артуре может оказаться небесполезным. 6 Декабря 1904 года состоялось назначение мое флагманским штурманом, а приказом по эскадре я был назначен на несуществующую должность заведывающего военно-морским отделом штаба. По отношению к первой должности, назначение было чисто фиктивным, так как на «Суворове» находился флотский штурман, полковник Филлиповский, в деле кораблевождения настолько опытный, что, конечно, не мне было подавать ему советы по пути к театру военных действий. Относительно второй — она, по штату не была положена, и функции ее были распределены между различными чинами штаба, а потому попытки мои проявить деятельность, объявить, что тот или иной вопрос подлежит моей компетенции, являлись, как бы, вторжением в чужую область, нарушением чьих-то, твердо установленных, прав, и, вполне естественно, вызывали противодействие, создавая нежелательное трение... С своей стороны я нашел не только не желательным, но прямо опасным внесение, в такой момент, какого-либо разлада, возбуждение каких-либо неудовольствий в среде вполне организованного, сжившегося штаба, находя его сплоченность и единодушие необходимым условием успеха. В виду серьезности момента, переживаемого эскадрой, я считал преступлением возникновение из-за меня, хотя бы тени, распри в ее штабе, а тем более вовлечение в эту распрю адмирала – единственного человека, на которого я мог опереться. Может быть, я поступил неправильно, но тогда такое решение казалось мне наилучшим: я примирился с предоставленной мне ролью «сведующего человека», оставленного при штабе по воле адмирала. Иногда, действуя со всей осторожностью, мне удавалось провести то или иное, мероприятие под флагом которого-нибудь из флагманских специалистов и, даже, под флагом младшего флагмана (контр-адмирал Фелькерзамъ — реорганизация траления). Иногда ко мне обращались не то за советом, не то за справкой, но в общем к боевому опыту Порт-Артура большинство относилось скептически. Числясь (по приказу) заведывающим военно-морским отделом, я либо вовсе ничего не знал о наиболее существенных секретных известиях, либо узнавал о них из фраз, случайно брошенных адмиралом, из разговоров с командиром броненосца и даже из разговоров в кают-компании. Составление боевого расписания чинов штаба, назначение каждому своего места, происходило не только без моего участия, но даже без уведомления меня о его результатах. Мне было предоставлено быть, где я хочу, но только не в боевой рубке, где и без меня слишком много народу... В последующем изложении я часто буду вынужден говорить: не знаю, слышал из разговоров, догадывался и т. д.... но это вполне естественно, если принять во внимание мое положение человека «чужого», почти пассажира.
Перехожу и дальнейшим вопросам Комиссии.
В чем именно заключалась цель операции посылки на восток 2-й эскадры? (может быть, я понимал ее в желательном для меня смысле) я полагал, что 2-я эскадра идет на выручку первой. Только что прибыв из Порт-Артура, я надеялся, что он продержится по крайней мере до февраля. Существовал ли писанный план этой операции? Обсуждался ли он на эскадре? — Не знаю. Мне его не показывали; вырабатывался он, вероятно, задолго до моего прибытия на эскадру (в Либаве, 1 октября), а относительно обсуждения дальнейших действий во время моего плавания, могу сказать, что я присутствовал на совещаниях флагманов и капитанов лишь в тех случаях, когда адмирал приказывал меня позвать, вообще же меня на эти совещания не приглашали.
Слухи (через германских властей) о затоплении Артурской эскадры достигли до нас еще в Angra Pequena. Известие произвело удручающее впечатление на личный состав, но тогда ему еще не слишком верили.
По прибытии в S-te Marie (Мадагаскар) узнали о сдаче Порт-Артура. Хотя я и не посвящался в дела штаба, но из случайных разговоров с адмиралом, вынес впечатление, что он считал в то время единственным исходом — немедленное движение вперед и прорыв во Владивосток, пока японцы еще не оправились от тяжкой блокадной службы под Порт-Артуром, и пользуясь прикрытием весенних штормов и туманов. В S-te Maries мы пришли 16 декабря. Эту стоянку, или бухту Antogil адмирал наметил, как пункт соединения своего отряда с отрядом контр-адмирала Фелькерзама (тогда уже было известно, что Диего-Суарец для нас закрыт). Но, как выражались у нас, отряд контр-адмирала Фелькерзама, придя в Носси-бе, «разложился на составные элементы», и вызвать их к восточному берегу Мадагаскара оказывалось невозможным. 24 декабря, после нескольких дней бесплодных переговоров по телеграфу, адмирал решил, с отрядом, обогнувшим мыс Доброй Надежды, сам идти в Носси-бе. 26 декабря отряды соединились, и здесь началось поторапливание чинившихся кораблей. Приказано было, во что бы то ни стало, быть готовыми к 1 января. И все были готовы. Были уже запечатаны в конверты: маршрут через океан, рандеву с угольщиками, диспозиции погрузки угля в море, с указанием пароходов поименно и т. д.
Весь план пришлось отставить вследствие известных недоразумений с Гамбургско-Американской К°, отказавшейся поставить уголь где-либо, вне нейтральных вод. Насколько я мог быть в курсе дела, я понимал, что адмирал всякую задержку считает гибельной.
К тому же, по мере стоянки в Носси-бе, куда, тем или иным путем, но все же доходили известия из России (первый бунт в Севастополе), настроение команд становилось все менее и менее надежным; появлялись вспышки неудовольствия то на одном, то на другом корабле. Среди офицеров ясно сказывались два течения: одни говорила открыто, что надо возвратиться; другие, — сознавая всю справедливость такого решения, возражали, что, раз нас не возвращают, значит надо идти вперед и, чем скорей, тем лучше, чтобы чем-нибудь кончить. В успех мало кто верил. Мне казалось, что и адмирал, если бы получил приказание возвратиться, не протестовал бы... Поджидание «Олега», «Изумруда», миноносцев и вспомогательных крейсеров казалось многим (если не большинству) вредной тратой времени, а весть о снаряжении отряда контр-адмирала Небогатова вызвала среди личного состава эскадры полное недоумение и даже тревогу. Что касается предположений адмирала о местонахождении японского флота, то, насколько я мог быть осведомленным, он, при походе на Владивосток, не ждал серьезной встречи и боя раньше Японского моря, уверенный, что японцам нет расчета удаляться от своей базы, к которой мы сами, волей-неволей, вынуждены будем приблизиться, что же касается минных атак всякого рода, минных заграждений, плавающих мин и т. п., то адмирал полагал возможным предприятия этого рода не только в пределах Зондского архипелага, но даже и в Носси-бе и в океане при следовании мимо островных групп. Относительно основной идеи (плана) боя с неприятелем, в случае встречи значительных сил его, то план этот неоднократно излагался в приказах, дающих схему перестроения из походного в боевой порядок, и осуществлявшихся на учениях и маневрах. Повидимому, адмирал был уверен, что в решительном бою адмирал Того выступит во главе кильватерной колонны из своих лучших двенадцати броненосных кораблей. Им противопоставлялись наши главные силы, т. е. (на Мадагаскаре) восемь броненосных кораблей, также в строе кильватера и под непосредственным руководством Командующего эскадрой. После присоединения к нам отряда контр-адмирала Небогатова, выходило уже 12 против 12, хотя не берусь решать было-ли это к лучшему. Адмирал не высказывался определенно по этому поводу, но его желание избегнуть соединения с отрядом контр-адмирала Небогатова было всем достаточно очевидно. Итак общеизвестный план боя был нижеследующий: главные силы, броненосные отряды (сначала 8, потом 12 кораблей) в одной кильватерной колонне под непосредственным руководством Командующего эскадрой, должны сражаться с головными силами неприятеля, которые (по предположению, оправдавшемуся действительностью) также действуют в одной кильватерной колонне под руководством своего главнокомандующего. Транспорты, имеющиеся при эскадре, удаляются от места боя на румб и расстояние, указанное им начальником крейсерского отряда, или идут на рандеву, им же указанное. Разведочный отряд (слабый по артиллерии) сопровождает транспорты, охраняя их от нападения судов, подобных себе. Крейсерский отряд действует самостоятельно, по усмотрению своего начальника, имея целью поддержку главных сил и недопущение неприятельских крейсеров к погоне за нашими транспортами. Миноносцы, следовавшие при эскадре, по состоянию своих котлов и механизмов, были в столь жалком положении, что никакой активной роли им не приписывалось, а вся их деятельность сводилась к охранной и сторожевой службе. Такова была основная идея (общий план) боя, которая не могла не быть известной каждому из офицеров эскадры. Значение разведочной службы, конечно, ни кем на эскадре не отрицалось, но осуществление ее на деле встречало неодолимое затруднение... в недостатке средств... О бое, о разведке, которая могла бы ему предшествовать, окончу позже, если меня спросят, теперь же буду говорить лишь о походе к театру военных действий. На этом походе, что имел в своем распоряжении Командующий эскадрой для целей разведки? «Олег», «Аврора», «Жемчуг», «Изумруд» — вот были суда, заслуживавшие названия крейсера, как это слово ныне понимается, но каждое из этих судов было драгоценно, как боевое. Ведь в будущем предстояло встретиться с японским флотом, в котором кроме главных сил, превосходивших наши, была еще эскадра вице-адмирала Катаока из 17 крейсеров с добавкой 10 мелких крейсеров не многим уступающих «Жемчугу». У нас оставались еще для разведочной службы пять вспомогательных крейсеров, (против 16 японских). Адмирал упорно пытался приспособить их к этому роду деятельности, и начальник разведочного отряда, капитан 1 ранга Шеин, приложил не мало труда и забот к обучению своего отряда. Опыт показал, что поздно учиться, уже идя на войну и со дня на день ожидая соприкосновения с неприятелем. Маневрируя в море близ Носси-бе, мы, иногда, имели случай разбирать сигналы «Светланы», полные горькой иронии: «Попробуйте соблюдать назначенную дистанцию». — «Попытайтесь исполнить предыдущий сигнал». Однажды, при таких маневрах, «Кубань» едва не столкнулась с «Суворовым». Несчастье было избегнуто тем, что флагманский броненосец дал полный ход назад, положил руль на борт и уступил дорогу заблудившемуся разведчику. Беспроволочный телеграф с самого начала и до конца был неудовлетворителен. Не будучи специалистом, не берусь судить, в чем был корень зла, но не могу не привести фактов. При проходе Большим Бельтом броненосец «Орел», вследствие повреждения рулевых приводов, вынужден был стать на якорь. Эскадра проследовала дальше. Адмирал послал меня на буксирном пароходе «Русь» (Роланд) в распоряжение командира броненосца. Помощь моя, в смысле буксировки, не понадобилась, но броненосцу мы оказали большую услугу: стоя на якоре рядом с ним и принимая своим аппаратом телеграммы «Суворова», которые от нас передавались на «Орел» семафором. Переговоры с «Суворовым» прервались, когда эскадра удалилась от нас на 40 миль — предел действия, относительно, слабого аппарата «Руси» (Роланда) системы Маркони. Мощный аппарат «Орла», системы Сляби-Арко, оказался беспомощным. В Носси-бе, 1 февраля 1905 года, «Корея» (аппарат Маркони) приняла телеграмму «Олега» с расстояния 60 миль и донесла об этом на «Суворов». Ни этот последний, ни другие суда, стоявшие на рейде, этой телеграммы не получили, хотя на «Урале» была мощная станция (Сляби-Арко), действующая по контракту на 500 миль. (См. приказ от 1 февраля 1905 года за № 83). В Камранге, 6 апреля, «Суворов» не только не мог дозваться «Алмаза», находившегося в расстоянии 15 миль, но даже и «Олега», стоявшего на рейде; равным образом, в тот же день, не могли дозваться «Риона», бывшего в дозоре. Этот последний факт вызвал приказ от 7 апреля за № 194, который начинается словами: «Упорный, восьми-месячный поход по водворению на эскадре беспроволочного телеграфирования увенчался следующими результатами»... и заканчивается — «Г.г. флагманы и капитаны! пора принять самые энергичные меры к водворению порядка в этой наиважнейшей отрасли службы». Полагаю, что приведенных примеров вполне достаточно для характеристики того беспроволочного телеграфа, которым обладала эскадра и который должен был бы служить основой дозорной и разведочной службы, в том смысле, как эта служба теперь понимается. На Мадагаскаре — остались обучать вспомогательные крейсера разведочной службы; на походе к берегам Аннама их учили дозорной службе, но, в виду ненадежности беспроволочного телеграфа, крейсера дозорной цепи держались друг от друга в пределах видимости отдаленных сигналов.
Во время пребывания в водах Аннама был составлен план посылки вспомогательных крейсеров на разведки, особенно в виду полученных известий, что в этих водах находятся Hong-Kong и Nippon-Maru, имеющие на борту подводные лодки. План этот был отставлен, так как французские власти больше всего опасались обвинения в том, что их (нейтральные) воды служат базой для наших военных операций. На походе от берегов Аннама в Желтое море, разведочный отряд нес дозорную службу, а от восточных берегов Формозы четыре лучшие крейсера были отправлены для демонстрации на торговых путях. При эскадре остался только «Урал», на который все еще надеялись, как на средство войти в сношения с Владивостоком уже из Корейского пролива. Крейсерский отряд для разведок не употреблялся, насколько я понимаю, в силу того, что адмирал, в виду подавляющего превосходства неприятеля в численности, дорожил этими судами, как боевыми. Кроме того, на основании случайно брошенных фраз и замечаний адмирала, я думаю, что он, не надеясь на победу в открытом бою, ведущую к «обладанию морем» (телеграмма его ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ с Мадагаскара), рассчитывал единственно на прорыв Корейским проливом, незаметно для неприятеля, без боя, пользуясь обстоятельствами погоды, а в этих условиях послать разведчиков — значило бы обнаруживать себя. Этим я объясняю не только отсутствие разведки, но и запрещение телеграфировать. Положительно утверждаю, что этот смелый замысел был близок к осуществлению. Если бы повреждение машины «Сенявина» не вынудило нас всю ночь с 12-го на 13 мая идти малым ходом, т. е. если бы в Корейском проливе мы были не 14-го, а 13 мая, прорыв удался бы вне всякого сомнения. Японские источники подтверждают, что 13 мая, из за тумана и свежей погоды, все их разведчики вынуждены были укрыться по портам и что наша эскадра была открыта впервые лишь в 4 часа 30 минут утра 14 мая, когда, в поредевшем тумане, «Синано-Мару» почти наткнулся на наши госпитальные суда, следовавшие в 5 милях позади эскадры, а по ним открыл и эскадру. На первых, изданных в Японии, планах боя эскадра показана идущей из под южного берега Кореи. Значит, японцы полагали, что мы (зачем-то) направились в глубь Желтого моря и обогнули Квельпарт с севера. Ясно, что они нас совершенно потеряли из виду в этот период времени. Еще днем 13 мая мы принимали японские нешифрованныея телеграммы. Вряд ли таковые могли бы посылаться, если бы наше присутствие вблизи подозревалось. Наконец, флаг-офицер адмирала Того, навещая меня в госпитале, превозносил удачу «Синано-Мару» и говорил, что если бы прошло еще два дня без вестей об нас, то они пошли бы на север караулить под Владивостоком. Вследствие повреждения в машине «Сенявина» потеряна была надежда пройти Корейский пролив 13 мая. При этом адмирал хотел быть в средней точке пути этим проливом в полдень, чтобы в обе стороны от полдня и от этой точки имелся в распоряжении наибольший (возможный) промежуток светлого времени для прохода мест, угрожаемых японским минным флотом. При таком расчете и при нашем эскадренном ходе, мы имели около 4 часов запаса, которые могли израсходовать или уменьшив ход, или посвятив их эволюциям. Адмирал избрал последнее, видимо, желая в последний раз проверить подготовку своей эскадры. Надо принять во внимание, что, в виду давления со стороны французских властей, оставаться у берегов Аннама после присоединения отряда контр-адмирала Небогатова, было совершенно невозможно. Отряд этот спешно погрузился углем и пошел с нами в поход и в бой.
Учиться уже не было времени. Командиры новоприбывших кораблей могли только перечитать приказы о маневрах, которые мы проделывали на практике. Результат оказался тот, которого и следовало ожидать. Первое перестроение из походного в боевой порядок вышло еще довольно удовлетворительно, но дальнейшее маневрирование, по сигналам, никуда не годилось... Относительно подготовки эскадры в этом отношении, могу доложить, что первые недели пребывания на Мадагаскаре были посвящены изготовлению к походу и приемкам. Затем, когда выяснилось, что стоянка затягивается, начался учебный период. С 13 января по 8 февраля эскадра 7 раз выходила в море для стрельбы и маневрирования. После каждого выхода, то на одном, то па другом корабле обнаруживались дефекты, требовавшие времени для исправления. Не беру на себя смелость оценивать степень боевой готовности эскадры в том отношении. Вот подлинные слова из приказов по эскадре от 14 января за № 42 и от 20 января за № 50: «...съемка с якоря показала, что 4-х месячное соединенное плавание не принесло должных плодов... Строй фронта продолжает быть нашим камнем преткновения, получается не строй, а безобразная толпа... Предписываю безотлагательно оглядеться и помнить, что, без быстрых переходов из строя кильватера в строй пеленга или фронта и обратно, нельзя маневрировать в бою...». Наконец, после ряда выходов в море, в приказе от 25 января за № 71 говорится: «...простейшие, последовательные повороты на 2 — 3 румба при перемене курса эскадры в строе кильватера никому не удавались...». От себя добавлю лишь, что, под конец, повороты «Всем вдруг на 8 R» (из кильватера во фронт) удавались, но получившийся таким образом строй фронта весьма быстро приходил в беспорядок, что же касается поворота «Всем вдруг на 16 R» (в строе кильватера), то после поворота ничего похожего на кильватерную колонну ни разу не получалось. С половины февраля опять пошли усиленные приемки и переборки машин в ожидании предстоящего похода. С начала февраля и до ухода с Мадагаскара, главным образом, обучили эскадру отражению ночных минных атак, которые производились, впервые для этой цели примененными, минными катерами. И в этом отношении оказалось, что, обучая минные катера атаке, а эскадру — ее отражению, приходится начинать с азбуки... Доносил ли адмирал о такой, явно обнаружившейся, неподготовленности своей эскадры? — не знаю, но, насколько мне было известно, он отнюдь не обманывался и вполне сознавал слабость «армады». Иногда в его замечаниях мне слышалось почти отчаяние. Я думаю, если даже в своих донесениях он не решался высказаться со всей откровенностью, то единственно потому, что сам чистосердечно обманулся в своих ожиданиях и боялся, что ему не поверят... боялся страшного упрека в недостатке решимости... Ведь не только вся сухопутная Россия, но даже и мы — моряки в Порт-Артуре — верили в силу 2-й эскадры, и, если б она отказалась от похода, если б она повернула назад, мы заклеймили бы весь личный состав ее, с руководителем по главе, обвинением в трусости... Обучение эскадренному маневрированию продолжалось и после ухода с Мадагаскара, в океане, но, конечно, не в силах было поднять это дело на должную высоту. Уже в Индейском океане, неоднократно, докладывалось адмиралу о необходимости плавания без огней. Нет сомнения, что адмирал и сам сознавал эту необходимость. Однако, что можно было возразить на его суровый ответ: — «Куда же пробовать ходить без огней, когда и с огнями то ходить не умеют!» Это была горькая правда: расстояния между кораблями и колоннами назначались два кабельтова с предупреждением словесно, сигналами и приказами, что лучше меньше, чем больше, и тем не менее, несмотря на плавание с огнями, несмотря на все побудительные сигналы в течение ночи, обыкновенно, к рассвету расположение судов эскадры очень мало походило на порядок, указанный походной диспозицией. Бывало, что подобное явление имело место даже и днем... С прибытием к берегам Аннама были упразднены топовые огни, а в отличительных приказано было держать 5 свечевые лампочки. На походе от Аннама в Японское море приказано было держать лишь отличительные огни, обращенные внутрь строя и кормовые огни с угловым освещением. Идти дальше этого адмирал не решался. Не смею утверждать, но позволяю себе высказать лишь как предположение, что одной из главнейших причин выбора широкого Корейского пролива для следования во Владивосток, явилось отсутствие надежды на успешное руководительство движениями эскадры при плавании узкими проливами в туманах, столь обычных для Японского моря в весеннее время.
Последняя погрузка угля в море имела место 10 мая на походе с океана к о-вам Мияко. Расчет, указанный адмиралом, был таков, чтобы ко входу и Корейский пролив каждый корабль имел полный нормальный запас угля. На «Суворове» к утру 14 мая угля было около 1000 тонн. Всяких прочих запасов и матерьялов было приказано взять столько, сколько может быть погружено в соответственные помещения, или в помещения пригодные для этой цели; в общем, не менее, как на 4 месяца плавания. На транспортах, отправленных в Шанхай, были различные запасы и уголь в количестве, достаточном для догрузки боевых судов, если бы и после неудачного боя эскадра спустилась к Чусанскому архипелагу. В то время никто не предполагал, что транопорты под коммерческим флагом могут быть интернированы в нейтральном порту; захват и задержки их считались возможными только в открытом море крейсерами неприятеля, но никак не властями порта нейтральной державы.
О возможности вышеупомянутого отступления, я слышал случайно; случайно же, из разговоров узнал о том, что в этом смысле даны предписания. Точная редакция их мне неизвестна, — Оставление при эскадре трех транспортов и плавучей мастерской (Анадырь, Иртыш, Корея и Камчатка) я понимал, как неизбежное следствие указаний, подученных адмиралом, — не обременять собою Владивостока, запасы которого скудны, оборудование недостаточно, а железная дорога с трудом удовлетворяет нуждам армии. Выбраны были именно эти суда, как наиболее исправные и могущие свободно дать до 14 узлов, т. е. не стесняющие движения эскадры. Пароходы, отправленные в Шанхай, с трудом могли держать средний ход (за сутки) от 9 до 10 узлов. — Было ли назначено точное рандеву на случай неудачи боя? — мне неизвестно, сигнала об этом не было. — Почему госпитальные суда накануне боя шли с полными огнями? — полагаю, в силу Гаагской конференции. — Относительно определения момента, когда мы начали получать радиограммы неприятеля — не могу высказаться определенно. По причине неисправности или несовершенства наших приборов, или вследствие неопытности наших телеграфистов, мы никогда не были уверены, что именно получаем: радиограммы неприятеля, или запись раз-рядов атмосферного электричества. Иногда, (еще со времен прибытия на Мадагаскар), эти знаки, старательно комбинируемые, давали что-то похожее на связные фразы. В Ван-Фонге, за две недели до прибытия отряда контр-адмирала Небогатова, на нескольких судах утверждали, что получают вызов «Николая I». Был ли это результат случайной комбинации атмосферных разрядов, или военная хитрость бродивших невдалеке японцев — неизвестно. Явственные и понятные (по японской азбуке) знаки, слагавшиеся в слова, мы начали получать лишь 13 мая. Вечером, того же дня, принимали группы знаков, хотя и непонятных (шифрованных), но, несомненно представлявших собою связные фразы. Однообразие этих знаков и их периодичность давали основание предполагать, что мы слышим перекличку разведчиков. Можно было даже сосчитать число переговаривающихся станций — их было семь. Очевидно, тогда мы еще не были открыты (это подтверждают и японские донесения) и на вопрос: — могли бы мы в это время повернуть и незамеченными выйти в океан к востоку от Японии? — считаю себя в праве ответить утвердительно. — Почему после того, как по резко изменившемуся (около 5 час. утра) характеру радиограмм можно было догадаться, что мы открыты, в особенности после того, как «Урал» (в 6 часу утра) увидел отряд неизвестных судов, пересекавший курс эскадре позади нее, — почему с этого момента не приказано было тому же «Уралу» мешать телеграфированию? — не знаю и объяснить не могу. — Первый неприятельский разведчик (не считая отряда, виденного «Уралом») был замечен с «Суворова» в 6 часов 45 минут утра. Это был «Идзуми», появившийся из тумана позади нашего правого траверза в расстоянии около 60 — 70 кабельтовов. К 8 час. утра он приблизился на дистанцию 50 кабельтовов. Пробили боевую тревогу, но он начал удаляться и скрылся по мгле. — Почему не были посланы крейсера для отогнания или уничтожения «Идзуми»? — полагаю, что адмирал, считая незаметный прорыв неудавшимся, а себя открытым и в виду неминуемой скорой встречи со всеми силами неприятеля и превосходных сил противника, не решался отделить от эскадры ни одного боевого корабля, опасаясь, что отделившиеся будут потеряны для эскадры в самый решительный момент. Неизменно-неудачный опыт предшествовавших учебных посылок крейсеров мог дать надлежащий повод к такому опасению. Это, однако же не более, как моя догадка, основанная на мысли неоднократно высказывавшейся адмиралом, что вся наша надежда на успех — в сплоченности, в стремлении использовать в решительный момент все, что есть под руками, всякую пушку, имеющуюся в нашем распоряжении.
Принимая во внимание, что у наших тихоходов достоверная скорость была 11 узлов, эскадренный ход в бою был назначен 9 — 10 узлов. Такой и держали. Относительно строя, в котором эскадра вступила в бой, не доверяя памяти, привожу подлинное выражение из моего дневника, писанного под свежим впечатлением: «...эскадра заканчивала перестроение, когда, в 1 час 49 минут, был сделан первый выстрел с «Суворова». В этот момент я находился на заднем мостике. Мое впечатление, поныне сохранившееся, таково, что «Ослябя» вступал в кильватер «Орлу», как корабль, случайно вышедший из строя и вновь занимающий свое место, т. е. он был влево от линии кильватера I броненосного отряда, но немного. За ним, изогнув строй кильватера в дугу (но не крутую), следовал II броненосный отряд; III броненосный отряд был оттянувшись и, как мне показалось, скучившись. Особого условного сигнала на случай тяжкого поранения или смерти Начальника эскадры, установлено не было. Что касается ночных опознательных сигналов, то они были введены в действие еще по прибытии на Мадагаскар. Относительно руководства действиями эскадры и ведения боя после выхода из строя «Суворова», могу утвердительно сказать, что по моим наблюдениям и записям эскадру вел сначала «Александр III», затем — «Бородино», и никакой попытки руководить ею со стороны «Николая I» я не видел. «Буйный» отвалил от борта «Суворова» в 5 часов 30 минут пополудни. Этот момент был мною записан. Гибели «Ослябя» я не видел, а о причине ее, со слов раненых офицеров, лежавших вместе со мной на палубе «Буйного», узнал, что три снаряда большого калибра, попав близ ватерлинии, с левого борта, под носовой 10" башней, образовали огромную пробоину; вода, попадавшая в нее, дала крен. а когда, таким образом, пробоина сделалась полуподводной, через нее хлынул целый поток; непроницаемая переборка XIV угольной ямы не выдержала, и это погубило броненосец. Пробоина была столь огромна, а увеличение крена так стремительно, что учебные мины заграждения, уложенные в жилой палубе кругом основания башни, успели выкатиться наружу и, плавая на воде, пугали, как спасающихся, так и миноносцы, спасавшие их. «Камчатку» я видел с «Буйного». Она стояла неподвижно в расстоянии 3 — 4 кабельтовых от «Суворова». Труба была сбита на половине высоты. Ее, как и «Суворова», расстреливали в то время (5 часов 30 минут дня) японские броненосные крейсера (вице-адмирала Камимуры). Из сопоставления личных моих наблюдений и японских сведений можно заключить, что «Камчатка», проходя около 5 часов вечеря вместе с эскадрой мимо «Суворова», здесь, случайно близ него, была подбита, а, затем, и утоплена артиллерийским огнем. Почему на «Буйном» не был поднят флаг Командующего эскадрой? — объяснить нс могу. На «Суворове», хотя и был тяжело ранен еще в 3 часа дня, а, затем, получил несколько более легких ран и контузий, я все же до конца держался на ногах и даже, хотя с посторонней помощью, мог ходить, но, после пересадки на «Буйный», как-то сразу свалился с ног и выбыл из строя. Последнее мое действие, которое можно назвать исполнением служебных обязанностей, было обращение к адмиралу (по приказанию флаг-капитана) с вопросом: считает ли он себя в силах продолжать командование и на какой корабль прикажет себя везти? Это было во время его перевязки. Он, видимо, прилагал большие усилия, чтобы понять меня. Наконец, словно что-то вспомнил и слабым голосом ответил:
«Нет... куда же... сами видите... командование Небогатову...» а затем, с внезапной вспышкой энергии, резко и отчетливо приказал: «Идти эскадрой! Владивосток! Курс NО 23°». Этот ответ я послал флаг-капитану через кого-то из офицеров (кажется, через лейтенанта Леонтьева), так как сам не был в состоянии добраться до мостика. Какое приказание было дано (тогда же) «Бедовому» в точности не знаю. С кормы, где я лежал, видно было, что с мостика что-то семафорят и кричат в телефон; кто-то из окружающих объяснил, что это посылают «Безупречный» к «Николаю I» передать последние распоряжения адмирала, и «Бедовый» к «Суворову» снять оставшихся людей. На верхней палубе «Суворова» горели, главным образом, шлюпки в рострах (также и минные плоты), а также коечные ограждения и внутренняя деревянная отделка рубок; лишнего дерева на верху не было, да и вообще меры к удалению его были приняты на эскадре заблаговременно. С этой целью флагманский корабельный инженер Политовский, по приказанию адмирала, неоднократно объезжал суда эскадры по прибытии в Камранг, а обсуждение этого вопроса велось еще на Мадагаскаре.
Скрещенных рей на «Авроре» я не видел, но кормовой флаг на ней, в 6 часу вечера, был как бы приспущен до половины. Впоследствии (в госпитале Сасебо) офицеры «Донского» объяснили, что на «Авроре» был сбить нок гафеля вместе с флагом; флаг подняли на эренс-талях, но, конечно, могли поднять его только до блока, т. е. до половины; стеньговые флаги были на местах.
В каких пунктах нашего побережья (кроме Владивостока) имелись станции беспроволочного телеграфа? — на эскадре не было широко известно. Может быть, эти сведения были сообщены флагманам и капитанам, но я этого не знаю. Относительно подводных пробоин на «Суворове» могу доложить, что достоверно известная была только одна — с левого борта, в помещении кормового минного аппарата, которое и было через нее затоплено; затем была обнаружена течь в отсеке, где помещались подводные аппараты, почему и предполагали, что где-то, поблизости левого, получена пробоина, но найти ее не могли; внутри самого помещения подводных аппаратов никаких признаков пробоины не было. На «Суворове» в румпельном отделении, и боевом посту и в боевой рубке были установлены нактоузы для 7" компасов (в жидкости), но самих компасов этого рода было только два, которые и находились в боевой рубке и в боевом посту. Причины такого недостатка в снабжении — мне не известны. Сигнал: «Крейсерам и транспортам не отходить дальше 5 миль» у меня не записан и я о нем не помню.
На дополнительные вопросы членов Комиссии имею показать нижеследующее: затруднения в угольной операции, задержавшие эскадру в Носси-бе, происходили не от недостатка наличия угля, но вследствие отказа Гамбургско-Американской К° грузить уголь вне нейтральных вод. В это время в Диего-Суарец стояла целая эскадра угольщиков с полным грузом. В секретной диспозиции погрузки угля в море — все пароходы были указаны поименно. Каким образом получены были сведения о том, что на Hong-Kong и Nippon-Maru имеются подводные лодки, и эти крейсера высланы нам навстречу, — не знаю, так как подлинных документов не видал, а слышал об этом из разговоров без упоминания об источнике. Возможное нападение с их стороны ожидалось в Южно-Китайском море, почему, по прибытии в Камранг, составлен был план разведок и наблюдения за окрестными водами, осуществить который не удалось по причинам, о которых я уже говорил. В море, на походе, на разведочный отряд и крейсера «Жемчуг» и «Изумруд» возлагалась обязанность удалять с пути эскадры все коммерческие пароходы, а за теми, которые проходят в виду ее — иметь наблюдение. О получении знаков на приемных аппаратах беспроволочного телеграфа я уже говорил. О получении знаков на приемных аппаратах беспроволочного телеграфа я уже говорил. Они получались все время пребывания эскадры в тропиках, но никогда нельзя было с уверенностью определить их происхождение. Почему транспорты не были посланы кругом Японии? – Относительно назначения отправленных в Шанхай я уже высказывал ранее мои предположения, что же касается «Камчатки», «Анадыря», «Иртыша» и «Кореи» мне ничего не известно. «Русь» и «Свирь», как водоотливные и буксирные пароходы, должны были помогать поврежденным судам. Назначение их объяснено в приказах по эскадре. «Бородино» в самый момент его гибели, я не видел.
О строе эскадры при начале боя (первый выстрел) я уже говорил и могу добавить лишь, что, по сохранившемуся у меня впечатлению, ни одно из судов главных сил не могло препятствовать огню другого. Если даже концевые не стреляли (разобрать было трудно), то единственно из-за дальности дистанции, т. к. III броненосный отряд оттянулся; случайно образовавшийся изгиб кильватерной колонны в дугу только увеличивал угол обстрела концевых.
Транспорты не мешали маневрированию эскадры (по крайней мере в начале боя), но поведение их удивило меня. В течение 40 минут, до выхода «Суворова» из строя, наша и японская эскадры, постепенно склонялись вправо, или, как бы, по дугам концентрических кругов, выдерживая артиллерийский поединок на курсах, почти параллельных. Транспорты, как мне казалось, оставались почти в центре этих кругов, не уходя в сторону от места боя, как это следовало по приказу и как делалось на ученьях. Они, как будто, толкались на одном месте. Может быть, впечатление мое ошибочно. Не настаиваю, так как на транспорты я оглядывался лишь мельком и все мое внимание было обращено на обстоятельства боя главных сил.
После выхода «Суворова» из строя я уже вовсе не наблюдал за транспортами. Относительно скорости хода судов І-го броненосного отряда, привожу отзывы их механиков, с которыми приходилось не раз беседовать: «Суворов» и «Александр III» могли рассчитывать на 15 — 16 узлов; на «Бородине» уже при 12 узлах начинали греться эксцентрики и упорные подшипники; «Орел» вообще, не был уверен в своей машине, повреждения были весьма часты. Возвращаясь к причинам задержки эскадры на Мадагаскаре, на основании тех сведений, в которые я был посвящен, могу вкратце формулировать их так: до Нового года — неготовность к походу судов отряда контр-адмирала Фелькерзама, «разложившихся на составные элементы»; в первой половине января и даже долее — недоразумения с Гамб.-Амер. К°; в конце января — ожидание, со дня на день, прибытия отряда капитана 1-го ранга Добротворского; после его прихода, какое-то ожидание (задержки), причины и смысл которого остались мне не известны, так как я не был посвящен в секретную переписку с Петербургом, и, наконец, неожиданный для большинства выход на Восток, который на эскадре объяснялся желанием адмирала избегнуть соединения с отрядом контр-адмирала Небогатова. В кают-компаниях это предположение встречало полное сочувствие и многие открыто высказывались, что лучше рискнуть идти на прорыв, как есть, чем тащить с собой «утюги».
Еще до ухода из России (это я узнал в S-te Marie) пунктом сосредоточения сил эскадры, а также отходным пунктом ее с Мадагаскара на Дальний Восток, был назначен Диего-Суарец. По прибытии в S-te Marie адмирал получил известие, что Диего-Суарец для нас закрыт и наметил пунктом сосредоточения, взамен его, S-te Marie или бухту Antogil.
В то же время из Петербурга усиленно рекомендовали Носси-бе, куда уже был направлен отряд контр-адмирала Фелькерзама. Адмирал упорно настаивал на своем новом выборе, так как Носси-бе было возвращением назад, удлинением предстоящего пути через океан, но, в виду «разложения на составные элементы» судов отряда контр-адмирала Фелькерзама, потеряв надежду вызвать их к себе в скором времени, пошел сам к ним на соединение.
Встреча отряда контр-адмирала Небогатова была чрезвычайно торжественная. В действительную силу прибывших подкреплений вряд ли кто верил, особенно, после, хотя бы отрывочных, разговоров с новоприбывшими, но самой встрече все, без исключения, были рады. Эта встреча знаменовала собою конец томительного скитанья у берегов Аннама, совершенно подорвавшего силы личного состава. Радовались близкому концу, каков бы он ни был. По моим личным впечатлениям эти полгода в тропиках на военном положении, а особенно стоянки на Мадагаскаре и пребывания п Южно-Китайском море, были, и в смысле физическом, и в смысле моральном, утомительнее полугода войны в Порт-Артуре. Думаю, не преувеличу фактов, если скажу, что в то время личный состав эскадры был на волосок от явной апатии, от вполне безразличного отношения к будущему. Горячие споры в кают-компаниях о характере предстоящих действий, столь обычные в первое время по выходе из Либавы, совершенно прекратились. Все слишком устали. Одна твердая уверенность, что адмирал все тот же, что он не устал, что он поведет и приведет, только она еще сдерживала ежеминутно готовую прорваться деморализацию... Были ли разговоры о возможности пройти Корейский пролив ночью, двумя отрядами, через оба прохода? Нет. Во-первых, всякий с циркулем в руках мог рассчитать, что при нашей скорости и 9 часах темного ночного времени это задание неосуществимо, а во-вторых – идея адмирала – идти всем вместе, не разлучаться ни при каких обстоятельствах, действовать всегда всею силою, использовать в решительный момент каждую пушку, пользовалось на эскадре широкой популярностью. Отделить, т. е. бросить на верную гибель, отряд тихоходных и слабейших корабле, казалось невозможным...
Относительно деятельности вспомогательных крейсеров, я уже говорил подробно, а здесь повторю вкратце: в океане они несли дозорную службу; за время скитанья у берегов Аннама – разведки оказались неосуществимыми из-за дипломатических соображений; по выходе из Ван-Фонга, они опять несли дозорную службу, а от восточных берегов Формозы – были отправлены для демонстраций.
Еще вопрос о характере служебной деятельности лейтенанта Свенторжецкого. Могу подтвердить, что лейтенант Свенторжецкий, — старший флаг-офицер, — ведал всей секретной перепиской адмирала и, за исключением флаг-капитана, был единственным лицом, вполне в ней осведомленным. Что касается его осведомленности в настроении, взглядах и намерениях адмирала, то смело можно сказать, что непосредственно докладывая расшифрованные телеграммы, получая ответы на них для шифровки, часто производя эту работу в каюте адмирала и в его присутствии, он имел наиболее случаев слышать и знать самые сокровенные мысли своего начальника лучше и полнее, чем даже флаг-капитан... Высказывал ли Свенторжецкий в своих письмах взгляды личные или общие? —  Решить трудно. Были это взгляды адмирала? — Ответить может только сам адмирал, а по отношению к прочим надо принять во внимание, что откровенная оценка положения дел высказывалась лишь в тесном товарищеском кругу, даже с глазу на глаз, а в кают-компании, на людях, кто же позволил бы себе высказываться громко о безнадежности предприятия, которое приказано выполнить. Это значило бы угашать среди сотоварищей дух и без того несильный...
Адмирал ведет —значит приказано и нечего разговаривать — надо идти. Таково было настроение.
Телеграммы адмирала ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ от берегов Аннама и ответы на них оглашены по эскадре не были, но подобная же переписка с Мадагаскара, кажется, была сообщена флагманам и капитанам.

Капитан 2 ранга В. Семенов.

16 августа на дополнительные вопросы Комиссии показываю: Относительно беспроволочного телеграфирования, не будучи специалистом, могу показывать лишь со слов других; мое впечатление, что дело было не только в неумелости управления, но и в самой системе Сляби-Арко.
На Мадагаскаре производились двух-сторонние маневры по заранее составленному плану. Когда их делали по этому плану, то они удавались, хотя и не безукоризненно, когда же приказано было отрядам разойтись на определенные пункты и, затем, действовать по-способности, то ничего не вышло. Как понималось на эскадре, — главная задача крейсеров была охрана транспортов, а, затем, поддержка главных сил, оказание помощи поврежденным кораблям главных сил и прикрытие таковых от неприятеля. В этих пределах начальнику крейсерского отряда представлялась полная самостоятельность. На основании фактов уже указанных мною:
1) первоначально — изданные японские планы боя показывают эскадру (нашу), выходящею из пролива между Кореей и Квельпартом; 2) 13 мая мы получали японские телеграммы не шифрованные; 3) в ночь с 13 на 14 мая телеграммы, хотя и шифрованные, были так однообразны и так периодичны, что казались условной перекличкой; 4) из японских описаний и со слов флаг-офицера адм. Того первые сведения об эскадре дал «Синано-Мару» к 4 час. 30 мин. утра 14 мая; на основании этих фактов я полагаю, что если даже японцы и следили за нами успешно в первое время выхода из. Ван-Фонга, то за последние дни перед боем они потеряли эскадру из вида.
Из японской книги «Ниппон-кай Тай-кай Сен» (Великое морское сражение в Японском море) могу привести следующую выдержку, которая может служить объяснением судьбы «Безупречного»: — «В это самое время (прорыв «Изумруда» на север) из Иококу-Ван возвращался крейсер «Читозе» после уничтожения неприятельского миноносца (имя которого неизвестно)». В той же книге все прочие миноносцы, как уничтоженные, так и захваченные японцами, названы поименно.

Капитан 2 ранга В. Семенов.

#135 04.09.2010 15:19:26

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

7.

Показание Флагманского Штурмана корпуса флотских штурманов Полковника Филипповского.

1) По выходе 2-й эскадры от берегов Аннама, броненосцы 1-го отряда имели угля 1700 — 1750 тонн; в пути до Корейского пролива были 13 дней; на этом переходе два раза догружали уголь и приняли за два раза 400 тонн, итого, значит, всего угля было 2100 — 2150 тонн. Израсходовано было за 13 суток перехода, считая по 125 тонн в сутки, (хотя при Вестфальском угле расход был больше), 1625 тонн. Оставалось к утру 14 мая около 525 тонн. Провизия была принята полностью, насколько позволяли провизионные погреба; расход же мокрой провизии, солонины и капусты был усиленный, так, например, из 10 бочек солонины, доктор находил не более трех или четырех годных, остальное бросалось сейчас же за борт, то же самое происходило с капустой; все это происходило на моих глазах, так как я целый день проводил на мостике. Броненосцы вступили в бой 14 мая при той же осадке, что и в Кронштадте, т. е. около 29 фут, так что 14 мая броненосцы не были перегружены ни углем, ни провизией.
2) Цель посылки 2-й эскадры на Восток была, главным образом, соединение с 1-й эскадрой. Маршрут эскадры, время и места погрузки углем, а также потребное количество угля и число пароходов-угольщиков были разработаны мною при содействии полковника Осипова и капитана 2 ранга Де-Ливрона, при чем были разработаны 3 пути 2-й эскадры: 1) Суэцким каналом, 2) Мысом Доброй Надежды и 3) Магелановым проливом.
В 1-й половине, три проекта путей были доложены ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ в Царском Селе, и, тогда же, был выбран смешанный маршрут: часть эскадры, с допустимой осадкой, должна была идти Суэцким каналом, а более глубоко-сидящие — Мысом Доброй Надежды, чтобы соединиться у Мадагаскара в Диего-Суареце. Дальнейший путь был разработан только до Чусанского архипелага, так как с этого пункта надеялись войти в сношение с 1-й эскадрой, и 2-я эскадра поступала под начальство Командующего флотом в Тихом океане.
3) После падения Порт-Артура, у нас осталась одна цель — достигнуть Владивостока и все сводилось к тому, чтобы дойти туда. Адмирал требовал от меня указаний мест, где можно грузить уголь в море; на всем переходе Индейским океаном, от Мадагаскара до Аннама, пользуясь указаниями лоции и моих заметок, собранных за долговременное плавание, во всех указанных мною пунктах погрузка состоялась. На переходе же от Аннама до Владивостока, кружными путями, через Сапгарский или Лаперузов пролив указать с уверенностью мест погрузки угля в море не мог, так как в это время года по восточную сторону японских островов, дует еще NО пассат, который мы и встретили, выйдя в океан Балинтанским проливом, расстояние через Сангарский пролив на 600 миль, а через Лаперузов пролив на 1300 больше, чем путь через Корейский пролив, при чем последний путь обещал не менее 1000 миль в тумане, где управлять такой большой эскадрой прямо невозможно. Вот те соображения, которые я доложил адмиралу.
4) Почему решили дать сражение 14 мая — мне неизвестно.
5) Плана боя не знаю; насчет рандеву, в случае поражения, не знаю. Всем было известно, что цель похода Владивосток.
6) Первые телеграфные знаки заметили 12 мая вечером.
7) Первого разведчика заметили, силуэт крейсера «Идзуми», утром 14 мая на правом траверзе эскадры.
8) Скорость эскадренные броненосцы нового типа могли развить узлов 13, не более, в особенности под большим сомнением были «Бородино» и «Орел», а вся эскадра и этого хода не могла дать. В бою у нас ход был 9 узлов и то 3-й броненосный отряд оттягивал.
9) Опознательными сигналами практиковались постоянно при охранной службе, так как на якорных стоянках эскадра всегда охранялась миноносцами и крейсерами.
Опознательные сигналы выдавались на сутки секретными циркулярами.
10) В какое время отделился «Алмаз» от эскадры — не знаю.
11) Рандеву было — Владивосток; было ли дано другое секретное, на случай поражения, — не знаю.
12) Расстояние между колоннами было около 8 кабельтовов. В 1 час. 30 мин. легли в NW четверть курсом, сходящимся с II и III броненосными отрядами, ход 11 узлов; в 1 час. 40 мин. вступили в голову левой кильватерной колонны на NО 23°; бой начался в 1 час. 49 мин.
13) С «Суворова» сошли на «Буйный» в 5 час. 30 мин.
14) Почему не был поднят на «Буйном» вице-адмиральский флаг, — не знаю.
15) Горели, главным образом, деревянные шлюпки, койки внутренняя обшивка рубок, даже краска на железе.
Надо заметить, что «Суворов» был выкрашен еще Балтийским заводом, так называемым «Риполином» и, хотя, в плавании и перед боем, он красился уже красками с примесью антипожарного состава, кроме того, в шлюпках была налита вода, но, при первых выстрелах шлюпки были пробиты, вода вытекла и все запылало костром.
Дерева в рострах не было, оно все было внизу и, по указанию флагманского корабельного инженера, приготовлено для укрепления переборок и для заделки пробоин. Пожар тушить было очень трудно, потому что два комплекта резиновых шлангов были перебиты, оставались одни ведра, с которыми немного можно сделать.
16) Относительно опознательных пунктов и станций беспроволочного телеграфа, я знал, что существует мощная станция во Владивостоке, затеи есть телеграф с Гамова мыса и с Аскольда.
17) Относительно пробоины около левого минного аппарата, я узнал от механика Федюшина, который пришел ко мне в центральный пост и сообщил, что в отделение минного аппарата течет вода, я ему посоветовал убрать оттуда людей и задраить все, что можно.
18) 5½ дюйм. компас из рулевого отделения был, по распоряжению старшего штурмана, перенесен в боевую рубку, так как там стоящий компас, очень чувствителен к боевой стрельбе. Сообщение с рулевым отделением совершенно прекратилось; все приборы, как-то: рулевые указатели, рулевые прикасатели, проводники к мотору рулевому и к мотору золотникового прибора, все были оборваны. Остались только в действии переговорные трубы, но в рулевое отделение переговорных труб не было. Сообщение центрального поста с рулевым отделением было следующее: надо было по горловине подняться в батарейную палубу, пройти всю палубу и, около кают-компании, снова опуститься в горловину уже до самого рулевого отделения; почти при самом начале боя, часть палубы, около входа в рулевое отделение, так была разворочена, что проходить туда уже не было возможности; при моей попытке снова основать штуртрос к золотнику рулевой машины, два посланные рулевые были убиты в батарейной палубе, а больше и рулевых не оставалось, так как, еще в начале боя, были убиты две смены рулевых в боевой рубке.
19) Посылка «Бедового» — снять только штаб с «Суворова», как вышедшего из строя, для перехода адмирала со штабом на невышедший еще из строя корабль.

Полковник Филипповский.

На вопрос был ли сделан сигнал в начале боя II и III броненосным отрядам вступить в кильватер I броненосному отряду, показываю дополнительно, — сигнал такой был, но не в начале боя, а за несколько минут до боя; после первого выстрела с «Суворова» уже никаких сигналов не поднималось. Сведения о беспроволочных станциях и о опознательных пунктах на нашем побережье были получены в штабе от капитана 2 ранга Кладо, но, были ли они сообщены на другие суда эскадры, не помню.

Полковник Филипповский.

#136 06.09.2010 14:00:34

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

8.

Показание флагманского штурмана капитана 2 ранга Де-Ливрона.

Когда начали собирать 2-ю эскадру, меня в марте призвал адмирал Рожественский и сказал, что берет к себе штаб-офицером по навигационной части; затем вышел секретный приказ о назначении меня флагманским штурманом Командующего эскадрой Тихого океана.
Из Либавы я вышел на «Алмазе», Бельты шел на «Ермаке», до Танжера на «Донском» и до Мадагаскара на «Нахимове». Адмирал Энквист смотрел на меня, как на офицера не своего Штаба, что я заключаю по тому, что никогда никаких советов не спрашивал и приказаний не отдавал; все распоряжения делал через своего флаг-офицера лейтенанта Ден, которому очень доверял. Были ли выработаны инструкции отдельно на крейсерском отряде о тушении пожара, отражении атак, похода ночью боз огней и т. д., не могу сказать наверное, в некоторых же вопросах я сам принимал участие в разработке, по просьбе лейтенанта Ден. У Командующего я принимал участие тоже в разработке хода без огней, отражении атак и т. д. В Носси-бе выходили на эволюции и были выработаны две задачи примерного сражения, во время исполнения второй под конец пришел «Олег». С Мадагаскара я шел на «Алмазе» до Камранга и здесь производил эволюции отражения атак крейсерами по выработанной раньше форме у адмирала Энквиста. На переходе из Камранга, когда я уже шел на «Олеге» были последние эволюции эскадры. Еще в Индейском океане предложено было разработать адмиралу Энквисту планы боя, но до Камранга поэтому ничего не было сделано. В Камранге по вторичному требованию Командующего были составлены лейтенантом Ден, по старому, я полагаю, несколько планов, для чего ранее собирались командиры крейсеров для совещаний к адмиралу Энквист. Не помню хорошенько, когда была окончена эта работа, помню, что вычерчивали и на ходу, возможно, что это было при перемене бухт. План сражений, кажется в 4 видах, был отослан Командующему, потому что я слышал после этого, что за эту работу была благодарность, но было ли сообщено на отряд адмирала Фелькерзам, как говорилось в предписании, не знаю. Относительно предписания отступать на Шанхай я знал, ибо оно, кажется, было прочитано за столом у адмирала Энквист. Во время боя задача крейсеров заключалась защищать транспорты и помогать броненосцам, а потому иногда мы отходили в сторону и при этом сигналом ставили в кильватер «Донского» и «Мономаха». Адмирал и командир во все время боя были в боевой рубке, а я часто туда заходил посмотреть курс или какой ход и доложить адмиралу или командиру, что передавали старший офицер или флаг-офицер, или что видел сам; передавал — изменять пары, когда уменьшали ход и т. д. Слышал, как адмирал иногда говорил рулевому класть руля и видимо распоряжался. В конце боя, когда перевернулся «Бородино», прошли под кормой один за другим миноносцы и повернули на юг. На миноносце был какой-то сигнал, но я сигнал не разобрал, говорят, что сигнал — «Адмирал передает командование»; были еще сигналы: «Крейсерам вступить в кильватер» и на «Анадыре» — «Курс NО 23».
Когда перевернулся «Бородино», все броненосцы повернули на юг, а крейсера стали поворачивать на юг последовательно. В это время адмирал и командир были уже наверху, и я поднялся за ними, когда увидел, что поворачиваем. Кто дальше распоряжался командир или адмирал не знаю, мне пришлось все время ходить в рубку, чтоб знать хоть какой-нибудь курс, затем старался определить угол курса секстаном; все время мы меняли курсы, часто перекладывали руль на борт и несколько раз я слышал голос командира, командовавшего «На борт!» Со мной адмирал не советовался идти ли на север или на юг. Когда мы шли первый раз на юг, то адмирал сказал командиру: «Ворочайте на север», в это время я был возле и сказал адмиралу, что вся эскадра идет на юг различными курсами к востоку от нас и потому лучше ворочать к западу; командир сомневался и повернул вправо на север. Пока я возился с курсами, опять повернули к югу. Тут меня как-то адмирал спросил, как я думаю, куда идет эскадра, я ответил, что полагаю, что к югу, иначе мне казалось она не повернула бы.
После этого несколько раз поворачивали и все время к западу, что я считал верным, так как курсов всех судов не знал и думал, что можем найти на нее. Вообще я был занят своим делом и не знал, что поворачивают только по команде, т. е. слыша ее или по звездам видел. Когда последний раз мы повернули на юг, на этом галсе адмирал при встрече со мной сказал: «Пойдемте кругом Цусимы», но я сказал, что место совершенно запутано и я не могу определить для этого курса и нужно раньше определить место. В это время ему говорил что-то командир, я сейчас же пошел брать высоты. Определение места заняло много времени, потому что вычислять пришлось при огарке, в рубке, куда попал снаряд, свеча тухла от газов и сам задыхался и несколько раз выходил на воздух. Когда место было получено, мы продолжали идти тем же курсом до рассвета, когда остановили машины и стали поджидать эскадру и тут даже некоторым казалось, что они ее видят. Советовался ли адмирал с командиром или другими, куда ему идти, я не видел и не слыхал, тем более, что я был контужен в голову и оглох, и глухота эта прошла только в Маниле. Кто приказал первый раз повернуть на юг, не знаю; на W и NW приказывал один раз адмирал, это я слышал; был разговор обойти эскадру японцев и потому легли на W, а на NW повернули потому, что я просил, когда в первый раз повернули на север не ложиться на чистый N, ибо можно попасть на своих же, что и оказалось, так как «Аврора» чуть не столкнулась с «Мономахом» и кроме того такого большого угла не мог взять секстантом и таким образом определить курс. Я считал, что адмирал прав, как идя на юг, так и идя на север, ибо в первом случае была задача идти во Владивосток, а во втором предписание командующего. Впечатление у меня было такое, что распоряжался адмирал всеми курсами, и когда в первый раз повернули на юг, я счел этот маневр правильным, потому что броненосцы повернули на юг, а в это время на «Николае I» был сигнал: «Следовать за мной», и я бы затруднился дать категорический совет, куда идти на север или на юг.

Капитан 2 ранга Де-Ливрон.

#137 06.09.2010 15:18:15

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

9.

Показание флагманского минного офицера Лейтенанта Леонтьева 1-го.

Весною 1904 года, я был назначен флагманским минным офицером в штаб Командующего 2-ою эскадрою флота Тихого океана. Весь поход сделал на броненосце «Князь Суворов», под флагом Командующего эскадрою вице-адмирала генерал-адъютанта Рожественского. Я знал, что цель нашего похода, — дойти до Владивостока, чтобы присоединиться к флоту Тихого океана. Об этом я слыхал, насколько помню, от Командующего эскадрою.
Командующий эскадрою о делах говорил вообще только с теми специалистами, которых они непосредственно касались, имея в виду, что у каждого из нас было очень много своего дела. Между чинами штаба разговоры о достижении эскадрою Владивостока велись неоднократно. Что касается до встречи с неприятелем, то нам было ясно, что мы, хотя и не главные его силы, но попытки ослабить эскадру, могли встретить еще в Финском заливе и Балтийском море. Что касается дальнейшего следования нашей эскадры, то появление ночью миноносцев, близ эскадры в Немецком море, агенты японцев в разных портах, появление в Носси-бе японца, во время нахождения там нашей эскадры и многие другие, тому подобные, факты, ясно нам показывали, что японцы за нами следят постоянно и не замедлят, при удобном случае, уменьшить силы нашей эскадры, еще до встречи с главными силами неприятеля. Меры для охраны эскадры Командующим были приняты самые строгие.
Ни одна судовая шлюпка, после захода солнца, ни под каким предлогом, не могла ни отваливать от судов эскадры, ни приставать к ним без особого на то, каждый раз, разрешения и ряда сигналов, оповещающих об этом эскадру. Мы были готовы встретить неприятеля постоянно, во время всего нашего похода. Непрерывный ряд приказов, циркуляров, инструкций и учений, готовил эскадру к достойной встрече с неприятелем и всем было ясно, что, после прохода Малаккского пролива, мы должны были с ним непременно встретиться. Не встретив неприятеля до захода в бухту Камранг, Командующий эскадрою 3 апреля 1905 года, отдал приказание за № 182, начинающееся следующими словами: «В случае появления в виду бухты значительных сил неприятеля, я выйду в море для боя с ним»... Несмотря на то, что все, бывшее в пределах возможности, относительно приготовления эскадры к бою, было сделано, мы сознавали, что неприятель обладает многими преимуществами перед нами, как то: продолжительным боевым опытом, большой практикой стрельбы в боевых условиях и тому подобном; все это ясно выражено в приказе Командующего эскадрою, от 26 апреля 1905 года, за № 229. Относительно выгод следования во Владивосток, тем или другим путем, приходилось слышать много разных мнений; между прочим, против обхода вокруг Японии главными аргументами были: недостаточное количество угля и господствующие и это время там сильные ветра, а у проливов туманы. Насколько я помню, на последнее указывал флагманский штурман. Вообще, у меня было так много дела, что мало приходилось беседовать с судовыми офицерами, а потому я не знаю, было ли формулировано какое-либо общее мнение о наивыгоднейшем пути эскадры. Некоторые мало верили в успех эскадры; к таковым принадлежал, например, лейтенант Свенторжецкий, погибший в бою. О падении Порт-Артура, мы узнали из частных источников и, после этого, многие полагали, что будет какое-нибудь новое распоряжение из Петербурга, относительно дальнейшего следования эскадры. Веря и Командующего эскадрою, многие верили и в успех нашего похода, т. е., что более или менее значительная часть эскадры, после боя в Восточных водах, пройдет в Владивосток. Командующий эскадрою заканчивает свой напутственный приказ от 26 апреля за № 229 словами: «Японцы беспредельно преданы престолу и родине, не сносят бесчестья и умирают героями. Но и мы клялись перед Престолом Всевышнего. Господь укрепил дух наш, помог одолеть тяготы похода, доселе беспримерного. Господь укрепит и десницу нашу, благословит исполнить завет Государев и кровью смыть горький стыд Родины». Весь поход эскадры было приготовление к бою, а потому, по мере выяснения необходимости дополнить существующие правила и инструкции по минной части и электротехнике, таковые дополнения выходили в виде приказов, циркуляров и особых инструкций. Для производства атак миноносцев в разных случаях, как днем, так и ночью, миноносцы имели подробные инструкции с пояснительными чертежами. Миноносцам в бою были указаны определенные места, точно так же, как и всем прочим кораблям эскадры. Во время боя, переговоров по телеграфу без проводов не вели, а только принимали телеграммы. На броненосце «Князь Суворов», через 16 минут после начала боя, сеть беспроволочного телеграфа была уничтожена, а через 7 минут после этого, была сбита и другая боевая, дополнительная сеть. Планы боев эскадры были изложены в приказах и циркулярах и там же было объяснено детально, как должны вести бой; особого же плана о бое в Цусимском проливе не было. Стрельбы минами, как с больших судов, так и с миноносцев, производились согласно существующих правил и положений, как на якоре, так и на ходу. Эскадра грузилась углем до боя, насколько я помню, за четверо суток, т. е. 10 мая 1905 года. Расход угля на новых броненосцах был, при ходе 9¼ — 9½ узлов, около 125 тонн т, сутки, т. е. за четверо суток запасы угля должны были убавиться, по крайней мере, на 500 тонн, а при парах во всех котлах, еще много более. Если 10 мая было принято около 1700 тонн угля, то, к бою, на этих броненосцах осталось только 1100, т. е. не более нормального запаса угля. В день боя на броненосце «Князь Суворов», я не видел в палубах угля, кроме отдельных мешков, в виде защиты. Особыми распоряжениями неоднократно подтверждалось, чтобы расходовался сначала уголь, находящийся в кочегарнях, палубах и вообще вне угольных ям. Углубления броненосца «Князь Суворов», во время боя 14 мая, я не знаю, но еще летом в 1904 году, при стрельбе минами с броненосца «Император Александр III», выяснилось, что броненосец настолько перегружен, что носовой, а тем более кормовой минные аппараты, на ходу броненосца обречены на бездействие. На 2-ю эскадру мин с бронзовыми зарядными отделениями принято не было, что же касается до III-го броненосного отряда, то и там тоже не должно было быть таких мин, но, с уверенностью, сказать не могу, т. к. с вооружением его мне познакомиться не удалось. Переговоры японских телеграфных станций были замечены еще днем 12 мая 1905 года на аппарате Маркони; тогда кораблям эскадры было воспрещено телеграфировать между собою, но, к вечеру, атмосферные разряды настолько усилились, что разбирать знаки не представлялось возможным. Около половины 6-го часа утра 13 мая, начали снова получаться отрывки японских телеграмм, а в половине 9-го часа утра была получена цельная телеграмма с одной из станций, но на нее ответа не было. Телеграмма периодически повторялась. Около половины 10-го часа утра станция была услышана, но телеграмма не была разобрана. Видимо, переговаривающиеся станции неприятеля были по разным сторонам нашей эскадры. После пятикратного повторения, переговоры неприятеля установились. По позывным, которые делались в начале и в конце телеграмм можно было заключить, что переговаривались семь станций. Вскоре переговоры стали вестись условными сочетаниями так, что понять их смысл не представлялось возможным. Переговоры остановились, временно, около часу ночи на 14 мая, а в 5 часов утра возобновились и продолжались до начала боя. На нашей эскадре телеграф без проводов был постоянно в действии, временами даже не успевали передавать, поступавших на станцию броненосца «Суворов» телеграмм, и приходилось вести особую очередь их передачи, хотя скорость передачи общих распоряжений эскадры в среднем была 6½ слов в минуту. По телеграфу передавалось все, даже большие приказы и циркуляры, получая при этом от всех кораблей ответы. Инструкция телеграфирования без проводов, составленная для эскадры и ряд дополнений к ней, показывают, как широко было поставлено дело телеграфирования без проводов на 2-й эскадре. Телеграф без проводов на эскадре несомненно играл видную роль и во многих отдельных случаях, так: услышанные на станции броненосца «Князь Суворов» переговоры судов отряда контр-адмирала Небогатова, дали возможность условиться о месте соединения эскадры с этим отрядом. Во время стоянки в Ван-Фонге, на станции броненосца «Князь Суворов» были получены вызовы, с бывшего где-то в море, французского крейсера и затем получили от французского адмирала телеграмму на имя Командующего эскадрою, который послал ему ответную телеграмму. Что касается до наших приборов, то фирма «Телефункен» была вообще крайне небрежна в выверке и установке, а также и в выделке аппаратов, так что много пришлось потратить трудов и времени, чтобы добиться верного и исправного действия станций эскадры. На крейсере «Урал», станция, хотя предназначалась для переговоров на огромные расстояния и была большой мощности, но не отличалась чувствительностью и нередко получала телеграммы позже других станций. По присоединении крейсера «Урал» к эскадре, пришлось немало повозиться с этой станцией, чтобы урегулировать ее приборы, которые тоже оказались непроверенными и неурегулированными. Для пробы полной мощности станции на большое расстояние, крейсер «Урал» не посылался; по приближении же к Носси-бе, с него были получены телеграммы с того же места, как и с других, приходивших кораблей; «Урал» же разобрал наши телеграммы еще на более близком расстоянии. Дальность верных переговоров кораблей эскадры была около 60 миль, в отдельных же случаях, телеграммы передавались на значительно большие расстояния, а при невыгодных условиях телеграф действовал очень плохо. Переговоры англичан и французов, сравнительно с больших расстояний, мешали переговариваться судам эскадры, так что фирма «Телефункен», контракта не выполнила, хотя на эскадре были инженеры от этого общества. Последний из них съехал, по приходе эскадры в Носси-бе.
На просьбу «Урала» 13 мая мешать телеграфировать японцам, ему было приказано не телеграфировать, как и другим станциям эскадры, чтобы не обнаружить своего местонахождения, Японцы, видимо, не знали, где находилась эскадра в это время, так как командир одного из броненосных крейсеров «Ниссин» или «Кассуга» говорил нашим офицерам, что если бы им еще два дня не пришли в Цусимский пролив, то адмирал Того пошел бы караулить эскадру на север. Помешать отчасти японцам телеграфировать могла каждая из судовых телеграфных станций, но в виду распоряжения тщательно следить за получающимися телеграммами, судовые станции должны были только принимать депеши и смотреть, не будет ли депеш с наших кораблей. Испортить телеграфные станции японцев, «Урал», конечно, не мог, так как против этого принимаются соответствующие меры, да кроме того, для этого «Уралу» надо бы находиться очень близко к японской эскадре и иметь одинаковую настройку станции с японской эскадрой, чтобы вызвать какие-либо эффекты на их станциях.
На нашу эскадру никто не сообщал сведений о длине волны на японском телеграфе и, кроме того, станция «Урала» не имела приспособлений для настройки на желаемую длину волны, за исключением трех определенных. Я, во время начала боя, находился наверху и спустился в телеграфное помещение после первых выстрелов. После 10 мая, эскадра была готова вступить в бой ежеминутно и шла в таких строях, которые этому соответствовали, а потому отделение, в этом случае, от эскадры разведчиков, едва ли могло иметь какое-нибудь основание. Ночью, впереди эскадры шли дозорные корабли, а затем, с рассветом, они уходили в хвост эскадры. Для того же, чтобы отгонять встречные пароходы, были «Жемчуг», «Изумруд» и миноносцы. Всем нам было ясно, что где-нибудь да встретят нас японцы и, конечно, если не встретили до Цусимского пролива, то встретят нас там. Во время похода, Командующий эскадрою вообще был против отделения кораблей, поодиночке, от эскадры. Испытательных пробегов полным ходом новых броненосцев, во время похода, не было. До боя, во время похода, эскадра шла ходом около 9¼ узлов, так как этот ход выяснился эскадренным; стоило только дать эскадре больший ход, как, то один корабль, то другой начинали отставать и останавливаться; что же касается самого боя, то увеличивать ход против того, выше которого эскадра не могла держать в обыкновенных условиях, я думаю, было бы рискованно. В полдень 14 мая 1905 года, наша эскадра была в одной кильватерной колонне. После полдня был сигнал повернуть последовательно на 8 R вправо. После этого сигнала, сейчас же, II-му броненосному отряду был поднят «Ферт», а когда I броненосный отряд вытянулся в одну колонну, то был сделан сигнал: «Первому броненосному отряду повернуть вдруг влево на 8 R». Таким образом, эскадра была в строе кильватера, а I броненосный отряд был бы у броненосца «Ослябя» на правом траверзе, в строе фронта. «Суворов», «Бородино» и «Орел» выполнили этот маневр, «Александр III» же повернул последовательно за «Суворовым», что, вскоре, вслед за ним сделали «Бородино» и «Орел», вступив в кильватер «Александру III» и получились две кильватерные колонны: в правой — I броненосный отряд, а в левой — остальные корабли эскадры, при расстоянии между колоннами кабельтовов шесть. Во втором часу дня, I броненосный отряд дал ход 11 узлов, а, по прошествии некоторого времени,было приказано II-му броненосному отряду вступить в кильватер І-му, который поворотил сначала последовательно на 4 R влево, а, затем, взял прежний курс NО 23°. В момент начала боя, я был на левом крыле заднего мостика и видел, что «Александр III» и «Бородино» находятся в кильватере у броненосца «Суворов», «Орел» же был не виден за «Бородино», а «Ослябя», вступая в кильватер I-му отряду, показывал нам свой левый борт с носу, так, что, смотря с траверза эскадры, он казался бы в струе кильватера. Как видно из донесений японцев, не рассчитывая на этот маневр, адмирал Того шел на левую сторону, чтобы атаковать сначала слабейшую левую колонну.
Согласно статьи 110 Морского Устава, должно иметь сигнал, если Начальник эскадры убит, но в начале боя мачты броненосца «Князь Суворов» были сбиты так, что и этот сигнал поднять было бы не на чем. О том, кто ведет эскадру, когда головной корабль выходит из строя, был особый приказ Командующего.
По японским донесениям, на нашу эскадру были произведены днем 14 мая атаки миноносцев и, я полагаю, что плавающие мины были японские.
Из японских донесений видно, что на броненосец «Князь Суворов» было 2 атаки миноносцев: первая неудачная, а вторая около 7½ — 8 часов вечера, окончилась потоплением этого броненосца. Я, во время боя, видел, с броненосца «Князь Суворов», миноносец, а офицеры рассказывали в плену, что с «Суворова» один снаряд, во время атаки, попал в миноносец. На кораблях эскадры были боевые мины заграждения; они хранились в погребах; учебные же мины без пироксилина могли находиться в палубе, и, во время гибели кораблей, могли всплыть на поверхность воды. Точного времени съезда с броненосца «Князь Суворов», я не знаю; я был подан на миноносец последним и от боли потерял на некоторое время сознание. Во время боя, я был контужен и ушиблен в голову, с повреждением барабанной перепонки; после чего, во время работ, я, кроме мелких поранений осколками в лицо, голову и руки, получил еще 4 раны в ногу из которых одну большую, а три меньших размеров, и был отравлен газами, рвавшихся снарядов. На миноносец «Буйный», я был передан, приблизительно, за час до захода солнца, но утверждать этого не могу. Отдельного приказа об уборке дерева на кораблях эскадры, я не помню, но знаю, что по получении сведений с Востока, через Главный Морской Штаб, какие меры следует принять, чтобы во время боя, возможно более долго, сохранить боеспособность кораблей, Командующий эскадрою приказал флагманским чинам собрать специалистов своих специальностей для обсуждения, как все это надо осуществить на эскадре и приказал, затем, привести немедленно все в исполнение. На заседаниях минных офицеров эскадры, были решены многие вопросы, например, постановлено: выключать на время дневного боя проводку электрического освещения из общей цепи в тех местах, где она бездействует и, в то же время, может быть, легко повреждена; спрятать и, по возможности, защитить прожектора; вынуть из них зеркала и лампы и многое другое. Подобные заседания были и у корабельных инженеров. Я сам осматривал, как на крейсере «Нахимов» убрали все дерево: все переборки, все деревянные предметы были сняты, офицеры спали на палубе за обвесами, на всех офицеров было оставлено два — три умывальника, так как они были тоже деревянные и т. п. Тоже я видел и на «Наваиине», там была снята масса дерева, например, огромный деревянный люк, находившийся, кажется, над машинным помещением, был уничтожен и т. п. Некоторые же командиры боялись снимать дерево из-за предстоящих за это в будущем начетов. Мне известно, что и на броненосце «Князь Суворов», было уничтожено иного разных деревянных предметов, но что оставалось в рострах, не помню. Все суда готовились к жестокому бою; на кораблях эскадры, сети минного заграждения были употреблены на траверзы, между двумя их рядами накладывались койки; проволочный и пеньковый тросы тоже были употреблены для защиты от осколков, так же, как и запасные якорные канаты. Например, на броненосце «Наварин», боевая рубка была вся окутана якорным канатом, поверх которого, была наложена сеть минного заграждения. На броненосце «Князь Суворов», у боевой рубки, так же как и на других кораблях эскадры, были устроены отражатели осколков и тому подобное. Командующий эскадрою, узнав, что крейсер «Нахимов» убрал совершенно все дерево, заинтересовался подробностями и одобрил старательное выполнение приказания о приготовлении к бою.
Деревянных принадлежностей погрузки угля на броненосце «Князь Суворов» было немного, так как погрузка шла стрелами Темперлея и горденями, при помощи электрических 5 тонных лебедок. Относительно станций телеграфирования без проводов и вообще о сторожевых постах на побережье Тихого океана, мне не было ничего известно, кроме существования во Владивостоке мощной станции и о том, как ее вызывать: эти сведения были получены с крейсера «Урал». В штабе эскадры, едва ли, были эти сведения, так как, когда я высказал предположение существования станции на острове Дажелет, то флагманский штурман заявил, что там станции нет. Мы мало, что знали из секретных, не касающихся наших специальностей, дел, донесений с эскадры и полученных на эскадру ответов и распоряжений, это все хранил в тайне, погибший в бою, лейтенант Свенторжецкий. Сам Командующий эскадрою секретов от своего штаба вообще из донесений, насколько мне известно, не делал.
Вероятно, около половины пятого, я, поддерживаемый двумя матросами, хотел пробраться в отделение подводных аппаратов, но оно оказалось задраенным. Трюмный унтер-офицер, оказавшийся близ люка, сказал мне, что получена пробоина в отделении выше подводных аппаратов, но вода наливалась в это отделение и потому его было приказано задраить. Флагманский штурман впоследствии говорил, что ему в боевой пост было доложено о пробоине и он приказал задраить это отделение. Спустя некоторое время после контузии и удара по голове, я был занят проводкой запасных боевых проводов от рулевого мотора, как вдруг меня сбило с ног разорвавшимся снарядом и я оказался раненым, осколком снаряда, в правую ногу. Меня потащили на перевязочный пункт, вниз. После перевязки, при помощи двух матросов, я хотел выбраться наверх, но был остановлен раненым командиром броненосца, которому я на вопросы доложил, что эскадра продолжает драться. Здесь было много раненых. В это время кто-то крикнул над самым люком: «Ура! японский броненосец перевернулся». Команда бывшая внизу и командир бросились наверх; командир вызвал за собою и мичмана Данчич. Не успели они подняться, как последовал разрыв снаряда и вместо трапа остались одни обрывки железа и груда тел. Лампочки стали едва накаливаться, сверху в люки посыпался дождь горящих головешек и броненосец стал крениться на левый борт. Этот крен дал мне возможность пробраться с матросами по правому бортовому коридору вперед, так как, до этого момента, головни падали прямо на палубу коридора, а теперь стали падать к стенке кожуха. Выбравшись наверх и увидя, что броненосец очень сильно кренится на левый борт, я снова решил спуститься вниз, чтобы осмотреть электрические тюрбины, при чем я увидел, что передняя тюрбина не выкачивает воду. Разобравшись в чем дело, я сам лично должен был работать, чтобы исправить повреждение и пустить тюрбину в ход, после чего, броненосец стал выпрямляться. После этого мне было доложено, что отделение подводных аппаратов задраено, что обе большие тюрбины работают хорошо и что провода от рулевого отделения проведены. Получив через рассыльного приказание флаг-капитана сесть на подходящий к борту миноносец, я, не отдавая себе ясного отчета в окружающем, от боли и рвоты, хотел пройти еще предварительно в рулевое отделение, но второй, посланный за чинами штаба матрос, Петр Пучков, остановил меня. Узнав от него, что Командующий ранен, находится в правой 6 дюймовой башне и сейчас пересаживается на подошедший, согласно приказа, миноносец, я добрался до ближайшего порта 75 мм. пушки, на нижней ставне которого и находился, пока подавали на миноносец раненого Командующего. После этого, был подан и я. Миноносец сильно било о наветренный борт броненосца. Когда я немного опомнился, вместо броненосца «Князь Суворов» увидел, кабельтовов в семи, бесформенную дымящуюся массу с торчащим, над грудой железа, обломком задней мачты.
Дополнительно показываю: личное мое мнение, что эскадру, не имевшую достаточно боевых стрельб из-за недостатка снарядов, имевшую целый хвост кораблей, не могущих без риска давать ход более 9½ узлов, имеющую массу приборов, впервые установленных на судах флота и часто портящихся, имеющую в своем составе корабли старой конструкции, принужденную все учения производить под экватором при температуре, к которой команда совершенно не привыкла и переносила ее с трудом, и эскадру, сделавшую перед этим такой трудный переход, невозможно, как я полагаю, считать подготовленной к бою с противником, готовящимся к этому бою у себя дома, в своих бухтах, расстрелявшим в боевых условиях, как говорят японцы, по пяти комплектов снарядов и имевшим уже неоднократные морские бои. Я не имел возможности высказывать свое определенное мнение о проходе во Владивосток, тем или другим путем, так как полагал, что имеются, по этому поводу, разные сведения из Петербурга и от наших тайных агентов, а какие сведения не знал. Как мною уже упомянуто выше, миноносцам, приказами и циркулярами с чертежами, было указано, как производить атаки днём и ночью, что же касается до плана атак в Цусимском проливе, то об этом мне неизвестно. Бой начался в момент окончания перестроения эскадры из двух кильватерных колонн в одну, и полагаю, что через 3 — 4 минуты, после первых выстрелов «Суворова», эскадра имела вид изогнутой кильватерной колонны. Перед боем, условный сигнал на случай перемены командования, насколько я помню, назначен не был. Знаю, что на «Суворове», перед боем, было уничтожено лишнее дерево, но обстановка кают, кают-компания, рубки, шлюпки, черноморские плотики, хранившиеся в рострах и т. п. предметы уничтожены не были. Мичман Демчинский, имеющий звание электротехника, был исключительно флаг-офицером штаба и был знаком, насколько мне известно, с телеграфом без проводов и судовой электротехникой поверхностно. На эскадре было достаточно электротехников и лиц знакомых с телеграфом без проводов.
Насколько мне известно, Командующий эскадрою отступать не собирался, ни в каком случае, и это даже упомянуто в приказе № 229 от 26 апреля. Относительно сигнала с броненосца «Князь Суворов», около 9 часов утра 14 мая, касательно перестроения эскадры, в случае появления неприятеля с тыла, ничего не знаю.
Во время боя 14 мая, наибольший ход «Суворов» держал между 9 и 10 узлами, но я не имел возможности следить за этим, почему утверждать этого не берусь.

Лейтенант Евгений Леонтьев.

Отредактированно vs18 (06.09.2010 23:59:30)

#138 06.09.2010 18:43:55

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

10.

Показание Младшего флаг-офицера штаба эскадры Мичмана Демчинского.

Поход 2-ой эскадры, я понимал, как, посылаемый в помощь Порть-Артуру, резерв для усиления состава его флота и для влития струи свежего личного состава в изнывающий в осаде гарнизон. Так представляло себе задачу 2-ой эскадры и большинство офицеров, чему доказательством служат: во первых, настроение личного состава до похода, по преимуществу, во время стоянки в Ревеле, когда все, в один голос, считали преступлением замедление похода, в виду все более и более угрожающих сведений из Порт-Артура об упадке духа, об обречении флота на бездействие, после боя 23 июля 1904 года и, наконец, о возможности не выдержать крепости времени необходимого на поход 2-ой эскадры.
Продолжительная стоянка породила мнение, очень распространенное среди офицеров, что эскадра будет зимовать в Ревеле и это мнение сильно уронило дух всего личного состава. Начались даже хлопоты о назначениях в Владивосток. Только ВЫСОЧАЙШЕЕ посещение эскадры 27 и 28 сентября 1904 года с ЕГО высокомилостивыми словами, обращенными к матросам и офицерам, с пожеланиями благополучия похода и возвращения, рассеяли тучи гнетущего состояния и заставили сильно воспрянуть духом личный состав, который рвался облегчить участь своих товарищей в Порт-Артуре и лелеял мечту отомстить неприятелю, считая, что наш флот, по соединении эскадр, будет гораздо сильнее.
Вторая причина, заставляющая меня настаивать на высказанном мною мнении личного состава, относительно задачи похода 2-ой эскадры, лежит в той безумно-самоотверженной работе всего личного состава, от адмирала до самого последнего матроса, которому история русского флота обязана внесением в свои страницы блестящего похода боевой броненосной эскадры кругом мыса Доброй Надежды в два с половиной месяца на Мадагаскар (около 12.000 миль). Весь поход высчитывали возможный день подхода к Порт-Артуру и полагали, что, если Артур продержится до середины февраля, то задача второй эскадры будет выполнена. Наконец, третьей причиной является настроение личного состава, после известия о падении Артура, о котором речь будет впереди. Доказательством нервного состояния личного состава во время похода, служит задержка эскадры в Виго по случаю Гульского инцидента. Столь кратковременная стоянка, в то время, при сознании необходимости быстрого похода, заставила усиленно работать головы над причиной задержки и даже вызвала ропот. Неразрешение дальнейшего похода уже после приемки угля и возбуждение офицеров, дошедшее уже до крайности, заставило меня написать записку; но сей последней не суждено было дойти до назначения, так как окончание ее совпало с получением из С.-Петербурга телеграммы с разрешением дальнейшего плавания.
Теперь же, для характеристики настроения, я позволяю себе привести текст этой записки, пересланной мною, тогда же, из Виго, родным для этой цели и потому сохранившейся от потопления. Интерес этой записки лежит в свежести впечатления. В ней я тогда писал адмиралу: «Может быть и неправильно понимая, среди своих обязанностей флаг-офицера, служить связующим звеном между адмиралом и личным составом, я считаю своим долгом доложить Вашему Превосходительству, о настроении всех офицеров отряда. Возможно, что оно известно Вам, в виде грубого наброска, тогда, может быть, настоящим докладом удастся дополнить его. Стоянка эскадры в иностранном порту, вопреки всем правилам нейтралитета, порождает упорные слухи, что нас не выпустят совсем или задержат, дабы японцы могли исправить свои повреждения. Конечно, результатом этих слухов, является обсуждение среди офицеров вопросов, кто нас задерживает, почему и по какому праву. На эти вопросы отвечают весьма разнообразно и каждый, в подтверждение высказанного им мнения, приводит те, либо иные данные и доказательства. Но, суммируя большинство из них и выбирая те, к которым многие из офицеров примыкают, можно заключить о мнении большинства, которое завоевывает себе все больше и больше последователей. Это мнение, на первую часть вопроса, отвечает, что задерживают нас, без всякого сомнения, англичане. На вопрос же, почему и по какому праву, начинаются целые дебаты, которые, временами, переходят к открытым обвинениям лиц, у власти стоящих. Ходят слухи, что в первых двух пунктах ультиматума, предъявленного России Англией, стоят 1) смена Командующего, или 2) возвращение эскадры обратно в Россию. С гордостью могу доложить Вашему Превосходительству, что среди офицеров ни один человек не допускает мысли о возможности удовлетворить, хоть одно из этих требований. Весь личный состав не допускает мысли о возможности постыдного и, даже позорного, возвращения долой, не достигнув Артура. Решение этого вопроса, во мнении личного состава, выливается в формулу: либо далее и скорее на Восток — либо вступать в бой с Англией, мешающей осуществлению задачи эскадры и, памятуя фразу, что лучше честь без флота, чем флот без чести, умереть в этом неравном бою. Вот то настроение, которое царит в отряде и которое, не только с каждым днем, но с каждым часом принимает все более и более острый характер.
Кроме характеристики состояния личного состава, эта записка дает представление о той изолированности высшей власти от остального офицерского состава, которое имело место на второй эскадре. Третьей причиной, дающей мне право утверждать, что почти весь личный состав офицеров считал вторую эскадру резервной и цель похода — усиление Порт-Артурской эскадры, я назвал настроение офицеров после известия о падении Порт-Артура.
В письмах флагманского корабельного инженера Е. С. Политовского, изданных после его смерти, он писал: «После гибели флота на Востоке и падения Артура, дела изменились коренным образом. Спешить нам теперь незачем. Есть три исхода для нашей эскадры: или она будет продолжать свой путь на Восток, или неопределенное время стоять в каком-нибудь месте в ожидании, когда ее присутствие будет необходимо у берегов Японии, или же ее вернут обратно в Россию». Под свежим впечатлением грустного известия о падении Артура, я описал тогда, в письме от 27 декабря 1904 года, свое настроение; это письмо имеет, вероятно, больше значения, нежели воспоминания через два года. Я тогда писал, после соединения отрядов в Носси-бе, что среди слухов, передаваемых личным составом отряда контр-адмирала Фелькерзама, который, идя Суэцким каналом, не переставал находиться в телеграфных сношениях с Петербургом, «упорно держится слух о возвращении эскадры в Россию». Больно и позорно это возвращение, но если рассудить здраво, то самое лучшее вернуть корабли. Надо сознаться, что нас на море разбили и что необходимо сохранить для России, хоть часть флота. Ведь теперь весь флот России стоит тут в Носси-бе (не считая Черного моря) и больше нет ничего. Нельзя считать флотом все суда третьей эскадры. Ведь это не корабли, а позор. Конечно, мы пойдем вперед, если только нас не задержат и каждый из нас с восторгом исполнит свой долг, но, надо признать, что Европа решила сделать все для уничтожения Русского флота. Иначе я не могу себе объяснить все объявляемые строгости нейтралитета. Нет никакого сомнения, что все это направлено прямо против нас. Представим теперь себе, что наша эскадра встречает японскую. Завязывается бой. Возьмем даже самый лучший случай, — японцы отступают. Но, ведь, за время боя и мы имеем повреждения и лежим на боку. Что же делают флоты далее? Японцы идут чиниться к себе, — где у них масса доков, громадные мастерские, избыток материалов и рабочих. Ну, а куда мы денемся? По моему некуда. так как сунувшись в любой порт, начиная от союзного и кончая английским, нам предложат разоружиться. Результат один — Россия лишается последних кораблей. Эта горькая и антипатриотичная логика далась мне только трудом перелома себя. Я лично буду страшно страдать при возвращении эскадры в Россию, но я пришел к убеждению, что свое чувство надо принести в жертву Родине. Не губить, для удовлетворения своего чувства и патриотического духа, последние крохи флота России и иметь силы духа и мужества сознаться, что нами на море кампания окончательно проиграна и что нам надо вестн войну исключительно сухопутную.
Вот что теперь требуется от русского человека».
Такая борьба двух течений, с одной стороны — неумолимые цифровые данные нашей несостоятельности и неподготовленности, с другой — пыл юношества и борьба чувства патриотизма и воинской доблести, с опорой на слова «авось» и «Бог даст» и т. д. замечалась на эскадре за все время стоянки на Мадагаскаре. В штабе 2-ой эскадры был капитан 2 ранга Семенов, который, приказом Командующего эскадрой, от 20 октября 1904 года за № 122, был назначен заведывающим Военно-Морским отделом, но в виду того, что означенной должности не было в ВЫСОЧАЙШЕ утвержденных штатах походного штаба, то для выдачи довольствия было предписано штабом, по приказанию Командующего эскадрой, командиру эскадренного броненосца «Князь Суворов» зачислить капитана 2 ранга Семенова на свободную вакансию, не то штурманского, не то артиллерийского офицера, точно не помню. Во всяком случае, капитан 2 ранга Семенов вел исключительно тактическую сторону эскадры, разрабатывая планы маневров для эскадры, миноносцев и минных катеров, различные походные и боевые строи, перестроения при встрече с неприятелем в походе, охрану крейсерами места погрузки в море угля и т. п. Несмотря на все это, эскадра имела совершенно неподготовленный вид. В письме от 19 января 1905 года, после первого выхода эскадры в море, я писал: «Первый выход броненосцев на стрельбу был 13 января. Действительно, не верится, если подумать, что среди эскадры есть броненосцы, которые с начала своей постройки не сделали ни одного выстрела! И это эскадра, которая собирается воевать с боевой эскадрой Того!!! Когда пошли стрелять вспомогательные крейсера «Терек», «Кубань» и «Урал», то первый из них за весь день, т. е. за 4 — 5 часов стрельбы, сделал 2 выстрела. У них оказывается не было ни одного артиллерийского учения! Прислуга у орудие не знала, что кому делать и где кому стоять. Прямо стыд и срам. Наконец, отстреляли благополучно, но ниже всякой критики. Снаряды летели куда угодно, только не в щит». И это боевая эскадра, почти накануне боя! Казалось бы, такое плачевное состояние должно заставить стрелять ежедневно, пока не научатся комендоры попадать из своих пушек в щит, почти без промаха; но такое решение вопроса встретило на пути к осуществлению серьёзную преграду, в виде полного отсутствия снарядов. К такому положению эскадры, ко времени дальнейшего похода, прибавилось еще начало брожения среди команды, под влиянием полной бездеятельности на Мадагаскаре и получаемых командой сведений о беспорядках в России, в особенности — в Севастополе. Отчасти прогрессивное распространение этого брожения, а, главным образом, как рассказывали, приказание из Петербурга, заставили эскадру сняться с якоря и двинуться далее. Видя движение на Восток, весь личный состав опять вышел из апатичного состояния, которое им овладело на Мадагаскаре и, преследуя цель скорейшего достижения Востока, опять начал неустанно работать при каждой погрузке и заниматься артиллерийскими учениями (без стрельбы), по заранее определенному плану, предпринимая тушение пожаров, исправление повреждений у орудий и т. п.
Блестящий проход Малаккского пролива, вызвавший крик удивления всего мира, не мог не отразиться в самом благоприятном смысле на духе личного состава, который выражался даже в готовности с солониной и сухарями идти прямо далее, во Владивосток, приняв в море угля. После беспрепятственного, со стороны японцев, прохода Малаккским проливом и, в особенности, после допущения японцами соединения, на театре военных действий, 2-ой и 3-ьей эскадры, почти весь личный состав был уверен, что эскадры пройдут во Владивосток без боя, предполагая, что японцы не хотят рисковать потерей, хоть на время починки после боя, обладания морем и затруднением сообщения армии с метрополией. Предполагая такой план у японцев, считали, что, пропустив эскадру во Владивосток, они сделают все от них зависящее, чтобы забросать выходы минами и устроить второй Артур. Среди команды замечалось недовольство стоянкой у Индо-Китая и желание скорее двинуться к Владивостоку. Выйдя из бухты Ван-Фонг 1 мая, и имея две погрузки угля, эскадра 14 мая подошла к Цусимскому проливу. Проход Цусимским проливом я считал единственно возможным. Не говоря уже о миноносцах, которые даже при проходе Цусимским проливом, доходили до Владивостока, сжигая все деревянные переборки и сухари, но даже и у броненосного флота не хватило бы угля, так как до Владивостока от места погрузки угля 5 мая через Цусимский пролив — 1860 миль, через Сангарский — 2640 и через Лаперузов — 3840 миль. Считая 200 миль суточного плавания и расход угля броненосцем, типа «Бородино», 125 тонн в сутки, необходимое количество угля при проходе Цусимским проливом 1100 тонн, Сангарским — 1650 тонн и Лаперузовым – 2175 тонн, не считая расхода на возможное увеличение хода при встрече с неприятелем. Таким образом, не считая возможным принимать перед боем усиленного запаса угля, который заваливает всю 75 мм. батарею, и приняв только запас около 1500 — 1600 тонн, броненосец может идти, без подгрузки, только Цусимским проливом. Рассчитывать же в широтах Японии в мае месяце на подгрузку в море нельзя, так как свирепствующие ветра и тайфуны могут не представить случая спокойного моря. Кроме недостатка угля еще в моем предположении играет роль и неисследовательность Лаперузова пролива и неимение верных карт, каковые причины, при постоянных туманах в мае месяце, могли бы оказаться губительны для флота, как они и оказались таковыми для призового парохода «Oldhamia». Сидя уже на берегу и делая наблюдения, командир вышеозначенного парохода, прапорщик Трегубов, получал несколько дней подряд свое место в 10 милях от берега в море. Когда же, на острове Сахалине, он дал свою широту и долготу японскому командиру, то место оказалось как раз на острове, таким образом, на наших картах, вся гряда Курильских островов отодвинута на 10 миль от ее настоящего места. Все эти соображения, совместно с положением миноносного нашего флота, заставляют меня убедиться, что проход Цусимским проливом — единственно возможный. В день боя, по утреннему рапорту на всех кораблях, типа «Бородино», был запас угля около 1100 тонн, при чел на броненосце «Князь Суворов» не было угля не в угольных ямах, равно как не было и провизии не в погребах. Накануне, при проходе эскадры мимо острова Квельпарт, были залечены на телеграфных аппаратах какие-то знаки, которые принимались за японские. Телеграммы эти никто не мог разобрать, хотя говорили, что, по перерывам и разной силе телеграфирования, можно предположить переговоры нескольких станций. Перед началом боя, когда с флагманского корабля был замечен японский флот, проходящий по носу эскадры, мы стали строиться в кильватерную колонну. Несмотря на настойчивые просьбы командира броненосца «Суворов» о разрешении открыть огонь, адмирал не позволял до тех пор, пока он сам не убедился, что колонна построена. Тогда было позволено сделать первый выстрел. Это было во время поворота японской эскадры на параллельный курс.
До боя не было дано миноносцам никаких инструкций для атак, а, во время боя, таковые инструкции даны быть не могли за неимением никаких средств сношений. Относительно рандеву, в случае неудачи, не было и речи, так как адмирал считал Владивосток обязательной целью эскадры, что и высказал в своем последнем распоряжении адмиралу Небогатову при передаче командования, приказав вести эскадру прямо во Владивосток; и, кроме того, не допускал укрывательства по нейтральным портам, считая это трусливым бегством. Во время боя, горело все дерево в рострах и шлюпки, которые перед боем были наполнены водой. Под конец боя казалось, что от жары горело даже и железо. Миноносец «Буйный» отвалил от «Суворова» около 5½ часов вечера, на каковом миноносце покинул броненосец и я. На миноносце не был поднят флаг вице-адмирала Рожественского, так как на вопрос у адмирала, желает ли он поднять флаг на миноносце или перейдет на боевой корабль, адмирал приказал поднять сигнал о передаче командования контр-адмиралу Небогатову. Затем было приказано миноносцу «Безупречному» пойти к «Николаю I» и передать ему о передаче командования, а миноносцу «Бедовому», от лица адмирала Рожественского, приказано идти к «Суворову» и снять остальной штаб. Такое распоряжение, конечно, не было очень удивительно, так как чины штаба не связаны с кораблем, а являются помощниками адмирала и при всяком переносе флага переходят на другой флагманский корабль, чины же судовые не могут и не должны покидать свой корабль до тех нор, пока еще он держится на воде. Посему я и думаю, что «Бедовому» и было приказано снять именно только штаб.
Затем «Буйный» держался за кормой крейсера «Дмитрий Донской», который, идя за крейсерами, склонялся все более и более на юг. Уже совсем было темно, когда адмирал спросил о курсе и, узнав, что мы идем на юг, приказал передать на «Донской», чтобы он шел во Владивосток; но «Донской», в это время, сам уже менял курс, потеряв из виду «Олега», «Аврору» и «Жемчуга».
Постановка дела беспроволочного телеграфа была ниже всякой критики. Такое состояние возможно объяснить единственно неподготовленностью личного состава. Приборы были великолепны и на испытании в Черном море в июне 1904 года работали без отказа, на расстоянии 120 — 125 миль. На эскадре же целая серия приказов свидетельствует о безнадежности этого предприятия. Полное незнакомство личного состава с теорией колебательного движения и беспроволочной телеграфии, незнание приборов и их особенностей, и, наконец, неумение управляться с приборами, заставляющее вертеть ощупью все винты и гайки, привели телеграфы в полное расстройство, что выражалось в непринятии телеграмм даже на расстоянии 10 — 15 миль.
Лучше других систем работала система Маркони на «Корее», которая находилась в ведении минного квартирмейстера, а посему, вероятно, менее всего подвергалась истязанию, так как тот же аппарат Маркони, снятый с «Китая» и поставленный на «Суворове», тоже оказался никуда негодным. Не желая быть голословным, я попробую привести некоторые доказательства сложности беспроволочного телеграфа, а также, попутно, привести примеры невозможности приема ненастроенными аппаратами и невозможности помешать постороннему телеграфированию. Опытами Гертца была подтверждена, с большой вероятностью, новейшая теория электромагнетизма, что световые и теплые лучи имеют ту же природу, как и лучи электромагнитные, и отличаются только частотой колебаний. Таким образом, если бы наш глаз мог настроиться в колебаниях электромагнитных волн, то мы воспринимали бы посылаемые беспроволочным телеграфом токи. Все ученые, работавшие по усовершенствованию беспроволочного телеграфа, старались установить возможность многократной телеграфии. В проводниках схемы Сляби-Арко, которая была на нашей эскадре, волны, обладающие иной длиной, чем величина на которую станция настроена, уходят в землю, не вызывая в проводах несвойственные им колебания и только колебания, вызванные данной волной, достигают когерера. Это расположение позволяет ограничивать беспроволочное сообщение станциями, обладающими одинаковыми воздушными проводами, т. е. делает сигналы неуловимыми для станций с проводами иной длины, чем посылающая, т. е. дает возможность точного настраивания приемного провода по передающему. Эта система столь чувствительна, что даже обрыв одного провода из массы меняет длину волны необходимую для аппарата. 22 декабря 1900 года был демонстрирован профессором Сляби прием двух депеш одновременно по одному вертикальному проводу, при чем две передающие станции находились от приемной на расстояниях в 4 и в 15 километров. На приемной станции воспользовались проводом громоотвода, который был соответственно удлинен, помощью двух катушек различной длины, присоединенных к двум приемным аппаратам. Один приемник был настроен на волны станции в высшей Технической Школе в Шарлоттенбурге (4 килом.), другой — на волны со станции на Кабельном заводе в Обер-Шеневейде (15 килом.). Длина волн соответственна была 640 и 210 метров. Таким образом, основное требование для действия станций, чтобы они были настроены для работы волнами одного периода, также само по себе значительно облегчает и в известной степени гарантирует одновременную работу различных станций; по возможности, все же стремятся располагать станции так, чтобы расстояния до посторонних станций были больше, чем до своих. Фирма «Телефункен» употребляет с. тою же целью малочувствительные когереры, требующие для действия острой настройки станций. Кроме того, фирма «Телефункен», удачным комбинированием соединений приборов, в своих схемах достигает блестящих результатов в вопросе одновременного приема телеграмм. Например, в здании Военной Электротехнической Школы инженерного ведомства 12 марта 1905 года, в присутствии Августейшего генерал-инспектора по инженерной части Великого Князя Петра Николаевича, был опыт работы трех модельных передающих станций, из которых две, более далеко расположенные, передавали разной длины волнами, телеграммы, а третья — на вдвое ближайшем расстоянии, давала беспорядочные знаки, с целью мешать приему. Приемная станция, имея два аппарата Морзе, совершенно спокойно принимала одновременно обе телеграммы на 2 телеграфные ленты, с которых обе были прочтены в присутствии Великого Князя. В виду всего вышеизложенного, взаимное настраивание станций в унисон должно быть таково, чтобы передаваемые знаки не могли быть перехватываемы посторонними станциями. Для этого необходимо, чтобы: 1) первичные и вторичные цепи передающих станций, а также и приемных, были бы подогнаны на вполне одинаковый период электрических колебаний, т. е. отвечали бы на одну и ту же длину волны, а для этого надо, чтобы произведение из емкости на самоиндукцию в каждой из цепей было одинаковое, или, по крайней мере, находилось в кратном гармоническом отношении, 2) чтобы период колебаний проводов соседних двух станций значительно отличался от периода посторонних станций, 3) чтобы имелись средства изменять периоды для действия одной станции с несколькими другими, соглашаясь каждый раз с периодом одной из них; пользуясь подвижными контактами на вышеприведенных схемах, можно изменять самоиндукцию и емкость, а, следовательно, и периоды. Самоиндукция дает возможность увеличения длины волны данного отправителя без изменения его отправительной проволоки, а емкостью достигается уменьшение длины волны. Но необходимое условие настройки станций, чтобы произведения из емкости на самоиндукцию были одинаковы или находились бы в строго гармоническом отношении.
Все вертикальные проводники, расположенные на некотором расстоянии вблизи станции, действуют, как препятствия, вызывающие потерю энергии в том случае, если магнитные силовые линии пересекаются нормально. На военном корабле эти потери неизбежны. Если станция находится под палубой, то необходимо, чтобы часть отправительного проводника, находящаяся внутри, была возможно короткая. Из этого краткого обзора видно, сколько чувствительна и капризна вся система, между тем, перенос станций на боевых кораблях сверху вниз перед боем, явление, которое сопровождало наибольшую дезорганизацию телеграфных сношений, не было обставлено необходимостью перестройки станций. А ведь длина провода строго определенна для данной волны. Таким образом, разнообразие случайных настроек аппаратов дало возможность принимать и японские депеши тем кораблям, длина волны которых подходила к японской; но своих телеграмм принять не могли. Порчу японских аппаратов работой крейсера «Урал», я считаю невозможной. По теории Максвеля электрическое действие на расстоянии уменьшается пропорционально кубу расстояния, а магнитное — пропорционально его первой степени. При наличии и тех и других колебаний, таким образом, даже при условии случайной настройки в унисон, «Урал» мог намагнитить когерер, а замена его новым и перестройка на другую волну восстановляла бы дело.
На вопрос, предложенный мне Его Высокопревосходительством, председателем Комиссии, почему я, имеющий звание инженер-электрика и обладающий знаниями, не помог в этом деле, я имею честь сообщить, что дважды, с объявления войны, я предлагал свои знания.
Тотчас же по объявлении войны, считая, что Морское Министерство будет нуждаться в инженерах в Порт-Артуре, я решил бросить службу у Сименса и Гальске, где работал по отделу электрических установок на судах флота, и подал прошение о зачислении меня во флот и откомандировании в Артур, предлагая труд и знания инженера за мичманское содержание. Ответом было на это предложение — отказ, с указанием, что полный Кронштадт офицеров рвется на Восток, так зачем же мы будем брать из запаса. Через 1½ месяца был опубликован ВЫСОЧАЙШИЙ указ о мобилизации флота. Второй случай был на Кронштадтском рейде.
У Толбухина маяка на сторожевом посту стоял броненосец «Ослябя», и «Суворов», с большого рейда, не мог вступить с ним в переговоры. Я пошел и телеграфную рубку и настроив аппарат, переговорил с «Ослябя». Результатом этого, была обида минного офицера, который подал на меня рапорт командиру, что флаг-офицер позволил себе вмешаться в его отрасль. Этот рапорт был препровожден в штаб и получив, таким образом, за свое рвение к делу, вторично щелчок, я в телеграфную рубку больше не ходил, иначе, как с приказаниями адмирала. Правда, что за неделю до боя, когда телеграф был ниже всякой критики, флаг-капитан предлагал поговорить с адмиралом о передаче в мое ведение телеграфа, но я не счел возможным взять, так как нужно было изменить всю организацию, бывшую на эскадре и только, поставив во главе инженеров, можно было приступить к настройке аппаратов, что, за краткостью времени и за удалением от русской территории, не могло быть выполнено. Вообще состояние беспроволочного телеграфа в столь плачевном состоянии не должно вызывать особого удивления, если вникнуть в работу других электро-технических приборов.
На «Суворове», где, кроме минных офицеров судовых, был еще флагманский, — электрический руль не работал во все время похода, а электрический шпиль, при каждой съемке с якоря, был постоянно предметом авралов. Причина всего этого лежит, по моему мнению, в несоответствии образования минных офицеров с развитием современной электротехники и применением ее на судах военного флота.
Посещение адмиралом эскадры было очень редко и только перед отходом с Мадагаскара, он посетил все суда. Собрания офицеров и команды не было.

Мичман флота Владимир Николаевич Демчинский.

#139 13.09.2010 14:39:51

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

1

11.

Показание флагманского механика 2-ой Тихоокеанской эскадры Полковника К. И. М. флота Обнорского.

Насколько позволяет мне моя память приказ о назначении меня флагманским механиком 2-й эскадры Тихого океана был 1 июля 1904 года, фактически же, если не ошибаюсь, вступил в исполнение обязанностей флагманского механика 10 июля 1904 года, т. е. в этот день в штабе Командующего мне передали весьма скудные сведения по числу и качеству судов эскадры, степени ее готовности механизмов и снабжению всем необходимым. Точно также не было в моем распоряжении точно определенных данных относительно расходных материалов при различных скоростях и потому весьма трудно было ориентироваться при определении расхода угля, воды и смазочных материалов. Собиравшиеся комиссии судовых механиков эскадры могли дать цифры только приблизительные, голословные. Трудность решения такой задачи обусловливалась неопределенностью, где можно было бы пополнять запасы, почему, по моим наблюдениям, судовые механики из опасения остаться без угля — несколько преувеличивали предполагаемый расход угля, воды и смазочных материалов. На основании ст. 210 Морского Устава мною затребованы были подробные сведения о механизмах эскадры и о личном составе от судовых механиков, но эти сведения я получил не одновременно, а с большой затяжкой, во-первых, потому что судовые механики были слишком заняты приготовлением механизмов к походу, не хватало времени для письменных занятий и во-вторых, у них также не было полных данных. Морской Технический комитет также не обладал таковыми данными.
На такой вопрос: «Как производились до ухода эскадры из России испытания главных и вспомогательных механизмов новых судов эскадры» — можно ответить двояким образом —  кратко и более или менее детально. При кратком определении — испытания производились, как главных, так и вспомогательных механизмов, недостаточно точно и полно.
При детальном определении необходимо войти в подробности, объясняющие недостаточность испытаний:
До моего назначения флагманским механиком, я состоял старшим механиком на крейсере I ранга «Владимир Мономах», на котором мне пришлось в порте Императора Александра III почти заново перебрать всю машину и, сделав это, благополучно плавали, что, полагаю, может засвидетельствовать бывший командир, капитан 1 ранга Мордовин. В то время полагая, что я нахожусь в опале у высшего начальства по поводу броненосца «Победа», я совершенно не предполагал о возможности быть флагманским механиком и потому был приятно удивлен, когда меня вызвали в главный морской штаб с предложением быть заведующим мастерской транспорта «Камчатка» — я согласился; но при личном объяснении с адмиралом Рожественским, он сказал, что мне предлагают не на «Камчатку», а старшим механиком на броненосец «Бородино». От такого предложения я просил разрешения отказаться, объяснив причину ненормальностью положения старших судовых механиков. Тогда адмирал предложил мне быть флагманским механиком на 2-й эскадре, на это я согласился, рассчитывая приложить все усилия помочь судовым механикам — возможно скорее снарядить эскадру.
При моем вступлении в должность флагманского механика 10 июля главный состав эскадры состоял из судов: броненосцы — «Князь Суворов», «Александр III», «Бородино», «Орел», «Ослябя», «Наварин», «Сисой Великий», крейсер «Дмитрий Донской», транспорт «Камчатка». Из них броненосцы: «Александр III», «Наварин», «Сисой Великий» и «Дмитрий Донской» были готовы для ухода, на остальных же было много неоконченных работ и по механизмам и по корпусу. Так как не было категорического срока, когда эскадра уйдет или вообще уйдет ли, то все работы и испытания велись под впечатлением спешности приготовления эскадры, неопределенности ухода и неясности состава эскадры. Эти факторы играли большое значение при приеме главных и вспомогательных механизмов от заводов. Одновременно видна была растерянность, отсутствие хозяйственности, неприспособленность портов и громадное желание, что-нибудь сделать, чтобы только приготовить эскадру.
Механизмы броненосца «Александр III» были испытаны согласно контракта и выдержали испытание, если не ошибаюсь, дав более 18 узлов; к сожалению все собранные мною сведения о механизмах эскадры погибли во время боя 14 мая 1905 года на броненосце «Сисой Великий», попавшим 6 дюймовым снарядом в мою каюту и разорвавшимся — уничтожило все в ней находившееся; и теперь я могу говорить только на память.
Механизмы броненосца «Суворов» также испытывались на полный ход и проба была удачная и согласно контракта.
Механизмы броненосца «Орел» испытывались на полный ход и проба была удачная, но не могу припомнить насколько, с канцелярской точки зрения, была она официальной или нет; точно также и относительно броненосца «Бородино» — на пробу ходили несколько раз, но всегда нагревались бугеля эксцентриков и даже лопнул один эксцентрик; вследствие чего был заказан новый комплект эксцентриков и бугелей и они были изготовлены и доставлены уже перед самым уходом за границу. В заграничном плавании у берегов Африки пришлось мне лично присутствовать при перемене двух бугелей и эксцентриков, что вполне понятно вызвало большое неудовольствие адмирала. Но эта работа была исполнена судовой командой блестящим образом и очень скоро. Насколько я помню, броненосец «Бородино» развил скорость не более 15 узлов. Если не ошибаюсь, кажется, за недостатком времени решено было считать все пробы официальными.
За все время плавания вплоть до Цусимского боя в действии главных механизмов недоразумений не было. Судовые механики и особенно прапорщики по механической части, да и вся команда, самым добросовестным образом следили за механизмами.
На броненосце «Наварин» уже у берегов Японии в левой машине лопнул штырь у разобщительной муфты цилиндра низкого давления, по через сутки он был заменен новым, благодаря транспорту «Камчатка».
Большую неприятность и много хлопот доставляли паровые трубы главных котлов: они лопались или пропаривали фланцами настолько, чти приходилось выводить группы котлов. И только, благодаря разрешению адмирала взять большой запас паро-проводных труб разных диаметров на всю эскадру, удалось без особых затруднений во время плавания быстро заменять испорченные трубы. Ограничиваясь рамкой времени и вопроса, я считаю, что различные поломки и неисправности у мелких механизмов надо приписать недостаточности испытаний при приеме механизмов.
Специально практических испытаний новых судов на полный ход во время плавания не производилось. Обыкновенно был сигнал: «Эскадре иметь 10 узлов ходу». Так как 10 узлов считался экономический ход. Но, в действительности, только головное судно имело ровный ход, тогда как остальным судам эскадры приходилось иметь ход до 12 и до 15 узлов в зависимости от эволюций и разных случайностей. В особенности трудно было при требовании быстрого исполнения, и на следовавших судах за головным приходилось держать большее число котлов. В І-м отряде 2-й эскадры это достигалось еще легко, но, совместно со 2-м отрядом, «Наварину» и «Сисою Великому» приходилось очень трудно, так как у них парадный ход не больше 12 узлов, и следовательно при ходе головного в 10 узлов — им приходилось иметь полный ход.
Ко дню боя 14 мая 1905 года главные механизмы всех судов эскадры были в удовлетворительном состоянии и броненосцы, типа «Суворов», свободно могли иметь 17 узлов ходу без вреда для механизмов. Броненосцы: «Наварин», «Сисой Великий», «Дмитрий Донской» не могли бы развить больше 12 узлов. Броненосец «Ослябя», полагаю, дал бы наверное 17 узлов. Брон. крейсер «Нахимов», полагаю, дал бы не более 12 узлов.
Плавание от Балтийского моря до Цусимского боя мне пришлось совершить на нескольких судах эскадры, в зависимости от различных обстоятельств: на броненосцах «Князь Суворов», «Император Александр III», «Бородино», «Орел», «Наварин», «Сисой Великий» и транспорте «Камчатка»; кроме того, во время якорных стоянок, я ежедневно объезжал все суда эскадры за собиранием сведений и для наблюдения. Относительно количества угля, имевшегося в день боя на судах эскадры как я уже говорил раньше, все мои записки и бюллетени погибли; точную цифру не запомнил и боюсь дать неверное показание, но, во всяком случае, больше, чем полный запас. Кроме угля на палубах было много других материалов, как-то: масло, сахар, корзины, койки и т. п., и ящики с консервами. Относительно погрузки угля в кочегарни мною была подана адмиралу докладная записка, в которой я просил адмирала но грузить уголь в кочегарни, принять во внимание деликатные приборы у котлов и прогибание площадок, под которыми находятся различные водопроводные трубы, нужные для наблюдений. Но адмирал не согласился с моей докладной запиской и приказал продолжать погрузку угля в кочегарни. Докладную записку с резолюцией адмирала я показывал всем механикам на эскадре и копию с нее дал старшему механику броненосца «Орел» полковнику Парфенову; если она у него сохранилась, то, вероятно, он не откажется ее представить или подтвердить. В общем полагаю, что перегрузка судов эскадры была больше 1 фута.
Относительно транспорта «Камчатка» могу сказать. что она оказалась чрезвычайно плохо приспособленной для эскадры: малая скорость хода судна (должна быть не меньше 20 узлов), вентиляция проведена скверно, моторы для станков слабы, чугуно-литейная плохо приспособлена, кузница мала, медно-котельной не было — работы производили на верхней палубе; склад материалов совершенно не приспособлен, различные сорта железа и меди погружены были, по причине спешности и неприспособленности, — вперемешку, например, тонкие листы железа были заложены толстыми и положены плашмя, а не на ребро, вследствие чего приходилось тратить много времени на перегрузку материалов, что во время качки не совсем удобно.

Полковник Обнорский.

#140 20.09.2010 17:26:46

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

12.

Показание обер-аудитора 2-й Тихоокеанской эскадры Титулярного Советника Добровольского.

Перед назначением моим обер-аудитором 2-й эскадры флота Тихого океана, я занимал должность военно-морского следователя Кронштадтского порта. 22 сентября 1904 года я был вызван телеграммою в С.-Петербург, в Главное Военно-Морское Судное Управление, где генерал-лейтенант Извеков, исполнявший в то время обязанности Главного Военно-Морского Прокурора, спросил меня, согласен-ли я отправиться с 2-ою эскадрою обер-аудитором штаба Командующего ею тогда еще контр-адмирала Рожественского, если в том встретится надобность, причем добавил, что выбор его остановился на мне, но что я могу от этого назначения отказаться, как человек семейный, а главное — как следователь, который при несменяемости этой должности, не может и в военное время, без своего согласия. быть смещен с нее и назначен на другую, о чем им, генералом-лейтенантом Извековым, и доложено управляющему министерством вице-адмиралу Авелану. Поблагодарив генерал-лейтенанта Извекова за проявленные им ко мне внимание и сердечность, я ответил, что, служа в военно-морском судебном ведомстве, я считаю невозможным в военное время отказываться от этого назначения и прикрываться от него своею несменяемостью, созданною для членов суда и следователей в совершенно иных видах. После этого я вернулся в Кронштадт. Пишу я обо всем этом не с целью так или иначе возвеличить себя, так как в принятии назначения на эскадру я видел тогда, вижу и теперь лишь простое исполнение своего долга, как я его понимал и понимаю; но я гражданский человек, имею гражданский чин и ношу гражданские погоны — между тем, мне пришлось, в силу обстоятельств, выступить участником продолжительного, тяжелого похода, быть в бою, и мне кажется, что всем словам моим и объяснениям, записанным в настоящем протоколе, невольно будет придано Комиссиею больше цены и значения, если из приведенного мною выше разговора с генерал-лейтенантом Извековым, Комиссиею будет усмотрено, что, с самого первого момента моего назначения на 2-ю эскадру обер-аудитором я, руководился лишь мыслью и сознаньем о своем долге. Через несколько дней я получил в Кронштадте телеграмму от генерал-лейтенанта Извекова следующего содержания: «В назначении вашем обер-аудитором надобности не встречается». После этого, через несколько дней, а именно 28 сентября 1904 года, вечером, я был вызван из своей следственной камеры к телефону, и между мною и и. д. Начальника Главного Морского Штаба контр-адмиралом Вирениусом произошел краткий разговор: «Кто у телефона? Вы согласны идти на эскадре аудитором штаба контр-адмирала Рожественского? Так завтра, с поездом в 7½ часов вечера, вы должны выехать из С. Петербурга в Либаву, так как вы иначе опоздаете — не застанете уже эскадры». Таким образом, 29 сентября я выехал из С.-Петербурга, а на другой день, 30 сентября 1904 года, вечером явился Командующему 2-й эскадрой контр-адмиралу Рожественскому. 1 октября эскадра вышла из порта Императора Александра III. Высочайший приказ о моем назначении обер-аудитором в штаб контр-адмирала Рожественского вышел 4 октября. Весь поход я совершил на эскадренном броненосце «Орел», за исключением того времени, когда я в тропиках, заболев тяжелой и серьезной болезнью, провел, с 16 декабря 1904 года по 8 февраля 1905 года, на госпитальном судне нашей эскадры «Орел» причем, однако, обязанности свои исполнял, еще будучи больным, с 1 января — (значит, не исполнял своих служебных обязанностей лишь 2 недели). Во время боя 14 мая 1905 года, в Цусимском проливе, я находился на эскадренном броненосце «Орел». Из всего изложенного видно, что никаких дел, учиненных нижними чинами эскадры, единолично или командами, или частями их, еще в России, во время вооружения эскадры, мне не было известно, так как в это время я обер-аудитором эскадры еще не состоял. Точно также мне неизвестен случай подрезания талей, в Кронштадте на крейсере «Адмирал Нахимов». Прежде, чем перейти к описанию хорошо мне известных бывших на эскадре, во время моей службы, на ней дел, — по всем я производил предварительное следствие, по многим из них состоялись суды особых комиссий, — я должен сделать оговорку, что пишу все по памяти, так как все дела и мои личные, сделанные для меня самого и отчета, записи погибли в бою. Из массовых беспорядков на судах 2-й эскадры мне известны следующие три случая: 1) во время стоянки эскадры в Носси-бе, в январе 1905 года, на крейсере I ранга «Адмирал Нахимов», 2) во время стоянки в Камранге, на первый день Пасхи, в апреле 1905 года, на эскадренном броненосце «Орел» и 3) во время перехода через Индейский океан, в марте 1905 года, на вспомогательном крейсере «Терек». Первое дело из этих трех произошло во время стоянки в Носси-бе; команде крейсера «Адмирал Нахимов» выдавали сухари, — она была этим недовольна; на других судах давали хлеб: на больших пекли сами, на других доставали с других судов, — например, с транспортов. Командир крейсера, покойный Александр Андреевич Родионов, человек безукоризненной честности, что я знаю и сам и о чем имел случай неоднократно слышать от офицеров личного состава названного крейсера, встретил некоторые препятствия к ежедневной выдаче команде свежего хлеба. В один из дней, когда выданы были сухари, команда начала волноваться, зашумела, собралась на бак, побросала сухари за борт, роптала, не разошлась, несмотря на приказание вахтенного начальника и старшего офицера, — не исполнила приказания «разойтись» и командира капитана 1 ранга Родионова и разошлась лишь по его же приказанию, когда он повторил его, предварительно велев расходиться поименно — по десяткам. Первый десяток дрогнул пошел, а за ним пошли и все другие. Произведенным мною по сему делу предварительным следствием были обнаружены и привлечены к делу, в качестве обвиняемых, по закону военного времени нижеследующие чины команды названного крейсера: матрос 2 статьи Даниил Король — по 95 и 107 (2 ч.) ст. С. М. Уст. о нак. комендор Федор Столяров, матрос 1 ст. Иван Чернигин, машинист 1 статьи Даниил Ершов, кочегар 2 статьи Василий Федоров — по 77 (3 ч.), 104, 107 (2 ч.) и 111 ст. того же Устава. Дело было это рассмотрено судом особой комиссии на эскадренном броненосце «Орел», под председательством командира названного броненосца покойного Николая Викторовича Юнга, 22 февраля 1905 года. Утвержденным конфирмациею Командующего эскадрой приговором означенной комиссии, подсудимые были приговорены: Столяров и Чернигин — к ссылке в каторжные работы на четыре года, с лишением воинского звания и всех прав состояния, и Король — к отдаче в дисциплинарные батальоны на три года, со всеми последствиями сего наказания, а Ершов и Федоров — были, по недоказанности обвинения, оправданы.
Второе дело произошло на эскадренном броненосце «Орел». По распоряжению командира, покойного Николая Викторовича Юнга, в отсутствие ревизора лейтенанта Бурнашева, для команды на обед была зарезана в первый день Пасхи корова, которая была доставлена на судно с подбитыми ногами, не могла стоять и все лежала. Команда отказалась есть обед, собралась на баке, кричала, роптала, что «в Светлый Праздник кормят падалью», выражала громко свое неудовольствие против непопулярного среди команды и нелюбимого ею ревизора лейтенанта Бурнашева (очевидно, даже не зная, кем собственно было отдано приказание зарезать именно больную, но только ногами больную, корову), — не разошлась, несмотря на приказание вахтенного начальника и старшего офицера, — разошлась лишь после двухкратного приказания командира, капитана 1 ранга Н. В. Юнга, распорядившегося вылить за борт щи из мяса коровы, послужившей поводом к этому «коровьему бунту», и приготовить команде новый обед. По этому делу мною было начато и окончено в Камранге же, где мы стояли с 1 по 10 апреля 1905 года, предварительное следствие; мною привлечено было по этому делу, в качестве обвиняемых, несколько нижних чинов — не помню, 5 или 6 человек. Суда особой комиссии не состоялось: я видел последний раз Командующего эскадрою 10 апреля, в утро дня нашего ухода, по приглашению французского правительства, из Камранга, — и на этом докладе вице-адмирал Рожественский решил, что, в виду предстоящего нашего ухода и неопределенности будущего, где, сколько времени будем стоять, дел в судах особой комиссии не рассматривать и новых дел не начинать. И, действительно, где было нам производить суды особой комиссии, когда мы, по выходе из Камранга, простояв некоторое время в Ван-Фонге, — вышли из Ван-Фонга, после нескольких дней стоянки и начали трепаться по волнам, не имея пристанища, то отходя, то приближаясь, в ожидании соединения с 3-ю эскадрою, к берегам; — это был один из самых тяжелых периодов для нашей злополучной эскадры, которую, именно за эти скитания без пристанища по волнам, один досужий морской хроникер, как мне пришлось прочитать в одной из немецких газет, окрестил горьким именем — «Heimatlose und Gottverlassene Eskader»!
Возвращаясь к излагаемому мною делу о беспорядках на эскадренном броненосце «Орел», укажу, что трое из виновных, — а, именно, главные виновники, были взяты под стражу, причем один из них —матрос Бурклан оставлен в судовом карцере на «Орле», один — отправлен на «Бородино», а третий — на «Император Александр III». И все трое погибли в бою: Бурклан был убит наповал попавшим в него на «Орле» осколком разорвавшегося снаряда, а двое нашли смерть в опрокинувшихся броненосцах...
Третье дело произошло на «Тереке». По этому делу произведено было мною предварительное следствие; суда особой комиссии не было по изложенной уже выше причине (уход из Камранга, неимение пристанища, решение на последнем моем докладе Командующего эскадрою). Следствием установлены были следующие обстоятельства: старший офицер крейсера, заподозрив одного матроса, за несколько дней перед тем подвергнутого им дисциплинарному взысканию, что он облил письменный стол в его каюте черною краскою, призвал этого матроса к себе в каюту, поставил его на колени и, наведя на него револьвер, заставил его поклясться, что облил краскою стол не он, а кто-либо другой. На другое утро означенный матрос заявил претензию ротному командиру, прося его доложить о происшедшем командиру; ротный командир доложил старшему офицеру; старший офицер призвал к себе этого матроса, — который вновь подтвердил свою жалобу и просил доложить обо всем происшедшем командиру; — старший офицер сказал, что доложит, — но, до позднего вечера, «не успел доложить об этом командиру», как выразился он на следствии, — и доложил лишь тогда, когда вечером, в темноте, помнится, после молитвы, команда не расходилась и шумела наверху, в темноте (шли с притушенными огнями). Суда по этому делу, как сказано выше, не было.
О побегах, до отплытия эскадры из России, в отечественных портах, мне неизвестно. На походе я производил следствие лишь по одному делу о побеге одного нижнего чина команды крейсера 1 ранга «Адмирал Нахимов». Нижний чин этот спрыгнул за борт, захватив с собою пробочный матрас, в ночь с 23 на 24 марта, при проходе через Малаккский пролив, когда ожидали и были предприняты самые энергичные меры для отражения неприятельских минных атак. Его подобрали и, по его же желанию, доставили на эскадру из Сингапура в Камранг. Случаев самоубийства на эскадре мне известно не было. Мне известен случай сумасшествия: сошел с ума на эскадренном броненосце «Орел» прапорщик Титов. Несчастный бросался в одной рубахе на палубу, делал плавательные движения и неистово-безумно кричал: «Тонем, броненосцы опрокинулись! Опозорен, опозорен Андреевский флаг». Это производило самое тягостное впечатление на команду, — его списали и из Носси-бе отправили на транспорте «Малайя» в Россию. Сколько случаев дисциплинарных проступков было, во время похода, на судах, не знаю — маловажные дисциплинарные проступки не доводились судовыми командирами до сведения адмирала и ко мне для доклада не поступали. В общем же, как мне известно, дисциплинарные проступки были часты, вызывались тяжелыми условиями плавания и напряженным состоянием команды. Колебания преступности были; повысилась она с декабря, после стоянки у С. Мари и была повышена все время стоянки у Носси-бе (откуда мы ушли 3 марта 1905 года) — потом резко понизилась.
За 1904 год (с 1 октября по 1 января 1905 года), уголовных дел у меня было десять: одно было направлено на прекращение (порча рулевого привода на эскадренном броненосце «Орел», происшедшая от конструктивных его недостатков), восемь — были окончены наложением взысканий на виновных в дисциплинарном порядке (все преступления по 100 ст. пункты б. или в.), за невозможностью, в начале плавания засадить виновных на продолжительные сроки или вернуть их, для отбытия наказания в Россию (все — преступления против начальников из нижних чинов — оскорбления их на словах или действием), — одно было рассмотрено судом особой комиссии на эскадренном броненосце «Наварин», под председательством командира, ныне покойного, Бруно Александровича барона Фитингофа; подсудимый — матрос команды эскадренного броненосца «Князь Суворов», за нанесение удара младшему боцману был приговорен в дисциплинарный батальон. В 1905 году судов особой комиссии было около 10. Два дела, вследствие выяснившихся на предварительном следствии обстоятельств, были направлены на прекращение; два — закончились наложением дисциплинарных взысканий. 18 предварительных следствий, кроме того, были иною закончены, но на последнем докладе, в апреле 1905 года, было решено не назначать по ним судов особой комиссии. Кроме того, около 3 — 4 дел поступило ко мне в последние дни стоянки нашей в Камранге, — по ним следствия не начинал. Итак, считаю, что судов особой комиссии, за весь переход, было 11; а предварительных следствий — мною произведено было 46. Максимальные наказания, наложенные приговорами судов особой комиссии были: ссылка в каторжные работы (8 лет — за нанесение удара кондуктору, с применением 108 ст., — т. е. в ответ на удар, полученный перед тем виновным от кондуктора). Говоря о строгости налагавшихся на эскадре наказаний, не могу не коснуться тех обстоятельств, что мне не раз, во время плавания, приходилось слышать от некоторых офицеров эскадры и даже чинов штаба адмирала, моих сослуживцев, высказываемые ими суждения о слабости этих наказаний и о слабости адмирала. При этом говорившие рекомендовали, в описанных мною выше случаях беспорядков на 3 судах эскадры, перестрелять каждого десятого человека из нижних чинов команд означенных судов, — а в одном случае, когда задержан был по подозрению один нижний чин, на предварительном следствии на очной ставке с потерпевшим и показаниями целого ряда свидетелей, из коих один был мичман, а другой — морской врач, было категорически установлено, что обвиняемый не тот матрос, который совершил преступленье, влекущее за собою, по законам военного времени, смертную казнь (нанесение удара офицеру, без повода со стороны последнего) — утверждали, что необходимо казнить этого матроса «для устрашения других». Не распространяясь о том, что современные уголовные права и процесс не знают наложения наказаний на каждого десятого или по жребию, или на невинных, — считаю своею нравственною обязанностью заявить, что все дела на эскадре решались на строгом основании закона; — вице-адмирал Рожественский ни в резолюциях своих на докладах моих о направлении дел, ни в конфирмациях своих на состоявшихся приговорах — никакой слабости ни разу не обнаружил и никогда никаких поблажек виновным ни офицерам, ни нижним чинам не делал, — я же, лично, на всех своих докладах, во всех своих заключениях и постановлениях, всегда руководствовался сознанием своего долга и требованиями закона. Относительно вице-адмирала Рожественского могу привести, наоборот, следующие факты: два раза, по обстоятельствам дела, явилась необходимость смягчить наказания, наложенные судом на виновных; вице-адмирал Рожественский один раз смягчил, но приказал конфирмации своей «на судах эскадры при собрании команд не читать». За все время перехода, у нас на эскадре было совершено лишь два раза преступление, влекущее за собою, по законам военного времени, смертную казнь. И если виновные не были расстреляны, то лишь потому, что в одном случае, как я указал выше, виновный был не обнаружен, а заподозренный и задержанный — оказался невиновным, — а в другом случае — следствие по делу о матросе команды эскадренного броненосца «Орел» Федорове, обвиняемом в нанесении удара капитану 2 ранга Генкс, в поднятии руки, с намерением нанести удар лейтенанту Вырубову и старшему врачу эскадренного броненосца «Бородино», Лукину, было закончено мною накануне нашего выхода из Камранга, когда на другой день, решено было судебных рассмотрений дел не производить. Других случаев совершения тяжких преступлений на эскадре, к счастью, не было, и, таким образом, волею судьбы нам пришлось избежать направления своих первых выстрелов не против неприятеля, а против своих же нижних чинов. О распределении дел по судам эскадры сказать затрудняюсь — записи погибли. Могу лишь сказать, что по несколько дел было на вспомогательном крейсере «Урал», крейсере 1 ранга «Адмирал Нахимов» и эскадренном броненосце «Орел». Относительно последнего могу твердо и уверенно указать, что заметно повышенная преступность команды «Орла» объясняется составом команды его, имевшей в своей среде 7 или 8 десятков человек, только что отбывших наказание в военно-морской исправительной тюрьме или дисциплинарных батальонах. На это обстоятельство мне неоднократно жаловался покойный Николай Викторович Юнг, рассказывая, как ему их навязали в Кронштадте и как он, несмотря на все свои старания, не мог избавиться от них. Все наиболее крупные и характерные дела уже приведены мною в предыдущем изложении. Были еще два дела об офицерах: лейтенанте Колокольцове, оскорбившем в письме своего командира (на крейсере «Урал») и приговоренном, по конфирмации Командующего, на основании 1 ч. 96, и 3 и 77 ст. В. М. Уст. о наказ., к содержанию па гауптвахте на 4 месяца, и о лейтенанте Родзянко, виновном в буйстве на корабле и заочно громко оскорбившего на словах, в кают-компании, своего командира (на транспорте «Иртыш») и приговоренном, на основании 192 и 95 и 3 ч. 77 ст. того же Устава, к тому же наказанию. По этому делу объявлена была лишь резолюция, — на другой день мы вышли из Камранга. Дело погибло на «Ослябе».
О состоянии духа личного состава, об отношении к своему делу его — могу сказать несколько слов. Работали, исполняли свой долг, были случаи несерьезного отношения к делу и переживаемому времени — немногочисленные со стороны офицеров (например, случай 3 офицеров с «Дмитрия Донского», списанных адмиралом с эскадры) и более многочисленные со стороны команды. Веры в успех у многих не было: мне приходилось слышат об этом от ныне покойных капитанов 1 ранга Бухвостова, Игнациуса, Серебренникова, барона Фитингофа. Н. В. Юнг выражал то же мнение в более мягкой форме. Также и Серебренников. Наиболее резко — Бухвостов и Фитингоф. То же самое могу засвидетельствовать и о многих чинах штаба, — причем некоторые из них это никогда не скрывали и мне и при мне говорили об этом громко. Некоторые из офицеров выражали определенно уверенность в неуспехе. Было мало и таких, которые верили в успех и такое впечатление на меня производило большинство кают-компании «Князя Суворова» и не столь яркое — большая часть кают-компании «Орла». Как мне кажется, вообще на эскадре представителей этих крайних взглядов — энтузиастов и пессимистов, было меньшее количество, большинство же или исполняло свой долг, не вдумываясь в результаты, или же предполагало, что ожидать победы нельзя, и лучшее, что возможно — это конечный прорыв во Владивосток, с большими повреждениями и потерею нескольких из судов эскадры. Но никто, думаю, не ожидал размеров случившегося несчастия — полного поражения, с разгромом всей нашей эскадры, без нанесения мало-мальски значительного вреда неприятелю. Как мне кажется, всем ждавшим поражения и смерти, все же улыбалась мысль «дорого продать свою жизнь». Относительно адмирала могу сказать, что ни мне, ни при мне он никогда не высказывал упадка духа и не высказывал какой-либо неуверенности в успехе, — почему, на мой взгляд не мог влиять никоим образом на настроение личного состава в неблагоприятном смысле.
В начале боя 14 мая 1905 года был наверху и спустился к своему месту почти перед самым открытием артиллерийского огня — видел выплывавшую из тумана впереди и пересекавшую нам курс неприятельскую эскадру; мы шли в это время двумя колоннами, каждая в кильватерном строе: левее — II и III броненосные отряды, мы — I отряд броненосцев («Князь Суворов», «Император Александр III», «Бородино» и «Орел») — правее. Первый выстрел с «Орла» был дан в 1 час 40 минут дня.

Военно-Морской Следователь Кронштадтского порта В. Добровольский.

#141 20.09.2010 17:28:10

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

13.

Показание Флаг-Капитана штаба Командующего ІІІ-м броненосным отрядом Капитана 2 ранга Кросс.

В декабре 1904 г., я был назначен флаг-капитаном к контр-адмиралу Небогатову, получившему командование III-м отрядом судов, отправлявшихся в Тихий океан на соединение и подкрепление эскадры генерал-адъютанта Рожественского.
Отряд вышел из Либавы 3 февраля 1905 г. и, согласно полученной инструкции, должен был идти без промедления на соединение со 2-й эскадрой Тихого океана; однако, места соединения не было в этой инструкции указано и адмиралу предоставлено было самому измыслить и привести в исполнение план этого соединения.
До Джибути поход был совершен так, как о том известно из строевых рапортов флагманов, по приходе же в этот порт, адмирал запросил по телеграфу Управляющего Министерством о местопребывании 2-й эскадры, но ответ получен был неопределенный.
Полагаю, что подлинные телеграммы командовавшего отрядом и отпуск с депеш, полученных им в то время из Петербурга, имеются в делах Гл. М. Штаба.
Не получив определенных указаний, где искать 2-ю эскадру, флагман, перед уходом из Джибути, телеграфировал Управляющему Министерством, что просит организовать сообщение с ним на части пути от Джибути до выхода из Малаккского пролива и предложил три рандеву:
первое — в 100 милях к югу от Цейлона, второе — в одной из бухт на Никобарских островах и, наконец, третье — в Южном Китайском море, в 40 — 50 милях к Осту от Сингапура.
Адмирал просил прислать в один из этих пунктов известие об адмирале Рожественском и, как крайнее средство, на случай, если бы Министерство не могло устроить посылки какого-нибудь судна на одно из этих рандеву, предлагал воспользоваться тем, что отделил от отряда госпитальное судно «Кострома» и послал его в Батавию, под предлогом забора свежей провизии, а на самом деле с тем, чтобы оно могло придти из Батавии на 3-с рандеву, место и время которого было командиру сообщено. Этим последним недозволенным средством воспользоваться не пришлось, так как на 3-е рандеву был выслан русским консулом в Сингапуре паровой барказ, на котором и доставлены депеши с указанием, что нам следует искать 2-ю эскадру в 60 милях к северу от бухты Камранг.
Весь поход отряд, начиная от мыса Скаген, совершал, не открывая отличительных огней и имея лишь по два кормовых огня: на заднем марсе и на гакоборте, при том в кожухах, ограничивавших освещение сектором в 4 градуса. Даже в таких узкостях, как Гибралтарский и Малаккский проливы, огней не открывали. К этому же были приучены и сопровождавшие отряд коммерческие пароходы — транспорты, тоже шедшие весь переход без огней.
В Джибути отряд, в составе эск. брон. «Император Николай I», бронен. бер. обор. «Генерал-Адмирал Апраксин», «Адмирал Сенявин» и «Адмирал Ушаков», крейсера «Владимир Мономах», угольных транспортов: «Курония», «Ливония», «Герман Лерхе», транспорта — мастерской «Ксения», водоналивного парохода «Граф Строганов» и буксирного парохода «Свирь», пошел в бухту Меербат на южном берегу Аравии, куда были высланы и два парохода с углем. Погрузка угля в этой бухте представляла мало удобства в виду заходящей с океана зыби и приливо-отливных течений. Стоя на якоре, трудно было принимать подходившие к берегу, угольные пароходы и не обошлось без поломок, к счастью, несущественных.
По окончании погрузки, ушли по направлению, южнее Цейлона; оставшийся на германских пароходах-угольщиках запас топлива для отряда был послан на рандеву в 100 милях к югу от Цейлона.
Переход совершался при штилях и маловетрии; во-первых, потому, что муссон в этом году запоздал, а во-вторых, мы шли малыми широтами.
Без всяких аварий дошли до пункта в 150 — 200 милях к Весту от северной оконечности Суматры и здесь произвели в океане погрузку угля со своих транспортов. Самым безопасным и удобным для транспортов оказалось подходить к судам, когда те держались на самом малом ходе в разрез зыби весьма, правда, пологой и очень длинной. При таком положении транспорты не бились и можно было грузить уголь очень быстро; на «Николае I» доходили до 70 тонн в час, а на броненосцах бер. обороны в среднем брали от 25 до 35 тонн. Команда при всех погрузках, несмотря на палящее тропическое солнце и жару, работала с большой энергией и охотой.
По окончании погрузки, двинулись в Малаккский пролив, с расчетом прибыть на рандеву за Сингапуром в назначенное время, что и удалось беспрепятственно исполнить.
По пути из Меербата, посылали на первое рандеву транспорт «Куронию»; на Никобарские же о-ва решено было никого не посылать, так как отсутствие известий вблизи Цейлона показало, что в этих водах, вряд ли была возможность устроить сношения с отрядом. Как оказалось впоследствии, расчет флагмана был верен.
Два германских парохода прошли до следующего назначенного им рандеву в 40 милях к Зюйд-Осту от северной оконечности Суматры, куда к ним ходил для подгрузки угля транспорт «Курония», я же был к ним послан на пароходе «Свирь» и свез им каждому по два предписания адмирала. Согласно этих предписаний, пароходы должны были зайти за водою и провизией в Пуло-вей и там запросить разрешения своих хозяев идти в Туран-бей, так как, по чартер-партии, они не обязаны были идти далее 110 градуса восточной долготы и, хотя Туран не лежит за этим меридианом, но, чтобы попасть туда, необходимо этот меридиан пересечь.
Командующий отрядом считал операцию самостоятельного прорыва вполне подготовленной со стороны снабжения отряда топливом и запасами, даже пресной водой; действительно, пароход «Граф Строганов» уделил 2-й эскадре свой остаток пресной воды — 3500 тонн.
О наиболее вероятных действиях неприятеля были только частные разговоры; командующий отрядом ни на какие совещания, или заседания, к старшему флагману ни разу не приглашался, равно не было приглашения на военный совет, почему окончательное решение старшего флагмана идти в Корейский пролив, нам стало ясно только, когда показан был 13 мая вечером курс, ведущий в средину восточного пролива.
Перед уходом от Аннамского берега, командующий отрядом получил предписание, в котором заключались одни лишь общие указания, именно о том, что бой преимущественно будет вестись в одной кильватерной колонне, а, затем, путь, даже не упоминая, куда ведущий, разделялся на три части, с постоянной отсылкой от эскадры, после каждой части, известного числа транспортов. Указано было, что транспорты будут отсылаться на случай отступления, но кто и куда должен был отступать — не указано и как добывать транспорты из нейтральных портов, также не указано.
В предписании этом упоминалось, что первую часть пути предположено было идти 8-ми узловым ходом, вторую — 9-ти узловым и, наконец, последнюю — 11-ти узловым ходом. Возможности самостоятельных действий ІІІ-го отряда, предусмотрено не было. На самом же деле, по выходе из Аннама, походный строй ежедневно с утра разрушался для общей погрузки угля и в это время развозили иногда и приказы, касавшиеся, впрочем, только походного строя.
За несколько дней, кажется, привезли приказ о предполагаемых маневрах или, вернее, эволюциях, на случай появления неприятеля спереди или сзади. Эти две эволюции производили 12 или 13 мая, хорошо не помню; первую — утром и хотя медленно, но безошибочно ее исполнили; она заключалась, сколько помню, в том, чтобы выстроить из двух походных кильватерных колонн с транспортами между колоннами, одну колонну; транспорты должны были стопорить машины и оставаться сзади под прикрытием крейсеров.
Вторая эволюция состояла в том, чтобы обе кильватерные колонны выстроили строй фронта, при чем головные, кажется, оставались в центре, а транспорты с крейсерами уходили бы в это время вперед. Этой второй эволюцией занялись после обеда, но она не удалась, почему именно — не помню и так ее и но окончили. Этот день был единственным, в который было предпринято совместное маневрирование.
На переходе, кроме походных перестроений на ночь, никаких эволюций не производилось.
По утрам поднималась целая бесконечная серия сигналов, крайне однообразного содержания — все больше подгоняли растянувшие суда или делались распоряжения, касающиеся погрузки угля.
Возвращаясь к предположениям о плавании отряда, в случае неудачи, относительно встречи с 2-й эскадрой, должен упомянуть, что, хотя письменного плана отдельного прорыва во Владивосток и не было, но, ежедневно разговоры и адмиральской каюте касались этой главной заботы флагмана и понемногу выработали, произведя все подсчеты и подобрав карты, маршрут самостоятельного похода но Владивосток.
План этот был несложен и заключался в следующем:
В виду того, что суточный расход угля на броненосцах бер. обороны был упорнейшими требованиями флагмана все время сокращаем и, уже в Джибути, доведен до 32 — 30 тонн (на «Апраксине» иногда и 28 тонн), а полный запас топлива, вместо нормального в 380 тонн увеличен до 520, явилась возможность без риска проходить, не возобновляя запаса топлива на брон. бер. обороны до 3000 миль (15 X 30 = 450 тонн; 15 дней по 200 миль = 3000 миль). Это привело к предположению, если не узнаем, где 2-я эскадра, идти, после третьего рандеву под Сингапуром, сначала в Туран-бей на Аннамском берегу и там еще раз попытаться, воспользовавшись телеграфом, узнать, где 2-я эскадра. Туда же были и посланы два германские парохода с углем, о которых я говорил уже.
Если бы ничего не узнали, решено было идти через Балинтангский канал к северным островам Филиппинского архипелага и там, пользуясь глухими бухтами, подгрузиться с своих транспортов углем до-нельзя.
По выходе оттуда, предполагалось буксировать броненосцы бер. обороны на расстояние 1500 миль транспортами, именно до параллели Йокогамы, в 200 — 250 милях от японских берегов. В этом пункте, буксиры были бы отданы и все суда под своими парами должны были 8-ми узловым ходом идти через 4-й Курильский проход и, поднявшись к северу к берегу Сахалина, попытаться подгрузить еще угля, чтобы иметь возможность идти потом вдоль Сахалина и через Лаперузов пролив полным ходом. От Корсаковского поста предполагалось пересечь Японское море по кратчайшему расстоянию до нашего матерого берега и затем идти вдоль него во Владивосток.
Надежда возлагалась, главным образом, на преобладающие в мае густые туманы; транспорты решено было отослать кругом Сахалина в устье Амура, предписав им там разгрузиться, а в крайнем случае, выбросить столько груза, чтобы осадка позволила войти в лиман.
Как контр-адмирал Небогатов, так и я, считали этот план единственно возможным, для нашего отряда, так как, идти Корейским и даже Сангарским проливами, полагали совершенно немыслимым при малых силах и в виду близости главной японской базы — Сасебо.
Отряд наш был укомплектован, сравнительно, малоопытным офицерским составом, было много молодежи, а некоторые штатные мичманские н младшие механические вакансии были заняты прапорщиками запаса, — контингентом малопригодным для военного флота.
Команды были укомплектованы перед самым выходом из Либавы и только на походе сжились и образовали стройное целое. % запасных не помню и о замене их вопроса, кажется, не поднималось.
Командиров предполагалось заменить всех, но, по настоянию командующего отрядом, оставили прежних; только на «Николае I», в конце декабря, капитан 1 ранга Волчасский был заменен капитаном 1 ранга Смирновим.
Для обучения команд, наш отряд, со вступлением в Средиземное море, почти ежедневно, когда позволяла погода, производил стрельбу из стволов, для чего перестраивался в 2 кильватерные колонны, а, так как, всех судов было пять, то для колонны, в которой было два корабля, щит буксировал пароход «Свирь», пристраивавшийся головным.
По выходе из Меербата, производили два раза боевую стрельбу; для нее спускали все щиты (пять штук) и ставили их на один общий конец.
Пароход «Свирь» становился фланга от щитов и указывал сигналами перелеты и недолеты.
На первой же стрельбе, выяснилась полная фантастичность и несогласованность показаний дальномеров Барра и Струда; чтобы их привести в порядок, с утра следующего же дня, была предпринята целая серия взаимных проверок определения расстояний. «Владимир Мономах» отходил ежедневно по утрам на траверз походной кильватерной колонны и по выработанной схеме измерял расстояние по порядку до всех судов, а эти суда одновременно до него и показывали друг-другу расстояния сигналами, так что, к концу измерений, на флагманском корабле имелась уже таблица всех измеренных расстояний, позволявшая судить о достигнутых результатах. Адмирал настойчиво требовал ежедневных поверок по светилам и, в конце концов, добились более или менее правдоподобного определения расстояний.
Когда отряд присоединился ко 2-й эскадре и там были прочитаны наши приказы, то, на переходе от Аннама, появился приказ о проверке дальномеров, применительно к способу, практиковавшемуся у нас, но с добавлением, уничтожавшим все его значение. Именно: расстояния с «Жемчуга» и«Изумруда», отходивших на траверзы, показывалось только до головных — «Суворова» и «Ослябя», а остальные суда должны были, измеряя расстояния до крейсера, для проверки принимать в расчет и свое место, т. е. расстояние до головного в колонне и делить траверзное расстояние от «Суворова» или «Ослябя» (в левой колонне) до крейсера на синус курсового угла, под которым виднелся крейсер. Так как расстояния в колонне соблюдались неточно и тоже измерялись дальномером, то ясно, что вся операция совершенно не достигала цели. Велась она беспорядочно и никем не проверялась, сигналы на головных часто закрывало дымом от скверного вестфальского угля и приходилось читать расстояния с репетичных кораблей; я, лично, не видел ни одной путной проверки этим усложненным способом.
Наш отряд произвел в пути только две боевые стрельбы, потому что жалели снаряды и большие орудия, а также и потому, что торопились на соединение со 2-й эскадрой.
Суда наши были окрашены в черный цвет, так как и 2-я эскадра при уходе была так выкрашена; ее трубы были тогда также черные.
По присоединении, мы увидели, что трубы окрашены в желтый цвет с черными наконечниками, а рангоут в шаровый, что сделали немедля и на отряде.
Ежедневные погрузки угля на переходе от Аннама сделали то, что, например, «Апраксин», во время сдачи неприятелю, имел угля на 80 тонн больше нормального полного запаса. В подобном же состоянии были и другие суда отряда; относительно же судов 2-й эскадры — не знаю.
Есть основание думать, что старший флагман не доверял показываемым сведениям о наличии угля, так как на его эскадре система премий за быструю погрузку, примененная на неправильных, вероятно, началах, привела, как рассказывали, к тому, что на одном из больших броненосцев, в один прекрасный день, оказалось по рапорту 900, а на лицо 300 тонн.
Беспроволочный телеграф (аппараты исключительно Телефункен) действовал на отряде хорошо; бывали случаи переговоров между «Николаем I» и транспортом «Курония» до 135 мильного расстояния. Приходилось ограничивать желание всех судов пользоваться телеграфом на близких дистанциях, в ущерб обыкновенному сигналопроизводству и исправности аппаратов.
Когда 12-го или, вернее, 13 мая, стали получаться на аппарате «Николая I» японские депеши, то сделали сигнал о том «Суворову», но ответ получили часа через два, извещавший нас, что, «Это японцы видят наши дымы». «Урал», по моему мнению, мог бы большой искрой наверное сбить с толку японское телеграфирование, а, может быть, и пережечь им обмотки; об этом была речь еще в России; однако, ничего не было предпринято, — повидимому, на «Суворове» надеялись разобрать японские депеши, хотя, кроме капитана 2 ранга Семенова, сколько я знаю, там не было лиц настолько знакомых с японским языком, да и вряд ли можно было предполагать, что японцы настолько наивны, чтобы телеграфировать, доступным для нашего понимания способом.
Первый разведчик мною был виден около 6 часов утра, 14 мая.
Отряд наш ушел из Либавы, пробиваясь через набитый, чуть не до дна, в аванпорте лед и испытал немало затруднений при предварительных выходах судов в море для уничтожения девиации и испытания артиллерии. Испытания механизмов на полный ход произведено не было. Эскадренный наш ход был 8 узлов; на походе полного хода не давали. Во время же боя ход колебался от 8 до 11¼ узла (больше мы не могли дать, как оказалось, утром 15 мая). На походе со 2-й эскадрой также шли около 8 узлов, а, по ночам, и 5 узлов иногда держали.
Перед боем, первый отряд зачем-то отошел вправо и, затем, когда уже неприятель показался справа по носу, идя нам на пересечку, первый отряд повернул на два румба влево и занял свое место в голове колонны. Бой приняли, будучи уже в строе кильватера. Не помню, чтобы ІІІ-й отряд оттянул сильно в начале и отставал во время боя, напротив, иногда уменьшал ход до малого, чтобы не налезть на поврежденного переднего мателота.
Огонь наш отряд открыл не одновременно с «Суворовым» лишь потому, что наши орудия не хватали. Как выяснилось впоследствии, расстояние от «Суворова» до неприятеля, в момент открытия огня было 33 — 36 каб., а наше 9-е место от него отстояло на 16 каб., стало быть, до неприятеля было более 50 каб.; орудия же наши хватали на 40 кабельтовов.
Мы открыли огонь минут через пять па предельной дистанции 48 каб., в то время, когда неприятель поворачивал на 12 румбов влево, чтобы лечь параллельно нам; помню, что адмирал приказывал бить в кучу, так как, во время поворота, суда неприятеля казались сбившимися в кучу, а затем, неоднократно приказывалось стрелять по головному.
Минут через сорок, после начала боя, «Суворов» горел, буквально, как деревянная изба; пылала походная рубка, а затем и все надстройки.
Бой начался в ¾ второго, а около 4 часов, «Суворов» был уже без мачт и труб и дым стлался через весь броненосец.
Сигнала о передаче командования на «Николае I» не видели, почему и не делалось никаких распоряжений крейсерам и миноносцам; в особенности же подход миноносца, кажется, «Безупречного» и переданное с него приказание адмирала Рожественского (голосом и семафором): «Адмирал приказал вам идти во Владивосток», давало повод думать, что старший флагман сам командует эскадрой и передает нам приказание через миноносец, потому что на «Суворове» все сбито. Командующий отрядом тогда поднял ІІІ-му отряду сигнал «Следовать за мною и курс Норд-Ост 23°», — тот же, что давал и полдень старший флагман. Поэтому и вопроса о подъеме на «Николае I» вице-адмиральского флага, не возбуждалось.
Крейсера в бою, кажется, защищали транспорты и имели дело со второ- и третье-классными судами неприятеля; я не видел их во время боя, следя за передними нашими мателотами и за главными силами японцев, так что и не могу ничего сказать об обстоятельствах отделения отряда контр-адмирала Энквиста; не помню и того, вступали ли его суда в кильватер главным силам.
В конце 8-го часа вечера, японские броненосцы оставили бой. В 7 часов вечера опрокинулся «Бородино» и тогда, бывший головным, «Орел» уклонился влево, а «Николай I», шедший вторым, последовал ему в кильватер.
Командующий отрядом полагал, что «Орел» уклоняется от плавающих мин, которым, может быть, приписывает гибель «Бородино», хотя я видел совершенно ясно, как в «Бородино» в продолжение нескольких секунд попало подряд три больших снаряда под кормовую 12" башню, и из под нее, после взрывов снарядов, вырвался горизонтальный язык пламени в 4 — 5 сажен длиною; вероятно, выгорал 12" погреб.
Броненосец этот на пол-минуты — минуту накренился от ударов снарядами на левый борт градусов на пять, потом выпрямился и не останавливаясь стал крениться на правый борт и в течение 1½ мин., не более, перевернулся вверх килем и на киле, когда мы проходили мимо него, я видел 6 — 7 человек. Все это началось в 4-х, и кончилось в 2-х каб. от меня и неизгладимо-ясно запечатлелось в памяти.
В это время, справа появились 9 больших японских миноносцев.
Когда мы повернули влево, то, справа от нашего курса, были крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», которые и отогнали своей скорострельной артиллерией эти миноносцы. Уже темнело; за нами шли все три броненосца бер. обороны, «Нахимов», «Наварин», кажется, «Сисой Великий», всего, помнится, с «Донским» и «Мономахом», было нас 8 судов, выстраивавшихся в кильватер.
Впереди «Донского», заметил один из транспортов, кажется, «Иртыш» и, впереди его, «Алмаз»; обоих скоро, за полной темнотой, потерял из виду. Миноносцев наших и остальных крейсеров не видел, да и адмирал о них не заботился, не считая себя Командующим всей эскадрой, так как не знал, что командование сдано ему.
На «Николае I» видели, и я тоже видел, в 7-м часу вечера, что «Суворов» пристраивается в хвосте колонны и даже раздавались голоса: «Ну, слава Богу, кажется, Суворов справился».
Начался ряд минных атак; все суда, открывавшие прожектора, были подорваны; мимо нас прошел также очень близко один миноносец, так что по его силуэту сделали два выстрела, кажется 9" и 6" орудия.
Он выпустил по нас мину, но на броненосце положили, по приказанию адмирала, лево на борт и таким маневром пропустили мину под корму. С миноносца сделали по нас даже один выстрел из 75 мм. орудия и ранили и батарее двух нижних чинов; об этом я слышал разговор в рубке после, ночью.
Рандеву сигналом не назначено ни с «Суворова», ни с других флагманских судов. Мы не знали даже, что адмирал Фелькерзам умер еще за два дня до боя, и я, лично, думал, что он, вероятно, спасся с потонувшего «Ослябя» и где-нибудь на одном из миноносцев или судов.
Относительно сигнала с «Суворова», в начале боя не помню, приказывалось-ли II-му и ІІІ-му отрядам вступить в кильватер, а также не помню утреннего сигнала на случай появления неприятеля, касающегося крейсеров и транспортов. Крейсера маневрировали, сколько помню, отдельно.
Мы проходили мимо «Урала» около 4-х часов дня; кажется, наши главные силы к этому времени описали целый круг и я видел на «Урале» сигнал: Позывные госп. судна «Кострома» и «Терплю бедствие»; он сидел сильно носом, все шлюпки были спущены, по крайней мере, с обращенного к нам правого борта; левого борта я не видал, у борта стояла «Свирь» или «Русь», хорошо не помню, который из них. Как потом погибла «Русь», не знаю, как не знаю и обстоятельств наваливания «Урала» на «Светлану» и был-ли такой случай. Надолго-ли до гибели «Урал» был оставлен командой и как довершилось его потопление — не знаю.
Не видал также, был ли около 5 часов вечера сигнал с «Бородино», с указанием курса транспортам и крейсерам.
Съезда адмирала Рожественского с «Суворова», не видел и никто об этом не докладывал. Так как, в упоминаемом выше предписании адмирала Рожественского говорилось, что следует смыкать строй вместо выбывших, а перестраиваться по старшинству не было указано, то и оставались головными суда, по мере выбытия из строя передних мателотов.
На судах III-го отряда, пожаров было мало, что приписываю только тому, что японцы не добрались по очереди до их расстрела. На «Николае I» горела от взрыва снаряда палуба на баке, но пожар залило всплесками волн. На «Апраксине» был пожар в кают-компании или в командирской каюте, наверное не помню.
На «Николае I» было выброшено все дерево от облицовки борта и переборок в кают-компании, частью из адмиральской каюты, из батареи. Оставалась мебель, деревянные шлюпки, корзины для погрузки угля были сложены в виде защиты, кругом на юте, снаружи борта, на остававшейся от снятого верхнего балкона площадке. Из ростер дерево было выброшено, за два дня до боя, по решительному настоянию адмирала.
Места переговорных станций обыкновенных и беспроволочного телеграфа не были известны на отряде. У меня имелась, переданная мне капитаном 2 ранга Кладо еще в Ревеле, брошюрка — инструкция береговым сигнальным станциям, но в ней, сколько помнится, не было их перечня. Она была сожжена мною перед сдачей.
Из судов отряда, только на одном «Николае I» были катерные мины Уайтхеда.
Относительно цели посылки на восток 2-й эскадры, мне пришлось видеть отпуск с ВЫСОЧАЙШЕЙ телеграммы адмиралу Рожественскому, посланной на Мадагаскар; в ней категорически выражено, что цель посылки эскадры, не прорыв во Владивосток, а завладение морем; последнее выражение, мне кажется, трудно осуществимым; эскадра была гораздо слабее японского флота, а, чтобы завладеть морем, ей пришлось бы не только уничтожить начисто весь японский линейный флот и миноносцы, но, после такой победы, и оказаться в состоянии полной исправности для крейсерских операций и хозяйничания и завоеванном море, чтобы прекратить сообщение японской армии с метрополией.
Адмирал Небогатов считал, что мы идем на подкрепление главных сил адмирала Рожественского, а самостоятельного стратегического значения эти суда никакого не имели, как по своему малому боевому коэффициенту, устарелой на «Николае I» и изношенной на броненосцах бер. обороны, артиллерии и малой броневой защите.
Я, лично, считал, что только возможность заставить японцев несколько раздробить свои силы в бою могла быть задачей, косвенно исполнимой для III-го отряда, дерущегося в общей линии баталии.
Как адмирал Небогатов, так и его штаб совершенно не были посвящены в планы Командующего эскадрой; ни Небогатов, ни, тем более, его штаб, ни о чем не спрашивались и доложить он ничего старшему флагману не мог, так как мы стояли в Куа-бе, а эскадра держалась далеко в море и нам только на дежурном миноносце привозили приказы.
Адмирал Небогатов неоднократно высказывал мнение, что следует послать к Корейскому проливу все быстроходные крейсера показаться японцам и, не вступая в бой, отойти опять к югу и, при надобности, повторить эту операцию, а главным силам воспользоваться отвлечением неприятеля и идти кругом Японии Лаперузовым проливом, К сожалению, его мнением никто не интересовался и его не спрашивали.
Относительно предполагаемых действий японцев, адмирал Небогатов не верил ни в какие операции и крейсера в Зондском архипелаге и говорил, что глупы будут японцы, если отойдут от своей базы и разбросают свои силы.
Основной идеи боя у адмирала Рожественского, — не знал, самостоятельного же плана боя третьего отряда не вырабатывалось.
Никакого собрания флагманов и капитанов для обсуждения плана боя, за время соединенного плавания, не было и, кроме указанного выше предписания, ничего преподано не было, почему и не знаю, входила ли защита транспортов в план боя. Могу только сказать, что взятие с собою в бой 4-х транспортов показалось мне совершенно лишним и противоречило всему, что я читал и чему меня учили еще за два года до боя в Морской академии.
О степени подготовки к бою эскадры в мае 1905 г., мнений других лиц не знаю, сам же я считал се мало подготовленной и часто вспоминал одно выражение из перехваченного письма английского морского агента в Петербурге, которое видел в штабе еще до ухода на ІІІ-м отряде. В письме этом говорится, что «армада» еще не ушла и высказывается мнение, что она и совсем не уйдет. Высказывать это я однако не считал полезным в виду и так нерадужного настроения общества.
Суда ІІІ-го отряда были перегружены и большая часть брони была в воде.

Капитан 2 ранга Кросс.

#142 20.09.2010 17:29:33

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

14.

Показание Старшего Флаг-Офицера штаба Командующего ІІІ-м броненосным отрядом Лейтенанта Сергеева 5-го.

Мне неизвестно существовал ли какой-нибудь план операции 2-й эскадры на театре военных действий, выработанный до ухода ее из России, но из копий шифрованных телеграмм, которые были сообщены нам для сведения, видно, что адмирал Рожественский своею ближайшею задачею считал не бой, а прорыв во Владивосток, базируясь на который и освободившись от транспортов, главными силами предполагал действовать на сообщение Японии с Кореей, а вспомогательными крейсерами — на подвоз контрабанды со стороны океана. С этою целью, а также, вообще, мало веря в боевое значение и успех движения І-го отряда, адмирал Рожественский находил, что присоединение его только затруднит прорыв, так как адмирал Небогатов, прибавляя 6 плохих судов, имеет столько же транспортов, защита которых невыгодно отзовется на эскадре. Поэтому, находя дальнейшее пребывание на Мадагаскаре настолько вредным, что оно может повлечь за собою полное разложение и даже неспособность к бою, просил разрешения следовать по назначению, не дожидаясь прибытия подкреплений. В Петербурге же главною целью движения эскадры считали не прорыв, а завладение Японским морем, находя эту задачу возможной выполнением, по присоединении к эскадре отрядов капитана 1 ранга Добротворского и контр-адмирала Небогатова, но, не желая в то же время стеснять Начальника эскадры, ему было разрешено, по присоединении отряда Добротворокого, действовать по своему усмотрению. Эти телеграммы, подписанные из Петербурга Именем ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, я привожу на память, но с достоверностью за их смысл. Хотя из этих телеграмм видно, что в Петербурге, как-будто придавали известное значение посылке І-го отряда, тем не менее, на совещаниях, как я слышал, смотрели на него более, как на вспомогательную силу, могущую быть противопоставленной соответствующим кораблям неприятеля, а при самом отправлении отряда из Либавы, как приходилось слышать от лиц заведывавших его вооружением, что отряд этот дальше Суды никуда не пойдет. Лично, в успех нашей операции я не верил, мне было ясно, что 2-я эскадра слаба, именно главными силами, а потому подкреплять ее вспомогательными бесполезно и равносильно тому, как ежели бы роту, которой предстоял решительный бой с батальоном, стали подкреплять нижними чинами из запаса или ополчения; разумеется, рота была бы моментально разбита и сколько бы указанных подкреплений не посылалось, все они были бы жертвой неправильного распоряжения. Об этом я не говорил своему адмиралу, так как был убежден, что он сам отлично понимает дело и только в силу необходимости старается внушить своим подчиненным бодрый дух и веру в успех.
По присоединении к эскадре, наш отряд был зачислен в линию главных сил ІІІ-м броненосным отрядом; но какое окончательное решение, относительно дальнейшего движения, боя или прорыва, принял адмирал Рожественский, для всех нас осталось тайной. В приказах было указано, что встреча с неприятелем может произойти во всякий данный момент и вследствие этого, корабли должны быть всегда готовы к бою, а между тем, флот, со скоростью 5 — 6 узлов, шел в строе, какой-то кучи, чрезвычайно опасной при внезапном появлении неприятеля, так как перестроиться из нее в боевую колонну потребовалось бы минимум пол-часа времени. Также было объявлено, что бой предполагается в строе кильватера, но возможен и строй фронта; главные силы маневрируют соединенно но сигналам или следуя движению головного; крейсера имеют назначение охрану флангов и защиту транспортов; флагмана, в случае аварии их судов, при помощи миноносцев, переходят на другие суда своих отрядов; при интервалах, образующихся, вследствие выхода корабля из строя, последуюшие за ним суда продвигаются вперед, по линии. Указывалось, что ближайшая задача есть движение во Владивосток и что она требует общей взаимной поддержки. Кроме того, секретно начальники отрядов были поставлены в известность где, когда и какие транспорты предполагается отпустить и какие оставить при эскадре. Вот все, что было нам известно. Что же касается выбора пролива для входа в Японское море, основной идеи боя, возможности самостоятельного действия, каких-либо соображений, насчет отступления или общего рандеву 15 мая, плана минной защиты Владивостока, места телеграфов на нашем побережье, — то об этом решительно никто ничего не знал до наступления самых событий.
Наш отряд был изготовлен и укомплектован очень поспешно с значительными недочетами; особенное опасение внушал самый важный элемент — комендоры; о числе нижних чинов из запаса и степени их пригодности к бою, точных сведений не имею.
Когда шли одни, т. е. до присоединения, то на переходах очень часто делали эволюции, по ночам гасили все огни, занятия по боевому расписанию были каждодневно, часто также стреляли из стволов, боевых же стрельб было только две в Индейском океане; снаряды по направлению ложились хорошо, но перелеты и недолеты на первой стрельбе были огромны, до 30 — 40 кабельтовов. Оказалось, что в дальномерах не была уничтожена погрешность и они не были выверены, вследствие чего были приняты соответствующие меры и вторая стрельба вышла гораздо удачнее.
Боевой комплект снарядов был полный, кроме того, имелся некоторый запас для практических стрельб. При нормальных запасах наибольший ход отряда мог быть в 12 узлов.
По соединении, никаких боевых упражнений, в смысле стрельб, маневрирования, эволюций, плавания без огней и прочее, не было; а, лишь, накануне боя, были сделаны два перестроения, кажется, в строй фронта из кильватера, в расчете на появление неприятеля с носу, а другое — не помню. Все это настолько меня удивило, что я был убежден, что Начальник эскадры переутомился и не сберег свои силы к тому решительному моменту, когда потребовалось полное их напряжение. У нас на отряде был разработан план самостоятельного прорыва во Владивосток, но я об нем не имею никаких сведений. В тактическом отношении, как эскадра, так и отряд были совершенно не готовы к бою. Комендоры были обучены стрелять на дистанциях, не более 25 кабельтовов, практики в сосредоточении огня не было, дальномеров было мало и с ними не умели обращаться, организация управления огнем была слишком сложна и неприменима в бою, ход мал, вследствие чего, неприятель имел всегда полную возможность занять выгодное положение.
Уголь, пресная вода, а также некоторые другие запасы, почти на всех судах, были в том чрезмерном излишестве, которое не оправдывалось никакими расчетами; так, например, на сданных неприятелю броненосцах, после суточного боя, при действии всех котлов, угля оказалось более нормального запаса. Эта перегрузка, погубившая І-й отряд, была настолько велика, что адмирал Того, на другой же день после боя, прямо указал на нее, как на одну из главных причин нашего поражения.
Неприятель нас обнаружил около 2-х часов 13 мая, о чем мы узнали по знакам, которые стали получаться на аппарате беспроводного телеграфа и тотчас же сообщили об этом на «Суворов»; «Урал» просил позволения помешать их разговору, но ему было передано по семафору: «Не мешать неприятелю разговаривать». Беспроводный телеграф, до боя, почти на всех судах, действовал исправно; у нас на отряде его дальность доходила до 60 миль; в бою же вскоре был перебит и в общем не принес нам никакой пользы. С указанного момента, неприятель не выпускал нас из виду, сообщая все необходимое главным силам, проведшим ночь перед боем совершенно спокойно в Сасебо. Силуэты отдельных неприятельских судов стали определяться утром 14-го, около 11 часов; по какому-то недоразумению, было сделано несколько выстрелов, с каких именно судов — не знаю, в направлении разведочного отряда, на что последовал сигнал с «Суворова»: «Не бросать зря снарядов». В то же время, сигналом было разрешено обедать по-вахтенно и назначен курс с полдня NО 23°. Наши главные силы шли в строе кильватера, имея 10 узлов ходу; в первом часу по сигналу, І-й отряд отделился вправо кабельтовов на 12, с появлением же главных Японских сил, вновь присоединился, заняв головное положение, вследствие этого, в момент начала боя, мы представляли ломанную линию с неравными промежутками, некоторым судам даже приходилось стопорить машины. Других сигналов и распоряжений не было; адмирал же Того повел свой флот в бой, с сигналом: «Судьба Японии зависит от исхода этого боя, пусть каждый сделает, что может».
«Суворов» первым открыл огонь, расстояние до неприятеля в это время было вне дальности наших орудий, мы начали стрелять минут через 15. Вскоре «Ослябя» вышел из строя, образовался большой интервал, так как «Сисой Великий» отстал и почему-то не приближался, вследствие этого III отряд вступил в кильватер І-му, а ІІ-ой сделался концевым. Неприятель, пользуясь громадным преимуществом в скорости, все время так маневрировал, что давал полную возможность всем своим главным силам стрелять по назначенной цели. Приблизительно через час, после начала боя, «Суворов» повернул вправо, румбов на 10. Причина этого поворота для меня осталась невыясненной; в плену некоторые чины штаба адмирала Рожественского говорили, что он произошел, вследствие заклинения руля, но, сколько помню, «Суворов» не потерял возможности управляться и, следовательно, имел возможность вновь прийти на прежний курс; во всяком случае, он был принят за указание нежелания идти на сближение и прорыв линии неприятеля, у которого, в дальнейшем ведении боя, придерживались следующие головные корабли. Этот маневр был учтен японцами тоже в их пользу.
К 5 часам результат боя, т. е. что мы разбиты, а японцы, повидимому, вовсе не пострадали, определился уже довольно ясно. Адмирал Небогатов в рубке говорил, что он не понимает, почему мы все кружимся на одном месте и облегчаем себя расстреливать, но, в то же время, не считал себя в праве, что-либо предпринять, не имея никаких инструкций и не зная также ничего о судьбе, как Начальника эскадры, так и старшего после него, адмирала фон-Фелькерзам. В это время, я заметил на транспорте «Анадырь» сигнал: «Известно ли адмиралу», позывные контр-адмирала Небогатова. Хотя этот сигнал и был нам совершенно непонятен, тем не менее, он навел адмирала на мысль, что командования над нашей эскадрой или вовсе нет, или оно, почему-либо, не может быть проявлено, а потому приказал поднять сигнал «NО 23°», т. е. тот курс, который был назначен еще до боя, но от которого мы все уклонялись. Этот сигнал был принят почти всеми, шедшими за «Николаем I» судами, впереди же идущие броненосцы, «Орел» и «Бородино», хотя на него не отвечали, но, оставаясь головными, склонялись в сторону назначенного курса. Приблизительно, через полчаса после этого, вдоль нашего борта прошел какой-то миноносец и громко в рупор передал: «Адмирал Рожественский ранен, находится на миноносце, приказывает вам идти во Владивосток», на что адмирал Небогатов нам сказал: «Ну вот и отлично, значит, я правильно распорядился» и приказал немедленно поднять еще сигнал: «Следовать за мной».
Как впоследствии оказалось, сигнал был сделан: «Не известно ли адмиралу», а «Адмирал сдает командование», но ошибся ли «Анадырь» в репетовании, или я в разборе, — объяснить этого не могу. Тем временем успел оправиться «Суворов» и, так как, в его движении было залечено желание к нам присоединиться, то уменьшили немного ход и он вступил в кильватер концевому кораблю нашей колонны. Дневной бой кончился в 8 часу вечера, гибелью «Бородино», после чего главные силы неприятеля повернули все вдруг на 8 румбов вправо и в строе фронта скрылись, по направлению к своим берегам. Мы же описали петлю на юг, опасаясь встретить по курсу плавучие мины, а также, желая предоставить отбитие, появившихся с правой стороны, многочисленных миноносцев нашему крейсерскому отряду, в виду его многочисленной скорострельной артиллерии. После чего, около 8½ часов вечера, окончательно легли на курс NО 30°. Трудно указать, какой ход мы имели в дневном бою, он менялся от самого большого, до малого и в среднем был, никоим образом, не более 9 — 10 узлов. Я имел назначение следить за движением главных сил, как наших, так и неприятельских, а потому, не отвлекаясь от этой главной обязанности, ничего не заметил и не могу сказать о движении наших крейсеров, когда и при каких обстоятельствах они ушли на юг, равно, как о крейсере «Алмаз», гибели транспорта «Русь» и крейсера «Урал», и как последний навалил на крейсер «Светлана». Что же касается времени съезда адмирала Рожественского с броненосца «Суворов», а также сигнала с «Бородино»: «Транспортам курс NО 23°» — то этого я не заметил.
Огонь по нашему ІІІ-му отряду, кроме флагманского броненосца «Николай I», был незначителен; последний же очень удачно, когда неприятель пристреливался, уклонялся немного в сторону, вследствие чего японские снаряды начали ложиться недолетами или перелетами. Находясь безотлучно у боевой рубки, не имел возможности осмотреть повреждений своего корабля; пожары у нас были незначительные и с нами справлялись; часть дерева была снята еще в Либаве, часть выброшена перед боем, а оставшаяся обильно поливалась водой.
В среднем, бой велся на расстоянии, около 40 кабельт., при более дальних действиях, броненосец «Николай I» прекращал стрельбу. Все мы стреляли очень плохо, да и к тому же, наши снаряды большею частью вовсе не разрывались, или же рвались на большие куски, совершенно не производя при этом никаких пожаров. При таких. обстоятельствах, день 14 мая был для японцев не боем, а, скорее, боевой стрельбой, но только не по щитам, а по, почти безвредным для них, военным кораблям.
Все многочисленные системы нашего ночного сигналопроизводства, за день боя, конечно, оказались перебиты, кое-как можно было воспользоваться системой Ратьера, но на наш запрос показать позывные судов, идущих в кильватер, не получили никакого ответа. Абсолютной темнотой и тишиной старались укрыться от неприятельских миноносцев, что и достигало цели, так как встреча с ними носила более случайный характер, а выпускаемые, при таких обстоятельствах, поспешно мины не достигали цели, когда, во-время положенный, руль на борт отклонял удар. Открывали при этом и огонь из скорострельных пушек, но он был почти безрезультатен. В хвосте нашей колонны очень часто был виден свет боевых фонарей, и это обстоятельство, я полагаю, было одной из причин действительности атак,
Заканчивая настоящее показание, считаю своим долгом засвидетельствовать, что, как участник несчастья по сдаче, я на другой день видел весь японский флот, внешний вид которого не давал никакого повода предполагать, что он был в бою накануне, а личный осмотр броненосцев «Миказа» и «Фуджи» убедил меня, что и внутри они почти совершенно не пострадали, так как были в образцовом смотровом порядке, исправности и чистоте. Все лишнее у них было снято и оставалось только по два гребных катера. Эта картина до такой степени была поразительна, что нижние чины были убеждены. что только сегодня мы встретились с японцами, вчера же дрались с англичанами. Но, к сожалению, они заблуждались; это были все те же японцы, которые на нашей 1-й Тихоокеанской эскадре удивительно искусно изучили все наши боевые приемы и недостатки и, в расчете на них, так усовершенствовались в способах владеть своим оружием, что в течение всего нескольких часов обратили и 2-ю эскадру в Цусимское кладбище.

Лейтенант Ив. Сергеев.

#143 20.09.2010 17:30:44

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

15.

Показание Флаг-Офицера штаба Командующего ІІІ-м броненосным отрядом бывшего Лейтенанта, ныне Капитана, Глазова.

В январе 1905 года, был назначен флаг-офицером командующего отдельным отрядом судов, идущих в Тихий океан; 9 января выехал в Либаву на броненосец «Николай I», где и находился во время изготовления отряда к походу и во время самого похода; цель этого похода выяснилась лично мною еще в Либаве по официальным документам, указывавшим, что целью похода является соединение с эскадрой адмирала Рожественского; но на отряде держался слух, опирающийся на слова адмирала Бирилева, что суда не пойдут далее Суды. Отряд вооружался крайне спешно; забастовки являлись частой помехой; отношение центральных и особенно портовых властей оставляло желать много лучшего.
С 3 февраля 1905 года, мы шли на соединение с эскадрой адмирала Рожественского, таковое соединение и состоялось 26 апреля; до соединения адмирал Небогатов предполагал идти в обход Японии, если не встретит адмирала Рожественского. В обсуждении плана обхода я не участвовал, но из разговоров с командующим отрядом знал о существовании такого плана. По соединении эскадр, контр-адмирал Небогатов ездил к адмиралу Рожественскому, я присутствовал при встрече адмиралов и представил Начальнику эскадры все сведения и документы о 3-й эскадре. При свидании адмиралов велся общий разговор, не касавшийся стратегических или тактических сторон дальнейшего похода и ожидаемого боя. Свидание продолжалось около ½ часа. Тут мною были получены приказы Начальника эскадры, которые затем были розданы на суда III-го отряда с указаниями, согласовавшими их с приказами адмирала Небогатова. Как отрядные, так и приказы начальника отряда после боя, кажется, ни у кого не сохранились. Через несколько дней после соединения, у адмирала Небогатова был контр-адмирал Энквист, но, при разговоре адмиралов, я не присутствовал. С адмиралом Фелькерзамом адмирал Небогатов не виделся. Через две недели после соединения, мы встретили неприятеля (14 мая) и вступили в бой, во время которого суда ІІІ-го отряда сосредоточили огонь по головному кораблю неприятеля или по удобнейшей цели; делались-ли сигналы отряду о сосредоточении огня, я не помню, но идея о сосредоточении огня на головном была твердо внушена командиром.
Беспроволочным телеграфом, вследствие приказания Начальника эскадры, мы не пользовались, а в ночь на 15 мая телеграф был испорчен огнем неприятеля и исправлялся.
На вопросы показываю дополнительно: Слова, что отряд не пойдет далее Суды, по рассказам многих офицеров в плену и ранее, были сказаны вице-адмиралом Бирилевым, при посещении им броненосца «Апраксин» или «Сенявин». Кто именно говорил мне это — не помню, но говорило об этом несколько офицеров.
Говорилось ли при свидании адмиралов о сосредоточении огня на головном и вообще о ведении стрельбы, я не знаю, так как отсутствовал в течение 10 минут.
Беспроволочным телеграфом «Николай I» пользовался в походе неоднократно; действие телеграфа простиралось свыше 100 миль.
О передаче командования, в случае выбытия Командующего из строя, при свидании адмиралов, не говорилось при мне. Думаю, что и совсем об этом не говорилось, так как я застал бы отрывок разговора, да и адмирал Небогатов ничего не говорил потом по этому поводу.

Капитан Глазов.

#144 20.09.2010 17:32:12

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

16.

Показание Обер-Аудитора штаба Командующего ІІІ-м броненосным отрядом Подполковника Маневского.

Я состоял обер-аудитором штаба командовавшего отдельным Отрядом судов Тихого океана, будучи назначен на эту должность около 15 января 1905 года. За все время следования названного отряда от Либавы до Цусимы, причем я в течение всего похода находился на крейсере «Владимир Мономах», мне неизвестно ни одного случая проявления нижними чинами на судах отряда какого-либо недовольства ни массового, ни единичного. На «Мономахе» таковых положительно не было. За все время похода у меня в производстве было только три дела о преступлениях нижних чинов, подлежавшие разбору суда особой комиссии или портовому суду; из тех решено было на отряде в Джибути только одно; все эти дела касались недисциплинарного поведения нижних чинов, ничем из обычного рода дель судебной практики не выделяясь. Кроме того, было еще решено на отряде несколько дел о нижних чинах корабельными судами. Что касается случаев недовольства, проявленных нижними чинами до ухода отряда из Либавы, то мне лишь известно, что такие случаи бывали на отряде, но они произошли в мое отсутствие и разбирались также без моего участия отрядным начальством и береговым судом. Во время помянутого похода никаких подавленности и падения духа среди команды и офицеров «Мономаха» не было; команды я, правда, близко не касался, но, относительно офицеров, могу удостоверить, что среди них господствовали чрезвычайно бодрое настроение и надежда исполнить успешно свой долг; такое настроение офицеров должно было отразиться и на настроении команды; этому заключению вполне соответствовал внешний бодрый вид последней. Относительно прочих судов отряда должен заметить, что с их личным составом я слишком редко в походе встречался, чтобы составить себе определенное представление о настроении такового, но, полагаю, что если бы нежелание идти в бой и падение духа среди нижних чинов существовало, то оно выразилось бы прежде всего в побегах с судна или в умышленных беспричинных нарушениях ими дисциплины, с целью подвергнуться наказанию, влекущему за собою списание с судна (такие случаи в бытность мою следователем неоднократно встречались в отношении к нижним чинам команд 2-й Тихоокеанской эскадры во время приготовления ее к походу); между тем, за весь поход отряда подобных случаев на нем не было. По соединении нашего отряда с 2-ю эскадрою, я, за краткостью стоянки отряда и крейсеров эскадры в бухте Куа-бе (около двух суток), ни на одном из крейсеров эскадры но был; что же касается ее броненосцев, то на них и попасть не было возможности, так как они вовсе в бухту не входили, на якорь не становились, а все время нашей стоянки держались где-то в открытом море: поэтому я могу лишь сказать, что наша соединенная эскадра на походе производила на меня впечатление весьма внушительной силы, с которою можно было рассчитывать, если не на безусловную победу, то, во всяком случае, на успешный прорыв через проливы к Владивостоку. Командовавший эскадрою вице-адмирал Рожественский ни «Мономаха», ни прочих судов отдельного отряда ни разу не посетил. До и после стоянки в Куа-бе, мы присоединялись к нему в открытом лоре. Я лично ни разу Командовавшего эскадрой не видал и ему не представлялся — по следующей причине: при отъезде моем из Петербурга в Либаву бывший главный морской прокурор объявил мне, что я отправляюсь на смену титулярному советнику Добровольскому, состоявшему обер-аудитором в штабе Командовавшего 2-й эскадрою; поэтому, по прибытии нашем в Куа-бе, где крейсер «Владимир Мономах», приказом Командовавшего эскадрою, был переведен в отряд крейсеров контр-адмирала Энквиста (посетившего по этому случаю «Мономах»), — я, явившись на «Николай I», спросил бывшего контр-адмирала Небогатова, каково в настоящее время мое официальное положение и не следует ли мне отправиться на смену обер-аудитора Добровольского, имевшего возможность возвратиться немедленно в Россию чрез французские колонии; на это Небогатов ответил мне, что в бытность его (при первой нашей встрече с эскадрой) на «Суворове», адмирал Рожественский объявил ему, что на отряде все должно остаться по прежнему до прихода нашего во Владивосток, а посему он, Небогатов, предлагает мне оставаться по прежнему на «Мономахе», числясь в штабе его отряда. Исполняя это распоряжение, я и остался на «Мономахе», с которого и попал в плен к японцам, которые, повидимому, в виду особого характера моей должности, отделили меня от личного состава «Мономаха» и вместе с обер-аудитором Добровольским поместили меня сначала в Мацуяме, а, затем, в Осаке, где я и пробыл до заключения мира.
В течение всего дневного и ночного боя, вплоть до самой гибели «Мономаха», с 14 по 15 мая 1905 года, я находился на верхней палубе крейсера, но описать последовательно все эволюции нашей эскадры и неприятельского флота и происшествия боя не могу по следующим причинам: 1) Горизонт в течение всего дневного боя был покрыт туманною мглою, совершенно скрывавшею суда на расстоянии (на глаз) около 50 кабельт. и дававшею лишь смутные силуэты при более близких расстояниях; ясность очертаний судов восстановлялась лишь на расстоянии 40 — 35 каб. (приблизительно) для невооружённого глаза; 2) бинокля у меня вовсе не было, казенных же хватило лишь для офицеров и сигнальщиков и 3) хотя, в качестве пассажира, я не получил никакого назначения при распределении личного состава крейсера по постам во время боя, но, заметив недостаток людей для голосовой передачи расстояний до неприятеля в батарее (помещавшейся на шкафуте, шканцах и командирской каюте), а также затруднение комендоров в розысках соответствующей расстоянию цели (так как, иногда, таковая виднелась во мгле весьма смутно, вызывая опасение принять свое судно за неприятельское, — иногда же появлялось несколько неприятельских судов и даже отрядов разом, причем не всегда выяснялось до какого именно судна или отряда относится передаваемое расстояние), — я, желая принести хоть какую-либо пользу судну, взялся за передачу расстояний и указание соответствующих им целей комендорам в батарее; при этом, за исключением того времени, которое я проводил на командном мостике около старшего артиллерийского офицера и дальномера для получения соответствующих от них указаний и вообще для ориентировки и уяснения себе расположения наших и японцев, я все остальное время дневного боя провел в батарее за фальшбортом и стенками командирской каюты, вследствие чего мог видеть лишь небольшую часть горизонта в пушечные порты. Останавливаюсь на последней из упомянутых трех причин несколько подробнее еще и в виду того, что, может быть, небесполезно будет указать на то обстоятельство, что в бою при спутанных маневрированиях противников несколькими отдельными отрядами (как то было 14 мая), одновременность появления нескольких целей в расположении неприятеля и возможность принятия своего судна за неприятельское и обратно, заставят стреляющих обратиться почти исключительно к голосовой передаче расстояний до неприятеля, создавая почти полную бесполезность механической передачи таковых (по крайней мере, при отсутствии дальнейших усовершенствований последней). В значительно большей мере я могу поручиться за правильность показания моего относительно ночного боя (говоря, разумеется, лишь о действиях «Мономаха»), так как, в течение ночи, находился либо на мостике около командира, либо на полуюте и не могу лишь указать точно последовательности атак миноносцев и их числа, так как определить их мешали, как темнота ночи и ослеплявшие в темноте этой яркие вспышки орудийных выстрелов, так и то обстоятельство, что иногда миноносцы открывались с различных сторон одновременно. По той же причине я лично не видал гибели утопленных «Мономахом» японских миноносцев и упомяну лишь о тех из них, об утоплении которых я слышал возгласы с марса и от различных лиц во время самого отражения атаки. Еще оговариваю, что в течение всей ночи, я в палубы не спускался и лишь утром, вслед за встречею с «Сисоем Великим», спустился на несколько минут в жилую палубу (чтобы взять мой портфель с судебными документами и снятыми мною фотографиями маневрирования наших судов в бою); вода в это время уже заливала накрененную сторону палубы, а из пазов ее около пиллерсов, били фонтанчики воды. Поэтому я не видал ни пробоины, ни прочих повреждений, причиненных взрывом внутри судна и не знаю, каково было все время положение машины. Я не видел, в каком положении находилась головная часть нашей эскадры во 2-м часу дня 14 мая, когда начался бой, но, вот, что об этом мне в плену говорил покойный командир «Нахимова» Родионов: «При вступлении в пролив и за четверть, приблизительно, часа до появления колонны японских бронированных судов из мглы горизонта перед нашими броненосцами, шедшими в голове эскадры, последняя перестроилась из одной кильватерной колонны в две, причем в левой (общей с крейсерами) осталось 8 броненосцев II-го и ІІІ-го отрядов с «Ослябею» во главе, а в правой оказался І-й отряд из четырех броненосцев, типа «Суворова», и в этом строю наша эскадра встретила вышепомянутую колонну противника, пересекавшую наш курс под углом по направлению к нам (приблизительно, японцы шли, кажется, на SW) и бывшую в строю одной кильватерной колонны. Затем, лишь под выстрелами неприятеля, перерезывавшего наш курс и имевшего уже двойную линию наших судов для попадания, правая колонна наша стала обгонять левую колонну, чтобы стать впереди ее». Как мне говорили другие офицеры, бывшие со мною в плену (кто именно — уже не помню) правая колонна обгоняла 13-ти узловым ходом левую, имевшую хода 9 узл. Вследствие медленности этой эволюции и приближения к неприятелю, «Ослябя» замедлил ход, чтобы пропустить вперед правую колонну; вследствие этого замедления хода «Осляби», шедшие позади его броненосцы стали набегать друг на друга и, во избежание столкновения, выходить из линии, а некоторые, повидимому, стопорили машины; все это происходило уже во время перестрелки с неприятелем, сблизившимся с эскадрою нашею кабельтовов на 35 или 30 и начавшим засим поворачивать на 180° последовательно, ложась на один с нами курс. — При этом задние суда правой броненосной колонны, «Бородино» и «Орел», не могли стрелять по японцам, так как последние были заслонены от них нашей левой колонной, а перелеты японцев попадали в них; во время или тотчас после этого поворота японцев, «Суворов», уже оказавшийся в голове общей нашей кильватерной колонны, стал склоняться от прежнего курса вправо и бой повели на параллельных с неприятелем курсах. С самого начала боя, «Мономах», шедший к самом хвосте колонны крейсеров и при том не в кильватер ей, а значительно правее, охраняя с той стороны наши транспорты от шедшего на параллельном с нами курсе крейсера «Идзуми», — вступил с последним и перестрелку; вскоре слева и почти в тылу наших крейсеров появился отряд второклассных японских крейсеров, отражением которых занялся наш крейсерский отряд; по этому отряду «Мономах» тоже открыл огонь с левого борта, продолжая стрелять правым по «Идзуми». Через несколько времени «Идзуми» повернул от нас и скрылся во мгле горизонта; перестрелка же «Мономаха» с крейсерами противника, число которых еще увеличилось (казалось, их штук до десяти было), продолжалась. Далее уже следует сложное маневрирование, описать которого не могу; знаю лишь, что при этом «Мономаху» неоднократно приходилось действовать одновременно орудиями обоих бортов; повидимому, противники ходили по кругам, т. е. броненосцы и броненосные крейсера, а прочие японские крейсера, разделенные на отдельные отряды, обошли нас с разных сторон и, угрожая нашим транспортам, вынуждали наш крейсерский отряд кружиться и бросаться для защиты транспортов по различным направлениям. Таким образом наши курсы иногда переплетались с курсами наших броненосцев, и при этом я видел, как последовательно вспыхивали пожары на нескольких из них, (но на каких именно, простым глазом определить нельзя было; во всяком случае, я видел пожары на двух судах, типа «Суворова», и притом казалось, что огонь вспыхивал на обоих в одном и том же месте — несколько позади труб). Часов около трех дня (на часы не смотрел в тот момент, а говорю на память), на «Мономахе» раздались возгласы, что мы едва не наскочили на плывущую мину и что ее видели старший офицер и с марса; я этой мины не видел. Кажется, чтобы избежать этой мины, а, затем, уклоняясь от столкновения со «Светланою», «Мономах» ушел в сторону от колонны контр-адмирала Энквиста настолько, что очутился в голове повернувшей колонны наших броненосцев; я, в это время, выходил на командный мостик и видел, что мы (крейсер наш) шел отдельно на какое-то обгорелое, без труб и мачт, судно, стрелявшее однако из кормовой башни; по сближении оно оказалось «Суворовым» (было это, сколько помнится, в 4 часу дня); под углом к курсу «Мономаха» на то же судно (т. е. «Суворова») шло четыре или шесть (но не более) японских бронированных судов, в числе которых я простым глазом различил по особенностям их типа «Ниссина» и «Кассугу»; в угле, образуемом курсами «Мономаха» и японцев, шла в направлении к «Суворову» же колонна наших броненосцев, несколько отставшая; тут я сошел в батарею, потеряв там вскоре из виду «Суворова», но отряд японских броненосцев (или бронированных крейсеров) с «Кассугой» и «Ниссином» держался на нашем траверзе (на чувство) минут около 20, причем мы поддерживали по передовым судам его огонь на расстоянии 20 — 27, а потом, кажется, даже 23 кабельтовов, но, затем, курсы наши стали расходиться и, вскоре, с противоположной стороны также появились японские крейсера (бронепалубные), так, что «Мономах», отстреливаясь еще от «Кассуги» (или «Ниссина») одним бортом, открыл уже другим огонь по бронепалубным крейсерам. Когда мы потеряли из виду бронированные суда противника и, сколько помнится, присоединились уже к отряду своих крейсеров, то оказалось, что все фугасные снаряды «Мономахом» уже израсходованы; об этом в моем присутствии было доложено старшему офицеру и старшему артиллерийскому офицеру; на это последовало распоряжение стрелять бронебойными; было это около 4½ часов дня или в конце 5-го; таким образом, перестрелка с крейсерами 2 ранга противника продолжалась «Мономахом» до 6 часов вечера, когда броненосцы наши выстроили последнюю боевую линию (как мне казалось, — на север); крейсерский отряд наш лег на параллельный с ними курс, влево от их линии, прикрывая собиравшиеся вблизи него транспорты и миноносцы от находившихся в тылу наших колонн отрядом японских крейсеров, но, были ли то броненосные или бронепалубные крейсера, я, за мглою и дальностью расстояния, различить не мог; полагаю, что то были бронепалубные, так как они не пытались догнать наши крейсера и держались вне выстрела. По этой же причине крейсера наши, насколько я мог заметить, до заката солнца (когда начались минные атаки) не стреляли. Бой продолжался лишь между нашими броненосцами и японскими бронированными судами, причем последних видно не было, а линию их боевого расположения, приблизительно, параллельную нашей броненосной колонне, можно было определить только по вспышкам в тумане выстрелов японских орудий; по той же причине невозможно было с крейсера определить числа остававшихся в строю японских броненосцев. Линия наших броненосцев состояла из головного «Бородино», за ним «Орла», потом шел «Николай I», дальнейший порядок точно не помню, но, кажется, шли «Сенявин», «Апраксин», «Сисой Великий», «Наварин», «Нахимов» и, в стороне от их линии, близко к крейсерам, — «Ушаков»; их нагонял «Александр III», сильно обгорелый, без мачт и с большим креном на правый борт; нагнав «Нахимов», в первой половине 7-го часа вечера, «Александр III» опрокинулся недалеко за кормой этого крейсера. Около 7 часов солнце село и в начале 8 часа на «Мономахе» раздались возгласы, что появились японские миноносцы и что «Бородино» опрокинулся. Артиллерийский бой прекратился. На «Мономахе» приготовились к отражению минных атак. Около того же времени, когда появились миноносцы неприятеля и погиб «Бородино», все прочие наши броненосцы, повернув разом на 8 румбов влево, прошли позади нашей крейсерской колонны строем фронта, повернули разом на 8 румбов вправо и выстроились в кильватерную колонну, параллельно нашему крейсерскому отряду и левее его; между колоннами броненосцев и крейсеров, третьей параллельной линией, вытянулись семь, кажется, миноносцев наших и собрались несколько транспортов. Судя по тому, что ранее был (говорили на «Мономахе») сигнал с «Николая I», «Курс NО — столько-то градусов», наш общий курс был в NО-вую четверть. Повернули ли затем наши крейсера к югу и отделился ли отряд контр-адмирала Энквиста от прочей эскадры — я не заметил, но помню, что первую минную атаку японцев «Мономах» принял и отбил с правого борта и кормы, где не было видно наших броненосцев (заря еще догорала и в сумерках было видно еще довольно далеко). Помню, что на «Мономахе» говорили под вечер (может быть, именно, во время первой атаки минной), что с «Олега» был сигнал — «Следовать за мной», но полагаю, что отделение это произошло, скорее после отражения нашим крейсерским отрядом, последовавшей в наступивших сумерках, второй минной атаки японцев, — то есть, когда мрак уже скрыл от нас, окружавшие «Мономах», суда; суда наши не открывали огней и, при таких условиях, держаться в кильватере своей колонны становилось весьма трудно. Ночь была темная (луна всходила лишь в 3-м часу), и мне с командного мостика еле виден был силуэт «Авроры», которой мы держали в кильватер, вероятно, на обычной дистанции кабельтовов около трех. По временам в значительном расстоянии от «Мономаха» мелькали лучи прожекторов и вспыхивали огни выстрелов; в этой тьме с марса крейсера открыли силуэты приближавшихся с разных сторон миноносцев; как только прислуга орудий различила приближение неприятеля — был открыт частый огонь из орудий и пулеметов и встреченные им миноносцы исчезли во мраке; при отражении этого нападения, вследствие уклонения крейсера от курса для избежания мин на «Мономахе», потеряли из виду «Аврору», а, вслед да тем, чуть не столкнулись с «Донским», который внезапно появился из темноты на пересечку нашему курсу в немногих кабельтовах от «Мономаха» и едва не протаранил последнего, пройдя, к счастью, вплотную за кормой последнего и также скрывшись затем во мраке. Основываясь на таком наглядном примере опасности скученного движения судов в темноте, без огней и с отражением минных атак, я утверждаю, что никакой защиты другим судам эскадры, крейсера контр-адмирала Энквиста в темноте оказать не могли, что самый опасный враг большому судну ночью не вражеский миноносец, а его собственный мателот и что, при скученности следования крупных судов в темноте (а таковая должна быть непременно. если судно не захочет рисковать потерять из виду своего переднего мателота), не попавшая в намеченное судно вражеская мина имеет лишний шанс попасть в его соседа, — поэтому полагаю, что никакого влияния на окончательный разгром эскадры отделение от нее, пред самым ли наступлением темноты или по наступлении таковой, — крейсерского отряда не имело. Может быть, если бы «Олегу» и «Авроре», по прорыве их к северу (вместо ухода на юг), удалось встретиться со «Светланою», то, под их зашитою, последний крейсер благополучно достиг Владивостока, но это проблематичное конвоирование было бы единственною услугою, которую названные крейсера могли бы оказать остаткам двигавшейся на север эскадры. Возвращаюсь к «Мономаху». Вскоре атака миноносцев на наш крейсер повторилась и во время отражения ее среди офицеров и команды возникли опасения, что стреляют по своим миноносцам, — так как миноносцу «Громкий» удалось, несмотря на стрельбу по нем с крейсера, настолько приблизиться к корме «Мономаха», что командир миноносца голосом переговорил со знакомыми офицерами, находившимися на полуюте крейсера. Мысль о том, что, может быть, мы утопили какой-либо из своих миноносцев производила на меня прямо гнетущее впечатление и избавился я от него значительно позже в плену, удостоверившись из отчета Того о бое, что все наши пропавшие миноносцы погибли лишь утром 15 мая, вдали от «Мономаха». Под свежим впечатлением возможности повторения стрельбы по своим, после присоединения к «Мономаху» «Громкого», по вновь появившимся с правого борта крейсера миноносцам огонь не был открыт немедленно, так как, по чьему-то заявлению на судне, один из миноносцев показал какие-то огни (я этих огней не видал) и возник разговор, что то наши, а не японцы; затем огонь, хотя по ним и открыли, но, вследствие помянутых сомнений, вели стрельбу нерешительно — с перерывами. Я увидел эти миноносцы, находясь на полуюте (их было два); когда с правого борта по ним открыли стрельбу я поспешил к переднему мостику к командиру; подходя услыхал, что он приказывает прекратить огонь и не стрелять без его разрешения; на шкафуте это приказание было исполнено, на шканцах тоже, но с полуюта продолжали стрелять; я направился туда, чтобы передать помянутое приказание командира, но, едва успел достичь трапа, ведшего на правом борту со шканцев на полуют, как раздался удар и чрез открытый порт шканечного 6-ти дюймового орудия, приходившийся против трапа, меня обдало чем-то, вроде горячей древесной пыли. Очевидно, один из помянутых миноносцев, пользуясь приостановкою нашей стрельбы, успел приблизиться к крейсеру и попал в него миною. Было это около 9 часов вечера. Тотчас после взрыва, «Мономах» получил крен на правый борт и, затем, командиру было доложено, что крейсер имеет минную пробоину в носовой части правого борта, против угольной ямы. Взорвавший судно неприятельский миноносец успел (как говорили тогда же офицеры) обойти крейсер спереди и очутился на его левой стороне, где остановленный выстрелами с «Громкого», и залпом, чуть не в упор, носовых орудий «Мономаха», был пущен ко дну. Последовавшие засим несколько попыток подвести пластырь оказались тщетными, так как минная атака продолжалась и как только «Мономах» уменьшал для подводки ход — японцы снова появлялись; ход крейсера увеличивали и подводку пластыря (которая производилась старшим офицером) приходилось бросать. При этих условиях вода продолжала в судне прибывать и крен увеличивался. Судовые механики (докладывая о том при мне командиру) ожидали гибели судна с часу на час. Мне самому было ясно, что все зависит от того, сколько выдержат водонепроницаемые переборки, находившиеся, как и прочие части судна, за его ветхостью и спешностью изготовления к походу не в блестящем состоянии. Когда стало очевидно, что гибель судна неизбежна и составляет лишь вопрос времени, то командир при мне объявил, что попытается достигнуть Корейского берега и пробраться вдоль него, насколько успеем, к северу; в случае же встречи с японскими крейсерами, не отдаст им «Мономаха» и утопит его. Но, так как, мы потеряли свое место на карте во время сложного маневрирования в дневном бою и в тумане, а компасы оказались, сколько помнится, испорченными. то мы не были уверены, что, идя на запад не наткнемся на Цусиму, а потому, командир взял курс, приблизительно, на NW и крейсер некоторое время шел в этом направлении. Вскоре однако, путь «Мономаху» преградила линия огней и крейсер был встречен минными атаками. Отстреливаясь, он повернул на NО, приблизительно, чтобы обойти помянутую линию, которую мы считали японским крейсерским отрядом, выжидавшим утра для добивания наших поврежденных и отставших судов. Но и в новом направлении «Мономах» встретил другую линию огней, составлявших с первою тупой угол, в котором наше судно кружилось. Казалось, что чуть не весь флот противника ночует на месте боя. Снова открытый японскими миноносцами, «Мономах», отбив их нападение и не рискуя в своем искалеченном состоянии прорываться чрез помянутые линии японских судов, повернул к югу. Избавившись от миноносцев и потеряв из виду японские огни, крейсер через некоторое время повернул и лег на NW, рассчитывая обойти обе японские линии с левой стороны. На этом пути снова пришлось отбиваться от минных атак. Между тем положение судна все ухудшалось: снаряды подходили к концу, вода же медленно, по постоянно прибывала, особенно при ускорении хода судна для отражения миноносцев. При этих условиях командир, с риском наскочить на Цусиму, взял курс прямо на запад, и этим путем крейсер должно быть обошел японцев, так как минные атаки прекратились. Однако, затем, в третьем часу мочи, когда взошла луна, «Мономах», пользуясь ее освещением, успешно отбил предпоследнюю атаку японских миноносцев, причем, по сообщению с марса и бака, один из нападавших затонул. За все это время «Громкий» не покидал «Мономаха». К рассвету судно заметно глубже село в воду, а, по восходе солнца, судовые механики объявили, что едва ли крейсер протянет долее одного часа. Горизонт был пуст, только в одном направлении заметили дымок. Сигналами прожекторов выяснили, что то «Сисой Великий» и в надежде пересадить на него команду направились к нему, но, приблизясь, увидели, что он в столь же отчаянном положении, как и «Мономах», имея минные пробоины, сидя глубоко носом и двигаясь задним ходом. Выяснив невозможность обоим судам помочь друг другу (так как неизвестно было которое раньше затонет), командир «Мономаха», решив использовать последние силы машины, направил крейсер к обрисовавшемуся к этому времени вдали берегу. Последовавший за «Мономахом» «Громкий», по предложению командира крейсера, вернулся к «Сисою Великому» для оказания возможной помощи броненосцу, который, имея меньший ход, мог затонуть дальше от берега. По приближении «Мономаха» к берегу, оказавшемуся не Корейским, как мы сначала думали, а Цусимою (его северо-западной оконечностью), сигнальщиками в трубу были усмотрены два или три судна, из которых один, по их заявлениям, был «Нахимов», а другие — неизвестной национальности; суда эти находились значительно левее нашего курса и в таком отдалении, что я простым глазом ничего кроме какого-то пятнышка на горизонте разобрать не мог. Вскоре сигнальщики же заявили, что суда японские, направляются в нашу сторону, а «Нахимов» исчез. Была пробита боевая тревога и все разошлись по своим местам, но, вскоре, машина была застопорена и я услыхал команду: «Пошел все наверх гребные суда спускать». Тогда я объяснил себе это распоряжение командира тем, что судно стало приходить на меньшую глубину и желанием командира утопить крейсер на глубоком месте (мы находились милях в 3 или 4 от берега), чтобы японцы его поднять не могли. Уже впоследствии он сообщил мне, что, помимо этого соображения, ему было доложено тогда из машины, что прибывающая вода, уже давно затопившая переднюю кочегарку, проникла в топки второй кочегарки, и что машина, заливаемая водою, долее служить не может. Вслед за помянутою командою приступили к спуску шлюпок, что, с противоположного крену борта, представляло значительные затруднения, именно, вследствие накрененного положения левого борта. Я, лично, занялся тем, что помогал офицерам сначала на шкафуте, а потом на полуюте левого борта наблюдать за спуском, снабжением шлюпок и посадкою в них людей. Уцелели два барказа, два паровых катера и еще, кажется, какая-то шлюпка; все прочие были разбиты неприятельскими снарядами в бою 14 мая. В первый спущенный барказ были посажены больные и раненые, и по мере того, как шлюпки наполнялись людьми, они отваливали, направляясь к берегу под веслами (так как на паровых катерах паров не было). Во время помянутой работы я слышал на крейсере разговоры о том, что минное отделение затоплено и что кингстоны открыты (но не заметил, кто именно говорил). Во время спуска к крейсеру с левого его (противоположного приближавшимся японцам) борта подошел «Громкий», но тотчас же пошел обратно, вследствие предложения командира крейсера, крикнувшего на миноносец: «Уходите во Владивосток». Когда последняя шлюпка с командою отошла от борта сильно осевшего в воду «Мономаха», оставшиеся на крейсере люди стали спускаться за борт, плавая на досках, буйках и пробковых поясах (койках); было ли это сделано по собственному почину команды или по приказанию командира — я не знаю. Волна была значительная. Зная, что кингстоны открыты и что, следовательно, судно японцам не достанется, видя, что вся команда и офицеры, остающиеся на крейсере обвязаны пробковыми поясами и находя, что мне делать больше на судне нечего, я также спустился с полуюта за борт и влез на плававший под кормою большой буек, на котором сидело человека три матросов; подсадив к нам еще несколько человек матросов, мы, брошенными нам с крейсера лопатками (для лопаченья палубы), попытались грести к берегу мимо, подошедших к этому времени, двух японских транспортов и миноносца, остановившихся в нескольких кабельтовах от «Мономаха«, причем японцы некоторое время шлюпок не спускали и мер для спасения команды нашей не принимали, а лишь обсыпали борта своих судов и, повидимому, любовались гибелью крейсера. Никаких переговоров между «Мономахом» и японскими судами не происходило. Только, когда барказ наш, высадив на ближайший японский транспорт наших больных и раненых, вернулся к борту «Мономаха» за остатками команды и офицерами, а другой барказ, с паровым катером под веслами, уже приближался к берегу, а наш буек волною почти нанесло на один из транспортов, — японцы спустили шлюпки и стали подбирать на них плававших в воде людей; нас с буйка подобрали на японский катер, который нас доставил на один из транспортов (названия его не знаю, но на котором находились спасенные «Нахимовцы»). Я отправился в отведенную мне каюту и занялся сушкою промокшего на мне платья; поэтому, что произошло дальше на «Мономахе» и как он затонул, я не видел и не заботился об этом, зная, что судно японцам не достанется и что команда ими (раз они начали спасение) будет подобрана. Никакого подъема на «Мономахе» японского флага, я не видал. К тому же в Сасебо, кажется, мне кто-то из «Мономаховцев» говорил, что, перед покинутьем крейсера, на нем все фалы были перерезаны. Правда до меня впоследствии, в России, дошел слух, что будто-бы японцы, перед гибелью судна, приподняли было, но тотчас спустили японский флаг на нем, но с другой стороны мне также говорили, что «Мономах» пошел ко дну исключительно под русскими флагами. Опрошенные мною впоследствии разновременно офицеры «Мономаха» также говорили мне, что японского флага на «Мономахе» не видели. Поэтому, если факт появления японского флага на названном крейсере действительно и имел место, то, сопоставляя все вышесказанное с отсутствием каких бы то ни было переговоров с японцами, я объясняю его либо тем, что он произошел, когда японцы взобрались на покинутый его личным составом тонущий крейсер, либо тем, что, при покидании такового последними офицерами и командиром с одной стороны, подошедшие к судну на шлюпке японцы могли помахать, привезенным ими с собою, флагом с другой стороны борта, незаметно для спасавшегося личного состава крейсера, но видимо для наблюдателей, находившихся на борту японских транспортов. Во всяком случае, убедившись из расспросов «Мономаховцев» в том, что никаких переговоров о сдаче судна ими с японцами не велось (если бы таковые имели место, то это обстоятельство, хотя бы в виде слуха, до меня дошло) и, имея в виду, что, по смыслу нашего закона (ст. 347 и 351 Морского Устава изд. 1901 года), в плен можно взять лишь корабль, которым можно управлять и командовать, а не гибнущий, покинутый или покидаемый своим личным составом, — я не придал значения помянутым слухам и потому лиц, сообщивших мне все эти сведения не запомнил. Припоминаю только лейтенанта Нозикова, еще в конце прошлого года, при встрече со мною, подтвердившего мне, что «Мономах» пошел ко дну под русскими флагами. Как единственный пассажир и, следовательно, незаинтересованный в том или ином освещении обстоятельств гибели «Мономаха», свидетель, я не могу не задержать на несколько минут внимания Комиссии на психическом состоянии личного состава погибавшего крейсера. Прежде всего не могу не упомянуть, что в течение ночной агонии «Мономаха», да и вообще последних суток существования этого судна, проведенных его личным составом в непрерывном балансировании, так сказать, между жизнью и смертью, я не слыхал и не видал ни одного выражения отчаянии или страха, ни одного нарушения дисциплины; к утру 15 мая, на судне оказалось два-три пьяных — вот и все. Помимо напряжения нервов в упорной, шаг за шагом, борьбе с обволакивавшей судно гибелью, сутки, проведенные без еды и ночь — без сна, конечно, сказались на психике личного состава крейсера: мысль к утру 15 мая работала уже тяжело, импульсом некоторых мер и действий являлось уже не столько соображение, сколько инстинкт и привычка и руководящей, исключавшей всякую иную, идеей стало решение не отдавать «Мономаха» японцам, а утопить его, хотя бы это всем стоило жизни. Этих жизней смягчившаяся судьба от «Мономаховцев» не потребовала, — но цель этой ставки все же была достигнута, и «Мономах» не увеличил собою числа трофеев врага. При таких обстоятельствах естественно, что ожидавшим ежеминутно гибели своей и судна людям, остававшимся на крейсере, невозможно было предусмотреть всех деталей и возможных последствий покинутия ими гибнущего судна.
Обращаясь за сим к дальнейшим, предложенным мне Комиссией, вопросам, отвечаю: Не знаю, стрелял ли «Мономах» по «Уралу», но думаю, что, если бы столь необыкновенный факт имел действительно место, то я, хотя бы по слухам, знал бы об этом; между тем, я ныне впервые слышу о возможности подобного случая. Я не видал, как погиб «Урал». Как уже сказано, «Мономах» несомненно стрелял по своим миноносцам с наступлением темноты в начале ночи, приняв их за японские (тем более, что, кажется, они не сразу показали отличительные огни), а, затем, обнаружив свою ошибку, не стрелял даже по японским, приняв их за своих. По моему мнению, только, благодаря помянутой нерешительности огня с «Мономаха», взорвавшему его миноносцу удалось подойти на расстояние удачнаго выстрела. Что касается миноносца «Безупречный», то гибель его, как то видно из официального отчета Того от 1/14 июня о боях 14 и 15 мая ст. ст., последовала значительно севернее Цусимы в утро 15 мая; хотя имени этого миноносца отчет не упоминает, но это вытекает из сопоставления следующих фактов: из девяти, бывших и бою 14 мая при нашей эскадре, миноносцев — два достигли затем Владивостока, третий — Шанхая, сняв по пути команду с четвертого, уничтоженного за негодностью, пятый сдался, «Буйный» утоплен «Донским» за негодностью, «Громкий» погиб в бою с тремя японскими миноносцами, восьмой — «Быстрый», прижатый к берегу, преследовавшим ого крейсером «Ниитака» и японским миноносцем затопился и девятый, очевидно, «Безупречный» был, как значится в отчете адмирала Того, утоплен крейсером «Читозе», на пути последнего от залива Абурадани к главным японским силам, утром 15 мая. Причины, приведшие к разгрому нашей эскадры при Цусиме по моему мнению разделяются на три категории, а именно: 1) стратегические невыгоды положения нашей эскадры по сравнению с положением японского флота; 2) тактические ошибки в руководстве боем и упущения в приготовлениях к нему и 3) недостатки материальной части судов нашей эскадры. Обращаюсь к первой категории стратегических невыгод: 1) наша эскадра должна была для прорыва во Владивосток чрез Корейский пролив принять бой в расстоянии свыше двухдневного пути (считая эскадренный ход) от единственного опорного пункта нашего — Владивостока; японцы же давали нам бой всего в нескольких часах пути от нескольких опорных пунктов (напр. порт Сасебо, пролив Симоносеки и др.); отсюда — возможность для японцев в течение нескольких часов возобновить свои израсходованные в бою снаряды (и вообще боевые припасы), укрывшись в свои порта после боя, и произвести исправления своих повреждений даже в виду победоносного неприятеля; у нас — лишь возможность принять одну четверть боевого запаса (взамен израсходованного в бою) с транспортов в открытом море, на большой волне и притом лишь при условии, что наши транспорты в бою не будут захвачены или потоплены и, что мы окажемся, если не победителями, то и не вынужденными к поспешному отступлению на Владивосток или Шанхай — ближайший нейтральный порт. Это неравенство стратегического положения и сказалось в бою тем, что японцы не жалея снарядов, засыпали нас ими, в то время, как наша эскадра берегла таковые, озабоченная вопросом, будет ли, чем возобновить завтра бой с неприятелем, пополнившим за ночь свои запасы и нагнавшим нас, благодаря преимуществу своему в эскадренной скорости. Таким образом, стратегическое положение японцев участило их огонь, а наше — сделало нашу стрельбу более редкою; 2) Японские суда, выждав прибытие нашей эскадры, чуть что не к двери их порта, вышли в бой из последнего прямо готовыми к бою, не считаясь с необходимостью сообразовать свою боевую нагрузку с условиями плавания в открытом океане и отдаленностью базы, каковая необходимость для нашей эскадры была налицо; очевидно, при этих условиях, японцы вышли в бой с уменьшенными угольными запасами, но за то, с увеличенными артиллерийскими запасами и дополнительными прикрытиями (относительно последних я слышал от наших, доставленных в плен на японских бронированных судах, что последние, после боя, по приходе в порт выгружали мешки с песком, составлявшие дополнительное прикрытие их палуб); у нас же суда 2-й эскадры, особенно броненосцы — были перегружены; 3) близость к месту боя японских берегов пролива давала японским миноносцам возможность скрытно и безопасно, а, главное, сберегая уголь и машины, выжидать конца дневного боя и, затеи, несмотря на вечерний туман и ночную темноту легко ориентироваться, разыскать место нахождения нашей расстроенной и ослабленной боем эскадры и в полной исправности, при относительно слабой волне пролива и его выхода в Японское море, атаковать наши поврежденные суда. Только этими обстоятельствами, да еще вероятною нерешительностью стрельбы судов нашей эскадры по японским миноносцам, вследствие соседства своих — я объясняю успех японских ночных атак. Ведь мало-мальски более открытое место сводило бы этот успех к нулю, как то было ночью, после боя 28 июля 1904 года Порт-Артурской эскадры.
Категория тактических ошибок: обратимся сначала к сопоставлению сил столкнувшихся 14 мая противников. Броненосные силы (решавшие бой при Цусиме) нашей эскадры и японского флота, состоя с каждой стороны из 12 судов, в общем согласно французским и английским справочным книгам по приблизительному, сделанному мною еще в походе, подсчету представляли следующее соотношение: а) скорость полного хода эскадры у японцев от 16 до 17 узлов; нашей эскадры от 11 до 12 узлов (первого отряда однако, типа «Суворова», — также около 16 — 17 узлов); б) орудия крупного калибра (10 и 12 дм.) имелись на наших броненосцах почти в двойном, противу японцев, количестве, но последние на целую треть превосходили числом всей артиллерии крупного и среднего калибра (6 и 8 дм.) общее число таковых же пушек у нас, — причем все орудия японцев были не короче 40 калибров; у нас же «Наварин» имел 35 калиберные орудия, а на «Николае I» и «Нахимове» еще более укороченные пушки старых образцов; к этому, относительно дальнобойности следует прибавить, что на трех броненосцах наших береговой обороны (факт этот мне известен лишь относительно «Ушакова», по сообщению одного из его офицеров, — но сужу по аналогии и о прочих двух броненосцах) амбразуры башен по своей конструкции не давали возможности использовать дальнобойности 10 дюймовых орудий, препятствуя увеличению угла возвышения таковых на расстояние более 40 — 50 кабельтовов (например, в бою 15 мая «Ушакова» с японскими крейсерами «Ивате» и «Якумо», державшимися чуть не на расстоянии 70 кабельтовов, благодаря своим 8" орудиям); в) бронированность наших судов (при нормальной их погрузке, разумеется была значительнее таковой же японских, даже не считая «Нахимова», едва ли представлявшего из себя броненосное судно; г) распределение огня эскадренного у нас было таково, что количество орудий действовавших прямо на корму и особенно по носу, благодаря, главным образом, башенным броненосцам, типа «Суворова» (2 ор. 12" и 8 ор. 6"), даже несколько превышало число орудий носовых и кормовых у японцев, казематированные броненосцы которых действовали по носу и на корму лишь четырьмя орудиями (2 ор. 12" и 2 ор. 6"); так что в то время, как в бою на параллельных курсах японцы имели на треть более орудий, чем мы; бой в строях фронта давал перевес в числе действующих орудий нам; д) меткость стрельбы, в виду большой опытности японских комендоров, сравнительно с нашими, должна была преобладать у японцев и единственное средство нейтрализовать это преимущество неприятеля заключалось, разумеется, в том, чтобы сблизиться с ним на расстояние прямого выстрела, когда и плохой комендор немногим уступит в попадании хорошему. От японцев, разумеется, зависело бы, пользуясь преимуществом хода, не допустить такого сближения; на ту же необходимость, елико возможного, сближения с неприятелем указывали, как недостаток числа и несовершенство наших дальномеров, так и преобладание у нас числа крупных орудий, дававших, сравнительно с более мелкими орудиями японцев, более редкую стрельбу, а, следовательно, и меньший процент попадания в ту же единицу времени, даже при равной меткости стрельбы и равном числе орудий; — отсюда ясно, что использовать большую разрушительность этого, сравнительно меньшего, процента попадания, уменьшив в наивозможной мере число промахов в сравнительно слабую броню броненосных японских крейсеров можно было, лишь сойдясь вплотную с неприятелем. Таким образом, из сопоставления всех изложенных данных для меня, еще до встречи с японцами, очевидно было, что бой с ними броненосцы наши должны вести на возможно-близких дистанциях, причем для быстроты сближения и большей действительности нашего огня, суда наши должны были двигаться прямо на неприятеля в строе фронта, причем в таком строю и при таком направлении движения достигалось еще сокращение цели, которую представляли бы собою наши броненосцы неприятелю, будучи видимы им по своей ширине, а не длине. Если наши суда не были подготовлены к такому маневрированию, как я слышал, то это еще лишняя ошибка в подготовлении эскадры к бою. Время на это было, угля хватало, не то, что запасных снарядов для практики комендорам. Судя по уже изложенному описанию начала боя, сделанному мне покойным Родионовым и другими офицерами, обе стороны начали бой, сделав каждая по грубой ошибке: японцы, начав поворачивать последовательно под носом, идущей на них неприятельской эскадры, давали тем возможность последней, находившейся всего в 35 кабельтовах, сблизиться с ними на короткие дистанции и сбить их строй. Наша же эскадра этим не воспользовались. В общем, принимая во внимание все вышесказанное, тактические ошибки руководителя нашей эскадры могут быть сведены к следующему: 1) вступление в окутанный мглою туманный пролив, где мы всегда могли и должны были ожидать внезапной встречи с неприятелем не в боевом, а в походном строе двух кильватерных колонн, с последовавшим затем, при появлении японских броненосцев, замедленным неполным ходом, перестроением двойной колонны в одну кильватерную; 2) отказ воспользоваться ошибкою неприятеля, рискнувшего в близком от нас расстоянии лечь на обратный курс, поворотом не разом всеми судами, а последовательно; атакуя поворачивавших таким образом японцев в строе фронта, даже только левой колонной из 8 более старых наших броненосцев (если правая колонна еще не успела выйти в голову «Осляби»), мы либо достигали сближения с врагом на расстояние прямого орудийного (а, может быть, и минного) выстрела ранее, чем его суда успели бы вытянуться на новом обратном курсе (если бы неприятель в этом намерении упорствовал) и притом некоторое время держали бы под носовым огнем наших, движущихся по прямой линии на неприятеля, броненосцев сдвоенную линию его ворочающих судов, лежащих частью на носовом, а частью еще на старом курсе, — либо (если японцы пожелали бы избежать сближения) вынуждали бы японские суда броситься в противоположных направлениях, согласно тел курсам, на которых они лежали в момент этого маневра, т. е., мы разрезали бы японскую колонну на две части, имея притом значительные шансы, при помощи нашей правой колонны, не уступавшей в ходе японцам, охватить и задержать, до подхода левой нашей колонны, ту часть японских судов, которая оказалась бы на новом курсе (отходившую в NО четверть), — либо, наконец, при отступлении всех японских судов прямо от нас по направлению курса, идущего на них фронта наших броненосцев, японцы должны были бы потерять всякий строй и сбиться в кучу, представляя для нас выгодную цель. В каждой из этих трех вероятностей заключалась известная для нас выгода; не было таковой лишь в тактике боя на параллельных курсах, принятой, повидимому, адмиральским броненосцем нашим с самого начала боя. Конечно, мне могут возразить, что неостойчивость броненосцев, типа «Суворов», и их перегрузка углем и другими запасами, понизившая броневой пояс над ватерлинией при сильном волнении моря в день боя, не предотвратила бы, а ускорила их гибель в бою на близких дистанциях. На это я отвечу, что гибель эта, весьма вероятно, последовала бы, но за то была большая вероятность в том, что, при таком бое вплотную, японцам были бы нанесены тяжкие повреждения, и, вероятно, некоторые из их судов (особенно бронированных крейсеров) были бы тоже утоплены; между тем, что же мы выиграли, отдалив боем на средних дистанциях, моменты гибели наших сильнейших судовъ? спасение, благодаря подошедшей ночи, остатков эскадры? да, ведь, на следующий день (как и случилось) тихоходы- броненосцы наши все равно должны были погибнуть при преследовании их неприятелем с его миноносцами; выиграли от затяжки боя лишь японцы, доведшие, благодаря малому нашему проценту попадания на средних расстояниях, свои потери до минимума; мы же, кружась по проливу до самого захода солнца, потеряли лишь возможность путем боя на близких расстояниях быстро прорваться через пролив и выйти в открытое Японское море еще засветло, — т. е. попасть в условия, более выгодные для отражения ночных минных атак. О крейсерах наших я не говорю: не ими следовало дорожить, разумеется, и не они решали участь сражения (как то и видно из бесполезности для исхода боя и в сущности успешных действий днем 14 мая против отрядов бронепалубных крейсеров противника, из которых четверо: «Касаги», «Читозе», «Нанива» и «Идзуми» должны были покинуть, вследствие тяжести повреждений, боевыя линии противника и частью, по крайней мере, спасаться от затопления на мелких местах и в заливах под своим берегом). 3) Сверх означенных двух главных ошибок следует отметить, что сопровождавшие нашу эскадру в пролив транспорты своим малым ходом и необходимостью прикрывать их от неприятеля сильно стесняли, как маневрирование в бою всей эскадры, так и особенно наших крейсеров, не давая возможности атаковать вплотную отряды японских бронепалубных крейсеров, появлявшихся отдельными отрядами в различных местах горизонта. Между тем, бесполезность присутствия транспортов в составе эскадры была очевидна, ибо, если бы мы оказались победителями, то разбитый японский флот уже не был страшен и, укрываясь в своих портах, не мог бы воспрепятствовать нашей эскадре, по соединении с Владивостокскими крейсерами или еще до того, вернуться в Шанхай за транспортами и конвоировать их во Владивосток. В случае же нашего поражения, транспорты, при поспешном нашем отступлении в любую сторону, — все равно пришлось бы за их тихоходностью уничтожить и, разумеется, ни о какой перегрузке с них боевых или иных припасов на боевые наши суда в виду преследующего эскадру неприятеля — не могло быть и речи. 4) Присутствие среди нашей эскадры к ночи 15 мая наших миноносцев, без отделения их на ночь, с определенным на утро рандеву, от эскадры является также тяжкой ошибкой и должно быть всецело отнесено к неполноте приказа Командовавшего эскадрою, заключавшего в себе инструкции для действия судов эскадры в бою, так как в этом приказе вовсе не предусматривалось наступление ночи вслед за боем и поведение наших судов в течение ее; приказ кончался лишь напоминанием, что лишь, держась соединенно, суда наши могут достичь Владивостока. Это напоминание и было буквально выполнено нашими миноносцами, оставшимися при эскадре и на ночь 15 мая. 5) Оставление перед. боем всего дерева в адмиральских каютах, броненосцев, типа «Суворов», да, кажется, и на других броненосцах эскадры дерева вообще, вопреки неоспоримым урокам испано-американской войны, было упущением в подготовке боя, повлекшим за собою на броненосцах наших такие пожары, что на раскаленных ими стенках судов загоралась даже масляная краска. Об успешности же стрельбы с пылающего судна говорить не приходится. 6) Не могу не упомянуть также о совершенной неуместности следования за эскадрой, в одной или двух милях, двух судов Красного Креста, ибо в бою и после него они, подобно транспортам и по тем же причинам, никакой пользы принести не могли. Безусловный же вред их заключался в том, что, шествуя вполне иллюминованными, своими огнями, ночью, в столь близком расстоянии от шедшей без огней, но с гакабортными (для кильватера) ослабленными огнями, они, в ночь перед боем, могли выдать, а, может быть, и выдали, неприятельским разведчикам расположение и присутствие нашей эскадры. При этих условиях, отсутствие в ночь на 14 мая со стороны японцев минных атак на эскадру является чистой случайностью.
Недостатки материальной части: 1) Неостойчивость наших броненосцев, типа «Суворов», особенно при крутых поворотах, вызываемых необходимостью подставить свою корму атаке неприятельских миноносцев, — вследствие чего, кажется, погиб, опрокинувшись, «Бородино». 2) Перегрузка запасами (особенно углем) наших броненосцев, понизившая надводный броневой пояс их настолько. что придало, вследствие наличия крупной волны, опасный характер таким артиллерийским пробоинам их корпуса, которые, при нормальной осадке броненосцев, не представляли бы никакой опасности, в смысле заливания чрез них судна водой. 3) Разнохарактерность (и устарелость некоторых) судов нашей эскадры в отношении их боевых элементов. 4) Многие из наших снарядов, попавших в японские суда, пронизывали их насквозь, не разрываясь. Признавая преимущество в качестве и количестве разрывного заряда в снарядах японских перед нашими, едва-ли однако можно приписывать исключительно этому причину неразрыва наших. Я слышал в плену, что, производившиеся в Порт-Артуре офицерами тамошней эскадры, опыты стрельбы снарядами нашего типа дали очень хорошие результаты разрываемости последних. Полагаю поэтому, что многое зависело от места выделки ударных трубок наших снарядов и что причину, если не всех, то большей части снарядов, которыми действовала в бою при Цусиме наша эскадра, следует приписать тугости разгибателсй их ударников (превышавших, вероятно, законную норму) по следующим соображениям, основанным на почве психологии: трубками этими снабжала 2-ю эскадру и отдельный отряд при изготовлении их к походу Кронштадтская лаборатория; между тем, лет 15 тому назад, заведывавший тогда этою лабораторией был подвергнут судебному наказанию по делу о разрыве на лодке «Туча» снаряда во время заряжания (дело о смерти Кубе-Браузера), за допущенную им небрежность в выделке ударной трубки разорвавшегося снаряда, которая, по мнению эксперта, заключалась в том, что разгибатель трубки был сделан слишком слабым и этим, при слабом сравнительно толчке заряжания, вызвал преждевременный взрыв. Возможно, что во избежание чрезмерной слабости разгибателей в дальнейшем их изготовлении лаборатория впала в противоположную крайность и стала делать их чрезмерно тугими.

Военно-Морской Судья Подполковник Маневский.

#145 20.09.2010 17:34:06

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

17.

Показание Старшего Флаг-Офицера штаба Командующего отрядом крейсеров Лейтенанта фон-Ден 1-го.

Очевидно, цель посылки на театр военных действий 2-ой эскадры Тихого океана состояла в том, чтобы усилить действующую там первую эскадру и, приобретя, таким образом, господство на море, отрезать перекинутую на материк японскую армию от ее базы. С падением Порт-Артура и уничтожением 1-ой эскадры выяснилось, что цель эта достигнута быть не может, но, тем не менее, на 2-ой эскадре, во время ее стоянки на Мадагаскаре, продолжались деятельные приготовления к дальнейшему походу, цель которого уже могла только состоять в прорыве во Владивосток, где эскадра, освободившись от стесняющих ее транспортов и, присоединив к своему составу уцелевшие Владивостокские крейсера, все-таки представляла бы из себя довольно внушительную силу.
Тяжелое положение Порт-Артура и находящейся в нем 1-ой эскадры, вызывало необходимость для 2-й эскадры спешить на Восток, и поэтому первая часть ее похода, до Мадагаскара, совершалась, по возможности, быстро. что отнимало возможность уделять время на стрельбу и маневрирование. За это время практических стрельб на 2-й эскадре не было, но принимались меры к тому, чтобы артиллерийские учения производились бы соответственно всевозможным условиям боя, по заранее выработанным планам. Для упражнений в наводке и определений расстояний высылались на несколько миль по сторонам эскадры крейсера, а также пользовались для этого отдельно идущими транспортами.
За время стоянки в Мадагаскаре, насколько я помню, эскадра четыре раза выходила в море для производства стрельбы и для маневрирования. Стрельба производилась по ряду щитов, изображающих колонну неприятельских судов, при расстоянии 20 — 25 кабельтовов. Как стрельбу, так и маневрирование. нельзя было назвать удовлетворительными, на что указывалось, неоднократно, приказами Командующего эскадрой.
Особой письменной инструкции крейсерам, относительно ведения боя, насколько я помню, не было, но, вообще, было известно, что крейсера предназначаются для охраны транспортов. На одной из последних, перед боем, стоянок, было предложено штабом командующего крейсерами разработать несколько планов сражений и представить свои соображенья, относительно роли крейсеров в бою. В представленных Командующему эскадрой работах, было указано на возможность использовать более сильные крейсера («Олег», «Аврора», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах») для активных действий, если к этому представится возможность, как то — нападение на отряд неприятельских крейсеров, добивание выведенных та строя неприятельских броненосцев и т. п. Крейсерам же разведочного отряда («Светлана», «Алмаз», «Урал») предполагалось поручить непосредственную защиту транспортов. Командующим эскадрой, приведенные выше, соображения были одобрены, но, вечером, накануне боя, с «Суворова» последовало приказание «Дмитрию Донскому» и «Владимиру Мономаху» во время боя оставаться при транспортах. Таким образом, для активных действий, в распоряжении командующего крейсерами оставались только «Олег» и «Аврора».
Действия этих двух крейсеров, во время боя, заключались в следующем: По появлении главных сил неприятеля, крейсера, шедшие в кильватер колонне броненосцев, стали уклоняться вправо, чтобы держаться, с противоположной неприятелю стороны, этой колонны, пока не представилось бы случая действовать самостоятельно, такое положение крейсеров, относительно броненосцев, было назначено одним из приказов Командующего эскадрой, относящимся к выходу эскадры для боя из бухты Камранг. (Приказ № 182).
В это же время и с «Суворова» последовал сигнал: «Крейсерам и транспортам держать правее».
«Олег» и «Аврора» держались, таким образом, параллельно колонне наших броненосцев до 2½ часов, когда, заметив, приближающиеся с юга, неприятельские крейсера, прибавили ход и пошли на сближение с ними. Сблизившись, приблизительно, на расстояние 45 — 50 кабельтовов, легли с ними на контр-курс и вступили в бой, во время которого японские крейсера переменили курс на параллельный нашему. Около 3½ часов с «Олега» заметили беспомощное положение «Суворова», вышедшего из строя и расстреливаемого, повидимому, «Ниссином» и «Кассугой» и, в виду того, что наша эскадра в это время удалялась от «Суворова», решили идти к нему на помощь. На этом курсе прошли мимо терпящего бедствие «Урала», и с «Олега» было отдано приказание семафором на находившийся поблизости «Анадырь» снять людей с «Урала».
Видя, что наши броненосцы возвращаются к «Суворову» и заметив опасное положение наших транспортов, которые остались неприкрытыми со стороны неприятельских крейсеров, «Олег» и «Аврора», около 4 часов дня, вновь повернули к последним. По сигналу с «Олега», к отряду были присоединены «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», которые, оставаясь при транспортах, согласно приказанию, не могли принять деятельного участия в бою. «Ниссин» и «Кассуга» перенесли свой огонь на наши крейсера, которые с другой стороны обстреливались японскими крейсерами и, таким образом, оказались под перекрестным огнем, который впрочем продолжался недолго, так как наши броненосцы, находящиеся в это время на север от крейсеров, возвратились к югу, закрывая «Суворова», а также и наши крейсера от огня японских главных сил. Отряд наших крейсеров, между тем, склонившись влево, опять лег на курс параллельный курсу японских крейсеров и продолжал вести с ними бой. На этом курсе с «Олега» была замечена, плавающая на поверхности, мина Уайтхеда, с бронзовым зарядным отделением; она была настолько близка к «Олегу», что пришлось положить руля, чтобы не наскочить на нее.
В это время наша эскадра находилась на NW от крейсеров, на значительном расстоянии, так что эта мина не могла находиться на пути броненосцев.
В 5 часов дня крейсерский отряд, видя, что наша эскадра удаляется на NW и опасаясь ее потерять из виду, повернул на соединение с ней, продолжая вести бой с идущими параллельным курсом отрядами японских крейсеров. Догнав эскадру, отряд вступил ей в кильватер и следовал за ней, описывая круг, который эскадра поневоле должна была делать, уклоняясь от заходящих ей в голову японских главных сил. За это время японские крейсера не были видны, но, около 5½ часов, опять показались и начали обстреливать транспорты. Тогда наши крейсера, выйдя из строя кильватера закрыли собой транспорты и отвечали на огонь японских крейсеров, которые, около 6 часов, скрылись за горизонтом, уходя на SW.
Таким образом, сражение наших крейсеров с неприятельскими началось в 2½ часа дня и продолжалось с указанным промежутком до 6 часов.
Трудно указать, какой был за все это время ход у наших крейсеров, так как он менялся в зависимости от обстоятельств; я думаю, что в тех случаях, когда происходила перестрелка на параллельных курсах, ход не превышал 13 — 14 узлов.
Расстояние, на которое крейсера удалялись от главных сил, также бывало весьма различно, но за все время, пока было светло, крейсера не теряли из виду своих броненосцев.
Относительно наибольшего хода наших броненосцев во время боя, можно сказать, что он не превышал во всяком случае 12 — 13 узлов, так как в противном случае, вероятно, колонна растянулась бы еще больше, чем это имело место. Вообще заметно было отставание отряда адмирала Небогатова, которое, вероятно, произошло по той причине, что, перед началом боя, этот отряд шел отдельной колонной с крейсерами, а, затем, должен был уже пристроиться к другим двум броненосным отрядам, которые, может быть, недостаточно его подождали, а догнать их он уже не мог.
Надо заметить, что отряд адмирала Небогатова упражнялся в совместных маневрированиях с эскадрой, если не ошибаюсь, всего один раз — утром, накануне боя.
Во время боя, насколько помню, с «Суворова» не производилось сигналов; с «Олега» несколько раз делали сигналы крейсерам, флагами и семафором. Сигнализация флагами уже в середине боя была сильно затруднена тем, что большинство фалов, также как и проводов беспроволочного телеграфа, было порвано.
Относительно того, мог ли сигналить броненосец «Орел», думаю, что он, как подвергшийся большему обстрелу, чем крейсера, мог быть лишен этой возможности к концу боя.
До начала боя, с «Суворова» было сделано несколько сигналов и, между прочими, сигнал: «Когда неприятель покажется с тылу, броненосцам построить фронт, крейсера и транспорты проходят вперед».
Тотчас после гибели «Бородина», наши броненосцы повернули, почти одновременно, влево и, не соблюдая уже строя, пошли на юг. Видя это, крейсера также повернули на юг, для чего им пришлось обойти транспорты и миноносцы, сбившиеся в кучу. В это время за «Олегом» шли «Аврора», «Владимир Мономах» и отставший «Дмитрий Донской», с левой стороны держался «Жемчуг». Все прочие суда эскадры находились левее крейсеров.
Таковым было последнее, виденное с «Олега», положение эскадры.
С наступлением темноты, с «Олега» были замечены, около 7½ часов вечера, идущие на него неприятельские миноносцы, а потому дали полный ход и продолжали идти на юг, рассчитывая, выйдя из сферы действия японских миноносцев, повернуть на север, так как, хотя и предполагали, что эскадра идет тем же курсом и находится у нас с левой стороны, но не были в этом уверены и считали необходимым сделать все возможное, чтобы пройти во Владивосток. На этом курсе несколько раз видели японские миноносцы, а потому продолжали идти полным ходом до 8¼, когда миноносцы, повидимому, нас потеряли.
Повернув после этого на NW 30°, прошли этим курсом всего около ¼ часа, так как были атакованы четырьмя миноносцами с весьма близкого расстояния. Пришлось опять, отворачивая от них, лечь на SSW и этим курсом шли до 9 часов вечера, когда решили повторить попытку прорваться на север, предварительно отойдя на W. На W шли до 9½ часов, после чего повернули опять на N, но, не пройдя этим курсом и получаса, открыли по носу огни нескольких судов, идущих в кильватер. Очевидно, это могла быть только неприятельская эскадра или отряд, так как наши суда, конечно, шли без огней. Опять повернули на SW и с этого курса несколько раз поворачивали на N через W, но каждый раз, благодаря таким поворотам, сближались с идущими, повидимому, параллельно, теми же неприятельскими судами. Не решились поворачивать через О, так как предполагали, что, с этой стороны, могла идти на юг вся наша эскадра, с судами которой, идя без огней встречными курсами, легко было столкнуться.
Кажется, после часа ночи, решено было, оставив попытки прорваться на север, идти до рассвета на SW, рассчитывая, может быть, дождаться нашей эскадры, если она отступает на юг. Поэтому уменьшили ход до среднего и приступили к определению места по звездам.
Ход крейсеров до этого времени был, вероятно, около 15 узлов, доходя до полного, т. е. 18 — во время минных атак.
Предположение, что эскадра, может быть, отступает на юг, было основано на том, что в штабе командующего крейсерами имелось предписание Командующего эскадрой, относительно оставления угольных транспортов и Сайгоне и Шанхае. Смысл этого предписания, насколько я помню, заключался в том, что транспорты оставляются в Шанхае на случай неудачи эскадры в Корейском проливе и вынужденного ее отступления на юг.
15 мая, на рассвете, горизонт был чист; ни наших, ни неприятельских судов видно не было, за исключением, следовавших за «Олегом», «Авроры» и «Жемчуга».
Считая невозможным, с поврежденными судами, идти обратно Корейским проливом, где встреча с японским флотом была неизбежна и убедившись, что угля на крейсерах не хватит, чтобы пройти во Владивосток вокруг Японии, решили идти к Шанхаю, чтобы там попытаться как-нибудь погрузить уголь с наших транспортов и, затем уже, идти вокруг Японии, заделав на тихой воде, по-возможности, пробоины. Приняв такое решение, пошли на Шанхай малым ходом, рассчитывая, что, может быть, эскадра нас догонит, если также решит идти к Шанхаю.
На другое утро 18 мая, увидел пароход «Свирь», направляющийся в Шанхай. Встреча с «Свирью» изменила решение идти в Шанхай, где, судя по примеру судов Порт-Артурской эскадры, немедленное разоружение было бы, вероятно, неминуемо. Пользуясь возможностью, посредством «Свири», телеграммой вытребовать на Манилу транспорт с углем и тем, что на малом ходу удалось довольно удовлетворительно заделать пробоины, решено было идти в этот порт, в расчете на то, что американские власти дадут известный срок для исправления повреждений, как это было предложено «Лене» в С.-Франциско.
Относительно вопросов, касающихся событий, предшествовавших бою, могу ответить, что пароход «Oldhamia», задержанный «Олегом» в ночь на 6 мая, был отправлен, под командой, кажется, прапорщика Трегубова во Владивосток, Лаперузовым проливом. Дальнейшая судьба этого парохода мне неизвестна. В тот же день утром, «Жемчуг» привел к эскадре остановленный им шведский пароход, который, по распоряжению Командующего эскадрой, скоро был отпущен.
Относительно запаса угля, имевшегося к утру нашего боя на наших судах, я не могу теперь дать совершенно точного ответа, но предполагаю, что к этому времени, на всех судах был полный нормальный запас угля, т. е. полны были все угольные ямы, в других же помещениях и на палубах, вероятно, угля уже не было, а если и могло оставаться, то самое малое количество.
Утром 14 мая, перед боем, о появлении в виду эскадры неприятельских разведчиков немедленно, заметившим его судном, сообщалось Командующему эскадрой.
Крейсера, идущие в общем походном строе, ни в каком случае, не могли, по собственной инициативе, выходить из строя и нападать на них, это совершенно противоречило бы общему порядку службы, заведенному на 2-й эскадре.
Отсутствие разведок с нашей стороны, я объясняю тем, что, вероятно, имелась надежда пройти пролив незамеченными, чему мог способствовать туман, например; высылка же разведчиков с нашей стороны, во всяком случае уже обнаружила бы присутствие эскадры в проливе.
Что касается мнения капитана 1 ранга Добротворского, об участии в Цусимском бою подводных лодок, я уверен, что почти никто из офицеров эскадры этого мнения не разделяет.

Лейтенант фон-Ден 1.

#146 20.09.2010 17:35:11

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

18.

Показание Младшего Флаг-Офицера штаба Командующего отрядом крейсеров Лейтенанта Зарина.

Я был назначен флаг-офицером штаба младшего флагмана 2-й эскадры флота Тихого океана, командующего крейсерами, когда эскадра вооружалась, и прибыл к месту службы 19 июля 1904 года на крейсер «Алмаз», стоявший в Кронштадте.
Цель посылки на Дальний Восток 2-й эскадры, до падения Порт-Артура, была ясна: вторая эскадра шла на выручку и поддержку первой. После же падения Артура, личный состав эскадры держался в полном неведении предполагавшихся действий и, только, уже у берегов Аннама было указано в одном из приказов Командовавшего эскадрой, что цель похода есть достижение Владивостока.
Первая часть пути, до Мадагаскара, производилась весьма спешно и практиковаться в стрельбе и маневрировании эскадра не имела возможности; на походе производили много артиллерийских учений, в обстановке возможно — близкой к боевой, и с самого начала пользовались оптическими прицелами. Планы учений вырабатывались заранее артиллерийскими офицерами и, по приходе на якорь, представлялись Командовавшему эскадрой; учения были интересны и на некоторых судах очень хорошо разработаны, но недоставало практики, т. е. стрельб, которые начали производить только в Носси-бе и было их не более 5, при чем все были мало удовлетворительны; расстояния почти не превышали 25 кабельтовов, а, большею частью, были меньше и стрельба велась по неподвижным щитам.
За время похода, Командовавший эскадрой несколько раз призывал к себе флагманов, но общих собраний флагманов и командиров было не более трех или четырех. На первом, имевшем место в Либаве, перед самым уходом эскадры, я присутствовал лично. На заседании этом, Командовавший эскадрой объяснял предполагавшийся маршрут, претерпевший впоследствии много изменений, военная же сторона дел не затрагивалась. На других заседаниях я не присутствовал и не помню, чтобы командующий крейсерами, возвращаясь с флагманского корабля, делился бы со своим штабом сведениями о предстоящих операциях. Точной инструкции, перед боем, командовавший крейсерами не получал и в бою приходилось руководствоваться приказами Командовавшего эскадрой, общий смысл которых был: «Держаться под прикрытием своих броненосцев со стороны, противоположной неприятелю и вне его перелетов, защищать транспорты и, при случае, действовать самостоятельно». Кроме того, штабу командовавшего крейсерами было предложено, незадолго до боя, составить несколько наглядных планов действий крейсеров в бою, при различных положениях наших и неприятельских броненосцев. Планы эти были составлены в том смысле, что для использования крейсеров, необходимо держать их, по — возможности, соединенно и дать им возможность использовать свой ход. В распоряжении командовавшего крейсерами в бою должны были находиться 4 крейсера: «Олег», «Аврора», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», но эти два последние получили накануне боя приказание сигналом «Оставаться при транспортах», что вызвало сомнение, имеет ли право командовавший крейсерами брать эти крейсера с собой для действий не в непосредственной близости транспортов. Несколько дней перед боем, командующий крейсерами получил от Начальника эскадры бумагу, в которой, насколько я помню, заключалось подтверждение раньше объявленного в приказах и некоторые дополнения, относительно действий отряда адмирала Небогатова, которому предназначалось в общем действовать самостоятельно, но также не упускать из виду защиту транспортов. Не могу в данное время сказать, сохранилась эта бумага или нет, но это легко проверить по делам штаба адмирала Энквиста, сданным на хранение в Архип Морского Министерства.
13 мая вся эскадра, не исключая отряда контр-адмирала Небогатова, произвела эволюции, имевшие, повидимому, целью показать, как будет походный строй развертываться в боевой порядок, при появлении неприятеля с различных сторон. Эволюции эти сами по себе заняли около 4 часов времени, но, принимая во внимание тот малый ход, которым двигалась эскадра между перестроениями, а также и по окончании упражнения, можно считать, что на них был потрачен целый день.
Сигнал: «В случае появления неприятеля с тыла, броненосцам построить фронт вправо и влево, крейсерам и транспортам проходить вперед», последовал 14 мая, около 9 часов утра, когда на левой раковине показался отряд вице-адмирала Дэва. Во время боя, крейсера имели различные хода от малого до полного, несколько раз приходилось стопорить машину, чтобы не наскочить на сбившиеся в кучу транспорты, которые, когда эскадра потеряла строй, двигались по различным направлениям и мешали крейсерам; ход броненосцев, во время боя, не превышал 12 узлов. Мину Уайтхеда, плавающую без хода, я видел отлично: она прошла по правому борту крейсера «Олег», не далее 3 — 4 сажен, и многие, бывшие в это время на мостике, ее хорошо рассмотрели. Момент, когда крейсеры попали под перекрестный огонь мне представляется так: когда с «Олега», около 4 часов дня, был усмотрен какой-то разбитый и горящий корабль, было решено идти к нему, чтобы определить свой или неприятель; в это время, крейсера наши сражались левым бортом с японскими крейсерами. Когда достаточно приблизились к горящему броненосцу, узнали в нем «Суворова»; в это же время по нашим крейсерам открыли огонь с правого борта 2 броненосных крейсера. Наши броненосцы возвращались к «Суворову», имея головным «Александра III» и крейсера отошли; какое было в это время положение наших броненосцев, относительно «Суворова» и наших крейсеров, сказать не могу.
Сигналов флагами, во время боя, почти не производилось; нельзя считать сигнал с «Олега»: «Крейсерам «Олег», «Аврора», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» быть в строе кильватера», произведенный в затишье; семафором (ручным) переговаривались успешно и приказание «Анадырю»— снять людей с тонущего «Урала», было передано под сильным огнем.
Перед заходом солнца, крейсера наши шли в кильватерной колонне, параллельно броненосцам, ведшим правым бортом бой: курс был WNW, транспорты держались вместе с крейсерами, некоторые из них были левее крейсеров.
Момент захода солнца совпал с гибелью головного броненосца «Бородино», после чего наши броненосцы повернули одновременно влево и беспорядочным строем, похожим на фронт, пошли на S; крейсера и транспорты, оказавшиеся таким образом на их пути, должны были дать дорогу и в кильватерной колонне повернули влево. В таком положении застала нас темнота и никто на «Олеге» не уследил, когда и в какую сторону повернули наши броненосцы; было полное основание думать, что они следуют за нами, так как стрельба в тылу продолжалась, и были долгое время видны вспышки орудийных выстрелов. Рандеву никакого назначено не было; бой был, очевидно, проигран и, казалось естественным, что эскадра направляется к выходу из пролива, чтобы отступить на оставленные в Шанхае угольные транспорты. Это казалось тем более правдоподобным, что существовало официальное письмо Командовавшего эскадрой к адмиралу Энквисту, в котором упоминалось, что угольщики оставляются в Шанхае, именно, «на случай неудачи эскадры в Корейском проливе». Я хорошо помню, что это письмо имелось, но его впоследствии тщетно искали и оно утеряно. Я слышал, что подобная же бумага была получена капитаном 1 ранга Радловым и возможно, что она у него сохранилась; во всяком случае, об этом должны знать офицеры штаба Начальника эскадры. Относительно дальнейших действий крейсеров в эту ночь, сказать почти ничего не могу, так как не находился уже на мостике и не мог хорошо следить за ходом событий; помню только отчетливо, что адмирал больше всего заботился о том, чтобы не потерять эскадру и несколько раз приказывал уменьшать ход, а, когда темнота окончательно скрыла эскадру, приказал повернуть через W на N. Сколько времени держались на этом курсе — не знаю; также ничего не могу сказать о последующих попытках повернуть к северу, т. к. не находился в это время на мостике и следил с юта за крейсером «Аврора», шедшим очень близко за кормой. Из этого я вывожу, что ход не превышал ни разу 18 узлов, иначе «Аврора» отстала бы.
На рассвете горизонт был чист от судов и в кильватер «Олегу» оказались только «Аврора» и «Жемчуг». Шли малым ходом и чинили пробоины; около 12 часов флаг адмирала был перенесен на «Аврору» и мы пошли 8-ми узловым ходом к Шанхаю, надеясь там получить сведения о судьбе остатков эскадры. Точного количества угля на крейсерах в это время не помню, но, по сделанному тогда подсчету, выходило, что на переход во Владивосток, кругом Японии, хватить не может.
Немного не доходя Шанхая, встретили буксир «Свирь» и возможность послать через него приказание, выслать нам из Сайгона угольщика, вызвало решение идти в Манилу. Порт этот был выбран, потому что надеялись, если угольщик поспеет своевременно, получить разрешение американских властей, починиться для безопасного плавания и выйти в море для следования, в зависимости от судьбы эскадры, либо во Владивосток, кругом Японии, либо в Россию. Приказание выслать в Манилу угольщика было отдано адмиралом капитану 2 ранга Истомину, находившемуся на «Свири».
Относительно времени отделения «Алмаза», ничего сказать не могу; во время поворота эскадры к югу, он шел недалеко от «Олега», на левом траверзе, и повернул, вероятно, после наступления темноты. Случая сваливания «Урала» с «Светланой» во время боя не было; «Урал» тронул корму «Жемчуга» и сломал ему мину, вложенную в кормовой аппарат и произошло это в начале пятого часа. Во время боя, крейсера наши перегружены лишним углем и материалами не были; угля был полный запас по ямам и все запасы, за немногими исключениями, лежали в отведенных местах. Броненосцы же имели уголь вне ям, не могу указать сколько, но, полагаю, около 200 — 300 тонн.
Относительно того, какой пароход был задержан «Жемчугом» 13 мая и кто был назначен командиром парохода «Oldhamia» — ничего сказать не могу.

Лейтенант А. Зарин.

#147 21.09.2010 16:48:17

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

19.

Показание марсового старшины Семена Ющина.

Бой 14 мая начался с 1 часа 40 мин. дня. Я был в носовой 75 мм. батарее. Порты пушек были у нас задраены, и мы открыли их только к началу боя. Была свежая погода, большая волна. «Бородино», на котором я находился. шел 3-м кораблем; броненосец погиб от минной атаки; мина попала в правый борт, я слышал взрыв ее. Броненосец перевернулся очень скоро, после получения пробоины; я выплыл в полубортик, когда броненосец был уже под водой. Броненосец имел крен на правый борт и до последней пробоины. Я проплавал 5 часов, держась за шлюпочный рангоут; меня подняли из воды на японский броненосец.
В 75 мм. батарее, когда броненосец погиб, почти вся орудийная прислуга была перебита. Во время боя, двери и горловины все были задраены. Броненосец перевернулся около 7½ часов вечера; я уверен, что он погиб от мины; я слышал, как кричали: «Минная атака с правого борта»: кричали с верхней палубы.
В нас в это время стреляли с обеих сто])он. Я из своей батареи во время боя никуда не выходил. Крен у нас появился задолго до гибели, но во время боя. Провизия у нас была на корабле в большом количестве; сухари лежали на кормовом мостике, около рубки — до 200 мешков. Дерева было много, его перед боем повыбрасывали. Угля также было много; во время боя он лежал еще в жилой палубе, в банях и других местах. В шлюпки по тревоге наливали воду. У нас в батарее, где я находился, дерева не было и пожар не начинался. Пожар во время боя был несколько раз, в разных местах корабля. Броненосец перевернулся очень скоро после минной пробоины, минут через 10. Сам я миноносца не видал. Командиром нашей батареи был граф Беннигсен; его дважды ранило во время боя; после второй раны его отнесли в операционное отделение. Командира ранило в голову в 6-м часу вечера; говорили, что легко. Орудия моей 75 мм. батареи все действовали до конца боя и вообще, в эту батарею было мало попаданий. Оговариваюсь: командир был ранен не в голову, а в плечо и кисть левой руки.
В нашу батарею было много попаданий в конце боя, когда броненосец пошел головным, а пока он шел вторым — попаданий почти не было. Последняя погрузка угля была у нас, когда мы были у островов, за несколько дней до боя. Угля брали, как всегда, очень много. Об офицерах броненосца я знаю, что во время боя были убиты следующие: лейтенант Фукс, мичмана Кочуков, Протасьев, Прикош, Де-Ливрон, лейтенант Чайковский.

Семен Ющин.

#148 21.09.2010 18:33:54

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

20.

Показание Старшего офицера Капитана 2 ранга Ведерникова.

В Цусимском бою находился на эскадренном броненосце «Император Николай I» — старшим офицером. На эту обязанность был назначен 18 октября 1904 г. О целях отправки 2-й эскадры на Дальний Восток официально не было известно ни до ухода из Либавы, ни впоследствии. Неофициально можно было судить о назначении 2-й эскадры по печатавшимся в то время статьям капитана 2 ранга Кладо. Кроме того, после ухода, я неофициально узнал о, так называемой, «Телеграмме № 244», которою адмиралу Рожественскому совершенно правильно ставилась задача, «Овладеть господством на море», и на которую адмиралом, будто бы, было отвечено, что он этой задачи выполнить не может, но может прорваться во Владивосток.
Точно также и о целях отправки 3-й эскадры ничего определенного известно не было. Из смысла, неофициально печатавшихся статей Кладо, явствовало, что допускалась не только возможность неприсоединения ко 2-й эскадре, но, даже и после соединения, возможность отдельных действий, в качестве, например, отряда, временно поддерживающего господство на море, после разбития Японского флота 2-ю эскадрою (Новое Время № 10316).
Какого-либо определенного писанного плана операций на отряде не было и он на совещаниях в отряде не обсуждался. Тем не менее, возможность боя, до присоединения ко 2-й эскадре, была предусмотрена и распоряжения по этому поводу адмиралом Небогатовым сделаны были.
Во время двух практических стрельб, маневрирования отряда производились именно так, как было предусмотрено адмиралом для боя. Сказать однако, чтобы III-й отряд мог считаться подготовленным к бою до соединения со 2-ю эскадрою, отнюдь не было возможно. На пути, разобравшись с ворохом, полученных на броненосце, новых инструкций, сведений и разных книг и брошюр, мы узнали о новом методе обучения стрельбе, принятом в английском и американском флотах. Не оставалось никаких сомнений, что способ еще улучшен был японцами, на деле показавшими возможность стрельбы на те дистанции, на какие не стрелял еще ни один флот. На эти дистанции, мы, впервые, стреляли только два раза. Результаты первой стрельбы, на мой взгляд, могли быть охарактеризованы словом: «отвратительные». Вторая стрельба, после тщательной проверки дальномеров, могла быть названа «немного лучшею». О том, чтобы адмиралу был повод докладывать о неготовности, я не предполагаю, так как ему известно было, что 2-я эскадра была напрактикована в стрельбе, в мере, приблизительно, одинаковой.
После соединения эскадры с отрядом, считалось вероятным, что неприятель будет ожидать нас невдалеке от своей базы. При отходе от Аннама, никаких планов и предположений о предстоявших операциях ни у нашего адмирала, ни у какого-либо другого на отряде, не имелось. Мы узнали о том, что пройдем Цусимским проливом, когда подошли к острову Квельпарт и когда стало из курсов ясно, что мы не пойдем кругом Японии.
Основной идеи боя с неприятелем, кроме выраженной в одном из прежних приказов адмирала Рожественского, о бое в строе кильватера, сосредоточении огня на головном, или том, номер которого будет указан сигналом, в следовании движению своего головного, каким мог становиться каждый из последующих мателотов, после выбытия из строя передних, не было, но и эта идея на эскадре не разрабатывалась. Самостоятельность действий третьего отряда не предусматривалась и он специального назначения не имел. Лишь в самом начале, после включения отряда в армаду, насчитывавшую до 50 вымпелов, суда ІІІ-го отряда были помещены замыкающими четырех походных колонн, как бы, для охраны транспортов, в случае нападения с тыла. В случае же появления неприятеля спереди, отряд должен был спешить на присоединение к первым двум. Каким образом мог этот отряд спешить на присоединение к первым двум, при укоренившейся привычке пренебрегать дистанциями и промежутками между колоннами, было неизвестно. Находясь двенадцатым кораблем в линии, «Николай 1», при дистанции в 2 кабельт. отстоял от головного, вместо 22 кабельт., часто на 40 — 48 кабельт. Характерно, что впоследствии, когда отряд был перемещен поближе к первым отрядам и «Николаю I», один раз пришлось идти головным левой колонны, с интервалом в 6 кабельт., что строго и выполнялось им, с «Суворова» семафором передали приказание увеличить интервал до 8 кабельтовов.
Третий отряд, состоявший главным образом из судок артиллерийского отряда, по окончании летней кампании, не имел полного комплекта команды, как это надлежало бы, если бы суда эти считались боевыми, а не учебными, и, по списании учеников-комендоров, имел почти половинное число. На броненосце «Николай I», оставленном в кампании на зиму для охраны Либавского порта, имелось команды лишь дли действия орудиями одного борта, именно 387 человек из 700, что составляет около 55%. Надо заметить впрочем, что эти люди представляли очень сплоченный, опытный, надежный, много плававший состав. Недостающие люди высылались в течение декабря и января месяца, во время усиленных работ на броненосце по приведению его в боевой вид. Число запасных составляло около 30% общего комплекта, новобранцев около 7%, и около 8% были собранные с разных судов, в роде «Красной Горки», «Азии» и «Внутренней Кронштадтской брандвахты».
Командиры, до приготовления судов к отправке, оставались прежние, за исключением, недавно смененного командира «Адмирала Сенявина». В одно из первых посещений, руководившего спешной отправкой судов, вице-адмирала Бирилева, он, прибыл с несколькими капитанами 2 ранга, про которых прошел слух, что они будут назначены, вместо прежних командиров. Слух этот оправдался не вполне, так как, только на «Николае I» и на «Владимире Мономахе» командиры были сменены, произведенными за отличие в капитаны 1 ранга приезжавшими для осмотра судов капитанами 2 ранга. Били ли оставлены капитаны 1 ранга Миклуха и Лишин, по представлению адмирала Небогатова, мне неизвестно.
Офицеров в зимней кампании броненосца было менее половины полного числа — 10, вместо 23. Из них три офицера до ухода выбыли. Из числа вновь прибывших 10, — двое также были перемещены. Меньшая часть офицеров прибыла в декабре, большая — в январе.
Боевых запасов, руководствуясь примером 2-й эскадры, был принят один комплект с четвертью. Непомещавшиеся снаряды хранились на транспортах. Боевых стрельб для практики было две. Израсходовано было, приблизительно, по 10 снарядов на орудие. Снарядов для практики стрельбы на отряде, сколько мне известно, не было. Во всяком случае, значительного числа, в роде, например, потребовавшегося для практики артиллерийского отряда, подготовлявшегося к смотру германского императора в 1903 году, не было. Были-ли взяты все наличные снаряды, имевшиеся в Балтийских портах и происходила ли спешная работа по изготовлению снарядов, со времени объявления войны, на замену литых фугасных снарядов вальцованными или просто на запас, мне неизвестно.
Суда отряда были выкрашены в черный цвет, по примеру 2-й эскадры. Черные трубы были перекрашены в желтый цвет, после присоединения ко 2-й эскадре.
Присоединившись ко 2-й эскадре, мы узнали, что она подготовлена к бою, не более третьего отряда, Даже вопрос о дальномерах, повидимому, не был разработан, так как, несколько дней спустя, появился приказ о взаимной поверке дальномеров, производившейся у нас еще в Индейском океане. Из двух спортов, принятых в английском флоте: 1) стрельбы и 2) погрузки угля, которые некогда удостоились снисходительного одобрения одного нашего морского писателя, считавшего подготовку нашего флота выше английского, потому что у нас ежегодно призываются новобранцы и мы, поневоле, ежегодно должны проходить курс обучения (известно, ведь, «уча — учимся»), а у англичан процент новичков очень мал и они от скуки занимаются этими двумя спортами, на 2-й эскадре из этих двух спортов был предпочтен один, — именно погрузка угля, и, по количеству принимаемого угля, (но все же не по скорости), мы, повидимому, одержали верх над англичанами. Посетив наиболее удачный в этом спорте корабль, старший офицер которого мне внушал наиболее доверия, в смысле знакомства с подготовкою эскадры, крейсер 1 ранга «Аврору», я увидел его сплошь заложенным углем. Его орудия верхней палубы уподоблялись береговой батарее, в которой роль земляного бруствера играли мешки и корзины с углем. Капитан 2 ранга Небольсин сообщил мне, что, не имея возможности выразить уверенности в успехе первого столкновения с противником, он в то же время уверен, что адмирал боя избегать не будет. Даже двусторонние маневрирования почти не производились. Первые эволюции соединенной эскадры были 13 мая. Насколько я помню, начались они с флажного сигнала: «Предполагаю произвести примерные боевые маневрирования». Маневр № 1 — неприятель спереди, маневр № 2 — неприятель справа, № 3 — неприятель сзади, № 4 —  неприятель слева. В 9 час. утра 13 мая началось и до обеда окончилось одно упражнение. После обеда было произведено еще одно. Действия каждого отряда руководились сигналами старшего флагмана. В одном только случае, когда все три отряда шли в строе фронта, первому и второму отряду было приказано повернуть на 8 R вправо, а третий отряд был оставлен без сигнала. Быстро получившийся интервал между концевым второго и третьим отрядом, лишил старшего флагмана возможности легко руководить им сигналами и вынудил адмирала Небогатова распорядиться присоединением самостоятельно. Это разъединение вызвало порицание старшего флагмана, но, к сожалению, не послужило предостережением ни для него, ни для следующего в порядке старшинства флагмана (который был, впрочем, мертв, а извещение об его смерти отсутствовало), когда, на другой день, старший флагман сам разъединил себя с эскадрою, отойдя на значительное расстояние вправо, хотя мы были в виду неприятельских крейсеров, следовавших за нами.
В бой 14 мая, броненосец вступил, имея почти полный запас угля и боевого снабжения (за исключением, истраченных на две стрельбы). В последнюю приемку, уголь был принят сверх полного запаса на палубы. Ко дню боя, палубный запас был истрачен. Воды для питания котлов имелось около 150 тонн. Матерьялов и запасов имелось сверх строго необходимых для боя, что обусловливалось конечною целью — прорыва во Владивосток. Сверх обычной в нашем флоте перегрузки, броненосец, несмотря на удаление дерева (вся настилка батарейной палубы, каютные надстройки на верхней палубе на корме, каютные переборки внизу), имел еще добавочную перегрузку. Его углубление по чертежам 23 фута, при водоизмещении — 8440, до переделки перед отправкою; на деле он сидел 25 ф. 10 д., при водоизмещении— 9500 т. По выходе же из дока, после окраски подводной части, перед самым уходом, броненосец сидел кормою 26 фут. 11 дюйм. Точное углубление в бою мне неизвестно; полагаю, что оно было близко к последней цифре, так как трата провизии и матерьялов за 2½ месяца вряд ли превышала 50 — 60 тонн.
Телеграф без проводов на переходах до боя действовал прекрасно. Расстояние, на какое передавались телеграммы, точно припомнить не могу. Помню хорошо переговоры на расстоянии свыше 30 миль. Телеграф во время боя был поврежден. 14 и 15 мая им не пользовались. Отряд во время боя 14 мая мог держать ход до 12 узлов. В начале боя третий отряд не отставал.
Впервые телеграфные знаки неприятеля были замечены и разобраны на броненосце «Император Николай I» 13 числа. Сомнений, что это были японские телеграммы не было, так как их сочетания, соответствуя слоговой азбуке, более многочисленны, чем европейские и, по имевшейся таблице, мы телеграммы эти могли разбирать. Тогда же флажным сигналом бр. «Император Николай I» известил старшего флагмана. Наша эскадра была открыта японцами числа 12 или 13.
В начале боя, наша эскадра перестраивалась из двух кильватерных колонн в одну. В двух кильватерных колоннах шли с ½ часа. У меня резко запечатлелось в памяти расстояние между колоннами, около 20 кабельтовов, определенное мною лично, при помощи призмы Белля. Ко времени первого выстрела, одна колонна еще не была выстроена. Суда первого отряда приближались к нашей колонне в строе пеленга, вследствие одновременного поворота на несколько R влево. Я лично наблюдал неприятельские снаряды, ложившиеся в промежутке между бр. «Ослябя» и «Орел», которые казались недолетами до «Орла», но, на самом деле, были перелетами по «Ослябя».
Суда нашей эскадры открыли огонь немедленно за адмиралом. Вначале стреляли по петле, образовавшейся, вследствие последовательного поворота японской линии, затем по головному броненосцу «Миказа», и, когда он, в скором времени, вышел из обстрела, по другим судам, находившимся вблизи траверза. Место поворота японцев было немного впереди нашего траверза. Когда же вся линия выстроилась, концевые корабли были и немного сзади траверза. Таким образом, с самого начала, могла действовать вся наша артиллерия. Наблюдал я за началом боя с возвышенного кормового мостика и хорошо помню первые расстояния, колебавшиеся между 34 и 30 кабельтовами. Первый снаряд в броненосец попал, приблизительно, через 20 — 30 минут, после начала боя. Вскоре последовали другие. Наши дальномеры были хорошо выверены, но, к вечеру, от сотрясений, повидимому, пострадали.
При выходе из строя броненосца «Суворов», «Николай I» в голову строя не переходил. Смерть адмирала Фелькерзама, перед боем, известна не была.
Около 6 часов вечера, поднявшись на передний мостик, я, лично, слышал, как, с подошедшего к левому борту миноносца, командир громко несколько раз кричал: «Адмирал приказал вам идти во Владивосток». После того, как то же приказание было передано семафором, миноносец скрылся. Приняв это за распоряжение руководить курсом, адмирал Небогатов поднял сигнал: «Следовать за мной» и «Курс NО 23°». После этого, сблизившись на измененном, вследствие атаки миноносцев, при заходе солнца, курсе в SW четверти с транспортами, как я узнал много позже, был усмотрен сигнал на «Анадыре» — «Известно ли адмиралу Небогатову». В виду близости в алфавитном порядке слова «Известно» со словом «Командование», мне кажется, не было ли ошибки в какой-нибудь букве сигнала.
Свидетелем отделения крейсеров я не был. Предполагаю, что они отделились во время минной атаки, при заходе солнца. В это время, я выходил наверх и видел, что наш курс был в SW четверти, строй в это время был неправильный. «Николай I» шел головным, впереди виднелся «Владимир Мономах» и транспорты, шедшие еще прежним курсом. Мне говорили, что курс был изменен, вследствие минной атаки спереди. До атаки, шли одной колонной; крейсеров и транспортов, за дальностью расстояния, сзади видно не было.
После нового поворота на курс NО 23°, когда уже совершенно темнело, отчетливо видеть, все ли следуют движению «Николая I», было нельзя. Впрочем, скоро последовавшие, затем, атаки, в темноте, обнаружили нашу линию. Стрельба и прожекторы отлично ориентировали, как наши суда, так и неприятельские миноносцы. Во время этих атак, продолжавшихся долго за полночь, «Наварин», «Сисой Великий», «Ушаков» и другие суда, видимо, отстали.
Пожаров на броненосце не было. Выло незначительное возгорание парусиновой подстилки санитарного пункта на месте разобранной деревянной церкви, быстро потушенное. Повреждения от попавших снарядов были следующие: в средней части жилой палубы, на левом борту, две, очень близкие одна от другой, пробоины на высоте фута на 1½ ниже иллюминаторов. Края отверстий неправильной формы. Повреждены поблизости чемоданные рундуки (чемоданов не было, были взяты на защиту подачи). В носовой части жилой палубы, такие же две, близкие одна от другой, пробоины в каюте кондукторов. Эти две пробоины почти у самой ватерлинии и подавали воду в большом количестве. В батарейной палубе пробит небронированный борт между левым и средним 6" орудиями и кормовым 9" орудием. Отверстие очень большое, так как снаряд попал под местом соединения борта с настилкой верхней палубы. Разбита корма 14-весельного катера № 2. Измят и поврежден борт минного катера № 2, и аппарат минного катера № 1. Снарядом, разорвавшимся о переднюю дымовую трубу, сделано отверстие, диаметром около 6 фут, и отогнуты целые листы, вблизи пробоины. Снарядом, ударившим в 12" башню, надтреснута дульная часть левого 12" орудия. Сбит левый выстрел, нок повис на топенант. Осколками снаряда поврежден стень-трап и слуховая труба с фор-салинга. Поврежден телеграф без проводов.
Дерева на броненосце, после переделки в Либаве, оставалось немного. Внутренняя обшивка в батарейной и жилой палубах уничтожалась, перед уходом из тропиков, по инициативе адмирала Небогатова.
Крейсера «Олег» и «Аврора», по собранным в Японии сведениям от сигнальщиков «Дмитрия Донского», вначале пошли в кильватер эскадры, но потом вернулись для охраны транспортов.
Никаких повреждений на японских судах в рангоуте и трубах не было видно еще издали. По приближении их, в бинокли и трубы нельзя было заметить никакой неисправности, даже в покраске. Это составляло невероятный контраст с состоянием, особенно, рангоута и труб на наших судах.

Капитан 2 ранга Ведерников.

#149 23.09.2010 18:56:24

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

1

21.

Показание Прапорщика запаса флота по морской части Шамие.

Осенью 1904 года, в периодической печати горячо разбирался вопрос о посылке подкреплений 2-й Тихоокеанской эскадре.
Много говорилось и за и против предполагаемого подкрепления, писали о каких-то экзотических крейсерах, словом, мы, офицеры, жившие в городе Кронштадте, жили этими слухами, мечтая попасть на формируемый отряд и пойти за счастливцами, уплывшими под командою генерал-адъютанта Рожественского.
В начале декабря, по Кронштадту пронесся слух, что в Либаве сформирован отряд и офицеры уже назначены. Не имея никаких связей и протекций, я не мог рассчитывать попасть на эскадру; но, так как, желание у меня было большое, то я и обратился к начальнику штаба Кронштадтского порта контр-адмиралу Петрову с просьбой назначить меня.
Начальник штаба был так добр, что немедленно назначил меня на броненосец «Император Николай I» на вакансию вахтенного офицера и через два дня я уже ехал в Либаву, счастливый мыслью, что мне удается принять активное участие в борьбе, за так необходимое России, дальневосточное побережье. 17 декабря я явился на броненосец; по судовому расписанию, мне поручен был носовой отсек жилой палубы, а по боевому — подача снарядов для носовой артиллерии корабля. Вахту же я нес, как на ходу, так и на стоянке — самостоятельную.
В среде Кронштадтских офицеров, в то время, ходили разноречивые толки о переделках и перестройках на всех кораблях формируемого флота. Поговаривали даже о перевооружении их.
Действительно на всех судах были небольшие переделки, и на «Николае I» — довольно крупные, что же касается перевооружения, так о нем и не думали. Правда, на «Николае I» была поставлена на юте 6" пушка старого образца.
Из разговоров в кают-компании помню общее негодование после того, как на эскадре разнеслись слова командира порта, сказанные старшему офицеру броненосца «Сенявин», когда последний обратился к контр-адмиралу Ирецкому с просьбой произвести одну из важных работ: «Перестаньте играть в солдатики, уверяю вас, что вы дальше Суды не пойдете; неужели вы думаете, что вас посылают воевать».
Немало толков вызвало распоряжение портового начальства, чтобы не погруженные за день снаряды, свалили на берегу в снег, где они и ночевали и это все из экономии. На этой операции, как выяснилось, было сэкономлено три рубля с вагона. Мне же казалось, что все работы, предпринятые по снаряжению эскадры в столь далекое плавание носили случайный характер. Чувствовалось, что не было ни одного действительного руководителя. Все было в распоряжении командира порта. а приедет главный командир — и все переиначивалось. Вообще, все показывало некоторую растерянность: было ясно, что ни старшие, ни младшие не верят в успех нашего похода. Портовое начальство старалось, по возможности, скорее нас выпроводить, а мы, зная полную свою неподготовленность, не имели ни сил, ни права протестовать.
12 января прибыл начальник эскадры контр-адмирал Небогатов, а, к конце января, суда были готовы к походу. Но что значило быть готовым? Это значило, что машины вертелись, руль работал, особой течи не было; уголь и снаряды погружены. Главный командир, обещав приготовить эскадру к февралю, исполнил свое обещание, а как?.. об этом и не спрашивали.
Команда на кораблях была сборная. Все то, что составляло постоянный кадр этих судов (бывшие корабли учебного отряда) — ушло со 2-й эскадрой. Комплект же пополнялся запасными, новобранцами и такими людьми из экипажей, начальство которых имело более или менее основательные причины желать их спровадить из под своей опеки. Такая сборная команда, конечно, ничего не имела общего с хорошо дисциплинированным экипажем; это была разношерстная толпа, может быть, и доброжелательных людей, но не умеющая использовать свои силы из-за полного незнакомства ни с кораблями, ни с терминологией, ни даже с офицерами. Много надо было работать над этой толпой, чтобы придать ей матросский вид. Работа эта усугублялась присутствием рабочих, которые развращали команду, снабжая ее прокламациями. Событие 9 января в Петербурге, отозвалось всюду и повело к волнениям в порту Императора Александра III. Со всем этим надо было считаться. На вахту выходили с револьвером... На «Сенявине» в это время был убит вахтенный начальник и ранен боцман; в воздухе носилось неповиновение, но, благодаря такту офицеров, у нас на «Николае I» не замечались очень большие проступки против дисциплины, С выходом в море, мы, офицеры, благодаря большому общению с командою, приобрели их доверие и уважение. Много способствовал этому адмирал Небогатов, который своим личным примером, добрым и отзывчивым отношением к нижним чинам, снискал их любовь и преданность.
Когда мы, в Малаккском проливе, получили ВЫСОЧАЙШИЙ приказ о пожаловании адмиралу Небогатову ордена Св. Анны 1-й степени, команда по собственной инициативе поздравила его и многие старослужащие матросы, умиляясь, говорили мне, что впервые видят адмирала, который бы так их жалел, как Николай Иванович Небогатов. Много после, когда команда узнала о каре постигшей адмирала, они, в плену, узнав его адрес, писали ему трогательные письма, выражая свое сочувствие, преданность и благодарность.
2 февраля 1905 года в 10 часов утра, броненосец изволил посетить Его Императорское Высочество Великий Князь Алексей Александрович. Поздоровавшись с командами, Августейший Генерал-Адмирал сказал нам: «Ну, Бог с вами, желаю вам также отличиться, как ваши Артурские товарищи». После этого Великий Князь перешел на следующий корабль.
В 4 часа пополудни эскадра вытянулась на внешний рейд, и на следующий день мы снялись в поход. У мыса Скаген на сопровождавшем нас с воздухоплавательным парком крейсере «Русь», что-то случилось и он был отослан в Либаву.
Расставшись о крейсером «Русь», 10 февраля мы вышли в море. Подходя к Догер-банке адмирал, желая себя обезопасить от повторения Гулльского инцидента, повернул на юг и обойдя Догер-банку в милях 80-ти, прошел прямо к берегам Голландии, а, затем, направился в Английский канал. На рассвете 13-го прошли Дувр и вышли на более открытое место.
Англичане все время зорко следили за нами, это мы узнали из телеграммы, перехваченной по беспроволочному телеграфу: кто-то сообщал береговой станции, что «Известные суда проходят берега Англии». Чтобы избежать непрошеных соглядатаев, адмирал решил пройти Гибралтар ночью. Ночь с 19 на 20 февраля наступила темная; отряд скрыл все свои судовые огни и в 10 часов вечера вошел в пролив. К рассвету 20-го, эскадра, миновав Гибралтарский пролив, изменила курс и 21 февраля стала на якорь у острова Зафарин. Этот остров принадлежит испанцам и служит местом ссылки преступников. Это — огромный темно-желтый камень, без признаков растительности, как бы выжженный беспощадным южным солнцем. На камне несколько ослепительно белых казарм для ссыльных и домиков для служащих. Напротив угрюмого острова — пустынный негостеприимный берег Африки.
На следующий день, погрузившись углем, снялись в море, где встретили благоприятную погоду и через 9 дней пришли в Суду. В Судской бухте простояли 6 дней. Здесь произвели поправки и починки, накопившиеся за месяц беспрерывного плавания. Накануне ухода с острова Крита, на эскадру изволили прибыть Ее Королевское Величество Королева Эллинов Ольга Константиновна, в сопровождении королевича Георгия и лиц свиты. Ее Величество изволила посетить все корабли и милостиво пожелать нам всем счастливого пути. Приняв полный запас угля, 8 марта снялись из Суды и 12-го пришли в Порт-Саид; оттуда, после 20-ти часовой стоянки, взяв лоцманов, пошли в канал. 13 марта, ночью, пришли в Суэц, а 14-го пошли Красным морем на юг и 20-го стали на якорь в 7 милях от Джибути. Сюда дошли до нас отрывочные известия о Мукденской трагедии, говорили о колоссальных потерях, ошибках и, как-то, под впечатлением тяжелых известий, все грустнее становилось при взгляде на нашу бессильную ничтожную эскадру, для которой достаточно было 2-х крейсеров, типа «Ниссин», и от нас не осталось бы и следа. Больше же всего нас угнетало незнание — куда идти, где Рожественский, а также боязнь опоздать, чтобы нас не упрекнули после в нежелании идти на войну.
Из Джибути адмирал Небогатов послал в Главный Морской Штаб, приблизительно, следующую телеграмму: «Готов к походу, жду инструкций». На это получил в ответ: «Идите на соединение с Рожественским, маршрут коего нам неизвестен; он вышел из Мадагаскара, транспорты для него направляем на Батавию». Следовательно, адмиралу Небогатову предстояла труднейшая задача отыскать скрытно идущую эскадру на протяжении всего Индийского океана и восточных морей. Трудность этой задачи усугублялась тем обстоятельством, что на Востоке все телеграфы в руках англичан, а они, если что и знали, то, конечно, не сообщали нам. На собранном адмиралом совете из командиров судов, решено было идти на Малаккский пролив, и мы 25 марта снялись из Джибути, держа курс на SO. Пройдя сутки и минуя мыс Гвардафуй, легли на NО. Один из транспортов был отправлен на заранее условленное с Главным Штабом место для встречи с пароходом из Коломбо, который должен был сообщить инструкции из Петербурга. Чтобы дать время транспорту исполнить это поручение, эскадра зашла в бухту Рас-Меербат и простояла в ней на якоре 2 дня, затем взяла курс на Цейлон. Не подходя близко из опасения быть замеченными, обогнули остров с юга и встретили транспорт, но он не привез никаких абсолютно сведений. 14 апреля были у Суматры; в этот переход сделали 3300 миль без всякой подгрузки угля. 14, 15 и 16 грузились углем, стоя в 80 милях от берегов и не на пути пароходов. Вечером 16-го, окончив работу, наскоро привели суда в порядок и в полночь отслужили заутреню и Пасхальную обедню.
Еще в Порт-Саиде мы прочли в английских газетах, что в Малаккском и Зондском проливах крейсируют Японские отряды и имеются миноносцы. Было даже описание обеда, который устраивался английской эскадрой японцам, при заходе их судов в Сингапур. Все это, впоследствии, оказалось полнейшим вымыслом, но, тогда, получив подтверждение этим слухам из Главного Морского Штаба, нам ими пренебрегать не приходилось.
19 апреля отряд вступил в Малаккский пролив. Тенты на судах были убраны; орудия большого калибра были подготовлены к немедленному заряжанию и вообще корабли были приготовлены к бою. Ночью мы готовились к отражению минных атак. Мелкая артиллерия — заряжена: команда, по-вахтенно, находилась у своих орудий; суда шли, скрывши все огни. Подобное нервное напряжение отзывалось на настроении личного состава. Проходили тропиками, спускались почти к экватору; днем корабли страшно накалялись солнцем, а ночью, когда становилось прохладнее, все люки и иллюминаторы задраивались наглухо. Можно себе представить, как нестерпимо было жарко в жилых помещениях, и что испытывала машинная команда.
В Малаккском проливе, от французского консула, были получены сведения о местонахождении адмирала Рожественского. Сведения эти оказались, правда, не совсем точны; в указанном месте флота не нашлось: тем не менее, 20 апреля 1905 года, при громе салютов. криках «ура», 3-я эскадра присоединилась ко 2-й Тихоокеанской, и миссия контр-адмирала Небогатова, как командующего отдельным отрядом, была блестяще выполнена. Он совершил беспримерный в истории флотов переход, в 2½ месяца без портов и угольных станций, на судах, которые никуда не годились, не только, как боевые единицы, но и по своим мореходным качествам. Смешно сказать... броненосцы протекали.
Адмирал Небогатов немедленно отправился к адмиралу Рожественскому с рапортом. Через час он вернулся в довольно мрачном настроении, Со слов флаг-офицера, сопровождавшего адмирала, мы узнали, что разговор вертелся больше вокруг Петербургских новостей, а о деле, как-то, не клеился.
Настроение же у команды было великолепное; видя себя окруженным огромным количеством судов, стоя в гостеприимной бухте — эти четыре дня, что мы простояли в Куа-бе, мы отдохнули. Наслаждались видом чудных берегов; радовались свиданию с товарищами, новым речам, новым лицам. Офицеры со 2-й эскадры сообщали нам свои впечатления, планы, предположения, расспрашивали нас. Помню, они были приятно удивлены, узнав, что у нас за 2½ месяца перехода было целых 2 боевых стрельбы, тогда как у них всего одна на Мадагаскаре, да и та с расстояния 12 кабельт., тогда как бой 28 июля 1904 года происходил на расстоянии до 35 кабельт., чего не мог не знать адмирал Рожественский.
На второй день нашей стоянки был отдан приказ, где восхвалялся наш переход: крейсер «Владимир Мономах» отделялся от нас и присоединялся к отряду крейсеров адмирала Энквиста; нам дано было наименование «Третьего отряда броненосцев»; в походе приказано замыкать весь флот и идти строем фронта.
От командира транспорта «Камчатка», капитана 2 ранга Степанова, мы узнали, что этот пароход с нами в бой не пойдет. На этом транспорте было 150 человек рабочих, которые обратились к командиру с просьбой доложить Начальнику эскадры, что они, вольнонаемные рабочие, просят его не вести их в бой на неприспособленном к бою судне. Когда командир «Камчатки» доложил об этом адмиралу Рожественскому, последний ответил: «Передайте рабочим, что они в бою не будут». В действительности же «Камчатка» погибла в первую голову; командир ее, забывая о полной своей беззащитности, пошел прикрыть своими небронированными бортами броненосец «Суворов» и помог тушить на нем огромные пожары и поплатился жизнью своею и корабля за свою смелость.
1 мая вся огромная эскадра вытянулась из бухты Куа-бе и мы двинулись к неприятельским водам.
5 мая мы остановились и началась погрузка угля. Надобности в этом никакой не было и это нам давало право думать, что мы пойдем вокруг японских берегов. Никаких приказаний от Начальника эскадры не было получено. Следующая остановка — 10 мая, когда опять грузились углем. Уверенность, что мы минуем Корейский пролив, крепла, иначе ничем нельзя было объяснить такие огромные запасы угля: настолько большие, что броня, на всех броненосцах и даже на новейших, была затоплена. Мы получили приказ адмирала Рожественского на случай боя. В нем был указан порядок дальнейшего следования; прикомандировывались миноносцы к флагманским кораблям и приказано, в бою, за выходом головного корабля из строя, следовать движениям следующего головного мателота. В этот день от нас отделили часть транспортов, а 12 мая отделились остальные транспорты и, под прикрытием вспомогательных крейсеров, отправились в Шанхай.
Теперь мы пошли в строе 2 кильватерных колонн. Правая состояла из броненосцев I отряда, под командою генерал-адъютанта Рожественского, и броненосцев II отряда — под флагом больного адмирала Фелькерзама; левая — из броненосцев III отряда адмирала Небогатова и крейсеров адмирала Энквиста. Впереди шел разведочный отряд крейсеров, под командой капитана І ранга Шеина. Между колоннами — транспорты: «Анадырь» и «Иртыш», мастерская «Камчатка», миноносцы; под коммерческим флагом: пароходы «Корея», «Русь» и «Свирь»; сзади, под флагом Красного Креста, госпитальные суда «Орел» и «Кострома».
13 мая, с утра, телеграф на броненосце «Николай I» улавливал переговоры между японскими судами. Адмирал Небогатов передал об этом адмиралу Рожественскому, прося разрешения помешать переговорам. Командующий отказал. Почему Рожественский отказал, так и осталось невыясненным. На эскадре никого владеющего японским языком не было. Даже, если таковой и был, то нельзя допустить, чтобы японцы переговаривались бы без шифра. Вряд-ли тоже, Начальник отряда мог бояться выдать свое присутствие — наши суда так исправно дымили, что предполагать, что мы не замечены неприятелем было больше, чем наивно. А, ведь, у нас был «Урал», быстроходный крейсер, с телеграфом силою в 750 миль. Одной искры этого гиганта — аппарата было достаточно, чтобы прервать всякие переговоры. Весь этот день наш флот занимался маневрированием. Ночь была темная, а мы шли с огнями. Достаточно было одному неприятельскому миноносцу прорваться внутрь наших колонн, и мы бы перестреляли друг друга.
Слава Богу, этого не случилось!....
14 мая в 8 часов утра, мы вступили в Корейский пролив. В 10½ часов утра показался разведочный отряд японских крейсеров. Их было три или четыре, они подошли на 45 кабельт.; по ним открыли огонь, и они сейчас же скрылись. С «Суворова» был поднят сигнал: «Не бросать даром снарядов». Около часу пополудни показался весь японский флот. Он обогнул головную часть нашего флота и начал обстреливать наш головной корабль — броненосец «Ослябя». Бой начался в 1 час 20 мин. дня. Мы в это время еще не успели выстроиться в боевой порядок, спустя же несколько минут І-ый отряд броненосцев стал на свое место. На «Суворове» было несколько сигналов, относящихся до І-го отряда. Сосредоточение огня на «Ослябя» было так сильно, что этот броненосец уже почти не был годен, а через 1½ часа он перевернулся и пошел ко дну. Нашим миноносцам удалось спасти с него около 200 человек. Через несколько времени «Суворов», весь в огне, вышел из строя. У него был подбит руль; он не мог управляться и потому очутился между нами и неприятелем. Японцы, верные своей тактике, сосредоточивали огонь по головным кораблям. «Александр III», а за ним, «Бородино» и «Орел» подверглись жесточайшему обстрелу. Броненосец «Николай I» был девятым кораблем. Около 2 часов пополудни, на нем, неприятельским снарядом была сделана огромная пробоина на левом борту, немного выше ватерлинии, под 6" носовой пушкой. К заделыванию пробоины мною были приняты меры. Вслед за этим, в то же место попал второй снаряд, действием которого пробоина была увеличена, перешла ниже ватерлинии и хлынула вода. Пробоину заделывали матросскими койками и чемоданами, но, все-таки, вода прибывала и затопила подшхиперское помещение. Шланги брандспойтов были перебиты в нескольких местах, а потому для выпуска води, ее сгребали люками от командных рундуков к комингсу непроницаемой переборки, а там ее ведрами переносили через смежный отсек в офицерские ванны и командную баню, где и выливали за борт. Такая работа длилась целый день и всю ночь напролет, а вода прибывала и грозила затопить бомбовые погреба. В это время броненосец сблизился с японскими крейсерами и бой велся на расстоянии 23 кабельт. Действием огня с броненосца «Николай I», флагманский крейсер адмирала Дева, «Читозе», был выведен из строя. Временами выходили из строя броненосцы «Сисой Великий», «Наварин», «Нахимов» и, наскоро починившись, вступали в кильватер III-го отряда.
В 6 часу на броненосце «Николай I», разорвавшимся неприятельским снарядом, было повреждено левое 12" орудие, убит башенный командир и ранен в голову командир корабля. Мы обгоняли эскадру, вопреки приказа Командующего. «Ослябя» погиб, на нем контр-адмирал Фелькерзам; «Суворов» в огне, вне строя. Полная неизвестность, где находится Рожественский, какие у него планы, что делать дальше? В это время перевернулся «Александр III»; на его киле стояло несколько человек; мы, обгоняя, вышедший из строя броненосец «Бородино», волной нашего хода смыли их. Адмирал Небогатов, все время бывший на верхнем мостике под огнем неприятеля, личной храбростью подавал нам пример редкого мужества. У него на глазах погибали один за другим лучшие, сильнейшие корабли, а неприятель теснил нас своими превосходными силами.
Адмирал Небогатов приказал посмотреть вокруг, не видно ли, где адмиральского флага; когда сигнальщики доложили, что такого нигде нет, то он сказал: «Ну, значит, я старший; поднять сигнал: «Следовать за мной, курс Владивосток NО 23°». Не успели следовавшие за нами корабли отрепетовать этот сигнал, как к нам подошел миноносец и передал семафором и в рупор, что «Адмирал Рожественский находится на миноносце и приказал вам идти во Владивосток». Выслушав это приказание, адмирал Небогатов сказал: «Слава Богу. значит, я хорошо распорядился». Во исполнение вышеприведенного сигнала, суда перестроились приблизительно в следующем порядке: «Николай I», «Орел», «Апраксин», «Сенявин», «Ушаков», «Наварин», «Нахимов» и другие; за верность перечисленного порядка не ручаюсь, так как становилось темно; словом, нас оставалось и должно было идти во Владивосток, не менее 16 судов.
Позднее, находясь в плену, мы узнали, что приблизительно в это же время, вдоль линии крейсеров шел один из наших миноносцев (имени не знаю) с поднятым сигналом, что «Адмирал Рожественский передает командование адмиралу Небогатову», и что отряд судов адмирала Энквиста репетовал этот сигнал, что, однако, не помешало этому последнему уйти на Манилу; кроме того, читая доходившие до нас русские газеты, мы прочли телеграмму генерал-адъютанта Рожественского на имя ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, в которой говорилось, что, будто-бы, он покинул броненосец «Суворов» в 3 часа пополудни и в это же время передал командование адмиралу Небогатову. По показаниям же командира миноносца «Буйный», капитана 2 ранга Коломейцева, снявшего по собственной инициативе раненого адмирала Рожественского с броненосца «Суворов», это случилось в 6 часу вечера. Когда я, в плену, указывал на эту неточность лицам из штаба 2-й эскадры, мне отвечали, что у них, в это время, часы испортились.
Вдруг перевернулся «Бородино»; случилось это так неожиданно, что мы ахнули. От корабля осталось только несколько щеп и человек восемь, плававших на поверхности кипящего от снарядов моря. Японский миноносец подошел, подобрал людей и бросился на нас в атаку. Он был расстрелян. Дневной бой прекратился, начались минные атаки. Ночь наступила темная, горизонт мглистый; увидеть что-нибудь к такой тьме было чрезвычайно трудно. Миноносцы нападали беспрерывно то с одной, то с другой стороны. Атака велась с отчаянной смелостью; достаточно сказать, что прикоснувшись миною, миноносцы открывали по кораблям артиллерийский огонь. Вот здесь сказалась предусмотрительность адмирала Небогатова, приучившего корабли своего отряда ходить ночью без огней. Благодаря ей, его суда не разошлись ночью. После полуночи, минные атаки на нас прекратились, но долго еще слышалась канонада и виднелись лучи прожекторов отбивавшихся судов.
Всю ночь на эскадре никто не ложился. Настроение у нас у всех было удрученное. Мы отлично понимали, что мы разбиты, разбиты на голову, что мы бежим во Владивосток, где едва-ли нам не придется окончить так, как окончил Артурский флот. Для нас не составляло секрета, что Владивостокский порт вовсе не оборудован, что там нет ни эллингов, ни мастерских, могущих прийти на помощь раненым кораблям. Мы сознавали, что то огромное русское дело, во имя которого принесена была такая масса жертв, проиграно и что много лет пройдет прежде, чем мы соберемся с силами для реванша, Мы еще переживали тяжелые картины минувшего дня. У многих из нас были родные, друзья на погибших кораблях, а тут еще воображение рисовало нам смерть этих героев. Мы знали, что раньше, чем корабли дойдут до дна, многие из погибающих будут еще жить, могут двигаться, будут в слепом ужасе искать выхода, многие находящиеся в машинах попадают на горячие цилиндры, будут обварены, искалечены и все перед смертью сойдут с ума. Много ужасов рисовало нам расстроенное воображение в эту долгую тяжелую ночь.
В 4 часа 15 мая, я вступил на вахту. В шестом часу начало светать, начали виднеться контуры кораблей следовавших за нами, их оказалось всего три, а на правом траверзе крейсер «Изумруд». Итак, вместо 16 кораблей, покинувших место сражения, нас оставалось 4 жалких корабля, не только неспособных драться, но даже уйти от неприятеля, у которого эскадренный ход свыше 15 миль, а мы едва могли дать 11,2 мили в час, да и то «Апраксин» едва поспевал за нами. Нужно удивляться умелости механиков и машинных команд, что такие старые, неприспособленные к далеким плаваниям корабли, как «Николай I», «Сенявин» и «Апраксин», после 14000 мильного перехода и целодневного боя накануне, могли еще идти таким ходом.
С 6 часов начали показываться с левой стороны дымки. Долго определяли, кому они могут принадлежать. Крейсеру «Изумруд» было приказано идти на разведку. Долго не шел крейсер «Изумруд». Как говорили потом, на крейсере «Изумруд», разведочном судне 2 Тихоокеанской эскадры, бывшим 8 месяцев под командою генерал-адъютанта Рожественского, не все котлы были под парами и это — в ночь боя!... Наконец, крейсер «Изумруд» пошел, произвел разведку и вернулся. Я находился на юте; крейсер проходил мимо нас почти вплотную и оттуда передали голосом в рупор и семафором. Я наставил рупор к уху, чтобы яснее слышать и, вот, что я совершенно явственно услышал: «Там — «Наварин», «Нахимов», «Олег» и, рядом с «Олегом», французское судно». Тоже передавал сигнальщик в боевую рубку. Меня это сообщение поразило своею фантастичностью; можно было допустить присутствие всех названных судов (мы, ведь, не знали еще, что адмирал Энквист нас бросил и ушел на Манилу), но откуда могло взяться французское судно?
Во время Небогатовского процесса я пробовал восстановить этот эпизод; но, свидетели, старший офицер крейсера, капитан 2 ранга Паттон, и штурманский офицер лейтенант Полушкин, к сожалению, ничего не знали о результате этой своей разведки. Потом «Изумруд» пошел на вторую разведку и принес известие, что это японцы и сейчас же попросил разрешения идти во Владивосток. На это адмирал приказал ему стать на свое место. Неприятельских судов было 8, мелкие крейсера; адмирал сказал: «От них все равно не уйдешь», приказал пробить боевую тревогу, поднял сигнал: «Приготовиться к бою» и повернул на неприятеля; но, в это время с левой стороны, по корме, показались еще три крупных крейсера, а неприятель, с которым мы думали сблизиться, пользуясь своей быстроходностью, начал уходить от нас. С броненосца же «Орел» передали по семафору, что к бою неспособны. Действительно, «Орел» представлял собою склад старого чугуна, стали и железа, он был весь изрешечен, на нем оставалось только три орудия. Много убитых, еще более раненых и почти ни одного здорового офицера. Получив такое нерадостное известие с броненосца «Орел», единственного у нас и действительного и годного к бою корабля, а также, увидев полную невозможность сблизиться с неприятелем, адмирал приказал лечь на обратный курс и хотел уклониться вправо к берегам, но с правой стороны нас ждали броненосцы. Их было двадцать семь сильных, быстроходных, с новейшею артиллерией кораблей: они нас окружали тесным, железным кольцом, гордые, упоенные вчерашней победой и всеми успехами такой счастливой для них войны; у нас было только четыре разбитых, старых корабля, у них же было еще 7 миноносцев. Если эти миноносцы принять за один боевой корабль, то враг количеством был в 7 раз сильнее нас. Принимая же во внимание ту моральную подавленность, которую испытывал весь личный состав оставшихся судов, после ужасных картин боя накануне, который окончился полною гибелью нашего флота, а у неприятеля, огнем «Николая I», выведен из строя крейсер «Читозе»; полное отсутствие у нас настоящих снарядов, старую, никуда-негодную артиллерию, все это, вместе взятое, делало нашего врага не в семеро, а бесконечно сильнее нас.
«Изумруд» получил разрешение идти во Владивосток, дал полный ход, свыше 23 узлов, и скрылся. Никто его от эскадры не отрезал и никуда он не пробивался, как то писалось в донесении, а, просто, пользуясь силою своих механизмов, избег он того несчастья, в которое были поставлены мы.
Нужно удивляться, что, как адмирал Энквист, так и командир крейсера «Изумруд» — барон Ферзен ничего не могли придумать более правдоподобное в оправдание первому — ухода на Манилу, а второму — выбрасывания на камни в бухте Св. Владимира, как недостаток угля. Ведь до Манилы и до бухты Св. Владимира было дальше, чем до Владивостока, очевидно, угля до последнего бы хватило — это во-первых, а во-вторых, уже на что, а на недостаток угля 2 Тихоокеанская эскадра пожаловаться не могла. Угля было слишком много, и многие, очень многие авторитетные показания говорят, что увлечение адмиралом Рожественским угольными операциями стоило жизни многим кораблям. Можно указать, как яркий пример, на эскадренный броненосец «Наварин», на котором, по словам младшего флаг-офицера контр-адмирала Фелькерзама, мичмана светлейшего князя Ливен, была такая масса угля, что орудия на нем не могли быть поворачиваемы и, несмотря на неоднократные заявления, с «Суворова» требовали все большей и большей погрузки. Когда же покойный командир «Наварина», капитан 1 ранга барон Фитингоф, поехал лично докладывать об этом адмиралу Рожественскому, то последним был встречен площадной бранью. Кстати сказать, что, вообще, генерал-адъютант Рожественский не стеснялся в выражениях и с большим мастерством и знанием дела награждал корабли своей эскадры порнографическими прозвищами.
По уходе «Изумруда», мы очутились в центре круга радиусом в 58 кабельтовов. Японцы открыли огонь, Мы отвечать никак не могли. Главная причина та, что расстояние превышало дальнобойность наших орудий. На «Николае I» самое дальнобойное, единственное уцелевшее правое 12" орудие могло добрасывать снаряды только на расстояние 49,5 кабельтовов.
Случилось то, чего никто не ожидал, чего никто не хотел. Случилось то огромное несчастье, которое поразило всех русских людей и причинило им такую боль, в сравнении с которой, гибель всего нашего флота являлась ничтожною. Флаги четырех кораблей были спущены перед неприятелем во много раз сильнейшим. Но, как бы нам не было больно от этой мысли, не надо забывать, что эти четыре судна, накануне вынесли тяжелое поражение и не бежали, а продолжали пробиваться во Владивосток; что на долю их личного состава выпала тнжелая необходимость подчиниться приказанию начальника, которого привыкли слушать и уважать, и которым руководило чувство гуманности, а вовсе не корыстная цель. Во всяком случае, эпизодов сдач, подобных Небогатовской, в истории западных флотов можно насчитать много, а примеров героизма, выказанного массою наших судов при Цусиме, найдется, наоборот, очень немного. Не нужно забывать, что те беспримерные обстоятельства, в которые был поставлен адмирал Небогатов, как своим начальником — адмиралом Рожественским, так и своим подчиненным — адмиралом Энквистом, могли продиктовать ему только тот единственный законный выход, на который он решился.
Адмирал Рожественский вел эскадру, ничего не сообщая своему подчиненному адмиралу, тогда как приблизительный план боя должен был быть известен даже каждому рядовому офицеру. Ведь был же случай, что на «Бородино», в момент его гибели, как говорили об этом в плену, командовал кондуктор: даже о смерти адмирала Фелькерзама, за два дня до боя, мы узнали только в Сасебо. Затем, флаг-капитан адмирала Рожественского, вместо того, чтобы принять командование после раненого адмирала или же пересесть на линейный корабль, ушел на миноносце и потом сдал его, вместе с раненым адмиралом, гораздо слабейшему неприятелю. У нас, у русских, нет утешения, что легендарный Цусимский бой даст какой-нибудь материал для военно-морской науки, тут нельзя указать никакой ошибки, ибо все было сплошной ошибкой. И адмирал Рожественский, сделавший все, чтобы погубить свой флот, не рассчитывал того, что для полной ого гибели мало было войти в Корейский пролив не в 8 часов утра, а в 4 часа; тогда бы весь сдавшийся отряд пошел за «Ослябя», «Бородино» и другими славно, но бесцельно погибшими судами.
Что же касается адмирала Энквиста, то он, зная о передаче командования адмиралу Небогатову и о приказании идти но Владивосток, постыдно повернул на юг и бежал с места битвы, бросив, не только чуждые ему броненосные отряды, но, даже, и свои крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах», которые потом, не сумев догнать броненосцы, погибли ночью в неравных боях. Идея, увлекшая адмирала Небогатова, идея о спасении вверенных ему людей, ценою своею жизни и даже чести, могла быть приведенной в исполнение только при условии оставления судов на воде. У нас не было никаких спасательных средств. Шлюпки и буйки перебиты, матросские койки пошли на устройство временных защит от осколков и заделку носовой пробоины; спасательных поясов на весь броненосец. с командою в 690 человек, было всего 15 штук. Приходилось оставить корабли. Защищаться же не было никакой возможности.
Остается еще ответить на вопросы, поставленные мне Комиссией: «Когда фактически командование эскадрой перешло к контр-адмиралу Небогатову? Какие сигналы, относящиеся сюда видели и слышали (приказание по рупору с миноносца) вы лично и о каких вам рассказывали позже? Почему вы думаете, что миноносец «Безупречный» был расстрелян при исполнении поручения — передать приказание о следовании во Владивосток?» — О том, чего я был свидетелем, я уже имел честь написать, что же касается миноносца «Безупречный», то в плену мне рассказывал бывший флагманский минный офицер штаба 2 эскадры лейтенант Леонтьев 1, что 14 мая, в 6-м часу вечера, был послан миноносец (штаб адмирала Рожественского был уже на «Буйном») с сигналом о передаче командования адмиралу Небогатову. Должно быть, это и был тот миноносец, который проходил мимо нашего крейсерского отряда, но он был расстрелян. Тот же миноносец, который подходил к борту «Николая I» передал только приказание идти во Владивосток. Название миноносца лейтенант Леонтьев мне не говорил.
Я категорически утверждаю, что контр-адмиралу Небогатову ничего не было известно о передаче ему командования и фактически Начальником эскадры он мог считать себя только с рассвета 15 мая, когда мы увидели жалкие остатки нашего несчастного флота.
«При каких условиях произошло отделение крейсерского отряда от эскадры вечером 14 мая и как оно, когда его заметили, повлияло на личный состав оставшихся с «Николаем I», к утру 15 мая, судов?..» — О том, что крейсерский отряд отделился от нас и ушел на Манилу мы узнали только в плену. Утром 15 мая мы были убеждены, что все корабли погибли ночью от минных атак и, конечно, эта мысль произвела на нас самое гнетущее впечатление.
Как подробность, могу сообщить рассказ старшего штурманского офицера с крейсера «Владимир Мономах», лейтенанта Орлова, что у них были отрепетованы: сигнал с миноносца о передаче командования адмиралу Небогатову (который до адмирала не дошел), а затем сигнал с броненосца «Николай I», о приказании идти во Владивосток (до получения категорического приказания от адмирала Рожественского). В начале восьмого часа на «Олеге» был поднят сигнал: «Следовать за мной» и крейсерский отряд повернул на юг в следующем порядке: «Олег», «Аврора», «Жемчуг», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах». Спустя полчаса на «Дмитрии Донском» был поднят сигнал: «Курс ведет на юг», на что на «Олеге» был поднят до середины: «Ясно вижу», и новейшие крейсера дали полный ход, бросив своих товарищей на тихоходных крейсерах, которые повернули на NО.
«Расскажите подробно о деятельности крейсера «Изумруд», с момента передачи адмиралу Небогатову приказания идти во Владивосток?» — Этот крейсер присоединился к нам ночью и до рассвета мы и не знали, что он нас сопровождает. Утром он был посылаем на разведки, после которых ушел во Владивосток, Почему-то вместо Владивостока попал на 200 миль севернее, в бухту Св. Владимира. Во время Небогатовского процесса, лейтенант Полушкин показал, что из бухты Св. Владимира они перешли в бухту Св. Ольги, где и был составлен вахтенный журнал на совещании из командира крейсера, старшего офицера, штурманского офицера, артиллерийского офицера и старшего механика. На основании, составленного таким способом вахтенного журнала, было написано донесение на имя ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА. Это донесение вошло потом в основу обвинительного акта по Небогатовскому процессу. Из бухты Св. Ольги они опять перешли в бухту Св. Владимира, где и выбросились на камни.
«Какое впечатление произвело на вас, команду и офицеров «Николая I» отсутствие общения со 2-й эскадрою, непоявление Командующего на судах отряда, после присоединения его ко 2-й эскадре?».. — На этот вопрос очень трудно ответить за разноречивостью толков. Нам было известно, что адмирал Рожественский крайне недоволен нашим соединением. У нас он не был, чему мы, наслушавшись всех рассказов о суровости адмирала, были очень рады. На корабли же своей эскадры, по слухам, он приезжал только для того, чтобы «разнести» кого-нибудь. Поэтому, то обстоятельство, что он не был на судах III-го отряда, мы объяснили полной нашей исправностью.
«Расскажите подробно ход боя 14 — 15 мая и все, что по вашему мнению, может выяснить причины поражения нашего флота?» — Теперь, когда все это случилось, мне очень трудно, как человеку мало-сведущему к военно-морской науке, не только что критиковать эти печальные события, но, даже, разобраться в том, где кончаются мои личные наблюдения, а где начинаются области слухов и чужих мнений. Тем более, что прошло уже более полутора лет после этой грустной, тяжелой страницы нашей истории. Но, мне кажется, что я буду очень недалек от истины, если скажу, что главная причина нашей катастрофы заключалась в полной необученности наших офицеров и команд, в отсутствии сознательного отношения к долгу, непривычки к самостоятельности и личной инициативе, а также, в полном незнании дела и нежелании ему учиться.
Переходя же в частности к Цусимскому бою, нельзя не указать на тот громадный дефект нашей эскадры, что она состояла из самых разно-калиберных судов. Рядом с новейшими броненосцами были какие-то бутафорские суда со старой никуда-негодной артиллерией, скорее канонерки, нежели броненосцы, хотя-бы и тина «береговой обороны». Некоторые из этих броненосцев были вооружены артиллерией образца. 1877 года, на «Адмиралах» орудия еще при постановке официально назывались «неудачной серией выделки». У неприятеля же было огромное превосходство в быстроте, дальнобойности и скорострельности артиллерии, и, главное, он умел стрелять. Снаряжение нашего флота было крайне недобросовестно, что и не могло не сказаться во время разгрома 14 мая. Наши снаряды не рвались. А японские, всем известно, какою огромною разрушительною силою обладали их снаряды.
Из действий Командующего мне непонятно стремление идти Корейским проливом; можно было, прибегнуть к хитрости, выиграть у японцев 2 — 3 дня и идти вокруг, где мы могли бы быть в одинаковых с ними условиях в смысле удаленности от родных берегов и где всегда было можно рассчитывать на туман. Угля, для этой операции, хватило бы. Если же решено было идти Корейским проливом, то незачем было, угольными запасами, затоплять броню и обращать броненосцы в обыкновенные пароходы. Почему адмирал полагал, что противник не примет боя, почему не был использован разведочный отряд? Почему бездействовал «Урал»? Если адмирал не доверял командиру его, капитану 2 ранга Истомину, который открыто мечтал о разоружении в нейтральном порту, то ведь можно было его сменить, а не жертвовать национальным делом в угоду личностям. Почему никто ничего не знал о планах Командующего, не были даны директивы начальникам частей, в результате суда отделились друг от друга и погибали в одиночку? Почему с нами в бою были транспорты, защита которых заставила нас проделать ту нелепую петлю, которая погубила наш флот? Вот те вопросы, на которые должен дать ответ адмирал Рожественский, если не современникам, то истории, дабы никогда больше не повторялись ошибки, ведущие страну, к позору.

Прапорщик запаса флота Александр Шамие.

#150 23.09.2010 19:18:18

vs18
Капитанъ I ранга
k1r
anna3 stas3b
Откуда: Харьков, Украина
Сообщений: 3745




Re: Действия флота. Документы. Отдел IV. 2-я Тихоокеанская эскадра. Книга третья. Бой 14 - 15 мая 1905 года.

22.

Показание сигнальщика Ивана Седова.

Последнюю погрузку угля делали у островов, около Шанхая. Уголь взяли и на палубу, но, потом, когда пошли, этот уголь сожгли. Было еще много солонины в бочках в жилой палубе, а также, белых сухарей в жилой палубе и рулевом отделении; остальная провизия была на своих местах.
Из дерева остались в рострах только доски для погрузки угля. Машинные материалы были в своих помещениях.
Во время боя, пожар был в кают-компании, каюте старшего офицера, потом в каюте кондукторов.
В дневном бою имели пробоины от артиллерийских снарядов в корме и носовой части; через эти пробоины захлестывала вода, но ее попадало немного.
Когда, под вечер, мы пошли за адмиралом Небогатовым, то держались хорошо. Около 10 часов вечера, из-за «Сисоя Великого» на нас выскочил миноносец, который выпустил в нас мину, попавшую в корму с левой стороны. От пробоины затопилось все кормовое отделение и кают-компания; броненосец сильно сел кормой, так что вода доходила до башни.
Мы остались одни, ход уменьшился; пробовали подвести пластырь; нос поднялся из воды. Во втором часу ночи, два миноносца опять атаковали нас; один выпустил нам мину с правой стороны, которая попала против середины судна; другой выпустил мину с левого борта, которая попала против кормовой башни. Броненосец начал крениться на правый борт и минут через 7 скрылся под водой. Ночь была темная, волнение большое; в воде оказалось, я думаю, около 300 человек команды. Все держались за доски, рангоут, анкерки, круги, коечные матрасы. Я подвязал себе коечный матрас и подсунул еще под него небольшой вельботный анкерок.
Когда рассвело, утром, часов около 9, я увидел японский миноносец и сказал, державшемуся около меня на спасательном круге, лейтенанту Пухову, что может нас спасут, но лейтенант Пухов сказал, что не спасут, а скорее застрелят. Миноносец, действительно, не подобрал нас. Только в 5 часу дня 15 мая, меня подобрал из воды один японский миноносец; тогда около меня уже никого не было из «Наваринской» команды.
Во время боя 14 мая, командир был ранен в начале боя, еще до гибели «Ослябя», в живот и ноги; командир был снесен в перевязочный пункт, а в командование броненосцем до его гибели вступил старший офицер, капитан 2 ранга Дуркин.
Из офицеров еще были ранены: лейтенант Рклицкий — в правое плечо, остался на мостике; мичман Щелкунов — в правую руку; мичман Лемишевский — тоже в руку, левую; команды было раненых человек 16. Убитых офицеров и команды не было; только несколько раненых нижних чинов умерли.
Во время боя, пожар был не очень большой в кают-компании и в носу. Были подбиты трубы. Вся крупная и 6" артиллерия была исправна до вечера 14 мая и была подбита только одна 47 мм. пушка. Лишнее дерево, перед боем, выбросили за борт, шлюпки налили водою. Прожектора, перед боем, были убраны в жилую палубу, за исключением, одного — на марсе.
Ночью прожекторами не светили. Во время боя никаких сигналов не было; был сигнал о передаче командования, но, кто его сделал, теперь не помню.

Иван Седов.

Отредактированно vs18 (23.09.2010 20:51:56)

Страниц: 1 … 4 5 6 7 8 … 11


Board footer